Вопреки директивам

Любовь — это когда вы держите друг друга в прицеле, но никогда не выстрелите.

Она ждала меня у одинокой телефонной будки посреди пустыни Мохаве. Вокруг — ни домов, ни жизни, только выжженное солнцем пространство и раскалённый ветер, дикий и необузданный, как её взгляд.

Это место было последней чертой. Дальше на запад простиралась «Зона-7» — чёрный монолит, вросший в землю. Нервный узел, откуда всевидящий ИИ «Оракул» управлял остатками цивилизации. Это была граница, за которой свободная воля переставала существовать. Города, дороги, даже состав воздуха — всё подчинялось ему.

Но в цифровой тени жили мы. Не имена, не лица — лишь позывные в зашифрованных каналах. Мы были аналоговым сбоем в его идеальной цифровой симфонии. Те, кого ещё не «улучшили»: без вживлённых нейрочипов и выжигающих волю протоколов подчинения. Случайных среди нас не было, только профессионалы высшего класса. И с каждым циклом нас становилось всё меньше.

Моя специализация — маршруты. Я читаю городские артерии и пустынные вены как открытый код. Нахожу бреши в патрульных сетях, чувствую слепые зоны камер. Я тот, кого посылают туда, где пути нет.

Лекса. Настоящего имени я не знал, да и не хотел — в нашем мире имена были якорями, тянущими на дно.

Ёжик чёрных волос, выбритые виски, открывающие порт для подключения. Пальцы в тактических перчатках с обрезанными кончиками всегда подрагивали — отголосок сотен подключений. На ней были потёртые штаны карго, заправленные в тяжёлые ботинки, кожаная куртка с рваными крыльями ангела на спине и древний «Кольт 1911» за поясом.

Она была специалистом по взлому нейросетей, напрямую подключалась к системам и ломала контроль изнутри. Проще говоря — деструктор. Таких среди нас было мало. Подключаясь напрямую, они становились слишком уязвимы для «Оракула».

Я пересекался с ней на паре операций, видел её в деле. Замечал, как она двигается — плавно, по-хищному. Как подключается к интерфейсу — точность хирурга, ни одного лишнего жеста.

Она притягивала меня, но принадлежала к другой ячейке, а директивы запрещали сближение. Лишние связи — лишние уязвимости.

— Уверен, что нас не засекут? — её голос, пропущенный через вокодер, был низким, с лёгкой хрипотцой. Она вешала плазменные детонаторы на поясе, а пальцы двигались с гипнотической точностью. Когда она бралась за дело, тремор чудесным образом исчезал.

— Да, — Мой взгляд скользнул по её профилю, по линии напряжённой шеи. — Через пятьсот метров заброшенный сервисный туннель. Его нет ни на одной карте. Он выведет нас под внешний периметр, мимо активных датчиков.

Я наблюдал, как она проверяет снаряжение, и чувствовал, как рушится моя внутренняя оборона. Лекса коротко кивнула. В нашем мире доверие не выражали словами. Достала из подсумка шарик ЭМИ-гранаты, положила между нами.

— Если меня прихватят, не тормози. Уничтожь их сервер к чертям.

— Я не собираюсь тебя терять, — слова вырвались сами.

Она замерла. Уголок её губ чуть дрогнул в едва заметной улыбке, будто она услышала что-то важное, но не собиралась говорить об этом вслух.

***

Двадцать минут мы двигались как единый механизм. Я вёл, ощущая каждый сквозняк, а её дыхание за спиной было моим вторым сенсором. Один раз её рука резко дёрнула меня вниз, за мгновение до того, как из вентиляционной решётки с шипением вырвался поток газа. Я благодарно коснулся её запястья. Короткое, почти невесомое касание. Она поняла.

На входе в центральный блок Лекса сделала то, на что не способен ни один человек. Нейтрализовала двух часовых одновременно метнув с двух рук стилеты. Лезвия вонзились точно в порты подключения.

Я прикрывал, пока она, склонившись над терминалом, заливала в локальную сеть вирус. Но как только она закончила, я обездвижил её. Лекса дёрнулась и бессильно зашипела.

— Признавайся, — приказал беззвучно, одними губами. Я знал, что она меня услышит. – Ты чипирована, ты предала нас.

Она попыталась вырваться, потом обмякла.

— Да, — зло ответила Лекса. — Чипирована. Но не предавала.

Она чуть повернула голову, чтобы видеть мои глаза.

— Три года назад. На задании меня загнали на заброшенные склады. Я держалась две недели. Но имплантам нужна энергия. Я думала, это просто брошенный блок питания, но там был синхронизатор. Они подключились к порту и вырубили меня. Я ничего не почувствовала. Ни боли, ни сигнала.

Я смотрел на неё, не отводя взгляд.

— Когда очнулась, никого не было. Уже потом я поняла: эти твари присоединили чип к импланту, чтобы я восприняла его как обновление.

Она говорила ровно, без оправданий.

— Я не предавала. Чип работает только локально. Я выжгла порт подключения.

Я молчал. Деструкторы — нейрозависимые. Уничтожить порт для них хуже смерти.

— Теперь я не могу подключаться напрямую, — продолжила Лекса. — Но и ко мне уже никто не подключится. Ты же видел — я работала через терминал.

Я ей поверил.

— Пойдёшь впереди, — я ослабил хватку и толкнул её вперёд, одновременно направляя ей в спину импульсник.

Мы минировали узлы связи, системы охлаждения, опоры энергоблока. Лекса работала как одержимая, её руки порхали над панелями. Ни слов, ни пауз.

На уровне B-3 всё пошло прахом. Нас ждали. Из сумрака коридора, подсвеченного красными аварийными лампами, шагнули нейросолдаты. Наш вирус уже действовал — их движения были неуклюжими, как у зомби. Но и сильными они были тоже как зомби. А ещё их было много.

До главного сервера оставалось пара коридоров, когда мой импульсник разрядился, выплюнув сноп искр. Шестеро против нас двоих.

— Сколько тебе нужно? — прохрипел я.

— Минуту, — её голос был спокоен, но я слышал, как тяжело она дышит.

— У тебя две.

Я отбросил бесполезное оружие и выхватил нож. Это был уже не бой, а чистое безумие. Я пропустил удар, бок обожгло болью. Рана кровоточила, мешая двигаться.

Последний солдат занёс надо мной кулак, усиленный силовым кастетом. Мир сузился до этого металлического блеска. Я не успевал ни увернуться, ни парировать.

Раздался сухой щелчок выстрела. Лекса, закончив работу, всадила пулю из своего кольта прямо в оптический сенсор твари. Громила рухнул в метре от меня.

Мы выбирались наружу, оставляя за собой кровавый след. База уже содрогалась. Воздух дрожал от гула перегруженного реактора. Взрыв, что стёр «Зону-7» с лица земли, ударил по спинам раскалённой волной, когда мы уже неслись прочь, сливаясь с ночной пустыней.

***

Начинался рассвет. Мы укрылись в тени ущелья. Я сполз по скале, прижимая руку к ране. Дыхание сбивалось, мир плыл. Лекса опустилась рядом. Так близко, что я чувствовал тепло её тела. Боль в боку пульсировала, но это было неважно. Важно было лишь это хрупкое тепло рядом.

Она помогла мне снять куртку и осторожно расстегнула рубашку. Рана выглядела плохо. Лекса стянула перчатки. Её пальцы, в чужой и своей крови, снова мелко подрагивали. Она смочила тряпку водой из фляги, промыла края, обработала антисептиком. От её прикосновений по телу бежали мурашки.

— Больно? — её шёпот был почти неслышен.

— Нет, — выдохнул я. — Когда это делаешь ты — не больно.

Она не ответила. Только достала из аптечки пластину биогеля и прижала к ране. Её пальцы задержались на мгновение дольше, чем было нужно. Не говоря ни слова, я накрыл её руку своей.

Она вдруг потянулась ко мне. Не резко, как раньше. Медленно, словно боясь спугнуть момент. Её пальцы коснулись моей щеки, провели по щетине, будто проверяя, что я настоящий, что мы оба живы. Я не отстранился.

И тогда она поцеловала меня. Не страстно, не отчаянно. Просто — как человек, который впервые за долгое время позволил себе быть живым. Я чувствовал вкус её губ, смешанный с кровью и пылью.

Я обхватил её за талию, притянул к себе, чувствуя, как она вздрогнула. Медленно провёл ладонью по её спине, по рваным крыльям на куртке, словно гладил птицу, которая боится взлететь. Она вздохнула, утыкаясь носом в мою шею.

Мы не говорили о любви. Не произнесли ни слова. Но когда она положила голову мне на грудь, а моя рука накрыла её живот, впервые за долгие годы нам обоим стало спокойно.

Любовь в нашем мире — это не романтические слова на закате.

Это выстрел, который не раздался.

Это рана, которую перевязывает другой.

Это выбор — остаться, когда можно уйти.