Ворожея: в Пекло

Почва под ногами Светозара внезапно разверзлась, и он рухнул прямо в пламя, вырвавшееся из расщелины. Огонь тут же охватил его тело, но жара не чувствовалось, а вскоре и он пропал.

Полёт длился уже долго. Ветер свистел в его ушах, тьма окутывала всё вокруг. Упав, он приложился головой о камень, и чуть дух весь не вышибло. Встал, осмотрелся: вокруг простиралась кошмарная пустыня. Горизонт был окутан густым чёрным смогом, который клубился и извивался, будто был живым. Земля под ногами была твёрдой, горячей, как раскалённые угли. Прямо перед ним простиралось огромное озеро кипящей лавы. Огненные языки его лизали воздух, а поверхность бурлила и кипела. Небо отдавало алым, заливая всё вокруг тусклым красным светом, от чего на скалы вдали ложились жуткие тени от чёрных облаков. В воздухе отвратительно пахло серой и ещё чем-то сладковато-гнилостным.

Чернобога, что перед падением успел схватить его за голень, не было видно.

Пораненная нога нещадно ныла и кровоточила. Князь кое-как перевязал её поясом и только было собрался идти вперёд, как позади раздался шипящий, будто змеиный, голос:

— Куда собрался, князь? Нам в другую сторону…

Небольшой паучок шустро перебирал лапками по тонкой серебристой паутинке, когда в тереме раздался громкий крик:

— А я тебе говорю, неча тебе там делать! — Прошка стоял посреди горницы около раскрытого сундука и скидывал туда платья. — Сам сверзился, сам пущай и вылазит, а нам до дому собираться пора! Удумала тоже, к самому Чернобогу в пасть лезть. А ты что молчишь? — напустился он на жующую яблоко Граньку. — Скажи ей!

— А что я ей скажу? Она всё решила, — откусив очередной кусок, ответила кикимора.

— Вон дружина пущай идёт, а ей там делать неча, — в сундук полетела очередная рубаха. — И так чуть не сгинула с ним. Я против!

Дверь терема заскрипела, и дверной проём загородила высокая фигура воеводы.

— О чём спор? — Елизар чуть склонил голову, чтобы не стукнуться о притолоку, и вошёл в горницу.

— Вона, спасительница нашлась, поляницей себя учуяла. Светозара вашего спасать собралась, — домовой тут же переключился на гостя, не забыв на себя морок навести, и сейчас перед воеводой стоял дородный мужик в лаптях. — А это не ей надобно, вот ты туда и лезь, ты ж воевода княжеский! — покрытый жёсткой шёрсткой палец ткнулся в колено Елизара.

— Так куда ж я пойду-то? В Пекло? Нет туда смертному хода, — опешил он от напора Прошки. Пришёл воевода сюда совсем с другими мыслями... Хоть и был Светозар его другом, но думы о черноволосой деве не отпускали. Хотел, пока она одна, попытаться счастья, а тут такое.

— А ей, значит, есть ход? — подала голос кикимора.

— Ну она ж того, ведьма, — замялся Елизар. — Нечисть, считай.

— А что ж ты тогда к нечисти таскаешься, аль думаешь, никто не видит ничего? — Граня приблизилась.

— Та я ж так, поддержки ради, — попятился от наступающей на него бабы воевода. Ох и тётка у ведьмы, сама словно нечисть какая, сейчас на обдериху иль лихоманку так и походит, да и дядька её больше на лешака смахивает.

— А сам так и норовит за руку схватить. Вот я тебя! — она замахнулась на него рубелем, схваченным с лавки. Воевода отшатнулся, зацепился ногой за лавку да так и грохнулся на пол. Вильфрида осуждающе покачала головой.

— Что вы к человеку пристали?

— Та он вокруг тебя как кот возле сметаны кружит! — в один голос заявили домочадцы, от чего Вила перевела взгляд на Елизара.

— Правду бают?

Тот наконец встал, кивнул растрёпанной головой.

— По нраву ты мне, мочи нет как. Ежели и я приглянусь, ничем не обижу, серебром тебя… — договорить он не успел. Рубель оказался в руках ведьмы, которая тут же кинулась на него.

— Ах ты охальник! Князь его в Пекле сгинул, а он по девкам таскается, на невесту княжескую заглядывается! Путь Гостомысла повторить решил?

Под руку попался ухват, с ним было сподручнее, и вскоре воевода уже вылетел из терема, подталкиваемый в седалище рогами ухвата. Вылетел за ворота, чуть не сшиб дородную бабу, стоявшую подле забора. Та охнула и отшатнулась, уперевшись руками в плетень. Лицо её побагровело от гнева, и она замахнулась на нерадивого воеводу кулаком.

— Ах ты, окаянный! — завопила она. — Совсем ослеп, что ли? Смотреть надо, куда прёшь!

Елизар лишь фыркнул в ответ и, поправив волосы, натянул на лицо личину безразличия. Он не стал извиняться перед взбешённой женой купца Яромила и, не удостоив её даже взглядом, отправился домой.

— И не возвращайся боле! — Вильфрида захлопнула дверь и села на лавку, её руки мелко дрожали от гнева.

Ишь, жених выискался. И как она раньше его маслянистый взгляд не замечала?

Миларада спустилась по лестнице и села рядом.

— Не кручинься. Мужики они завсегда, почитай, удом думают, сущность у них таковая, — тёплая рука погладила ведьму по спине.

— Да как он может? Светозар пропал, а он… — Вила залилась слезами, закрыв лицо руками.

Вспомнилось ей, как разверзлась земля на горе, всё дымом заволокло, а потом исчез князь. Как Мара её стращала, что Светозар теперь в Пекле, во власти Чернобога. И как туда проход найти, ей неведомо.

В сказках завсегда девица к Ягине идёт, а та дорожку уже указывает. Вот только это не сказка, а Ягиней нынче она сама стала, но пути не знает. О том и сказала утешавшей её бабе. Та покачала головой.

— Ежели сила есть, то и знания тоже. Подумай ещё, может, придёт что в голову, аль в избу сходи, может, там подсказку сыщешь.

Вильфрида утерла зарёванные глаза, сменившие на горе цвет с тёмных, как жёлуди, до ярко-жёлтых, почти как у кошки, — видать, так сила проявлялась. Да и сама она внешне сильно изменилась, стала казаться старше.

— Да какая из меня Ягиня, — Вила вздохнула у утёрла слёзы рукавом. — Если я даже того, кто сердцу мил сыскать не могу?

— Что имеем, не храним, потерявши плачем, — сказала Мила и обняла девушку, хотя та Ягиня и ведьма, но всё же девка, и ей тоже свойственно пореветь. Ведьма же только всхлипывала в ответ.

— Пока он рядом был, и не смотрела на него, — Вила вновь всхлипнула. — А сейчас всё б отдала, чтоб рядом был.

Ведьма отвернулась к окну, чтобы женщина не видела её слёз.

— А я говорил, от него только беды жди, — начал опять домовой, сидя на лавке и жуя очередной пирог. Кикимора цыкнула на него и, схватив за шиворот, потащила из горницы.

— Да помолчи ты хоть, и так ей тяжко, не видишь, что ли?! — зашипела она на Прошку. — У самого сердце из камня, так хоть её не трогай.

Прошка попытался вырваться, но кикимора только сильнее прихватила ворот.

— Шла бы ты к сотнику своему, — не преминул тот уколоть Граню.

Прошка наконец вырвался и уселся на лавку в сенях, злобно поглядывая на кикимору.

— Что тебе тот сотник дался? Аль ревнуешь? — Кикимора подошла к двери и стала смотреть на улицу.

— Тебя, что ли? Нужна ты мне, — фыркнул домовой и, сложив руки на груди, отвернулся и уставился в стену.

А коль и ревнует, ей-то что за дело? Хотя он и сам не мог объяснить то чувство, что испытывал, видя, как сотник провожает до терема кикимору. А та, считай, каждый день теперь на торжки бегала, обратно возвращалась не одна.

Прошка сжал кулаки.

— Заиграешься ужо, поймёт, что ты нечисть, и всем нам тогда худо придётся, — он вновь обернулся. — Светозара-то нет, нас защитить некому.

Прошка подошёл к кикиморе.

— А я и не играю, — кикимора тоже отвернулась и стала теребить край сарафана. Прошка закатил глаза и тоже повернулся тылом.

Так и стояли спинами друг к другу, покуда в избу не вошёл Тишка, они с его учителем на улице что-то мастерили.

— Что тут опять? — упырь почесал лысую голову.

— Вилька, вона, по князю ревёт, — буркнул домовой, вновь усевшийся на лавку и свесив ноги.

— Торяшка тоже скучает, — Тишка бросил взгляд на печь, где лежал поникший коловерша, уткнувшийся носом в лапу.

— Он вообще должен Виле помогать, а не по князю чахнуть, — Прошку вновь охватил гнев. — Разлёгся он, нет чтоб чего придумать.

Упырь покачал головой, с домовым спорить — что воду в ступе толочь, и пошёл в свою клеть, почёсывая затылок.

Миларада тем временем накормила ведьму и теперь сидела у окна, вышивая пояс с замысловатым узором, а уставшая от переживаний Вильфрида задремала, прилёгши на лавку, подложив под голову свёрнутый платок. Рядом с матерью села Красимила и принялась перебирать в руках разноцветные нитки.

— Так и не придумала, как ей в Пекло попасть?

Из-за печи донёсся ворчливый голос домового:

— И эта туда же! Сгубить девку решили? Какое Пекло? Нет туда живому хода, а она хоть и ведьма, но живая, ежели вы запамятовали.

Красимила, не обращая внимания на ворчание домового, продолжила:

— А помнишь сказку, кормилица рассказывала, как один князь в Пекло прошёл, чтобы ладу свою спасти? На горе подле Камен Града провал имелся, он через него и попал туда. Вот только как ей сыскать озеро Белокурово?

— То только Горюч-камень знает, — мать отложила вышивание, уколов иголкой палец. — Но его сыскать тоже сложно, как попасть ей на Буян, под Мировым древом сыскать камень бел горюч, Аспида усмирить и птицу Сирин, что камень хранят. Да и есть ли тот остров?

Красимила задумалась и начала читать слова сказки, теребя в руках кисти кушака:

— Как на острове Буяне,

Посреди моря-окияна,

Дуб растёт могуч и крепок,

И качается средь веток

Чуда полный сундучок.

Его Аспид стережёт.

Под ветвями камень блещет,

Полон камень тайны вещей.

Если птицу ты обманешь,

Тайны мира ты достанешь.

Алатырь проход откроет,

Ничего тогда не скроет.

В Ирий вверх ведёт тропа,

К Пеклу тёмная нора.

Миларада подхватила, опустив взятую было вышивку:

— Там внизу огонь и темень,

Там висит и тихо дремлет

Сын великого царя,

Рядом с ним лежит змея.

Не буди, пройди ты тихо,

А не то прибудет лихо,

Бесы вмиг на шум сбегут

И на части разорвут.

Нет живой душе там места,

Но тебя там ждёт невеста.

Улыбнувшись, мать вновь принялась за шитьё.

— А у нас невеста пойдёт сокола своего спасать.

От огорчения и злости снова есть захотелось. Выбравшись в горницу, Прошка отправился на кухню, где в одиночестве хлопотала одна из девок, купленных, хазарка Серах. Серька, как звали её домашние.

Та как раз месила тесто и лепила пироги. Несколько уже румяных, пышущих жаром, лежали на деревянном блюде, вырезанном самим Тишкой. Его украшала красивая тонкой работы резьба (как только лапищами своими смог?), по полю скакали индрик-звери, среди листвы виднелись цветы, а на самом блюде красовалось мировое Древо с раскидистыми ветвями. Домовой аж сплюнул, но тут же получил подзатыльник от Миларады, и как только подкралась.

— Удумал в дому плеваться!

Он злобно зыркнул, но промолчал. За эти дни Мила, считай, хозяйкой стала, Вила её защищала, а та и рада, волю почуяла. Усевшись на лавку, Прошка вновь уставился на блюдо, украшенное резьбой.

— Красивое, — проворчал он, выглядывая, какой пирог ему сцапать.

— Тишка неделю резал, — ключница села рядом и ухватила пирог, тот самый, на который нацелился и домовой.

Его аж перекосило от злости, мало того, что дерётся, так ещё и самый большой и румяный пирог схватила. Та будто и не заметила, сидит жуёт. Рассуждает о том, как Виле попасть на остров, через море переплыть. То говорит, ей надобно искать вход в мир чудный, был вот раньше в Великом лесу, а теперь нет. А где другие проходы, кто ж его знает.

Прошке-то слушать надоело, на улицу пошёл, накинул на себя морок. Со двора вышел, лето уже, считай, вступило в свои права, сдержал Карачун слово, увёл зиму прочь. Отмахнулся от летающей вокруг мошкары и распахнул ворота, вышел на улицу. Смотрит, стоят три бабы, судачат о чём-то. Ближе подошёл, а они Елизара обсуждают. Зачастил, мол, к невесте князевой.

«Тьфу, и эти туда же! Невеста, невеста, заладили, как сороки!».

— Ишь, раскудахтались, — проворчал Прошка. — Сплетницы!

Бабы обернулись, ойкнули и бросились врассыпную. Боятся дядьки, то и правильно. На дворе заметил банника, тот волок куда-то новый веник. Вернулся обратно и пошёл за тем. Рассказал ему, чего бабы удумали, Вильку да в Пекло.

Банник сел на лавку у бани, закинул ногу на ногу, веником прикрылся.

— А кому, окромя неё, идти туда? Другие дороги точно не сыщут.

Прошка чуть в бороду ему не вцепился. И этот тоже сдурел. А тот будто не видит, сидит дальше болтает:

— А так спасёт князя, княгиней станет, баню большую построят… — он мечтательно закатил глаза.

Вильфриду разбудили крики со двора. Выскочив, увидела, как домовой, вцепившись в бороду банника, катается по земле и того за собой таскает.

— Баню ему побольше… Дух вытряхну из тебя, никакая не понадобится!

Насилу их расцепила. Прошка потёр скулу и, нахмурившись, отправился в избу. Банник сел обратно на лавку, потирая наливающийся под глазом синяк.

— А чего он? — буркнул в ответ на взгляд ведьмы. — Я всего-то сказал, что баня большая будет, коль ты княгиней станешь.

Вила только руками всплеснула. Тут князь пропал, а они про баню. Махнула рукой да в избу идти хотела, но остановилась.

— И что сподобило вас драку устроить? — обратилась она к баннику.

— Да то Прошка всё! — пожаловался тот. — Сказал, мол, бабы удумали тебя в Пекло отправить, князя спасать. А я и ляпнул, что как спасёшь — княгиней станешь, баню тебе большую построят.

— Ну, допустим, не бабы, а сама, и что? — удивилась Вила. — Как древлян без князя оставить? — про свои чувства смолчала, сама не знала, как всё обернётся.

— А он против того! — всплеснул руками банник.

— Да уж, — усмехнулась девушка. — Прошка у нас крут нравом, ему слова поперёк не скажи, но я не лыком шитая.

— Крут, — согласился банник, потирая ушибленное место.

Ведьма хмыкнула:

— Ладно, ступай, парилка тебя ждёт. Натопи пожарче, хочу всё плохое смыть.

Банник кивнул и скрылся в бане. Вила ещё немного постояла на крыльце, вдыхая свежий воздух, а потом тоже пошла в избу.

— Прошка! — крикнула она. — А ну, иди сюда!

— Чего тебе? — отозвался тот из горницы.

— Будешь ещё на банника нападать, уши надеру! — пригрозила она.

— Да ладно тебе, — проворчал домовой. — Чего он ляпает-то?

— А ты его не слушай, — посоветовала ведьма. — И вообще, меньше болтай, больше делом занимайся.

— Ладно, ладно, — буркнул Прошка. — Пойду уж. А ты чего? — он обернулся на пороге.

— А того! Думать стану. Неча землям без князя быть, а окромя меня туда и правда никто попасть не сможет.

Домовой махнул на неё рукой — что с ней спорить, если что в башку втемяшила, не переспорить. Тут хитростью какой надо, что ли. Но какой — пока не придумал.

А тут ещё и Фёкла прицепилась, мол, анчутки по двору ночью хулиганят, дескать, куда смотришь, защитничек.

«У-у-у, проклятые бабы, никакого покоя».

Пришлось собираться да во двор опять идти. Анчутки — существа зловредные, ежели завелись, так покоя никому не будет.

И взаправду, за овином увидел мелких бесенят, небольшого росточку, не больше вершка, покрытых чёрной шерсткой везде, окромя башки, лицом походящих на утку. Они старательно растаскивали сено, заготовленное для козы.

Пришлось солью в них кинуть, от чего те со злобным визгом рассыпались в стороны и исчезли. Вздохнув, пошёл творить по плетню знаки охранные. Надо было сразу, а теперь выгоняй вот.

— Опять с кем сцепился? — спросила ведьма, вышедшая на крыльцо.

— Чуть что — сцепился, — буркнул Прошка. — Анчуток завелось, пришлось выгонять вот.

— А ты говоришь, я пустое дело затеяла, — хмыкнула Вила. — Стоило князю пропасть, нечисть расшалилась.

— Будто он бы помог, — заворчал домовой. — Чай, не ведун.

— Но сила рода имеется, — вздохнула ведьма. — А вот анчутки редко сами приходят, обычно ежели позовут.

— Позовут?

— Ну да, — кивнула Вилька. — Они же существа нечистые, их ведьмы да ведуны вызывают, чтобы они пакости творили обидчикам, аль бабы обиженные могут.

— Это кто ж осмелился? — задумался Прошка. — Так это ж надо быть совсем дурной, чтобы с нечистью связываться.

— А некоторые и есть дурные, — пожала плечами девушка. — Совсем глупые. Думают, что нечисть им поможет, а потом сами же от неё и страдают.

— А ты-то откуда знаешь? — спросил домовой.

— Так я же ведьма, теперь даже настоящая, — усмехнулась Вила. — Много чего знаю.

— Ну да, — кивнул Прошка. — Запамятовал совсем.

— Ладно, пойду я. А ты тут доделывай, что начал.

Домовой принялся дорисовывать охранные знаки на плетне, думая о том, кто ж им эту пакость подкинул.

А Вильфрида отправилась в избу, нужно было найти ответ, как попасть в Пекло.