Вопросы к небу

Действующие лица:

Хуан-ди — Небесный император.

Чанъи — сын Хуан-ди.

Ханьлю — сын Чанъи, отец Чжуаньсюя.

Чию — правнук Янь-ди, друг Ханьлю.

Энюй — жена Ханьлю, женщина из Юйминьго — страны крылатых.

Юйцян — дух воды, правитель Северного предела, внук Хуан-ди.

Чжуаньсюй — 4-10 лет, правнук Хуан-ди — небесного императора, наследник небесного престола, двоюродный племянник Шаохао.

Шаохао — внук Хуан-ди, правитель Острова птиц.

Гаосинь — брат Чжуаньсюя, сын Энюй.

Ди-тай — дух горы Сююйшань, наставник Шаохао и Чжуаньсюя.

Фуси (Тайхао) — Владыка востока.

Янь-ди — владыка Южного предела, красный владыка.

***

У небесного императора Хуан-ди, говорят, было сорок пять сыновей, а уж дочерей и внуков никто и не пытался сосчитать. Сорок пять сыновей, но о каждом Хуан-ди помнил и по-своему заботился. Так, беспутного и безмерно тщеславного Чанъи за дурной нрав и бесстыдное поведение он сослал в реку Жошуй, текущую у подножия гор Куньлунь. Река эта, Слабая вода, имела особенность: любой предмет, попавший в нее, погружался на дно. Так и Чанъи, едва коснувшись поверхности, отправился на самое дно, где и жил среди странных речных обитателей, похожих на моллюсков и пиявок, амеб и инфузорий-туфелек. Печальная участь, но вот и урок: не прогневай небесного императора.

Впрочем, гнев владыки не распространился на внука — Ханьлю: Хуан-ди оставил его при дворе, и мальчик рос среди его детей, внуков и прочих многочисленных обитателей Небесных чертогов. Однако и этим забота Хуан-ди не ограничилась: заметив, что Ханьлю особенно сблизился с юношей по имени Чию, взятым из дворца Южного предела после войны с Янь-ди в качестве заложника, а также обратив внимание на скверный заносчивый характер внука, Хуан-ди женил его на самой бестолковой девице из свиты жены и отправил к Северному пределу под присмотр сурового Черного владыки.

Девица эта, Энюй, принадлежала к народу крылатых из дальней юго-западной страны Юйминьго. Кто-то из южных духов доставил ее ко двору Хуан-ди после войны с Красным владыкой в качестве мирного дара. Она была очень красивой, с молочными волосами и голубыми глазами, к тому же за спиной у нее имелись прекрасные белоснежные крылья, так что Хуан-ди определил девушку в свиту своей жены. Оказалось, впрочем, годилась Энюй лишь для торжественных выходов: ни ткать, ни прясть она не умела, а значит, была совершенно бесполезна для государыни Лэй-цзу, считавшей, что смысл жизни женщины заключается именно в великом искусстве ткачества. Потому-то Хуан-ди и пожаловал ее своему непутевому внуку.

Энюй родила сына, которого назвали Чжуаньсюй[1]. И, кажется, Ханьлю имел на своего сына далеко идущие планы, потому воспитывал его сурово: все время мальчика было посвящено наукам, военным и гражданским, а также изучению искусств. Едва ребенок научился говорить, по рекомендации Хуан-ди, ему наняли учителя, обучавшего игре на гуцине, каллиграфии, стихосложению и игре в вэйци. Наставника звали Ди-тай, дух горы Сююйшань, — ничего особенного он из себя не представлял, однако был очень древним духом[2], так что и Хуан-ди с ним считался, и очень многие сыновья и внуки небесного императора учились у Ди-тая игре на цине, сэ или шэне[3]. Чжуаньсюй же оказался чрезвычайно способным учеником, так что к четырем годам он умел исполнять чудесные мелодии и имел прекрасный почерк. О его талантах и красоте судачили духи всей Поднебесной.

***

В те времена случилось нечто странное: Энюй родила яйцо. Это было так неожиданно, что ко двору Северного владыки вызвали Шаохао — правителя Острова птиц: кто лучше него разбирается в птичьих яйцах?

Прежде чем отправить Шаохао в Севернй предел, Хуан-ди вызвал внука в Небесные чертоги и просто сообщил:

— Ты ведь знаешь, какой взбалмошный народ птицы. Им лишь бы чирикать с утра до вечера. Что бы там ни болтала Энюй, помни: она снесла яйцо, ведь она отчасти птица. Отцом ребенка мог оказаться кто-то из ее племени. Будь осторожен: у Ханьлю суровый нрав. А яйцо принеси мне: так будет лучше для всех. Я позабочусь об этом существе.

Шаохао немного смутили слова Хуан-ди: он знал, что птицы — самые искренние существа на земле. С их верностью и совестливостью он был знаком не понаслышке. Однако он ничего не возразил своему великому деду и отправился на север, где постарался быстрее встретиться с Энюй.

Она сидела у жаровни, укрывшись крыльями, худенькая и хрупкая, точь-в-точь лесная пташка в неволе. На коленях Энюй держала яйцо, согревая его в ладонях. Шаохао вошел, и госпожа, тревожно вздрогнув, обернулась. Шаохао, поприветствовав ее и представившись, присел с ней рядом и, помолчав немного, сказал:

— Небесный владыка прислал меня осмотреть яйцо. А мне бы хотелось знать, не происходило ли с вами чего-либо необычного перед его рождением.

Энюй доверчиво протянула Шаохао яйцо и проговорила:

— Да, что-то необычное произошло около года назад. Когда Чжуаньсюю исполнилось три года, неожиданно духи всей Поднебесной прислали дары. Мне принесли шкатулку из аквиларии от владыки Южного предела, в ней лежало яйцо птицы луань, которыми питаются жители моей страны. Я так давно не ела этих яиц, что не удержалась и сразу его выпила. Через некоторое время я почувствовала, что… Вы знаете, после рождения Чжуаньсюя мой муж никогда не навещал меня. И даже… — она посмотрела на Шаохао широко раскрытыми глазами. — Вам я могу признаться, господин, потому что вы хорошо знаете птиц и поверите мне, только вы никому больше не говорите… Вы ведь не скажете? — Шаохао кивнул. — Даже принимая облик птицы, чтобы поиграть с моим мальчиком, я лишь навещаю сына. Никогда я не позволяла себе ничего большего. Вы верите мне?

— Я вам верю, госпожа. Кто-нибудь еще знает о том, что вы в птичьем обличье навещаете сына?

— Его наставник может догадываться, — вздохнула Энюй и поспешно добавила: — Но не расскажет обо мне, даже если будет уверен, что белая птица, слушающая игру мальчика на цине, это я.

Шаохао и сам был уверен в Ди-тае: Ди-тай ведь когда-то учил его музыке. Шаохао осмотрел яйцо и не нашел в нем ничего необычного. Никакой темной магии, ничего подозрительного.

— Мне придется забрать его у вас, госпожа. Это распоряжение небесного императора.

— Хорошо, — согласилась Энюй. — Так даже лучше.

Шаохао был рад повидаться со своим наставником, а одаренный племянник так его пленил, что Шаохао, явившись в небесный дворец, умолял Хуан-ди позволить взять мальчика на Остров птиц, чтобы ребенок рос среди цветов и звуков, а не в белоснежном безмолвии севера.

— Ты со своими птицами совсем о приличиях забыл, внук, — строго сказал Хуан-ди. — Я посылал тебя к Северному пределу за яйцом. Ты его принес?

Шаохао опустился на колени и, достав из-за пазухи сверток, протянул небесному императору, низко склонив голову.

— Замечательно, — довольно улыбнулся Хуан-ди. — Так ты не нашел в этом яйце ничего подозрительного?

— Нет, ваше величество.

— Чудесно. Хочешь посмотреть, что внутри?

— Лучше подождать, когда существо вылупится само, ведь иначе можно навредить ему, — робко возразил Шаохао.

— Не бойся, — и Хуан-ди слегка сжал скорлупу ладонями. Она легко раскрошилась и осыпалась, а внутри оказался младенец. Явившись на свет, вместо того, чтобы заплакать, он четко произнес: «Цзюнь!»[4] — и уставился на Хуан-ди круглыми черными глазками. — Прекрасно, прекрасно… — проговорил небесный владыка и, вызвав слуг, велел позаботиться о ребенке. — Вот увидишь, какой славный мальчик из него вырастет. Не хуже твоего Чжуаньсюя. Ну, внук, ступай. Ты свободен. Возвращайся на свой остров.

Однако прежде чем вернуться на Остров птиц Шаохао посетил Южный предел и выяснил, что никаких даров Янь-ди на север не посылал. Также не посылали даров ни Восточный владыка, ни Западный.

Впрочем, посоветовавшись с Ди-таем, Шаохао решил не думать об этом: в конце концов, никто ведь не пострадал, а докапываясь до правды из любопытства, можно нарушить хрупкое равновесие мира.

***

…Сады Северного предела представляли собой камни, причудливо расположенные среди снега и льда. Только коротким летом между диковинными валунами, поросшими мхом и лишайником, выбирались из-под снега карликовые деревья, пробивалась трава, расцветали блеклые северные цветы. А черные воды бездны Бэймин, лежащей за холодным морем Бэйхай, никогда не замерзали до конца, и студеные волны круглый год качали серебряные льдины. Но был в этом царстве холода крошечный остров тепла и цвета: госпожа Северного предела, будучи по происхождению южанкой, внучкой Янь-ди, создала зимний сад. Все ее огненные, солнечные силы уходили на поддержание инородной здесь красоты: цветы, деревья, фрукты и ягоды росли там круглый год. Ди-тай, с позволения госпожи, приводил туда своего ученика и рассказывал о лекарственных травах и свойствах разнообразных плодов.

Как ни красив был сад, Чжуаньсюй предпочитал берег моря, стылый колючий ветер, поднимающий обсидиановые волны, тяжелые льдины, подсвеченные изнутри студеным светом, — куски белой яшмы, прижимающие к земле трепещущий черный шелк.

— Что тебе здесь нравится, Чжуаньсюй? — однажды спросил Ди-тай, всматриваясь в лицо мальчика. Тот пожал плечами: он не умел объяснить, как восхищает его бесконечность таящей неукротимую мощь воды, которая сливалась с бесконечностью холодного равнодушного неба, скрывающего в своих глубинах непостижимые бездны. Здесь он чувствовал недоступное разуму тварных созданий величие мира.

— Я хочу уплыть туда.

— Добраться до бездны Бэймин? — удивился наставник. — Нужно попросить Юйцяна помочь с лодкой.

Узнав о любви племянника к северным просторам, Юйцян с радостью дал лодку, показав, как ею управлять без посторонней помощи посредством внутренней энергии. Он обучил Чжуаньсюя простейшим приемам покорения воды, и теперь мальчик мог кататься на волнах вечно беспокойного моря.

Ди-тай не любил подобных развлечений, но, как наставник, не мог пренебречь интересами своего подопечного. Они вместе плавали к Северному пределу, где над нагромождением льдин круглый год переливался в небе морозный рассеянный свет. А чуть повзрослев, Чжуаньсюй стал отправляться туда один, сам не зная, чем так привлекает его эта однообразная сдержанная красота.

Ди-тая беспокоили необычные наклонности ученика. Желая отвлечь его от опасного, по его мнению, пристрастия к леяным ветрам и безжизненным прорсторам и показать тепло и жизнь, он пригласил Чжуаньсюя в путешествие к Восточному пределу, ведь только у Фуси — Лазурного владыки — хранится «Книга гор и морей», а мальчику пора познакомиться с устроением Поднебесной.

У горы Лунмэнь — горы Драконовых врат, — где обитал Фуси, их встретила гигантская черная змея с рогами на голове. Во рту она держала жемчужину, светящуюся в ночи, которой освещала путь сквозь скалу. Фуси принял гостей очень радушно. Он был древнейшим духом, одним из первых появившихся в Поднебесной. Правда, в отличие от Ди-тая, он не видел ни сотворения мира, ни всемирного потопа… Хотя во времена юности Фуси тоже был потоп, и ему нравилось иногда вспоминать, как они с сестрой плыли в огромной тыкве-горлянке и наконец пристали к горам Куньлунь, как, гуляя там, сестра плела венки из ароматных трав, и как, забавляясь, они лепили человечков из глины.

— Говорят еще, — покачал головой Фуси, — будто сестра создала людей… Не глупость ли?

— Но если не она, то кто же? — удивился Чжуаньсюй.

— Великий Владыка! — в один голос ответили Ди-тай и Фуси.

— Хуан-ди? — переспросил Чжуаньсюй.

— Нет, я же рассказывал тебе: Великий Владыка — Творец Вселенной, — поправил Ди-тай. — Разве ты не помнишь?

— Вылетело из головы, — небрежно бросил Чжуаньсюй. — Значит, Великий Владыка, Который сотворил весь мир, не погнушался сотворить и такую мелочь, как люди?

— Не стоит говорить о них пренебрежительно, мальчик, — возразил Фуси.

— Люди — любимое творение Великого Владыки, — горестно вздохнул Ди-тай.

Фуси выделил для гостей Западные покои. Чжуаньсюю во дворце владыки Востока все было в диковинку: полумрак комнат, аскетичная простота обстановки. В покоях находилось очень мало вещей, и все они казались пришедшими из тех времен, когда Фуси мальчиком жил в хижине с тростниковой крышей и тайком от отца выращивал с сестрой на задворках гигантскую тыкву-горлянку из зуба повелителя грома.

Деревянное ложе — иначе эту кровать и назвать-то нельзя, — располагавшееся у дальней стены, не имело полога, постель покрывали шкуры и грубая ткань, в углу стояла каменная чаша, испещренная столь древними письменами, что их, наверное, и сам Хуан-ди не разобрал бы, а рядом с ней тускло поблескивал тяжелый бронзовый сосуд для умывания. Вот и вся обстановка.

— Зачем ты притащил меня сюда, наставник? — поморщился Чжуаньсюй, оглядывая помещение в поисках светильника.

— Конечно же, не для того, чтобы ты сожалел об удобствах жизни во дворце Северного предела, — улыбнулся Ди-тай. — Тебе придется потерпеть некоторую неблагоустроенность в быту — что поделать: владыка Тайхао не любит роскошь, — однако ты будешь вознагражден прекрасными видами гор, напоенных ароматами тысяч растений, и чтением удивительных книг, которые хранятся в библиотеке Восточного предела.

И в самом деле, Чжуаньсюй довольно легко привык к скромной обстановке. Они с Ди-таем подолгу гуляли, слушали птиц и цикад и, подлаживаясь под них, наигрывали мелодии на сюне[5]. «Книгу гор и морей» любознательный мальчик прочел несколько раз подряд и запомнил наизусть.

Это было чудесное время, о котором, впрочем, вскоре Чжуаньсюй постарался забыть. Теплые яркие воспоминания стали лишними в его жизни, как только Хуан-ди объявил, что желает познакомиться со своими правнуками и выбрать среди них достойного наследника небесного престола. Получив указ шан-ди, отец Чжуаньсюя отослал Ди-тая и призвал для сына совсем других учителей.

Перед расставанием Ди-тай сказал Чжуаньсюю:

— Конечно, владыке необходимо уметь обращаться с оружием, однако кроме того он должен многое знать, хорошо разбираться в людях и уметь направлять их на верный путь. Помни, лишь музыка и игра в вэйци способны выразить душу человека[6]. Всякая мелодия рождается в сердце человека, и музыка имеет отношение к нравственным законам общества[7]. Не забывай про свой цинь, Чжуаньсюй.

— Хорошо, наставник, — поспешно кивнул мальчик и, схватив новый лук, подаренный отцом, убежал на тренировочную площадку.

Итак, Чжуаньсюя больше никто не учил музыке, в его образовании сделали упор на владении мечом, стрельбе из лука и управлении колесницей. Не для того, чтобы он понравился шан-ди, но чтобы мог быть военачальником, способным командовать небесным войском. Музыка, каллиграфия и вэйци остались лишь для досуга. О его достоинствах отец знал лучше всех, несмотря на то, что, казалось, мало интересовался сыном. Чжуаньсюю тогда минуло девять лет, но духи и божества взрослеют иначе, чем люди.

----------------------------------------------------

[1] Комментаторы так и не определились, что именно значит это имя: то ли «настороженный облик», то ли «первопредок» и «первый государь» или же «истинный человек», «человек, следующий по истинному пути», а то и вовсе «человек с ровной, словно выточенной из нефрита, головой», являющей собой признак мудреца.

[2] Несмотря на свою древность, он, как и подобает бессмертному духу, выглядел очень молодо.

[3] Цинь, или гуцинь — род цитр, имеет семь стун, изначально струн было пять. Сэ — тоже цитра, типа гуслей, имеет двадцать пять струн. Шэн — духовой инструмент, похожий на органчик.

[4] Цзюнь значит что-то вроде «владыка», «правитель», «господин».

[5] Сюнь — глиняная свистулька, окарина.

[6] Честно признаюсь, что это отсылка к «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу: «Только искусство кисти и игра в го каким-то непостижимым образом способны выразить душу человека».

[7] Сыма Цянь, Исторические записки. Юэ ши (трактат о музыке).