Волшебной может оказаться любая вещь

– Однажды каждый из в-в-вас, – продолжает свою монотонную речь, иногда прерываемую приступами заикания, уже не первой свежести господин Микаэль Грорхаш, поправляя седую прядь на лысеющей голове. Он обводит пустым взглядом пыльно-серых глаз весь класс. – Каждый из в-в-в-вас станет кем-то большим, чем просто ст-т-т-т-туденты нашего зав-в-в-ведения.

Он смотрит на нас, а я во все глаза смотрю на него. Первые дни здесь, в странной Академии в переулке Лотоса, пролетели очень быстро. Яркими вспышками звезд в черноте неба сверкнуло представление меня классу, короткие уроки, обед в столовой с рыбными пирогами, молоком и сладкими печеньями, разговоры до полуночи с Лилу, которая сидит рядом изо дня в день, и танцы.

Много танцев и песен. Музыка течет внутрь меня. Только благодаря эльфийке я поняла, насколько глубоко связана с музыкой, как рвется душа изнутри в такт нотам и ритмам.

Именно тогда умолкает шепот в голове… Тот самый противный, что даже сейчас стучится в подсознание поверх монотонной речи лектора. Сама собой рвется наружу похабная песенка, которую пели наемники в трактире дядьку.

Двенадцать человек на трех пьяненьких дев.

Йо-хо-хо, и шлепок по попе.

И каждый, кто не смог, тот как раненый лев –

Йо-хо-хо, и каблук на горле…

–Яр-р-р-ром-м-м-мира! – вдруг раздается над ухом недовольный возглас учителя. А я понимаю, что умудрилась петь это хоть и шепотом, но вслух… – Как в-в-в-в-в-вы смеете исполнять это похаб-б-бное непотреб-б-бство в классе!

С грохотом обрушивается указка прямо на мою парту, чудом не задевая локоть. Я дергаюсь, подпрыгиваю, с головы спадает капюшон ученической мантии… И следом прыгает уже господин учитель, забывая обо всем.

– А-а-а-а-а-а-а-а!!! – сведя глаза к переносице и в упор разглядывая мои рожки, кричит он, поднимая тональность звука до си третьей октавы и срываясь на визг. – Демон!!! Демон в мое классе!!!

Судорожный взмах палочкой, молния попадает в окно за моей спиной. А господин преподаватель медленно оседает в обморок, присаживаясь между рядами парт в позе пьяного мастера после тяжелого алкогольного бдения за чаркой крепленого, что я встречала каждый вечер в трактире дядьку.

Кто-то прыскает в кулачок. Я же стою и не знаю, что делать. Господин преподаватель не первой свежести растянулся у моих ног, не подавая признаков сознательности. Хвост аккуратно выползает из-под нижнего края мантии и тыкает острым кончиком в ногу Микаэля.

Тот приоткрывает глаза, видит меня и снова вздрагивает.

– Демон… Демонова кровь… – еле слышно шепчет он, падая еще глубже в бессознательное.

Класс уже перекатывает смешки из угла в угол. Они-то, видимо, знали о странностях учителя… Но зачем говорить об этом новенькой? Тем более, рогатой?

– Рог мне в ухо, – скрип старческого голоса рвет заполненную мелодией смеха тишину. – Что у вас тут происходит? Мотя, проверь.

Все (и я в том числе) смотрят на дверь. Там, опираясь на изогнутую трость, стоит гоблинша, поправляя массивную золотую серьгу в левом ухе. Разноцветные глаза под кустистыми бровями впиваются в меня. Ручная рысь ректора подходит к поверженному учителю и обнюхивает его лицо и мой хвост. Взрыкивает и встает передними лапами на парту, чтобы посмотреть на свою хозяйку.

Госпожа Фарра Гореа, ректор нашей академии, еще раз теребит серьгу и, стуча палкой, подходит ко мне. И чем ближе она, тем больше становится комок в горле. Ее сложно не бояться, хотя каждый шаг выдавал очень почтенный возраст этой представительницы гоблинского рода.

– Что тут происходит? – снова скрипит она, смотря на меня снизу вверх и цыкая длинным зубом. Переводит взгляд на учителя, с него на мои рожки и красные глазища. – Хватит дрожать, трость рогатая. Микаэль просто дурнем орет от твоей родни. Идем, – махает она мне рукой. – Капюшон накинь.

Под перекрестьем пяти десятков глаз мы отбиваем ритм шагами до входа, где Фарра оборачивается и тычет палкой в класс.

– Хватит лбы точить! Учиться! – скрипит она и что-то добавляет на магической тарабарщине. Из трости вылетает с десяток искр и, поднимая ветерком листы и юбки, впиваются в учителя, рывком поднимая того в вертикальное положение. – И тебя, Микаэль, это тоже касается!

Господин не первой свежести растерянно трясет головой в ответ на недовольные слова ректора. Смотрит на меня, протирает глаза, пытаясь прожечь взглядом прикрывающую рога ткань, шипит что-то про себя.

– Мик! Я еще не настолько стара, чтобы не слышать твоей ругани. И уж поверь, гоблины заткнут человеков в этом деле за дворфийский пояс, – усмехается ректор. – И ты знал, Мик, что у меня всякие ученики. Инквизиторий закрыл для тебя двери, не так ли?

Тот судорожно кивает.

– То-то же. А теперь возвращайся к своей работе.

И, сказав это, гоблинша выходит из аудитории, дергая рукав моей мантии с приказом следовать за ней. Я послушно делаю то, что сказали. Мы идем по коридорам мимо гобеленов с великим подвигами и не менее великими людьми. И я уже знаю, куда мы идем… Ведь именно там, у себя в кабинете, она должна вымещать свой гнев на тех нерадивых дурехах, что нарушают правила вверенного ей заведения.

Но тут Фарра толкает меня в сторону купален на одной из развилок.

– Иди. Будем колдовать над тобой, чтоб не пугать всяких Микаэлей, – сумрачно говорит ректор, смотря исподлобья куда-то в район моего живота на пряжку ремня с цветком лотоса. – Спрячем то, что дано родителем.

– Хор-рошо, – недоумеваю в ответ я. – Но зачем?

– Ты же не хочешь, чтобы господин Гроршах мешком валился всякий раз, как твои рога или хвост увидит? – скрипучим смехом отзывается Фарра.

– Н-н-нет…

– Вот и славно. Иди. Будем мыться и колдунствовать. Точнее, ты – мыться, а я – колдунствовать, – цыкает ректор. – Иди, говорю ж. Я догоню.

– Ясно.

Банная комната встречает уютным влажным теплом, наполненным ароматами трав и цветов (говорят, тут даже ландыши примешивают), что не может не радовать в это дождливое осеннее пятничное утро, отзывающееся промозглым ветром на каждое открытое окно. Я медленно скидываю мантию и тунику, потираю застарелый шрам на спине, напоминающий о себе зудом. Скидываю полусапожки и отправляюсь в огромную медную лохань. Кладу все это на стоящий рядом трехногий массивный табурет, явно могущий служить то ли тараном, то ли щитом. Открываю кран и запускаю воду, вслушиваясь в стаккато капель по металлу. Перезвон сам собой вытаскивает из памяти слова старой песни, которую любила напевать Шани в редкие минуты спокойствия.

Ты когда-то был одним из героев,

А потом ты стал одним из врагов…

Ты когда-то кричал, что достоин,

А потом доказал, что не смог.

И теперь в твоем мире все просто серо –

Охладел и погас твой уставший очаг.

Ты когда-то считал себя единым-целым,

А теперь проживешь ты и так.

Щелкаю по магическому камню, добавляя дробный отзвук в мелодию этой комнаты. Камень разгорается красным и начинает греть воду. Я сажусь на высокий бортик и задумчиво провожу пальцем по воде, вслушиваясь в шелест брызг.

Все равно и ровно

Уже давно.

В этом мире грешном

Все решено:

Что злодеем проще, а героем больней…

Ты устал от этих дней.

Опускаю ногу в воду, сверяясь с ощущениями. Мягкая нежность теплой воды обволакивает и ласкает. Погружаюсь следом и ложусь на спинку лохани. Вода топит неуверенность и непонимание в своих объятиях, глаза медленно закрываются, и…

“Привет, сестренка, – врывается в подсознание шепот. – Ты от меня не сбежишь, как бы не старалась”.

“Кто… Кто ты?”

“Твое отражение в зеркале, – гулкий смех дробится внутри головы. – Или ты забыла обо мне?”

“Я тебе не знаю!”

“Знаешь, сестренка… знаешь…”

Шепот замолк. А я… Я открываю глаза следом за криком, который сам собой рвется изнутри. Плеск воды следует за моим судорожным движением наружу, прочь, подальше. От самой себя и голоса в голове. Именно поэтому я и не могу спать после обеда, хоть и так это люблю!

Хватаю белое полотенце, укутываюсь в него и трясу головой, пытаясь прогнать все кусочки воспоминаний о том шепоте. И тут же слышу еще одни голоса. Но уже совсем обычные и понятные.

Скрипучий голос ректора и нервно-срывающийся – Микаэля Гроршаха. И с каждым вдохом они были все ближе и ближе. Упорно пытаюсь посильнее укрепить полотенце на груди, но ворсистая ткань держаться так же упорно отказывается. И, когда дверь открывается а я отвлекаюсь на этот шум, наглый сквозняк перебарывает все мои усилия.

Я вскрикиваю и пытаюсь прикрыть нагое тело без единого лишнего волоска.

А полотенце оказывается на полу. И следом на полу оказывается и господин Гроршах, закатывая белесые глазки. А госпожа Фарра закатывает глазки к потолку от всего произошедшего.

– Девочка моя… Можно же уважить своих преподавателей? – скрипит ректор, снова всматриваясь своими разноцветными глазами в мои. – Я не для того от любимой керамики оторвалась, чтобы снова поднимать Микаэля с пола! Одевайся быстрее… И вот, это нацепи.

Она бросает мне какой-то сверток. Я неуверенно разворачиваю его, с каждым мгновением понимая, что понимаю все меньше. Ведь в свертке блестели бусинками на узлах ажурные чулки, по оборкам в верхней части бежали какие-то руны. Поднимаю взгляд на гоблиншу, приподнимая бровь в немом вопросе. Та лишь хмыкает в ответ.

– Другого не нашли, дорогуша. Они так-то должны скрывать все недостатки твои в глазах смотрящего. Для маркитанток делали, да вот уже давненько войн не было. Конечно, они должны делать более красивой обладательницу, но не тебе с твоей высокой для столь юного возраста… харизмой, – она еще раз хмыкает, пробегая взглядом по моей фигуре, – на счет этого беспокоиться. Но всякие Микаэли перестанут обращать внимание на твои рога и хвост.

– А голос?

– Что “голос”? Опять слышала?

– Д-да…

Она втягивает носом воздух и снова теребит мочку уха. Роется в сумке и достает оттуда кривоватую флейту-дудочку.

– На, держи. Играй на ней, когда будешь одна. Никто, кроме тебя толком ничего и не услышит, но и голос в голове пропадет, – говорит она. – Сама делала, поэтому выглядит, как выглядит.

Пожимает плечами, усмехается и кивает на мою одежду.

– А теперь оденься. А то Микаэль может и не пережить соседства с голым тифлингом еще раз. И старайся, все же, чулками лишний раз не светить… Не поймут.

Она хмыкает, а я пытаюсь не рассмеяться. Фарра тоже прячет улыбку. Теперь понятно, отчего зачастую нашу Академию Проститушной зовут… Чулки. Магические чулки. Магические чулки для маркитанток… Боги светлые и темные, ну это же бред! А уж как на нас из-за всего этого смотрят из дома, стоящего напротив. Почему у него номер 44 – никто толком объяснить уже не сможет. Но такова наша Академия.

Вот так поворот…