Восемь и шесть

Из автоцикла Прогулки с Пеликанами

Две вещи несовместные. Не правда ль?

А. Пушкин

В мае комар на крыло встаёт – зудят бахромчато рубиновые шильца.

А кошка деревенская, рыжеглинка, шалая – та к птичьему-яйчьему гнезду прилепляется, вся – от турецкой бирюзы волчочков глаз до нервного вздрога самой малой мышечки на кончике хвоста: амнямцура!

И сорока во фрачной паре – там же: черным бела.

И байкер на ленте асфальта, поперёк белой полосы – головастик вдребезги: едва вылупился...

Крот по чорным лабиринтам розового червяка почём зря гоняет, песочно на гребке пыхтя: оба – слепцы...

А червяк – безного, втёмную – идёт к белому дождю, а дождь – к ловкой рыбе, а рыба – Бог-Всецвет, она знает всё и никогда не плачет.

Даже под ножом в серебряном дребезге чешуи и когда малиновые жабры, лиловато кряхтя, вырвут – с корнем!

- Жизнь занялась, слышишь? Смерть, где твоё жало?

- Зудят бахромчато рубиновые шильца...

***

А ещё – умники поговаривают, будто псевдо-Аристотель, не сочинив «Problemata», где рассматривал-не рассматривал вопрос «исключительной личности» (задолго до Наполеона с лордом Байроном), написал-не написал, будто чорная желчь (melaina kole) характеризует великих людей, а великим людям, в свою очередь, свойственна меланхолия. А фабулы произведений (текстовых) неразрывно связаны с чувствами, мыслями, умонастроениями и поступками авторов. Я задумался: что, если фальшивый-нефальшивый Аристотель прав, и Кафка намеревался превратиться в муху? И Корней Чуковский – за ним? А вдруг и в самом деле, и превращались?! Так-то – ничего, вопрос разве с конечностями, с их числом. Или цифрой. У нас ведь всё в цифре, и мы сами почти цифры. И только начальники, числом малые, на самом деле – числа, с прописи. Они – числятся. А мы головастимся. Вдребезги. Так вот, насчёт конечностей: Аристотель-не-Аристотель полагал, будто у обыкновенной мухи восемь, а не шесть лапок. У мухи – изумруднотелой и, по осеням, жаднокусучей!

Как у меня. Во сне. Пока – во сне. Но что будет когда и если проснусь – ой, ой, ой!

Укушу.

Жертв будет восемь и шесть, хотя и та и другая цифра меланхолично подозрительны, вроде величия желчи, выделяемой широкими массами невеликого нашего, восьмилапо-мушиного населения.

Но это уже точно сам Аристотель написал (или нет?), и потому все, кто был в кипах и профессорских шапочках с малиновыми бубенцами вместо золочоных кисточек, ему поверили, и верили несколько сотен лет, пока не научились счоту до шести. А может, до восьми. А может, подсказал кто, вроде ангела-счетовода: биологам-то арифметика на хрен не сдалась. Они даже головастиков в дребезгах считать не умеют: дребезжание в мозгах, иерихонщина в трубах. С трупами и трудами. Громкая.

А и некогда: в мае комар на крыло встаёт. С левой ноги и с вопрошанием: смерть, где моё жало?