Ворованные Звёзды

Тишина в космосе — величайшая ложь мироздания.

Она наполнена вибрацией гравитационных двигателей, поющим напряжением силовых щитов, эхом шагов по металлическим палубам и ритмичным дыханием спящих экипажей. Для пятилетней Арии Ферденасес это был единственный знакомый мир: сверкающие хромированные коридоры, басовый гул плазменных двигателей, ощущаемый телом сквозь пол, и вечно меняющийся, живой гобелен звёзд за огромными, в три этажа, иллюминаторами флагмана клана "Феникс".

И смешной "старший брат" с тёмным хвостом.

Домино, двенадцатилетний наследник знатного дома Тито, присланный на обучение легендарному капитану-псионику Рэну, считал свои обязанности «младшего ученика» унизительными. Особенно ту их часть, где ему поручали присматривать за человеческим детёнышем — дочерью капитана. Она, цепкая и неугомонная, использовала его пушистый хвост, чёрный как космическая бездна, вместо каната для лазанья, таскала за собой в самые неподходящие места вроде вентиляционных шахт и, самое ужасное, с невероятной лёгкостью пролезала в его мысли, ещё даже не зная, что такое ментальные барьеры. Он был гуманоидом: два метра роста (уже тогда), острые черты лица, тёмная кожа, прорезанная едва заметным серебристым узором — наследие его расы. От лисоподобных предков ему достались лишь подвижные уши, скрытые в гуще чёрных волос, изумрудные глаза с вертикальными зрачками да тот самый хвост — предмет постоянных издевательств Арии и его вечного, напускного раздражения.

Но по ночам, когда дежурное освещение в детском секторе тускнело, имитируя смену суток, и бескрайняя тьма за иллюминаторами становилась слишком близкой и гнетущей, всё менялось. Маленькая Ария, в пижаме с принтом летающих китов, пробиралась в его каюту-келью и, не говоря ни слова, забиралась к нему на койку. И Домино, тяжко вздыхая и бормоча что-то о «невыносимых людских повадках», позволял ей устроиться, укутавшись в его хвост, как в тёплое одеяло. Он читал ей на своём гортанном, щёлкающем языке сказки своей родной Акиро — истории о духах звёздных ветров, о хитрых созвездиях-ворах и о древних героях, укравших огонь у солнц, чтобы согреть свои миры. Ария не понимала слов, но мелодика речи — низкая, успокаивающая, бархатная, — стала для неё таким же неотъемлемым звуком дома, как и гул "Феникса".

— Доми, — шептала она, уткнувшись носом в мягкую шерсть его хвоста. — А звёзды правда могут украсть?

— Только самые наглые и умные, — отвечал он, и уголок его строгого рта дёргался в улыбке. — И то, если им не будет слишком лень. Но не волнуйся. Я за ними присмотрю. И за твоей тоже.

Его «присмотр» был странным. Он был не нянькой, а скорее суровым, вечно недовольным телохранителем и проводником в огромном, сложном мире корабля. Он учил её (ругаясь) основам навигации по служебным тоннелям, показывал (скрепя сердце), как отличить дружественный дрон от ремонтного, и однажды, поймав её на попытке «починить» панель управления навесным садовым модулем, прочёл двухчасовую лекцию о базовых принципах энергоснабжения. Ария слушала, раскрыв рот, понимая едва ли половину, но заворожённая серьёзностью его изумрудных глаз. Он был её вселенной в миниатюре: непонятный, сложный, иногда пугающий, но незыблемый и всегда рядом.

Однажды её детская псионика, неконтролируемая и дикая, проявилась. Она разозлилась на другого ребёнка из экипажа, и игрушечный кораблик в его руках вдруг вспыхнул синим пламенем. Поднялась паника. Крик, укоры, страх в глазах взрослых. Ария, перепуганная до оцепенения, забилась в угол грузового отсека. Нашли её не родители, занятые на мостике, а Домино. Он не стал ругать. Не стал утешать пустыми словами. Он молча сел рядом, спиной к ней, загородив её от всего мира своим широким, ещё детским, но уже сильным силуэтом, и выпустил свой хвост. Такое он позволял только здесь и сейчас. Она обняла его, вцепившись пальцами в густую шерсть, и дрожь стала понемногу утихать.

— Это часть тебя, — тихо сказал он, глядя в пустоту. — Как мои уши. Или твои смешные круглые уши. Её не надо бояться. Ей надо учиться. Я научу. Когда-нибудь.

Он не успел.

Ложная тишина взорвалась.

Сначала был не звук, а ощущение — гигантский, всесокрушающий удар по реальности. «Феникс» содрогнулся, как живое существо, и на миг погас свет. Когда аварийное освещение залило коридоры кровавым багрянцем, Ария уже бежала, подхваченная Домино. На его обычно невозмутимом лице была паника, которую она никогда не видела. Его хвост стал напряжённым прутом, шерсть дыбом.

— Не смотри! — рычал он, пытаясь прикрыть ей глаза рукой, но она уже видела. Видела, как знакомые лица членов экипажа бегут к боевым постам, и в их глазах не тренировочная собранность, а животный ужас. Слышала рёв сирен, перекрываемый металлическим голосом матери, капитана Ирены, из репродукторов: «ВСЕМ БОЕВЫМ ПОЗИЦИЯМ! ПРЕДАТЕЛЬСТВО! НАС ВЫДАЛИ!»

Они ворвались на центральный мостик — святая святых, царство её отца. Картина, которая предстала перед ними, не укладывалась в сознание. Сквозь главный визор, вместо привычной мирной звёздной карты, бушевал ад. Корабли клана «Феникс» — «Сокол», «Молот», «Верность» — знакомые силуэты, часть её детства, превращались в немые, ослепительные вспышки, рассыпаясь на обломки под сконцентрированным огнём десятков неопознанных кораблей. Это была не атака. Это была казнь.

Капитан Рэн, её отец, стоял в центре мостика. Не было видно его лица, только профиль, жёсткий, как высеченный из гранита. Вокруг него буквально дрожал воздух, искрился серебристым статическим электричеством. Он был источником той самой дрожи в реальности — его псионика, мощь, которую он всегда сдерживал, была выпущена на волю, создавая локальное силовое поле, отражающее первые, самые смертоносные залпы по мостику.

— Домино! — Его голос прорвался сквозь грохот и рёв, нечеловечески громкий и тихий одновременно. — Клятву! Клятву сейчас!

Ирена, мать Арии, была уже у аварийного шлюза, где зияла пасть единственной оставшейся спасательной капсулы. Её лицо, всегда такое живое и остроумное, стало маской ледяной, бесстрастной решимости. Она протянула руки, и Домино, почти не чувствуя веса, передал ему в объятия маленькую, закоченевшую от ужаса Арию.

— Прости нас, наше солнце. Это только на время.

Ладонь матери легла ей на лоб. Не холод, а ничто. Ощущение падения в глубокий, беззвучный колодец, стены которого сотканы из белого шума. Воспоминания — смех отца, подбрасывающего её к потолку на мостике; запах маминых духов, смешанный с озоном; сказки на непонятном языке, накладывавшиеся на ритм двигателей; даже само ощущение «дома», уюта, безопасности — всё это стало утекать, стираться, замещаться мягкой, безликой ватой. Последним, что она успела осознать, был взгляд Домино. Его изумрудные глаза, полные слёз ярости и отчаяния, смотрели не на гибель флота, а на неё. И в них читалось обещание, более страшное и вечное, чем любая клятва, произнесённая вслух.

— Ты — её якорь теперь, — сказал Рэн, не оборачиваясь. Голос его стал тише, в нём появилась непереносимая усталость. — Брат не по крови, а по душе. По выбранной судьбе. Веди её. Храни. Даже от неё самой.

Затем сильные руки Домино втолкнули её в холодную, тесную металлическую утробу капсулы. Он забрался следом, прижимая её онемевшее тело к себе. Люк захлопнулся с финальным, оглушительным щелчком, отрезав их от мира.

Последний кадр через крошечный обзорный глазок: её родители стояли спиной к спине в центре разрушающегося мостика. Их ауры — серебристо-стальная у отца, золотисто-огненная у матери — вспыхнули ослепительным сиянием, слились воедино, превратившись в невиданный псионический щит, живое светило, затмевающее на миг даже огонь взрывов. Они купили им эти секунды. Ценой всего.

Капсулу выбросило катапультой в леденящую пустоту. Началось бешеное, хаотичное вращение. И в иллюминатор, в танцующем, сумасшедшем кадре, Ария увидела это. Не просто взрыв. Исчезновение. Величественный корпус «Феникса», её мира, её вселенной, не разорвался, а будто сложился сам в себя, смят гигантской невидимой рукой, и затем поглотился рождением микроскопического, чудовищно яркого солнца. На секунду оно осветило вечную тьму, выхватив из небытия клубящиеся обломки других кораблей, и погасло, оставив после себя лишь тёмный шрам на звёздном полотне и облако мерцающей пыли.

Тишина. Настоящая, всепоглощающая, давящая тишина космического вакуума.

Домино не пытался больше закрыть ей глаза. Он знал — уже поздно. Эта картина вживётся поверх стёртых воспоминаний, станет её новым первым, ужасающим воспоминанием. Боль. Потеря. Абсолютный, всепоглощающий огонь. И тишина после.

Он развернул её к себе, оторвав от иллюминатора, и прижал голову к своей груди, туда, где бешено стучало сердце. Его хвост обвился вокруг неё, стараясь укрыть, согреть, защитить.

— Всё, — прошептал он, и его голос, тот самый, что читал сказки, был сорван, полон пепла и скорби. — Всё кончено. Но мы — нет. Слышишь? Мы — нет. Я здесь. Я никуда не денусь. Никогда.

Это была не просьба и не приказ капитана. Это была его собственная клятва, вырвавшаяся из самой глубины души, оплаченная гибелью всего, что он знал. Клятва, данная не Рэну, а ей. Пятилетней девочке, которая уже не помнила его сказок, но навсегда запомнила огонь.

Капсула, словно пробка от шампанского вселенской трагедии, неслась в слепую. Двое детей. Единственные свидетели конца целого клана, хранители его пепла и его тайн. Он, связанный клятвой, с незаживающей раной в памяти. Она, с пустотой внутри, на месте которой когда-нибудь, как мина замедленного действия, должна была взорваться правда.

Их найдут. Разлучат. Его, как ценный образец псионика-тито, отправят в специализированную академию, где из боли, гнева и тоски выкуют идеальное оружие. Её, как несчастную сироту с подавленными, нераскрытыми способностями, определят в семью брата отца на далёкую, консервативную Амбер-3, в мир, который презирал всё необычное, особенно псиоников.

Но клятва, данная в немом крике среди звёздного пепла, не имеет срока давности. Она ждёт. А обрывки памяти, укрытые в самых потаённых складках её души — тёплое одеяло из чёрного хвоста, звук гортанной речи, чувство абсолютной безопасности возле чужого, но такого своего сердца, — спали, ожидая своего часа. Чтобы однажды проснуться и осветить путь сквозь лабиринты лжи — к правде, к мести и к чёрноволосому юноше с изумрудными глазами и пушистым хвостом, который когда-то поклялся присмотреть за всеми звёздами в её небе и теперь должен был вернуть ту, что украли у неё.