Ворота богини Иштар

ВОРОТА БОГИНИ ИШТАР

Двадцать девятый роман (тридцать шестая книга)

цикла «Вечный капитан».

1.Херсон Таврический (Византийский).

2.Морской лорд.

3.Морской лорд. Барон Беркет.

4.Морской лорд. Граф Сантаренский.

5.Князь Путивльский.

6.Князь Путивльский. Вечный капитан.

7.Каталонская компания.

8.Бриганты.

9.Бриганты. Сенешаль Ла-Рошели.

10.Морской волк.

11.Морские гезы.

12.Морские гёзы. Капер.

13.Казачий адмирал.

14.Флибустьер.

15.Флибустьер. Корсар.

16.Под британским флагом.

17.Рейдер.

18.Шумерский лугаль.

19.Народы моря.

20.Скиф-Эллин.

21.Перегрин.

22.Гезат.

23.Вечный воин.

24. Букелларий.

25. Рус.

26. Кетцалькоатль.

27. Намбандзин.

28. Мацзу.

29. Национальность – одессит.

30. Крылатый воин.

31. Бумеранг вернулся.

32. Идеальный воин.

33. Национальность – одессит. Второе дыхание.

34. Любимец богини Иштар.

35. Ассирийский мушаркишу.

36. ВОРОТА БОГИНИ ИШТАР.

37. Карфагенский мореход.

© 2025

1

Небо начало сереть, наступили утренние навигационные сумерки – еще видны звезды и уже различим горизонт, что позволяет с помощью секстанта измерять угол между ними и определять место судна. У меня нет этого прибора, потому что не нужен. Впереди плотные стены тростника, растущие по обе стороны устья реки Евфрат, которое мне кажется порталом в новую эпоху. Я пересекаю границу, где чистейшая, сейчас темная, а при свете солнца ярко-голубая, морская вода дает отпор мутной, при свете коричневатой, речной, гребу дальше. Скорость падает из-за встречного течения, но постепенно я вхожу в «портал», тростник теперь слева и справа от лодки. За моей спиной, крякая и шлепая крыльями по воде, взлетают две утки. Оборачиваюсь, провожаю их взглядом и гребу дальше. Евфрат намыл за полтора века много ила, и города теперь еще дальше от Персидского залива.

Часа через три я вымотался окончательно и решил передохнуть. Увидел на левом берегу холм, поросший ивами, приткнулся там к берегу, привязав фал, пропущенный через отверстие в форштевне, к толстой ветке. Длинные, загнутые книзу, они образовывали что-то типа шалаша. Внутри была тень и воняло сыростью. Я достал из кожаного вещевого мешка сухую тонкую лепешку, кусок копченого свиного окорока и глиняный кувшин с узким горлышком, заполненный на четверть вином. На этот раз не стал добавлять в него марихуану, ни к чему. Я опять молод, не больше девятнадцати, и здоров по меркам второй половины двадцатого века. Сейчас люди покрепче. Больные умирают в детстве, а остальные, такое впечатление – абсолютно здоровыми в старости.

Когда заканчивал трапезу, ниже по течению послышался плеск весел под гулкие удары барабана. Вверх по реке поднималась двадцативосьмивесельная торговая галера с желтой львиной мордой на верхней части форштевня, причем казалось, что хищник просунул голову между досками обшивки судна. Чуть вперед от миделя мачта-однодревка, немного наклоненная назад. Паруса нет, потому что ветер встречный. Веретена весел покрашены в красный цвет, а лопасти – в черный. Хотя последние, как и корпус, могут быть вымазаны битумом, чтобы не размокали и не гнили.

Я тут же упаковался, отвязал лодку и выплыл примерно на середину реки, чтобы галера прошла рядом. Когда она приблизилась, встал и помахал руками, привлекая внимание. На корме из-под коричневого кожаного навеса, где он сидел на чем-то типа квадратного пуфа, вышел к правому борту полный мужчина с длинной волнистой ухоженной бородой, облаченный в красно-зеленую тунику и соломенную шляпу с обвисшими полями.

- Возьмите меня на буксир! Я заплачу! – прокричал я.

Он обернулся и что-то приказал своим подчиненным. Я налег на весла, чтобы не отстать. На лодку упал конец из пальмовых волокон. Я успел схватить его, набрать слабины и одной рукой завязать беседочным узлом вокруг выступающей части форштевня. После чего уже двумя руками и своим кончиком закрепил надежнее. От галеры меня отделяло метров пять, трос был натянут, что при буксировке не рекомендуется, но лодка легкая, не должна порвать.

- Ты кто такой? – стоя на корме под навесом, спросил мужчина с ухоженной бородой, скорее всего, купец и, возможно, хозяин галеры.

- Твой коллега из Халеба, - ответил я. – Ночью во время шторма нас выкинуло на камни, один успел в лодку спрыгнуть.

Он посмотрел на меня хитровато, как на человека, который врет не слишком умело и переспросил:

- Только один успел?!

- Будем считать, что так. Места в лодке мало, - как бы раскаявшись в том, что бросил своих работников, произнес я и поинтересовался, хотя знал ответ: - В Ур плывешь или дальше?

- В Вавилон, - ответил купец.

- Сколько возьмешь дотуда? – спросил я.

- Три шиклу серебра, - не задумываясь, ответил он.

- Слишком дорого. Я и так потерял почти все. Ты сам можешь оказаться в такой же ситуации, так что будь милостив, удовлетворись одним обычным шиклу, - изобразил я купца, привыкшего торговаться.

В Вавилоне, кроме ходившего по всей Ассирийской империи серебряного шиклу весом восемь целых и четыре десятых грамма, имелись и собственные, завезенные депортированными иудеями, легкие весом одиннадцать и три десятых грамма и тяжелые двойные.

- Будь по-твоему, - согласился он и предложил: - В полдень остановимся на отдых, переберешься ко мне на галеру, расскажешь, куда плавал, чем торговал.

Это я запросто! Навешаю столько лапши, что уши обвиснут.

Купца звали Мардукшумибни. Мы с ним расположились под навесом, выпили ячменного эля, который вавилоняне сейчас называют сикера, из бронзовых чаш с барельефом в виде рыб двух размеров – большая с загнутым хвостом и маленькая с ровным, которые чередовались. Позвал он меня не для того, чтобы послушать, а чтобы самому порассказывать. Как купец признался, был первым в своем роду, занявшимся этим видом деятельности. Его отец владел тремя полями, которые были разделены между тремя сыновьями, дед одним маленьким, а о прадеде промолчал, хотя принято помнить родню по мужской линии, как минимум, до седьмого колена. Наверное, был батраком, если не рабом. Мардукшумибни, как самый младший, получил самое маленькое, дедовское, взял под него кредит на год, провернул несколько торговых операций, расплатился с долгом и заимел оборотный капитал. Теперь вот владеет галерой и торгует с Сузами, возит туда изделия вавилонских ремесленников, а обратно в основном сырье: кожи, шерстяную пряжу, дубовые и ясеневые доски и жерди, сырцовое железо… За теплый сезон успевает сделать три-четыре ходки, как торговля пойдет.

В ответ я коротко поведал, что возил зерно в Дильмун, а оттуда благовония и специи, доставленные из неведомых мне стран. Хотелось найти их, но одному опасно плыть так далеко, а компаньонов не смог найти. Теперь уже и искать не надо, потому что придется начинать сначала.

- Привози зерно к нам, - предложил Мардукшумибни. – Сведу тебя с зерноторговцами.

- Мне теперь в Халеб нет хода, пока денег не наберу на возврат долгов, - покаялся я. – Наверное, осяду в Вавилоне.

- Да, в нашем деле всякое бывает, - с сочувствием произнес он и принялся рассказывать истории, как его коллеги взлетали высоко и падали низко, причем знал таких множество.

Я цедил ячменную бражку и делал вид, что внимательно слушаю. Это легче, чем грести веслами.

2

Купец Мардукшумибни обитал в Новом городе, как сейчас называли бывшую Западную часть, в южной половине Кумари неподалеку ворот, именуемых в честь бога солнца Шамашу, потому что дорога от них вела в Ларсу, где он был главным. На внешнем берегу рва-канала наискось от них было что-то типа грузового порта. Там уже стояли под выгрузкой пара келек – плотов из надутых кожаных бурдюков, на которых привезли зерно в мешках, и одна круглая гуфа – тоже разновидность плота: каркас из загнутых жердей и лозы обтянут сшитыми воловьими шкурами. Дно выстилают толстым слоем соломы и сверху кладут груз и рядом располагают одного осла или несколько, в зависимости от грузоподъемности, которая порой превышает сто тонн. Сплавляются гуфы по течению с Армянского нагорья. Два рулевых с веслом стоят на противоположных концах, подруливают. По каналам их буксируют ослы, высаженные на берег. Один рулевой ведет животных, второй управляет гуфой. По прибытию к месту назначения продают привезенное и свое судно, все сразу или по частям, закупают на вырученные деньги дорогие и/или легкие товары, грузят на ослов и, пристроившись к купеческому каравану, по суше возвращаются домой. Эта гуфа была тонн на сорок, привезла дубовые доски, большие глиняные кувшины с вином и трех ослов, которые стояли сейчас в тени пакгауза, привязанные к коновязи, жевали меланхолично ячменную солому из охапки, брошенной на землю у стены.

Была уже вторая половина дня, поэтому купец Мардукшумибни, ошвартовав свою галеру к пристани и назначив ночных вахтенных, отправился в город с остальными членами экипажа и мной. Пока плыли сюда, мы договорились, что сниму у него дом с рабыней служанкой за машшарту (месячную выплату) в треть шиклу серебра и возможность выкупить со временем за четыре манну. Охрана на воротах в стене высотой метра двадцать четыре – десятка полтора воинов в чешуйчатых доспехах, вооруженные копьями и кинжалами – не обратила внимания на меня и мое оружие, только на арбалет, как на диковинку, приняла за одного из людей купца, с которым поздоровались, как со старым знакомым. Тоннель был длиной метров семь, и в нем воняло ослиной мочой. Подумал, что бензин ей разводят, но такого горючего пока нет. Мардукшумибни зашел во второй от ворот и довольно большой двухэтажный дом вместе с членами экипажа, которые несли его вещи, задержался там минут на пятнадцать.

Я ждал на улице Шамашу, вымощенной каменными плитами, у арки с дверью, положив на землю седло, а на него остальное свое барахло, часть которого принесли, помогая мне, как клиенту хозяина, члены экипажа, которые сразу разошлись в разные стороны. Купец вышел с довольной физиономией. Наверное, узнал приятную новость или просто обрадовался, что вернулся живой и здоровый из опасного путешествия. Мы прошлись дальше по улице, завернули в переулок, где остановились перед аркой с дверью довольно скромного двухэтажного домика, больше похожего на сторожевую башню.

Мардукшумибни постучал кулаком по светло-серым, высохшим дверям и громко крикнул:

- Шальму, открывай!

Рабыне было лет под шестьдесят. Седые волосы собраны на затылке в узел. Морщинистое лицо и седые усики под носом делали ее похожей на мужчину. Одета в старую латанную тунику. Судя по тому, что купец говорил ей громче, чем мне, рабыня глуховата. Дом был под стать ей. Возле двери конурка с лежаком для рабыни. Дальше дворик размером с носовой платочек, куда выходили двери из жилой комнаты первого этажа площадью метров шесть квадратных, возле входа в которую стояла приставная лестница, ведущая на второй этаж. Рядом с ней колодец, а напротив кухонька метра два на полтора с таким же очагом, какой был у меня в Халебе, сарайчик без двери такой же площади и сортир с одним очком в полу. Это жилье, даже вместе с рабыней, не тянуло и на одну манну, а аренда – на четверть шиклу в месяц .

Догадавшись по выражению моего лица, о чем я подумал, купец тут же подсластил пилюлю:

- Сейчас пришлю раба с тростником на растопку и продуктами на ужин.

- Да, не помешали бы, - согласился я, утешившись мыслью, что месяц жизни на постоялом дворе обошелся бы мне дороже. – Пойду прогуляюсь по городу. Давно здесь не был.

Сложив вещи в жилой комнате, я вместе с купцом вышел на улицу, после чего разошлись в разные стороны: он домой, а я к мосту, ведущему в Старый город, как сейчас называли Восточную часть.

3

Вавилон сильно изменился к пятьсот сорок девятому году до нашей эры, в котором я оказался. Увидев его с реки Евфрат, сперва подумал, что подплываем к Ниневии. Уж больно похож был нынешний Вавилон на бывшую столицу Ассирийской империи. Наверное, дело в том, что начали восстанавливать город ассирийцы по приказу Ашшурахаиддина, для которого его столица была образцом для подражания. Внутренние стены под названием Имгур-Эллиль (Услышал бог Эллиль) были высотой от двадцати семи до тридцати двух метров и шириной около семи с половиной с выступающими вперед квадратными башнями со стороной восемь с половиной и высотой около тридцати через каждые двадцать метров. Набукудурриушур (Набу, защити старшего сына), который будет проходить в Библии и у якобы историков под именем Навуходоносор Второй, недавно почивший, построил еще две внешние. Первая Немет-Эллиль (Место бога Эллиля) была в семи с половиной метрах от предыдущей и высотой от двадцати двух до двадцати пяти метров и шириной четыре. За ней в тридцати трех с половиной метрах находился ров-канал шириной двенадцать с половиной, выложенный обожженными кирпичами, скрепленными битумом. Он опоясывал город и наполнялся водой из канала, который постепенно превращался в основное русло реки Евфрат. Теперь название Арахту носил только левый берег, а правый – Пуратту. Затем шли предместья, а дальше, кое-где в паре километрах от города, была вторая внешняя стена высотой метров двадцать пять и шириной около семи, в которой куртины были длиной около пятидесяти двух метров, а башни того же размера, как у внутренней. В двенадцати метрах за ней был вырыт и выложен обожженными кирпичами с битумом еще один ров шириной одиннадцать метров.

Канал делил Вавилон на две части – Старый город и Новый. Как и прежде, их соединял мост, ведущий, в отличие от предыдущей эпохи, от богатства к среднему классу. Он стал длиннее – сто пятнадцать метров. Стоит на восьми каменных опорах-быках длиной двадцать один и шириной девять метров в виде кораблей носом против течения, на которые были положены бревна и доски из кедра и кипариса. Ширина шесть метров, две арбы проедут. На ночь первый пролет у правого берега, который в два раза длиннее остальных, поднимали, чтобы могли пройти суда с высокими мачтами и не смогли перейти в богатую часть преступники из Нового города. Был еще деревянный наплавной мост, платный, который с заходом солнца причаливали к левому берегу.

В Старом городе шесть ворот. Главные – двойные богини Иштар в северной части из четырех квадратных башен с арочным входом. Стены сложены из кирпичей, покрытых глазурью разных цветов. Голубые (основной фон), белые, желтые, зелено-синие и черные, они изображали расположенные рядами цветы пальмы, львов, быков, сиррушей – змеиная голова с раздвоенным жалом на тонкой шее, чешуйчатое тело, передние львиные лапы, задние хищной птицы и хвост скорпиона. Как мне сказали, большая часть этой красоты была содрана со зданий в Ниневии после захвата ее в компании с мидянами и скифами. Створки ворот из кедра, соединенные надраенными бронзовыми полосами, блестящими, как золотые. Перед воротами был главный городской базар. Возле остальных – второстепенные. Дальше начиналась Дорога процессий шириной двадцать метров и длиной восемьсот, идущая между башнями. В городе она меняла название на Айбуршабум и вела к храму бога Мардука. Обочины были выложены плитами желтовато-белого ливанского известняка, а середина шириной семь метров – из розовой мономиктовой брекчии (обломков одной породы).

Храм бога Мардука – это семиярусный зиккурат с квадратным основанием с длиной стороны в девяносто два метра и общей высотой в девяносто. Виден за десятки километров от города, хороший навигационный ориентир. Каждый ярус другого цвета, становясь, чем выше, тем светлее. Главная лестница идет от уровня улицы до храма на вершине. Она ровная, не «ломается» на террасах, из-за чего строение напомнило мне пирамиду майя в Чичен-Ице. Есть две вспомогательные до второго яруса, сооруженные вдоль первого, под прямым углом к центральной лестнице. Подниматься выше разрешалось только жрецам и служкам, которых называли эриббити (входящими в дом), и правителям. Наверное, потому, что нужна хорошая физическая форма, чтобы одолеть такую лестницу. Говорят, на верхних ярусах возле лестницы есть скамейки для отдыха. Именно этот зиккурат назовут Вавилонской башней и сочинят байку о строителях, говоривших на разных языках. Работяги, действительно, были из многих племен, но руководили ими те, кто владел арамейским, который был международным языком, так что строительство довели до конца. Рядом с храмами находились мастерские, в которых изготовляли из разных материалов и продавали статуэтки богов и амулеты на все случаи жизни. Религия и торговля шли рука об руку. Кроме пятидесяти трех храмов главным богам имелись несколько сотен мелких святилищ, алтарей. Куда ни плюнь на улице, обязательно попадаешь в какого-нибудь божка. Второй приметный ориентир – царский дворцовый комплекс на платформе высотой метров двадцать в северной части возле берега канала. Вход туда запрещен.

Остальные ворота назывались в честь городов, дорога к которым начиналась от них. В другую сторону шла вымощенная каменными плитами улица шириной от семи до двадцати метров, вела к храму бога, который был в том городе за главного, и носила его имя. Они разбивали город на прямоугольные кварталы, которые дробили мощеные переулки шириной метра три с половиной. Дома разной этажности, до четырех, с глухими фасадами. Входы арочные высокие. Стены толщиной до двух метров, сложенные из сырцового кирпича, облицованного обожженным или, у богатых, глазурованным. Планировка внутри такая же, как была у меня в Халебе: все помещения выходят в центральный двор, у двери живут рабы и находятся служебные помещения, а хозяйские покои в глубине. Канализация проточная. Из канала через весь город тянутся тоннели, закрытые на входе железными решетками, чтобы человек не пролез. Речная вода течет по ним, унося нечистоты. Во дворах колодцы, из которых берут питьевую.

В Новом городе, который намного меньше, трое ворот в единственной стене высотой двадцать четыре метра. Он тоже разбит на прямоугольники кварталов, только дома в основном в два этажа. Сейчас здесь живет средний класс. Бедноту вытеснили в пригороды: не слишком бедные обитают между внутренней и внешними стенами Старого города, а остальные за пределами их, в том числе и возле Нового, по ту сторону рва-канала.

В Вавилоне сейчас постоянно проживают и платят налоги около пятисот тысяч жителей, а с учетом нелегальных мигрантов – миллион. Больше будет только в Риме, начиная с правления императора Августа. Особенно это заметно на базарах, которые здесь работают до темноты. Понаехавшие из всех регионов империи, которая больше, чем была Ассирийская. Отвалилась Киликия, но присоединили Элам и Аравию. Арамейский язык все еще международный. Приезжие с новых территорий говорят на нем в меру своих способностей. Вопрос «Сколько стоит?» и счет до десяти знают все. Я купил на медные шиклу свежих пресных лепешек, еще теплых, и вместе с бурдюком литров пять финиковой бражки, которую тоже называют сикерой.

Продавец, эламитянин лет двадцати пяти, остался доволен совершенной крупной по его меркам сделкой под конец рабочего дня и тем, что я общался на его родном языке. Других покупателей не было, поэтому ответил на мои вопросы. Поинтересовался у него о ценах на жилье, поля, сады, рабов. Купец Мардукшумибни просветил меня на эти темы, но я ему не шибко доверял, потому что пытался втюхать свою развалюху или выступить посредником, подзаработать.

- Хороший дом подальше от центра стоит в среднем от двух с половиной манну (один килограмм и двести пятьдесят грамм) серебра за один мушшару (тридцать пять квадратных метров). Один ику (немногим более тридцати пяти сотых гектара) поля стоит всего восемь шиклу, а сада, в зависимости от того, пальмы растут, другие фруктовые деревья или оливки – от восьмидесяти до ста двадцати. Последние хорошо плодоносить начинают лет через пять, если с саженцев, поэтому и стоят дороже. Рабы в среднем по одной манну (пятьсот пять грамм) серебра. Красивые девушки и парни стоят дороже, - рассказал торговец сикерой и пожаловался: - Мне раб нужен позарез, один не управляюсь, а сыновья еще маленькие, первыми девки пошли, три штуки. Все никак не наберу денег. То одно случится, то другое…

Я посочувствовал ему и пошел быстро домой, пока ворота не закрыли, иначе придется ночевать на улице или в поле. Купец Мардукшумибни предупредил, что преступников в Вавилоне с избытком. В темное время суток лучше не шляться по улицам, особенно на бедных окраинах. В лучшем случае ограбят, а могут и прирезать, чтобы не опознал.

4

Что меня порадовало в эту эпоху, так это цены на золото. Несмотря на то, что в соседнем греческом царстве Лидия начали чеканить монеты из электрума, природного сплава золота и серебра, а может быть, именно поэтому, в Вавилонской империи предпочитали расплачиваться серебром. Все остальные металлы, включая золото, в первую очередь были товаром, сырьем для изготовления разных изделий, в том числе ювелирных украшений. Большего, чем в Вавилоне, количества золотых побрякушек на человеке я не встречал нигде, даже в Москве в лихие девяностые. Из-за этого цена была не один к семи-восьми, как в Халебе, а к десяти-одиннадцати.

Меняла, державший контору в доме неподалеку от храма Мардука, был пожилым, длинноносым, с пейсами и иудейским акцентом. Навуходоносор Второй, захватив царство Иудея, переселил его элиту на исконные земли Вавилонии. Это были люди образованные, поэтому на новом месте быстро заняли выгодные ниши. Купец Мардукшумибни жаловался, что все чиновники среднего звена – проклятые иудеи, которые обдирают бедных и несчастных халдеев. Никто так не ненавидит семитов, как другие семиты. Меняла внимательно осмотрел каждый брусок, а были они в один, три и пять шиклу и на каждом стояло клеймо ассирийского царского дворца с указанием веса. Сейчас к ним такое же отношение, как в СССР к царским золотым червонцам. После чего меняла проверил каждый на пробирном камне. Это кремнистый сланец, который в предыдущую мою эпоху называли фригийским камнем, а сейчас – лидийским, потому что добывается в Малой Азии. У него мелкозернистая твердая поверхность, на которой мягкие металлы оставляют следы. Иудей провел по нему каждый мой брусок и сравнил цвет с полосками, нанесенными на другой такой же камень. Золото разных проб имеет разный цвет. Мое соответствовало высшей, которая сейчас называется ассирийской царской. Для более точного анализа нужно использовать концентрированную азотную кислоту или царскую водку, но до такого уровня химии еще не доросли.

- Я дам за манну золота десять манну и фарес (полманну) серебра, - предложил меняла.

- Это царское золото, поэтому дашь одиннадцать манну серебра или пойду к другому, - потребовал я.

- Он даст тебе столько же, - уверенно заявил иудей. – Нам тоже надо что-то заработать.

Видимо, у них что-то типа картельного сговора.

- Тогда предложу ювелирам, - сказал я.

- Хорошо, я добавлю еще десять шиклу, - поднял он цену.

- Двадцать пять, - малость уступил и я.

На плюс восемнадцати мы ударили по рукам. За манну (пятьсот пять грамм) желтого металла я получил десять манну и сорок восемь шиклу (пять килограмм и четыреста пятьдесят четыре грамма) белого.

После окончания операции обмена меняла поинтересовался:

- Ты ишкуза (скиф)?

Хотел сказать, что это его потомки будут ишкуза (ашкенази), потому что в Западной Европе этим словом называли всех, кто живет восточнее, а не я нынешний, но вспомнил, что не поймет исторический подтекст, и соврал:

- Мама, а отец ассириец.

- Видом ты пошел в нее, а деловой хваткой в него, - сделал вывод иудей и предложил: - Приноси еще, заберу все. Могу взять в кредит под тринадцать процентов в год.

- Может, зайду, - сказал я.

В Вавилоне уже хорошо развито банковское дело: принимают и выдают вклады, предоставляют разного вида кредиты, проводят безналичные расчеты между вкладчиками, акцептируют векселя, написанные на глиняных табличках или пергаменте… При этом пока не воспринимают такие операции, как отдельный бизнес, и не догадываются, что являются банкирами. Обычно он идет в компании с ростовщичеством, торговыми операциями и другими видами предпринимательства. Средняя норма прибыли сейчас двадцать процентов, соответственно и ссудный процент рядом с этой цифрой. Предложив мне, как вкладчику, тринадцать, меняла собирается заработать на моих деньгах свои семь процентов. Если сам не смогу распорядиться лучше, может быть, стану его вкладчиком.

5

Из Старого города я вернулся в Новый и начал гулять по улицам, спрашивая, какие дома на продажу. Здесь пока нет риэлтерских агентств, приходится самому искать. Что не сложно, потому что народ в Вавилоне болтливый и много бездельников, которые с удовольствием поделятся информацией с иногородним, даже проводят до нужного дома. Сперва варианты были не очень: или слишком дорого, или слишком убого. Первое было чаще. В конце концов, наткнулся на хороший вариант по цене, площади и архитектуре, но требующем капитальный ремонт. Как мне рассказали три немолодых бездельника, которые набрались по мере моего хождения по объектам, выставленным на продажу, принадлежал дом Набуаххеиддину или коротко Иддину, сыну Шулы, внуку Эгиби. У нынешних вавилонян, как у русских, имя, отчество и дедовство, которое можно считать фамилией. Есть короткие имена и прозвища, которые не считаются оскорбительными. Людей с одинаковыми именами много, а с добавлением клички начинаешь отличаться от тезок. По утверждению моих добровольных помощников, Набуаххеиддин богаче шарра Вавилонии. Он владеет еще четырьмя десятками домов в Вавилоне, а также несколькими в Кише (пятнадцать километров от столицы), Барсиппе (семнадцать километров), Сиппаре (шестьдесят пять километров)… Это не считая с полсотни имений по всем исконным вавилонским землям и тысяч рабов. За этот дом на участке площадью три целых и почти одну двенадцатую мушшару (сто восемь квадратных метров) он запросил у предыдущего покупателя десять с половиной манну серебра.

В доме проживал старый раб, как сторож, которому я сказал:

- Передай хозяину, что дом требует больших расходов на ремонт, не меньше двух манну, поэтому я готов заплатить девять. Если он согласен, пусть приезжает ко мне с писцом, заключим договор, - и назвал свой адрес.

Часа через два в дверь моего временного жилья постучали довольно требовательно. Набуаххеиддин прибыл на колеснице с худым писцом маленького роста, из-за чего был похож на подростка со сморщенным лицом, и охраной из двух всадников – крепких молодых мужчин в шлемах, чешуйчатых доспехах, вооруженными двухметровыми копьями с железными листовидными наконечниками длиной сантиметров тридцать и кинжалами в полуметровых деревянных ножнах. Не хватало только щитов. Самому богатому человеку Вавилонской империи под шестьдесят лет, что не смогли скрыть подкрашенные черные волнистые волосы и борода. На голове тиара из белого войлока, как у представителей царствующего дома и их главных советников. Одет в голубую канди из тонкой льняной ткани и сверху бордовый конас, не сшитый с боков, сзади прямой, а спереди закругленный и с пришитыми золотыми овалами с барельефом неизвестной мне птицы. Само собой, на запястьях и локтях по золотому браслету весом не меньше пары манну, в ушах массивные золотые сережки из трех шариков, маленького, среднего и большого, а на шее, что у вавилонян вижу впервые, толстая гривна с лазуритами в как бы расплющенных концах, между которыми расстояние всего сантиметров восемь. Не знаю, как он снимает это украшение. Скорее всего, со слезами на глазах. Или я о нем слишком хорошего мнения. В руке посох с золотым круглым набалдашником весом десять манну, не меньше. Один удар – и челочек готов.

- Ты хочешь купить мой дом? – глядя на меня, то ли как на невидаль, то ли как на полного идиота, задал он вопрос и, не дожидаясь ответа, грозно проинформировал: - Моя цена двенадцать манну.

- Девять, - спокойно произнес я.

- Одиннадцать! – рявкнул он.

Мне уже плевать было на дом, просто захотелось нагнуть этого оборзевшего богача, поэтому молча начал закрывать дверь.

С той стороны ее толкнули, распахнув, и Набуаххеиддин спросил:

- Ты знаешь, кто я такой?

- Рассказали, - ответил я и задал встречный вопрос: - И что? Я должен переплачивать?

- Хорошо, я предлагаю десять с половиной, - сбавил он.

- Девять, - повторил я.

- Нет, - отказался он и развернулся, делая вид, что уходит.

- Если вернешься, станет восемь, - предупредил я.

Самый богатый человек Вавилонской империи вдруг резко и довольно резво для своего возраста крутнулся, повернувшись ко мне лицом, и вдруг заржал так, будто ничего смешнее в своей жизни не слышал. Заулыбались и его телохранители, и писец, и кучер на колеснице. Видимо, приходилось это делать очень редко, поэтому выглядели искренними.

Отсмеявшись и вытерев кулаком выступившие слезы, Набуаххеиддин поинтересовался с нескрываемым интересом:

- Ты откуда приехал?

- Из Халеба, - ответил я.

- На севере одни жулики живут, - поделился он личным опытом, после чего сказал: - Ладно, давай составлять договор.

- Возле дома, и возьмем свидетелями соседей, - потребовал я.

Сейчас надо всего три, а не двенадцать, как во времена Хаммурапи. Думаю, на месте быстро наберем.

- Ты мне не веришь?! – почти искренне удивился Набуаххеиддин.

- Тебе верю, а твоим свидетелям нет, - соврал я, потому что считал с точностью до наоборот.

Он понял меня правильно и задал неожиданный вопрос:

- Пойдешь ко мне на службу?

- Нет, - не сразу поняв предложение, после паузы отказался я.

- Почему? – поинтересовался он.

- Потому что тебе уже скучно, а мне еще нет, - выдал и я неожиданный ответ.

Набуаххеиддин скривил гримасу «Надо же?!» и подвел итог:

- Ты слишком умен для своих лет.

И для твоих тоже, но все равно не поверишь.

Мы отправились к дому, где его телохранители позвали трех соседей, а писарь составил купчую в двух экземплярах. Я отдал деньги, которые взяли, не проверив вес. Так понимаю, самому богатому человеку Вавилонской империи было плевать на эти гроши. Он просто развлекался, как умел. Его больше заинтересовал мой золотой перстень, которым я «подписал» договор, сделав оттиск на глиняной табличке. У Набуаххеиддина для этого была печать из лазурита, висевшая на шее на длинной толстой золотой цепочке. Как предполагаю, оценил преимущества моей. Наверное, скоро и себе сделает похожий перстень.

- Если надумаешь служить у меня или нужен будет кредит для какого-нибудь дела, приходи, - предложил Набуаххеиддин на прощанье.

- Хорошо, - коротко произнес я, хотя желания связываться ним не было абсолютно.

6

Ремонт дома – это не процесс, а один из видов проклятия. Врагу не пожелаешь такое. Чтобы сэкономить немного, начал я с заготовки материалов. На лодке поднялся по Евфрату выше каналов, отходивших от русла в обе стороны, к неосвоенным землям. Там спрятал лодку в зарослях тростника и походил по окрестностям, изучая с геологической точки зрения. Как и возле Гуабы, здесь было много известняка, глины, крупного песка (наткнулся на несколько заброшенных карьеров) и битума, но меньше мела и гипса.

Мне большие объемы не требовались, поэтому на следующий день поплыл туда с двумя работниками, нанятыми на рынке у ворот Шамашу. Каждому заплачу по три ка ячменя. Ка – это новая вавилонская мера объема, равная кубу, длина ребра которого составляет ширину ладони, то есть восемьдесят четыре сотых литра. Мы добрались до места, откуда близко было до всех нужных мне точек. Там выдал работникам инструменты – мотыгу, лопату, каменный молот, деревянное ведро и большую железную сковороду, купленные в предыдущий день на рынке. Сперва наковыряли и размололи известняк, который насыпали в мешки и относили на берег реки, грузили в лодку. Потом дал им задание размолоть и прогреть гипс в сковороде на костре из тростника с битумом, а сам отвез шесть мешков с молотым известняком домой. На пристани меня ждал владелец осла, на котором быстро перевезли известняк во двор моего нового дома. Там обитала молодая семейная пара, перебравшаяся в город из деревни. Пустил их пожить бесплатно на время ремонта. Муж по прозвищу Хашдая (Халдей) работал на меня, а жена присматривала за домом, наводила в нем порядок и возилась с двумя их детьми. Заодно занес в тот, который арендую, пойманную на обратном пути рыбу – щуку и пару окуней. Вниз по течению я сплавлялся, подруливая и рыбача на спиннинг. Приказал Шальму, чтобы пока держала живую рыбу в воде в глиняной миске, а позже вместе со следующим уловом запекла нам всем на обед.

Второй ходкой привез сыромолотый гипс. Для штукатурки его требовалось не так много, как для засоленных полей. Третьей – еще три мешка размолотого известняка и три мела, который пойдет на побелку и изготовление негашеной извести. Обратно повез обед – запеченную рыбу, пресные лепешки и сикеру ячменную, хотя сейчас принято есть только утром и вечером. Затем возил глину и песок, которых требовалось больше всего. Последней ходкой забрал работников. Они заготовили еще по мешку песка и глины. Если не хватит, сам съезжу и наберу. Песок и глина не требовали особой переработки. Пока сплавлялись, я поймал напоследок щуковидного усача весом с полтора пуда, чуть снасть мне не оборвал. Вываживал почти до города и, если бы не помощь работников, мог бы и упустить. Это самая крупная рыба в Евфрате. Говорят, ловили весом более двух центнеров, но я видел только немного за сотню килограмм. Несмотря на то, что относится к карповым, тело у него узкое, похожее на торпеду. Рот вытянут и наклонен вниз, чтобы рыться в иле, а за ним две пары усов, из-за которых и получил название.

- Можешь расплатиться с нами рыбой, - предложил Хашдая.

Я согласился, потому что мы с Шальму всю не съедим, а к утру усач протухнет. Мы зашли в мое временное жилье, где я разрезал рыбину на три части, заплатил рабочим сразу за два дня.

На следующее утро мы сделали смесь для получения клинкера, основы цемента – три части молотого известняка с небольшой добавкой мела и одна глины. Отвезли ее в мастерскую по изготовлению обожженных кирпичей. Смесь надо прокалить в течение четырех часов при температуре не менее тысячи градусов. Такую здесь можно получить в кузнечных горнах, но они не годятся. Я решил попробовать обжечь в печи по изготовлению кирпичей. Там требуется не менее восьмисот, но в реальности бывает намного выше. К тому же, у них процесс занимает неделю. Глядишь, получится клинкер, пусть и паршивенький.

Хозяин мастерской, кряжистый мужик лет сорока, без разговоров согласился на эксперимент. Любой каприз за ваши деньги, а они немалые, потому что хороших дров здесь нет, надо использовать привозные. Их плотами сплавляют с верховий Евфрата. К тому же, загруженные в печь сырцовые кирпичи пойдут мне, а что там будет вместе с ними, хозяину плевать. Я собирался сделать из обожженных кирпичей и дикого камня грубку для обогрева жилых комнат зимой, коптильню, горизонтальную мельницу и небольшой горн с мехами, приводимый в действие той же шестерней, для производства красок и других химических опытов. В итоге мы уложили смесь на полки, сложенные из валунов и бракованных, рассыпавшихся кирпичей, чтобы располагались выше, где жарче. Вход в печь заложили, замазали глиной, чтобы не улетучивалось тепло. После чего в трех очелках – отверстиях в нижней части печи, где сжигали дрова – развели небольшой огонь. Его будут поддерживать двое суток, чтобы окончательно досушить сырцовые кирпичи, потом огонь будут увеличивать и поддерживать еще пять суток, после чего очелки заложат кирпичами и замажут глиной, давая печи медленно остыть.

Примерно четверть смеси поместили в другую печь меньшего размера, предназначенную для изготовления негашеной извести. Этот строительный материал в Месопотамии используют редко. На роль скрепляющего раствора есть дешевый битум, которого здесь много. Устроена эта печь иначе. В ней нужна более высокая температура и сырье закладывают, когда сильно нагрета, поэтому сделали что-то типа столбов-помостов из дикого камня, на которые через специальные окошки с помощью ухватов ставят размолотый известняк, мел, гранит в специальных сосудах, напоминающих чаши, широко раскрывающиеся кверху. Отверстия закладывают кирпичами, замазывают глиной и продолжают нагревать печь. В течение пары часов поддерживают высокую температуру, после чего ждут, когда печь остынет.

В итоге к вечеру я получил первую партию негашеной извести. Ее в специальных больших кувшинах с узким горлышком, заткнутых деревянными пробками, отвезли в мой новый дом, где пересыпали в мешки, которые сложили в сухой кладовой на втором этаже. По площади участка мое жилье немного меньше, чем было первое в Халебе. Зато дом двухэтажный, благодаря чему подсобных помещений больше и почти все располагаются наверху. Вдоль второго этажа идет узкая деревянная галерея на кирпичных столбах, которая заодно создает дополнительную тень во дворе. Люди там не живут, разве что рабы, потому что летом жарче, а зимой холоднее, чем на первом. Теперь у меня будет достаточно места для хранения всяких запасов и закладки фруктов и бахчевых на зиму.

7

На следующий день я нанял на рынке штукатурщика по имени Табия и в помощь ему Хашдаю. Показал им, как готовить гипсовую штукатурку, и фронт работ – внутренние стены жилых комнат, как хозяйских, так и для рабов, кухни и всех подсобных и хозяйственных помещений. На прачечно-помывочную и санузел, где влажность высокая, а также на стены снаружи используем цементную штукатурку, как более прочную, долговечную и влагостойкую. Заодно загасили часть извести в большом деревянном корыте и оставили на неделю-две превращаться в пластичную массу. Нужна будет для фресок.

Я посмотрел, как трудятся работники, дал пару ценных, по моему мнению, советов, и отправился на главный городской невольничий рынок у ворот богини Иштар. Надо было обзавестись рабами. Как приличный человек в будущем не мог жить без слуг, иначе превращался в неприличного, независимо от остальных показателей, так сейчас он обязан был иметь рабов, хотя бы одного. Несмотря на то, что Вавилония давно не воевала, невольников в столице много. Их с избытком нахватали при Навуходоносоре Втором. Рабы начали плодиться с неимоверной скоростью, поэтому на невольничьем рынке всегда был товар, правда, редко достойный внимания. В основном продавали стариков или предрасположенных к побегам, несмотря на то, что такие случаи оговаривались в договоре купли-продажи, и продавец обязан был вернуть деньги. На этих же рынках можно было взять раба в аренду на любой срок, как договоришься. Ремесленников обычно сдавали на полгода и более, а вот смазливую девицу можно было взять на короткий период за один сата (восемь и четыре десятых литра) ячменя в сутки. Курру (триста литров) зерна стоил от трех шиклу. Именно такую девицу я и решил приобрести, если не куплю собственную. Заодно и по дому будет шустрить, а то Шальму слишком тормозная и готовит плохо.

Самый большой невольничий рынок возле ворот богини Иштар. На продажу и аренду были выставлены с полсотни голов разного пола. Из них две трети я видел в предыдущие визиты. Походил, посмотрел. Обратил внимание на одного юношу, работящего с виду, скорее всего, грека-лидийца, Подумал, что если не продадут до конца ремонта в доме, куплю. Сейчас мне дармоед ни к чему. К тому же, за него ломили сто шиклу, что, по моему мнению, неприлично много за раба без профессии. Обычно такого покупают, чтобы направить на год на обучение какому-нибудь ремеслу, а потом сдают в аренду за полтора-два шиклу в месяц плюс кров, питание и одежда. Интересных девушек на короткий срок тоже не было. Предлагали только страшненьких да еще и одетых убого.

Разочарованный я направился домой. По пути слева был храм богини Иштар. В сравнение с зиккуратом Мардука скромненькое строение, но милое. Может быть, потому, что там было много женщин. Каждая вавилонянка, даже замужняя, должна хотя бы раз в жизни совершить акт культовой проституции. Для этого она должна сесть простоволосой, только с повязкой из сплетенных веревок на голове, как положено проститутке, на одну из двенадцати длинных каменных лавок во дворе храма. Любой чужестранец, а на лбу у него не написано, что не вавилонянин, может кинуть ей на бедра любую оплату, даже грошовую, и сказать: «Призываю тебя на служение богине Иштар». Женщина обязана выйти с ним за пределы храмовой территории и отдаться. После чего может и дальше быть верной женой. Предполагаю, что обычай был придуман в древности для прилива свежей крови. Теперь народы смешались, вроде бы уже и не надо это, однако традиция живет. Если женщина изменяет мужу, значит, это кому-то нужно.

На лавках сидели далеко не молодые и даже не красавицы. Большую часть, как и рабов на рынке, я вижу здесь не в первый раз. Говорят, что некоторые годами приходят сюда, как на работу, и все бестолку. Иногда мне хочется выручить какую-нибудь из этих дурнушек, но настроение не поднимается. Может, когда оголодаю еще больше.

Я уже повернул на выход, когда увидел, как на улице Айбуршабун остановилась небольшая двухместная двухколесная закрытая повозка, обтянутая черной кожей с золотым растительным орнаментом, которую тащили два мула. Возница шел впереди и вел их на поводу. Из нее вышла женщина лет двадцати с длинными распущенными черными волосами, перехваченными веревкой, сплетенной из красной, синей и желтой прядей. Хватило бы и простенькой из пальмовых волокон. Лицо красивое и без косметики, что по нормам нынешнего Вавилона, как выйти голой. На ней белая тонкая туника-конас до щиколоток, просвечивающаяся, контуры стройного тела, темные соски и треугольник внизу живота хорошо просматриваются. Из украшений только длинные, закрученные по спирали, золотые сережки в виде морских ракушек туррителид. Пошла прямо, как слепая, которой задали курс, опустилась на край ближней каменной лавки – и тут же на ее плотно сдвинутые бедра упал бронзовый шиклу, скатившись в ложбинку между ними.

- Призываю тебя на служение богине Иштар, - осипшим от накатившего желания голосом, произнес я.

Женщина взяла бронзовый брусок тонкой левой рукой с длинными пальцами с чистыми ногтями, что у большинства вавилонянок редкость, сдавив его сильно, точно боялась, что отнимут, встала, глядя себе под ноги. Я пошел впереди, остановившись возле повозки.

- К тебе или ко мне? – задал ей вопрос. – Я остановился в Новом городе.

Она подняла голову и, как я догадался по удивлению, впервые увидела меня – девятнадцатилетнего парня, очень высокого по нынешним меркам, стройного, не урода, одетого не бедно. Не знаю, кого она намечтала, но зуб даю, что более скверный вариант. Наверное, беззубого уродливого старика в вонючих лохмотьях. Кстати, от нее не шибало духами, как от приличной богатой вавилонянки, которой по карману повозка, запряженная парой очень даже приличных мулов.

- К тебе, - произнесла она после паузы.

Я правой рукой открыл дверцу повозки. Внутри было красное двухместное сиденье по ходу движения и стенки оббиты материей такого же цвета. Левую предложил женщине, помогая забраться внутрь. Она своей левой подняла подол туники, а правой оперлась на мою. Рука была теплая и как-то трепетно маленькая. Закрыв дверцу, я прошел к вознице, показал жестом, чтобы следовал за мной. По пути постоянно оглядывался, чтобы случайно не отстали, хотя слышал топот копыт за спиной.

Зайдя во двор моего временного жилья, женщина удивленно спросила:

- Это твой дом?

- Снял на месяц вместе с обслугой, - ответил я и показал жестом Шальму, выглянувшей из кухни, чтобы исчезла.

Мы зашли в единственную жилую комнату, которая была одновременно гостиной и спальней. Внутри заметно прохладнее, чем на улице. На этом достоинства и заканчивались. Никакой мебели. Только возле дальней стены ложе, сооруженное из сырцовых кирпичей и застеленное двумя овчинами. Видимо, убогость жилья произвела на женщину неизгладимое впечатление, потому что тяжело вздохнула.

- Я не буду раздеваться. Возьми меня сзади, - предложила она и, не дожидаясь моего согласия, прошла к кровати, задрала до талии подол белой туники, которая в полумраке казалась плотной, и наклонилась, оперевшись ладонями на серую овчину.

У нее была бледная, незагорелая, узкая задница нерожавшей женщины и длинные стройные ноги. Промежность густо заросла курчавыми черными волосами. Темные слипшиеся срамные губки казались недавно зарубцевавшимся шрамом. Увиденное впечатлило меня. Я подошел сзади, раздвинул губки, поводил наслюнявленным правым большим пальцем по клитору. Женщина дернулась, будто сделал очень больно. После чего именно это и совершил, потому что влагалище было сухое и явно не под мой размер, слишком узкое. Судя по тому, что дернулась, и по напрягшимся, затвердевшим ягодицам, за которые я взялся обеими руками, женщине было больно, но даже не пискнула. Вводил медленно, чтобы ей было терпимее. Сама выбрала. Впрочем, она, скорее всего, и не догадывается, что этот процесс может доставлять удовольствие. Сейчас я выверну наизнанку весь ее мир. Я подождал, чтобы пообвыклась, после чего обильно обслюнявил большой палец правой руки и осторожно ввел его в анус, показавшийся в полумраке черным. Женщина напрягла ягодицы, пытаясь помешать мне, а потом расслабила, смирившись. Вот и умничка!

Я действовал медленно, на возвратном движении надавливая пальцем вниз. Перемычка была тонкая, казалось, что касаюсь члена. Женщина сперва крепилась, а потом начала попискивать в те моменты, когда, как догадываюсь, головка проезжала по точке «G». Влагалище начало быстро наполняться смазкой. Скольжение теперь было мягче, и я ускорил темп. Женщина заскулила все громче и громче. В какой-то момент подалась вперед, норовя соскочить, но я сильно сдавил напрягшиеся ягодицы – и она, томно и протяжно застонав, кончила, запульсировав влагалищем так, будто било током, Из женщины выплеснулась такая волна удовольствия, что даже мне стало приятнее. Я сделал еще пару возвратно-поступательных движений и тоже кончил, выплеснув накопленное века за полтора.

У женщины начали подгибаться ослабевшие от удовольствия ноги, но я не давал ей разогнуться. Подожди, дорогуша. У меня был слишком продолжительный перерыв. По второму кругу пошло мягче, поэтому надавливал пальцем сильнее. Женщина больше не сдерживалась, не стеснялась, стонала громко, от души, и даже подавалась попкой навстречу мне, когда шел вглубь, а на обратном движении царапала ногтями овину. Кончила немного раньше и начала оседать, обессиленная от удовольствия. Я подхватил ее, положил на кровать, казавшуюся сколько-то там минут назад убогой. С хорошим любовником рай и на овчине. Сел рядом с ней, убрал черные, мокрые от пота пряди волос с красивого, тонкого лица с немного великоватым носом. По щекам текли слезы из закрытых глаз. Женщина задержала мою правую руку, начала целовать ее сухими горячими губами, казавшимися черными на светлой коже лица, в том числе и большой палец.

- Богиня Иштар услышала мои молитвы! – радостно оповестила она.

- Ты хочешь забеременеть? – поинтересовался я.

- И это тоже, - произнесла она.

- Когда закончились месячные? – спросил я.

После паузы, посчитав, наверное, в уме, она ответила:

- Шесть дней назад.

- Сегодня не получится, - уверенно сообщил я. – Надо повторить дня через три.

- Ты врач? – удивленно спросила женщина.

- У меня много разных недостатков, - честно признался я.

Она хихикнула, произнесла:

- Я заметила! – и опять поцеловала мою руку.