Ворота

Когда-то в этом дворе были ветхие деревянные ворота, державшиеся на честном слове. Они не закрывались, калитка болталась на одной петле, казалось, что более-менее сильный удар по ней приведёт к развалу системы в целом, и калитка рухнет вместе с воротами.

Петров, как и все нормальные люди, родился в роддоме, но первые семь лет своей жизни прожил в подвале. Одиннадцать ступенек, крутая лестница, крошечная "прихожая-кухня" с сараем, в котором хранились уголь и дрова, узкая длинная комната с печкой, обогревавшей всю "квартиру". В каковой квартире была квадратная комната площадью 13 тех же самых "квадратов" и маленькая узкая комнатушка на восемь квадратных метров. Три окошка шестьдесят на шестьдесят сантиметров, которые выходили в "приямок", представлявший собой яму с надстроенным парапетом, из-за чего солнечный свет попадал в "квартиру" маленькими "дозами". Однако парапет был необходим, бабушка и мать со страхом рассказывали о случившемся в начале пятидесятых годов наводнении, после которого во всех помещениях несколько месяцев были липкие непросыхающие стены и столь же непросыхающий пол. А в сильный дождь "приямок" заполнялся водой, которая угрожающе плескалась за стёклами окон...

Наводнение произошло задолго до рождения Петрова, но о нём часто судачили соседки во дворе, и мальчишка невольно был как бы участником этого события.

Двор был узким, довольно длинным, в конце его, за углом дома, находились дощатый домик общего пользования и слив в канализацию, куда выливали нечистоты из вёдер. В домах "удобств" не было, а вёдра опорожняли в местах общего пользования, из-за чего летом стояла вонища на весь двор.

Дом был старый, дореволюционный, квартир, как назывались маленькие комнатушки, в нём было немерено. Соответственно, и народу, поэтому уборная почти всегда была занята. Когда Петров подрос, он развлекался тем, что швырял здоровенный трофейный тесак без пластинок на рукоятке в стену уборной, выбирая время, когда в помещении никого не было. Соседки ругались, жаловались маме и бабушке, которые выговаривали мальчишке - а он продолжал швырять тяжёлое лезвие.

В самом подвале жили три семьи: тётка с дочками, которая, собственно говоря, и получила эту "квартиру" после возвращения с фронта, бабушка и мама Петрова, у которой были сын и дочь, и старенькая сестра бабушки, добрейшей души человек, вынужденная жить в углу у племянницы, потому что её зять, куркуль и жлоб, выжил мать жены из своей квартиры.

Зимой в подвале почти всегда было холодно, хотя угля не жалели: мать работала кладовщицей в самом большом цехе, "главном магазине", как его называли, судостроительного завода, и каждый год от завода привозили машину угля, который вся семья перетаскивала в сарай. Обычно уголь оставался на следующий год. И дрова выделял завод, очень удобные дрова: доски от упаковочных ящиков, рубить их было удобно и достаточно легко.

Петров носил уголь и рубил дрова, как ему потом рассказали, с шести лет, сам он не помнил, когда это началось, в детстве это казалось обыденным, без этого он себе не представлял жизнь. И воду он тоже начал приносить домой очень рано, посреди двора был кран, носить воду было недалеко. Это потом, когда ему исполнилось семь лет и семья (бабушка, мама и он с сестрой) "перебралась", тогда так говорили, в четырнадцатиметровую комнатку на первом этаже, вход в которую был с улицы, приходилось переть тяжёлое ведро в обход - но зато не в подвале уже жили!

Когда взрослый, можно сказать, немолодой Петров смотрел фильм "Ликвидация", он узнавал людей, среди которых вырос. Персонажи были те ещё.

Так, бывший эек, ныне пьяница-стропальщик, отсидевший пятнадцать лет за убийство и женившийся на некрасивой и скандальной женщине, которая была старше него на девять лет. На жирном плече у него была татуировка: могильный холм с большим крестом и надписью "Вот что нас ждёт, и оно успокоит меня". Напившись, он жаловался на судьбу, и когда Петров давно уже переселился в "квартиру с удобствами", он встретил сильно постаревшего бывшего соседа, который на весь троллейбус жаловался ему на свою "старуху".

Безногий сапожник, потерявший ноги в финскую войну, маленький, сухонький старичок с очень сильными жилистыми руками, ездивший в инвалидной коляске, которую он приводил в движение с помощью специальных рычагов - потому и были у него такие сильные руки.

Бывший начальник ЖЭКа, дворовая аристократия, проживавший с женой и дочерью в трёхкомнатной (!) квартире на втором этаже - "мне сверху видно всё, ты так и знай!" Его сварливая высокомерная жена постоянно интриговала, выходила гулять в соломенной шляпке и крепдешиновом платье, что вызывало зависть всех женщин двора.

Огромный, похожий на штангиста Василия Алексеева, отставной кок, который, как говорила бабушка, обошёл весь свет, и его маленькая кругленькая жена, известная сплетница, интриганка и "черноротая" балаболка, постоянно скандалившая по любому поводу - и без оного тоже.

Степенная пара, за спиной которой перешёптывались всезнающие домохозяйки. Якобы он в своё время был "фартовым", но ухитрился ни разу не оказаться в местах не столь отдалённых, а она - одной из самых известных городских дам лёгкого поведения. Как и почему они сошлись - никто не знал, но Петров дружил с их внуком, который иногда приходил с мамой (дочкой "бывших") и папой проведать дедушку и бабушку.

В соседнем с семьёй Петрова подвале жил кряжистый мужик - водитель самосвала, его сын был на три года старше Петрова, хулиган, пошедший по стопам отца и ставший шофёром, сумевший на какой-то городской выставке произвести огромное впечатление на начальника городского ГАИ (или как тогда эта контора называлась?) своими незаурядными познаниями в области моторов и правил дорожного движения. В результате этот большой начальник выписал ему прямо на выставке какой-то документ, разрешающий ездить по городу на мопеде.

Здоровенный лысый мужик с остатками рыжей шевелюры на голове, заядлый рыбак и выпивоха по кличке "Стецько", проживавший со старой матерью, некогда женатый, но разошедшийся с матерью своего сына через пару лет после рождения Петрова. Безобидный, весёлый, он летом каждый день после работы брал удочку и шёл на рыбалку, приносил вечером улов - как Бог пошлёт - и тут же чистил рыбу, отдавая внутренности дворовым котам. Саму же рыбу жарил во дворе, после чего с удовольствием уплетал добычу. Он приобщил Петрова к рыбалке, которая какое-то время была для мальчишки едва ли не смыслом жизни.

На смену рыбалке пришёл футбол.

Были и "переменные" персонажи, кто-то женился-развёлся, сошёлся-разбежался, какой-то след в жизни двора так или иначе успел оставить. Впрочем, некоторые исчезали бесследно.

Став взрослым, Петров часто задумывался о том, почему он так хорошо запомнил этих обычных в общем-то мужиков, почему они произвели на него такое сильное впечатление. Помогла жена-психотерапевт: необыкновенно умная и проницательная женщина осторожно, чтобы ненароком не затронуть "больное", пояснила, что причиной стала безотцовщина...

Действительно, отца своего Петров почти не помнил, тот ушёл из семьи, когда мальчишке не было пяти лет. У друзей по двору отцы, какие ни есть, а были, что не могло не вызывать зависть. Повзрослев, Петров понял, что наличие отца не является гарантией того, что ребёнок вырастает "с отцом", но это понимание пришло намного позже.

Нельзя сказать, чтобы соседи жили дружно. Скорее, наоборот: собачились по любому поводу. Что, в общем-то, и неудивительно: ограниченное жизненное пространство, отсутствие самых необходимых вещей, проблемы с продуктами, борьба за существование - не самые лучшие основы для добрососедства. Отсюда и напряжённость в отношениях всех со всеми.

Женщины со своими примусами и керогазами вечно не могли что-то поделить, немногочисленные мужчины, в основном заводчане-работяги и почти все - горькие пьяницы-алкаши, нередко били друг другу морды, и тогда весь двор ходил ходуном. Милицию не вызывали, она сама приезжала на шум. Как говорится, все всех знали, поэтому и милиционеры не особо усердствовали, и жители/жительницы объединялись перед лицом общего врага. Обычно, как говорится, все отделывались лёгким испугом.

Пережившие оккупацию женщины предъявляли претензии тем, кто уехал в эвакуацию, те же, в свою очередь, вспоминали, кто у немцев хлеб выпрашивал... Позже, когда Петров был уже пенсионером, мать его рано умершего друга, девчонкой пережившая оккупацию, вспоминала, что на главной улице был какой-то подвал, в котором немцы пекли хлеб, и старый немец каждый день выносил несколько буханок, раздавал их детям, те уже ждали его возле подвала.

Во время вечерних посиделок все очень часто говорили о том, что скоро наступит 1972-й год. Говорили об этом с придыханием. Почему? Потому что из "достоверных источников" было известно: в этом году этот неказистый дом, расположенный всего лишь в двух кварталах от главной улицы города, должны снести. В этом случае жильцов расселяли в новые квартиры. В новых домах. "Со всеми удобствами"!

Это была мечта, и положение дел усугублялось тем, что напротив дома, через дорогу с протянутой по ней трамвайной линией, находился самый роскошный Дом города... С трёхкомнатными и четырёхкомнатными квартирами площадью свыше 75-и "квадратов"! В которых были ванные комнаты с титанами, паркетные полы, газовые плиты...

Правда, многие из этих квартир долгое время были коммуналками, но жильцы-заводчане комнат получали от завода отдельные квартиры, съезжали, а счастливчики оставались жить в хоромах. Одноклассник Петрова жил в одной из таких роскошных квартир, иногда он приглашал в гости, и каждый раз Петров оказывался как в раю.

... Вожделенный 1972-й год прошёл. Дом не снесли. Однако постепенно жильцы двора стали разъезжаться по новым квартирам: кто получал их от предприятий, кто переселялся в квартиры умерших родственников, вовремя сумев "прописаться" там - всеми правдами и неправдами. Семьям с тремя детьми, жившим в подвалах, квартиры давал горисполком.

Мать Петрова стояла на квартирной очередь в заводе пятнадцать лет. Как раз в день пятнадцатилетия Петрова семья переехали в трёхкомнатную "хрущёвку", которая казалась дворцом. После этого он часто бывал во дворе, потому что учился в своей старой школе, ездил через весь город, не хотел бросать одноклассников и школу.

Петров продолжал заходить к бывшим соседям и после окончания института - во дворе ещё оставались друзья. Да и удобно было - ведь всего два квартала от главной улицы города...

Но со временем это происходило всё реже и реже. Во дворе оставалось всё меньше и меньше людей, кого он помнил и кто помнил его. Старики умирали, в их квартиры вселялись люди, не имеющие к истории двора никакого отношения.

К кому приходить?

... Обо всём это думал постаревший Петров, стоя перед новыми железными воротами во двор. Закрытыми на замок воротами.

Ключа у него не было.