Воля теней

Я вышел на улицу, и меня накрыло тишиной. Такая тишина бывает только после бури. Наша команда разбежалась — Сорокин с Филиным в часть, а сержант Клюев потащился провожать призывников. Одиночество давило плечи, как мокрый бушлат.

И тут я её увидел. Моя старая, убитая «Пежо». Ржавеющий привет из прошлой жизни.

«Ну, здравствуй, девочка», — пробормотал я, проводя ладонью по пыльному капоту. Ржавчина по краям была похожа на кривую ухмылку. Дверь открылась со скрипом — сигнализацию я давно отключил, берег старенький аккумулятор. Война войной, а денег как не было, так и нет.

Едва я опустился в просевшее сиденье, как в зеркале заднего вида увидел его. Черный «Мерседес G-класс», гладкий и беззвучный, как тень. Он бесшумно закатился во двор и встал позади, нагло заблокировав мне выезд. У меня внутри всё похолодело и сжалось в комок. Из джипа вышли трое: Артур и двое его безликих громил.

«Ну что же тебе, Алексей, не живется спокойно?» — начал Артур ровным, усталым голосом, будто делал мне одолжение, просто разговаривая.

Я вышел из машины. В моей руке уже был заряженный пистолет. Жаль, «Голодные» кончились... Но и эти, обычные, положат... Надеюсь.

«Что тебе нужно, Артур? Денег я тебе пока не нашел».

«Да не в деньгах дело, Лёх, — сказал он, с наигристым огорчением. — Я понимаю, ты выполнял приказы. Но сейчас всё кончено. Тебе дали команду сдать «орков». И мой вопрос...» Его голос внезапно рявкнул, разрывая тишину. «ГДЕ, МАТЬ ЕГО, ОНИ?!»

«Откуда ты знаешь, что мне приказывают?» — я направил ствол на него. Не подходи. Не заставляй меня. Внутри же холодный расчет торопливо оценивал шансы: трое, стоят близко, перестрелять всех не успею. Оставался меч.

«Мне много чего известно. Но это тебя не должно волновать. Так где они?»

«Испарились. Услышали мой разговор с Громовым и рванули».

И тут его глаза почернели. Полностью, без единого проблеска. Стало до тошноты жутко — его взгляд был пустым и всевидящим одновременно, словно просверливал меня насквозь, выискивая ложь в самой глубине души.

«Ты лжешь мне, — констатировал он, и это прозвучало как приговор. — Но мне, в принципе, плевать. Они уже покойники. Их устранением займется вся полиция города. Знаешь, для чего я пришел, Алексей?» Его улыбка растянулась, становясь жуткой, неестественной.

«Для чего?» — мой голос был напряжен, как струна.

«Вот. — В его руке материализовался сверток бумаг, который он ткнул мне прямо в грудь. — Тебя выселяют. За долги. Постановление суда. Поздравляю, твой кредит закрыт». Он рассмеялся, и звук этот был похож на лязг цепи. «И хочу тебя предупредить, по-дружески. У Него глаза по всему городу. Не стоит воевать с Ним. Он добр к тем, кто Ему служит».

Его голос внезапно стал елейным, сладким, как у зазывалы в дорогом магазине.

«Вот, смотри. Мы можем вернуть тебе квартиру. Дать новую машину. Силы... Ты же хочешь владеть магией? Стать, мать его, Гарри Поттером? Он и на это способен, смотри!» Он небрежно махнул рукой, и старая, ржавая урна в углу двора оторвалась от земли, зависла и с глухим стуком рухнула обратно.

«А еще... — он понизил голос до интимного шепота, — Он может вернуть тебе близких. Исцелить твою маму. Ведь ты не забыл про ее болезнь, Алексей? Бегаешь тут, а родню не навещаешь».

У меня сжались кулаки. Кровь отхлынула от лица. Мама. Чистейшей воды шантаж.

«Только попробуй тронуть ее хоть пальцем, я тебя...»

«ЧТО ТЫ МНЕ СДЕЛАЕШЬ?!»

Его голос изменился мгновенно. Он стал многослойным, будто на один гортанный рык наложились десятки других, шипящих и скрежещущих голосов, слившихся в оглушительный хор из преисподней. Воздух задрожал, и я почувствовал, как по спине побежали ледяные мурашки. Его глаза снова были двумя бездонными черными пустошами.

«Игры кончились, Алеша. Правила пишут сильные. Слабым удел — подчиняться». И так же внезапно, его голос вновь стал мягким и добрым. «Я тебя прошу, не будь слабым, Алексей. Твое место — среди БЕССМЕРТНЫХ!» — он повысил тон на последнем слове, вкладывая в него почти религиозный восторг.

«Ладно, — он выдохнул, словно устав. — Считай это жестом моей доброй воли. Твою мать... уже излечили. В качестве аванса. Ты подумай. И дай ответ. Мой номер ты знаешь».

Он развернулся и, не оглядываясь, скрылся в «Мерседесе». Машина бесшумно растворилась в сумерках.

Я остался стоять, сжимая в потной ладони пистолет и комок бумаг. Сердце колотилось где-то в горле. Я судорожно схватил телефон, пальцы дрожали. Набрал номер мамы.

«Алло?» — ее голос прозвучал на удивление бодро, даже молодо. Таким я его не слышал годами.

«Мам! Это я! С тобой всё в порядке?» — слова вылетали пулемётной очередью.

«Лёша? Конечно, в порядке! У меня всё прекрасно!» — она весело рассмеялась, и этот звук был одновременно самым желанным и самым пугающим.

«Мама, ты... ты точно в порядке? Голова не болит? Давление?» — я пытался нащупать подвох.

«Да что ты, сынок, как будто помолодела! И память... ах, какая стала ясная голова!»

Камень с души будто свалился. Может, Артур не врал? Может...

«Мама, а... ты помнишь, что у тебя была болезнь?» — осторожно спросил я.

Повисла короткая, но оглушительная пауза.

«Болезнь? Какая болезнь, Лёша? Я всегда была совершенно здорова».

Меня будто обдали ледяной водой. «Мам... — голос дрогнул. — Ты несколько лет боролась. Мы постоянно ездили в онкоцентр...»

«Онкоцентр? — она искренне рассмеялась. — Лёшенька, ты, наверное, фильмов насмотрелся. У меня ни одной медицинской карточки нет!»

Я замолчал, пытаясь переварить услышанное. Это было не исцеление. Это было... переписывание.

«Ладно, не важно, — я попытался взять себя в руки. — Я скоро приеду, хорошо?»

«Конечно, приезжай! Только предупреди, а то ко мне Артур Викторович заходит, пирожками угощает. Такой внимательный мужчина! Ты с ним познакомился? Он говорит, вы вместе работаете».

Словно ледяная игла вошла в сердце. Артур Викторович. Пирожки.

«Мам... а ты помнишь, как мы с тобой в прошлом году на даче яблони сажали?» — это была наша последняя общая поездка.

«Яблони? На какой даче, сынок? У нас же никогда не было дачи. Ты точно хорошо себя чувствуешь?»

Мир рухнул окончательно. Я сидел в машине и понимал — мою мать, ту, которую я знал, с её болезнью, её болью, нашими общими воспоминаниями о борьбе — её больше нет. Её заместила счастливая, здоровая женщина, которая не помнит моих слёз и считает монстра Артура «внимательным мужчиной».

«Всё... всё, мам, я понял. Я... позвоню позже».

«Хорошо, сынок. Береги себя! И передай привет Артуру Викторовичу!»

Она положила трубку. Я опустил голову на руль. Тихий, надрывный стон вырвался из груди. Это не было исцеление. Это было самое изощрённое похищение. Они не убили мою мать. Они убили всё, что делало её моей матерью.

Ярость, холодная и острая, прорвалась сквозь шок. Я набрал Артура. Он ответил мгновенно.

«Что вы сделали с её памятью?» — мой голос был низким и звенящим.

«Ничего с ней не произошло. Не переживай ты так, — послышался спокойный ответ. — Мы просто... отмотали лет на двадцать назад. Теперь она здорова и счастлива. А память за последние пятнадцать лет мы... временно запечатали».

Я сжал телефон так, что треснул пластик.

«Знаешь, что самое элегантное? — продолжал он, и в его голосе прозвучала улыбка. — Мы вернём её тебе целиком, со всеми воспоминаниями, в тот самый день, когда ты подпишешь контракт. А теперь, Алексей, думай. И, пожалуйста, не отвлекай меня по пустякам».

Щелчок оглушил тишину.

Теперь любая моя атака была бы ударом не только по этой новой, счастливой версии матери, но и по единственному ключу к её настоящему «я», который мне оставили. Цена только что стала не просто высокой. Она стала выверенной, циничной и абсолютно бесчеловечной. Они взяли в заложники не её тело, а её душу. И поставили на кон мою.

Ярость не утихала. Такое чувство, будто мне в виски вогнали раскаленную спицу, и никакие глубокие вдохи не помогали. Весь мир сжался до вонючего салона «Пежо», залитого желтым светом уличного фонаря. Они… переписали. Они стерли. Они подменили. Слова гуляли у меня в черепу, выжигая всё на своем пути. Сидеть в этой конуре, которую они у меня отняли, было безумием. А поехать к маме… это была бы пытка. Увидеть ее счастливые, ничего не помнящие глаза, услышать про «внимательного Артура Викторовича»… Меня бы просто разорвало изнутри.

Пальцы, все еще дрожа, потянулись к телефону. В списке контактов — всего ничего, и половину этих людей я сейчас подвести не мог.

Прокрутил до нужного имени. «Наташа. Археолог». Я тогда ее из-под завала вытащил, когда тот проклятый храм рухнул. Потом был тот вечер, пару дней назад… кажется, будто в прошлой жизни. Она всегда смотрела на меня без страха, с каким-то профессиональным любопытством. Сейчас это было ценнее всего.

Вызов. Долгие гудки.
— Алло? — ее голос был сонным, но настороженным.
— Наташа. Это Алексей.
Короткая пауза. Я слышал, как она шевелится.
— Как ты? Давно не звонил. Что случилось? Ты в порядке?
— Нет. У меня беда. Нужно временное убежище. На ночь. Больше просить не у кого.

Слышу, как она вздыхает, слышен шелест простыни.
— Конечно. Приезжай. Адрес еще не забыл? — рассмеялась она в трубку. Этот смех, такой обычный, резанул по нервам.
— Помню. Спасибо.
— Только тихо, у меня соседи спят.

Дорога промелькнула размытым пятном. Я вел машину на автомате, тело помнило маршрут лучше, чем сознание. Подъезд, лифт, дверь. Наташа открыла почти сразу, в растянутой футболке и спортивных штанах. Ее быстрый, оценивающий взгляд скользнул по моему лицу, по той пустоте, что застыла в глазах. Ничего не спросила. Просто кивнула и впустила.

— Раздевайся. Ванная там. Выглядишь ужасно.
— Можно… постирать? — выдавил я, чувствуя себя последним нищим. — Вещи в дороге…
— Стиралка в ванной. Клади.

Я кивнул и прошел куда показали. В маленькой, пропахшей гелем для душа и чистотой ванной, я скинул с себя всё: заношенную куртку, пропотевшую футболку, штаны. Из внутреннего кармана куртки, почти не думая, достал свой ТК-19 с двумя запасными обоймами, удостоверение и… Скрижаль.

Тяжелая, холодная книга в кожаном переплете, испещренная непонятными символами, лежала на ладони. Оружие. Ключ к магии этого мира оставить ее в куче грязного белья казалось кощунством.

Вернувшись в гостиную, уже в нижнем белье, я молча подошел к столу. Положил пистолет. Рядом — удостоверение. И, сделав последнее усилие, аккуратно положил книгу. Она легла на деревянную столешницу с тихим, но весомым стуком.

— Всё. Спасибо, — мой голос прозвучал хрипло. — Можно я?
Я кивнул в сторону дивана.
— Да, конечно. Спи.

Я рухнул на жесткий диван, накрылся каким-то пледом и вырубился почти мгновенно. Это был не сон, а полное отключение, провал в пустоту, куда не долетали даже кошмары.

А через полчаса тишины Наташу начало грызть любопытство. Он был не просто на взводе. Он был… пустой. Выжженный. И эта книга на столе… Пистолет и ксива лежали как предупреждение: «Не трогай, это не твой мир». Но книга манила. Она была не просто старой. Она была вне времени. Переплет из черной, потрескавшейся от возраста кожи, испещренный серебряными символами, которые не просто нанесены на поверхность, а будто прорастали изнутри. Она не лежала на столе, а скорее утяжеляла пространство вокруг себя.

Ее пальцы, привыкшие к древним артефактам, сами потянулись к ней. Она была ледяной и на удивление тяжелой. На поверхности, в причудливом узоре, угадывалась не просто структура, а система. Как схема нейронных связей или карта звездного неба, которую нельзя увидеть всю и страху, а можно только почувствовать.

Она осторожно провела пальцем по центральному символу, повторяя его изгиб. Раздался тихий, похожий на вздох, щелчок.

Книга не открылась. Она… ожила.

Серебряные символы на обложке вспыхнули внутренним светом. В воздухе запахло озоном и пылью тысячелетий. Наташа не успела ахнуть, как свет хлынул ей в глаза, не слепя, а впитываясь, вливаясь прямо в сознание. Она не читала книгу. Книга начала проецировать себя прямо в мозг.

Ощущение было похоже на падение в ледяной водоворот. Один миг Наташа стояла в своей уютной гостиной, чувствуя под пальцами шершавую кожу переплета, а в следующее мгновение мир рухнул и пересоставился.

Ее сознание, ее «я», вырвали из тела и швырнули в другого человека. Она не видела его со стороны — она была им. Старый мужчина с седой щетиной и опаленными руками кузнеца. Его звали Ульрик. Вокруг пылала мастерская, но жар от горна был не физическим, а магическим — он исходил от клубящихся потоков силы, которые Ульрик собирал и сжимал в кулаке.

«Сила не в жесте, не в слове, — звучал его голос, ставший ее мыслями. — Сила — в приказе. Воля — это мышца. Напряги ее».

И она/он чувствовала, как пространство сжимается, уплотняется вокруг сжатого кулака, послушное титаническому усилию воли. Воздух загорался. Не просто пламя, а сгусток чистой энергии, рожденный приказом, брошенным реальности. «Гори».

Это был не урок, не лекция. Это было проживание. Она чувствовала, как горизONTы его разума, десятилетия тренировок, боль от ожогов и восторг от первого созданного им самим пламени. Его воля стала ее волей, пытаясь поглотить, ассимилировать ее собственное «я».

И Наташа закричала. Но не голосом Ульрика, а своей собственной, одинокой, отчаянной сущностью, затерянной в этом чужом могуществе. Она была археологом. Ее воля была не мышцей воина, а упрямым лезвием лопаты, вгрызающимся в пласты истории, откапывающим правду. Она не сгибалась под давлением, она его выдерживала.

«Я — не ты! Это — не я!»

Это был не крик сопротивления, а акт самоидентификации. Якорь, брошенный в бушующее море чужого опыта. И он сработал. Чужое сознание, могучий Ульрик, дрогнуло, и в этой микроскопической трещине ее «я» рванулось прочь, назад.

Она отшатнулась, врезаясь спиной в стену. Книга с оглушительным стуком упала на пол. Гостиная плыла перед глазами. Она судорожно хватала ртом воздух, ее трясло, как в лихорадке. Но в голове, поверх гула и паники, горело четкое, выжженное знание. Знание о том, как сконцентрировать магию в руке. Как приказать пространству.

Рывок Алексея с дивана был молниеносным. Он был уже на ногах, пистолет в руке, взгляд метнулся от ее бледного, искаженного ужасом лица к книге на полу. Он все понял.

— Ты вошла в нее? — его голос был хриплым от напряжения.

— Я... я была им... — она прошептала, глядя на свою дрожащую руку. — Кузнец... Огонь...

Она сжала кулак. Инстинктивно. Не думая. И сконцентрировалась не на жесте, а на приказе. «Сожмись».

Воздух вокруг ее кулака дрогнул, затрещал, и с тихим шипящим звуком вспыхнул бледно-голубым холодным пламенем. Оно не жгло, а обжигало ледяным холодом, и горело всего мгновение, прежде чем погаснуть, оставив в воздухе запах озона и в пальцах — странное, щемящее онемение.

Наташа смотрела на свою руку с таким ужасом, как будто впервые видела ее.

— Что ты принес в мой дом, Алексей? — ее голос дрогнул. — Это не знание. Это... насилие.

Алексей медленно опустил пистолет. В его глазах читалось нечто сложное — понимание, усталая горечь и доля вины.

— Это Скрижаль, — глухо сказал он. — И она не учит. Она меняет. Ты сильная. Сильнее, чем я думал. Я чуть не сошел с ума после первого контакта. Ложись спать. Тебе как и мне нужно отдохнуть. Поговорим обо всем завтра.

Утро ворвалось в комнату Наташи не солнечным лучом, а унылым серым светом, пробивающимся сквозь неплотно задернутые шторы. Я лежал на спине и вглядывался в трещину на потолке, чувствуя, как в висках отдаётся тягучий, леденящий эхо вчерашнего разговора с Артуром. Эта трещина была похожа на карту моей жизни — извилистой, непредсказуемой и, похоже, ведущей прямиком в никуда. Рядом пошевелилась Наташа.

— Ты не спал? — её голос был хриплым от сна.
— Выключатель в голове сломался, — коротко бросил я, не отводя взгляда от потолка

Наташа приподнялась на локте. Её взгляд был слишком ясным, слишком осознающим для только что проснувшегося человека.
— Алексей... Прошлой ночью... Я... — она замолчала, подбирая слова, и вдруг резко протянула руку. — Смотри.

Она не сконцентрировалась, не произнесла заклинания. Она просто захотела, и воздух перед её ладонью сжался, уплотнился и вспыхнул. С тихим шипящим звуком, пахнущим озоном и раскалённым металлом, над её пальцами затрепетало бледно-голубое пламя. Оно прожило несколько секунд, отбрасывая на её сосредоточенное лицо резкие, неестественные тени, и растаяло, оставив в воздухе легкую дымку и запах грозы.

— Я не читала книгу, Алексей, — прошептала она, сжимая и разжимая онемевшую ладонь. — Она... влила это знание прямо в меня. Я была им, этим кузнецом. Чувствовала, как его воля, грубая и несгибаемая, сжимает пространство. Это было... насилие. Меня почти не осталось.

Я медленно перевел на нее взгляд. В ее глазах я увидел не восторг, а тот же животный ужас и опустошение, что чувствовал сам, когда чужое сознание пыталось вытеснить моё. Я молча притянул её к себе, чувствуя, как напряжены её плечи. Мы сидели так, прислушиваясь к собственному дыханию и давящему гулу города за окном. Тишина была тяжёлой, но она была нашей — островком в море хаоса.

Встав, я пошёл на кухню, поставил чайник на конфорку. Шипение газа и нарастающий гул кипящей воды были такими простыми, такими нормальными звуками. Я вернулся в комнату, опёрся о косяк двери и посмотрел на неё.

— Добро пожаловать в мой мир, — я горько усмехнулся. — Здесь знание не приходит бесплатно. Оно входит в тебя, как нож, выжигая куски души. Кстати, я не получил знание огня. — Я протянул руку, сосредоточившись на знакомом ощущении — сжатии воли в точке перед ладонью. Воздух задрожал, и в нём материализовался шар из белой, мерцающей энергии. Он продержался несколько секунд, излучая лёгкое тепло, и исчез с тихим хлопком. — Я даже не испытывал его. Это просто энергетический шар, сгусток воли и магии. Лишь заготовка. Пустой сосуд. А чтобы наполнить его, превратить в огонь, молнию или ледяную иглу, нужны знания. — Мой взгляд самопроизвольно скользнул в сторону стола, где лежала «Скрижаль Опыта». Её кожаный переплет казался безобидным. — Честно? Я панически боюсь прикасаться к ней снова. Ты знаешь, какая цена за знание о заклинании огня? Если воля дрогнет, Скрижаль не учит — она замещает. Стирает тебя и пишет поверх. Даже сейчас я чувствую внутри... осколок. Частичку того мага. Его холодную решимость, его презрение к слабости. И самое ужасное... мне начинает казаться, что это и есть я. Я перестаю понимать, где заканчивается он и начинаюсь я.

Я сел на кровать, спиной к ней, и начал натягивать футболку. Ткань пахла порошком Наташи. Чужой, но приятный запах.

— Вчера была операция. Засекреченная. Но её главным результатом стало не спасение заложников, а знание. Знание, что Некромантия — это не банда фанатиков в подвалах. Это прямая, системная угроза нашей стране.

Я повернулся к ней. Моё лицо в этот момент наверняка было искажено усталой яростью.

— Они не просто нападают, Наташа. Они захватывают власть. И у них есть свои, чудовищно эффективные рычаги давления. Мою маму, например, они не убили. Они стёрли ей память. Сделали счастливой, здоровой... и абсолютно чужой мне женщиной, которая считает того урода Артура «внимательным мужчиной». Это не война. Это медленное, тотальное заражение. И они давят. Со всех сторон. У них везде глаза.

И я выложил ей всё. Всю грязную правду. Про алтарь в Чертаново, про Артёма Морковкина, чьё тело превратили в сосуд для Легионера, про тот страшный выбор в подземелье — убить друга, чтобы освободить. Про валторианцев, которых теперь клеймят «орками», про то, как система, присягу которой я когда-то давал, теперь хочет меня уничтожить.

— А в завершении всего, — мой голос сорвался на хриплый, почти беззвучный шепот, — чтобы остановить это... мне нужна сила из этой книги. Та самая, что пытается стереть меня, как личность. Весёлый такой проклятый круг. Чтобы спасти страну, мне нужно рискнуть перестать быть собой. А они... они уже здесь. И их главное оружие — не магия, а пирожки для моей матери и приказы за подписью верховного командования.

Я замолчал, дав ей переварить этот шквал безумия. Наташа сидела, обхватив колени, и смотрела на свою руку — ту самую, что только что рождала пламя. В её глазах я видел отражение собственного смятения.

— Значит, бежать бесполезно, — тихо сказала она. Это была не просьба о подтверждении, а констатация страшного факта.
— Бесполезно, — подтвердил я, сжимая кулаки. — Они везде. Остаётся только одно...
— ...стать сильнее их, — она закончила за меня.

И в её глазах, где секунду назад плясали отблески того самого огня, ужас окончательно отступил, уступив место чему-то твёрдому, холодному и решительному. Чему-то, что было гораздо страшнее простого страха.

— И использовать магию против них. Даже если оно пытается тебя съесть.

Я кивнул. Впервые за это утро в груди, под грудой усталости и ярости, шевельнулось что-то похожее на хрупкую, но стальную надежду.

— Тогда, наверное, мне стоит начать учиться управлять этим огнём, — сказала Наташа, решительно спуская ноги с кровати. — А тебе... тебе придётся снова взять урок у Скрижали.

И в тот момент, в этой пыльной квартире, залитой серым утренним светом, родился не просто союз. Родился новый, крошечный фронт в войне, которую весь остальной мир даже не подозревал, что ведёт.