Воспоминания о будущем.

Лекция по термодинамике текла, как патока. Профессор Семёнов бубнил о энтропии, а я, уткнувшись лбом в прохладную парту, считал трещины в её дереве. Запах старой древесины смешивался с духотой — окна не открывали с сентября, будто боялись, что осень украдёт формулы с доски. Солнечные блики танцевали на моей руке, вырисовывая тени от кленов за стеклом. Тиканье часов сливалось с шепотом одногруппников:

«Слышал, реактор запустили? Говорят, он на древних чертежах...» — «Бред. Это из-за него вчера свет мигал?»

Звонок всколыхнул аудиторию. Я механически сунул тетрадь в рюкзак, затянул ремешок туже, чем нужно, и вышел в коридор, где толпа несла меня к выходу, как река щепку. Обрывки фраз цеплялись за сознание: «...в заброшенной лаборатории под институтом...» — «...взрыв был в 60-х, но там до сих пор...» — смешок, шаги, хлопок двери.

Парк встретил холодным ветром, вырывающим рыжие листья из-под ног. Я шёл, уворачиваясь от их порывов, когда заметил её: девушка на скамейке, с блокнотом на коленях, рисовала что-то яростно, словно боялась, что мысль ускользнёт. Её карандаш выводил знакомые контуры — округлый купол, спиральные трубки...

— Это же новый реактор, — сорвалось у меня прежде, чем я осознал.

Она вздрогнула, подняла глаза. Очки сползли на кончик носа, и она резко поправила их, оставив на щеке серую полоску от графита.

— Ты тоже из инженеров? — спросила она, и голос её звенел, как колокольчик, торопливый и насмешливый. — Большинство видит тут просто «железку».

— Максим, — я мотнул головой, чувствуя, как ремешок рюкзака врезается в ладонь. — А ты... изучаешь реакторы?

— Алина. Историю технологий, — она щурилась, глядя на клены, будто искала слова среди листьев. — Этот реактор — реплика. Оригинал построил в 1862 году инженер Воронцов. Его машина питала весь город, пока не взорвалась. Говорят, он использовал энергию земли... или что-то древнее. — Она ткнула карандашом в блокнот, где среди набросков реактора виднелись схемы с руническими символами.

Ветер донёс запах дождя, и я присел на скамейку, не решаясь ближе. Алина говорила, жестикулируя так, что листья падали с её волос: о подземных туннелях, где до сих пор гудят поезда на «воронцовской» энергии, о граффити с уравнениями, которые город закрашивает, но они проступают вновь.

— Почему ты в это веришь? — спросил я, и она рассмеялась, вытирая ладонью графит со щеки.

— Потому что технологии — это не только будущее. Они — слои, как кора на дереве. Иногда старые корни прорастают сквозь асфальт.

Мы замолчали. Фонари замигали, включаясь, и тени уравнений заплясали на асфальте. Алина внезапно вскочила, сунула мне в руку листок с номером телефона и схемой реактора.

— Зайди завтра в архив. Покажу, как Воронцов «разговаривал» с землёй.

По дороге домой я шагал медленнее обычного. Граффити на стене гаража, мимо которого бегал годами, оказалось не абстракцией, а расчётами магнитного поля. Гул под ногами — не метро, а те самые поезда. Город раскрывался, как её блокнот, страница за страницей.

«Почему она? — думал я, сжимая листок. — Может, потому что она видит то, что спрятано под слоем пыли?»

Дождь начался ровно тогда, когда я закрыл дверь квартиры. Но впервые за долгое время я не слышал, как капли стучат по подоконнику — в ушах звенел её смех, быстрый, как ток в проводах.

Дверь захлопнулась, отсекая шум дождя. Я сбросил рюкзак на пол, и он шлепнулся как мешок с песком. Плечи ныли от напряжения, будто я тащил на себе тот самый реактор Воронцова. Душ — вот что нужно. Вода, горячая до красноты, смыла с кожи остатки университетской духоты, но мысли о её словах, о схемах с рунами, прилипали, как влажный воздух. «Архив... Интересно, она там одна копается в этих древностях?»

На кухне микроволновка жужжала, разогревая вчерашнюю пасту. Телевизор, приглушенный до шёпота, показывал новости: диктор в строгом пиджаке говорил что-то о «стабилизации энергосетей после вчерашнего запуска». За кадром мелькнули старые кадры — чёрно-белое здание института с дымящей трубой. «Совпадение? Или всё-таки реактор...» Я ковырял вилкой в тарелке, пытаясь расслышать, но экран уже переключился на репортаж о граффити-фестивале. На стене гаража, знакомой до боли, кто-то вывел: «Время — та же энергия. Не трать впустую».

Звонок разорвал тишину как нож. Антон, мой друг из баскетбольной команды, орал в трубку так, будто выступал на стадионе:

— Макс, ты сидишь? «Никс Харт» в пятницу! Билеты по цене кофе! Я два достал, ты понял? Всё, я тебя спасаю от твоей вечной спячки!

Он задыхался от восторга. Антон всегда говорил так, будто за ним гнались. Я потянулся к холодильнику за водой, и взгляд упал на фотографию под магнитом-роботом: мама, сестра Лиза, я в шестнадцать... и он, отец, в строгом костюме, как всегда чуть в стороне. Лиза улыбалась, прижимая к груди мою старую игрушку — ту самую, которую он назвал «детским хламом» перед тем, как выбросить.

— Макс, ты живой? — Антон прервал моё путешествие в прошлое. — В прошлый раз я тренера убедил, что у тебя пищевое отравление, но если прогуляешь завтра...

— Ладно, приду, — буркнул я, чувствуя, как веки наливаются свинцом.

— Точно? Клянусь, если подведешь...

Он что-то ещё трещал про световые шоу и виниловые синтезаторы, но я уже валился на кровать, телефон прилип к уху. «Зачем согласился? Нафиг мне этот концерт...» Но где-то в подсознании шевельнулось: «Алина наверняка знает эту группу. Они ж довольно популярные в последнее время...»

— Договорились, — Антон щёлкнул, будто включая невидимый тумблер. — И да, не проспи тренировку!

Вырубился я мгновенно, даже не доползши до одеяла. Последнее, что запомнил — мерцание уличного фонаря за окном, рисующее на стене тень от семейной фотографии.

Отец. Его холодный взгляд скользил по мне даже здесь, в полутьме. «Какой реактор сможет растопить этот лёд?» — промелькнуло перед сном, но ответа не было. Только гул подземных поездов, ровный, как дыхание спящего города.

Крики. Резкие, как удар хлыста. Я вскочил, сердце колотилось так, будто вырывалось из груди. «Опять этот сон...» — в темноте комнаты отец стоял у двери, молчаливый, как всегда, его пальцы сжимали мою старую баскетбольную медаль. «Хлам», — сказал он тогда, бросив её в мусорное ведро. Будильник визжал на тумбочке. Вырубил его ладонью, слишком резко — телефон упал на пол. «Чёрт...»

Душ включил прохладный, чтобы смыть липкий пот. Вода стекала по спине, а я вспоминал, как отец звонил — «случайно», как всегда. «Университет? Да брось, займись делом», — его голос, словно наждак. Я не ответил. Как и три месяца назад.

На кухне микроволновка гудла, разогревая заветренную пиццу. Телевизор бормотал о погоде: «...ожидаются дожди, как в прошлую осень...» В прошлую осень Лиза уезжала в другой город. На фотографии под магнитом-клоуном она смеялась, обнимая маму, а я стоял сбоку, руки в карманах, будто случайный прохожий. Отец, конечно, за кадром — «не успел», как всегда.

Звонок Антона застал меня в дверях.

— Макс, ты в курсе, что уже опаздываешь? — он чавкал чем-то, вероятно, тем самым чудовищным бургером из столовки. — Тренер сегодня рвёт и мечет!

— Бегу, — буркнул я, поправляя шнурки. Рюкзак тянул плечи вниз — внутри болталась сменка и пачка сигарет, которую я бросил курить месяц назад, но всё таскал «на всякий случай».

Утро встретило промозглым ветром. Толпа на метро сбивала с ног, а я пялился в окно вагона, где отражалось моё лицо — такие же тёмные круги под глазами, как у отца. «Стоп. Не его. Не его...» На станции «Центральная» какая-то девчонка в наушниках толкнула меня плечом, даже не извинившись. «Лиза бы так не сделала», — мелькнуло глупо, но я задержался на мысли: а если бы она была здесь?

— Эй, спящий! — Антон швырнул мне мяч прямо в живот, когда я вполз в зал. — Тебя ветром принесло?

Тренировка прошла вяло. Ноги не слушались, мяч летел мимо кольца. Антон орал: «Давай, Макс, соберись!», а я ловил себя на том, что считаю трещины на потолке — их было ровно семь. Как семь пропущенных звонков от Лизы за последний год.

— Ты сегодня как овощ, — Антон шлёпнул меня полотенцем по спине после провального броска. — Концерт в пятницу тебя оживит. Там будет Ника с подругами, помнишь, ты с ней на свидании...

— Не напоминай, — я фыркнул. То «свидание» закончилось тем, что я уснул в кинотеатре на её плече. Отец бы сказал: «Нормальные мужики так не делают».

По дороге домой зашёл в круглосуточный магазин у метро. Продавщица, та самая с татуировкой змеи на шее, кивнула: «Как обычно?» — и протянула банку энергетика. Я взял две. На кассе увидел открытку с глупым щенком — Сестренка обожала таких. Купил. Потом передумал и сунул её в урну у выхода.

Дома вскрыл почту — счёт за квартиру, реклама фитнес-клуба, конверт с маркой из другого города. Сестра. Не открывая, засунул в ящик стола, где уже пылились три таких же.

Телефон завибрировал: «Привет, это Настя. Ты завтра свободен? Хочу вернуть книгу, которую ты оставил на лекции».

«Какую книгу?» — я обернулся к рюкзаку. На дне валялся потрёпанный томик Брэдбери — видимо, выпал, когда я судорожно искал зажигалку в парке.

«Окей», — ответил, даже не вспомнив, когда успел его достать.

Перед сном снова взглянул на фотографию. Лиза улыбалась, а я стоял, засунув руки в карманы, будто стеснялся собственной семьи. «Может, она права? Может, надо просто позвонить?»

Но вместо этого потушил свет и уткнулся в подушку. За окном завывал ветер, а в голове крутилось: «Тренировка, потом встреча с Алиной, потом...»

Список дел становился длиннее, но пустым, как холодильник в день зарплаты.