Воспоминания

Бабка лечила деда так. В тазик наливалась горячая вода, и туда добавлялась горчица. Потом на стол ставился котелок с только что сваренной картошкой. Дед в синих семейных трусах покорно садился на табурет, совал худые ноги в тазик и накрывался полотенцем, из-под которого торчала борода и доносилось невнятное бормотание. Иногда полотенце поднималось, дед тряс головой, говорил: "Ептыть", — и снова погружался в картофельный пар.

Что такое "ептыть" я тогда ещё не знала. И думала, что так зовут нашу соседку. Когда она приходила поболтать с бабушкой, дед всегда говорил мне: "Ну вот, Ептыть опять пришла" — и отправлялся к себе в мастерскую на чердаке. А какие там были запахи! Дед плёл лапти из бересты и туеса для всех желающих. Мне же сделал сапожки — тоже из бересты. И я ходила в них по нашим деревенским улицам, как какая-нибудь парижская модница по Елисейским полям.

Когда Ептыть, взяв соль, уходила, дед слезал по приставной лестнице вниз и спрашивал бабушку:

— Какие новости поступили от нашего Информбюро?

Что такое Информбюро, я тогда уже знала. Оно говорило суровым голосом из радиоточки: "Наши войска оставили город..."

Дед после этого махал рукой и шёл на завалинку покурить. Там скручивал большую самокрутку под смешным названием "козья ножка". А я любила сидеть рядом, вдыхать этот странный запах и трясти ногами. Не козьими, а своими.

Бабушка доила корову, ставила на стол в палисаднике большую миску, наливала туда молока, насыпала разных ягод и звала всех малышей к столу. Всех, кого, как и меня, успели вывезти тогда из Ленинграда — и своих, и чужих.

Ложки бойко стучали по миске, и скоро бабушка делала добавку. Потом — ещё. Но хлеба давала только по маленькому кусочку. И его надо было есть долго. Чтобы хватило.

Потом мы бежали играть в салки и прятки.

Так проходило наше детство. Когда мы не знали, где наши родители. И нам их заменяли бабка и дед.

Но однажды пришла соседка Ептыть и сказала, что немцы прорвали нашу оборону, и нам надо срочно уходить в тыл.

Дед крякнул и пошёл запрягать лошадь. Потом мы долго ехали по тёмному и страшному лесу. Потом появились какие-то люди, и дед сказал, что это наши. Партизаны. А бабушка заплакала.

От того времени ничего не осталось. Только эти отрывочные воспоминания. Как дед сидит ногами в тазике с накрытой полотенцем головой, а я его щекочу под мышкой гусиным пером. Дед кричит: "Ептыть!" — и опрокидывает котелок с картошкой на проходящего мимо кота...