Воспоминания о лете

Было это летом. В ту благословенную пору, когда лето стоит на самой середине своего пути, и воздух густ, и травы по пояс, а от цветущей липы на всю округу стоит такой медвяный дух, что пчела и та летит одурманенная. Послали меня, семилетнего, из города к тетке в деревню Отрадное, здоровья поправить, деревенским хлебом да парным молоком подкормиться.

И было мне там привольно, да одиноко. Ребята деревенские - народ свойский, а все же я для них гость городской, чужой. И ходил я поначалу больше один, по окрестным лугам да перелескам, слушал, как кузнечики трещат в щедрой траве, да на небеса глядел, бескрайние, как море.

А её встретил на закате, у старой мельницы, что на излучине небольшой речки стоит, без дела уже много лет. Муку то из города возят. Сидела она на приступке, подпирая головушку ручкой, и в воде, что под крутояром темным да тихим стояла, смотрелась. Платьице на ней простенькое, голубенькое, а на ногах - босыни. Волосы льняные, почти белые, косой прядью на плечо упали. Услышала мои шаги, обернулась. Личико худенькое, глаза же - очи, скажу я вам, - большие, а в них такая глубь и ясность была, словно в тех самых лесных озерах, откуда ключи бьют.

- Ты чей будешь? - спросила она, и голосок у нее оказался звонкий, как малиновка.

Я сказал, что я племянник тетки Авдотьи, из города.

- А я Аня. - ответила она просто. - Пойдем, я тебе покажу, где соловьи гнездо свили.

И я пошел. Не спросил «зачем», не подумал «почему». Так, словно ждал этого приглашения всю свою недолгую жизнь. Так началась наша дружба, светлая да безмятежная.

Водила она меня по своим владениям. Мы гуляли по лесу, где сосны старые, корабельные, до небес тянутся, а под ногами ковер из мха да хвои, мягкий, как пух. Солнечные пятна, пробиваясь сквозь чащу, золотили ее льняную головку. Она знала всякую травинку, всякую букашку. Показывала мне, как муравьи-дровосеки свою ношу тащат, тропу свою протоптавшую.

- Смотри. - шептала она. - Какой работяга, не бросает своё.

И в шепоте ее был восторг тихий, благоговейный.

Выводила она меня на самый крутой берег речушки, туда, где вода под нависшими корнями ив стоячая, темная да прозрачная до самого дна. Там мы ложились на животы на теплую землю, свешивали головы и смотрели в самую глубь. А там - царство рыбье. Плотва-серебрянка стайками переливалась, как будто кто серебряные грошики в воду бросил. А вот и лещ солидный, бронзовый, прошел важно, словно градской голова, бурбон свой показывая. Потом щучка-недоросточек, стрелой пронеслась, малек в стороны разбежался. Мы, затаив дыхание, следили за этой подводной жизнью, и Аня мне пальцем показывала:

- Вон, гляди, ерш под корягой спрятался, сердитый-пресердитый.

И от ее тихих слов вода казалась не просто водой, а целой волшебной страной.

Но всего любезнее были нам те часы, когда, нагулявшись вволю, мы выходили на большой луг за околицей, ложились в высокую, упругую траву, пахнувшую тысячами трав, и смотрели в небо. Облака в ту пору были особенные, июльские, величавые, неспешные.

- Вон смотри! - говорила Аня, протягивая тонкий палец. - Точно белый корабль с парусами надутыми. Плывет он в теплые края, а на носу его царевна-лебедь стоит.

- А это. - подхватывал я, уже чувствуя себя участником этой небесной сказки. - Точно старый дед-боровик, в тулупе кудлатом.

- Нет, это барашек… целое стадо барашков, и за ними пес бежит пушистый!

И долго мы так лежали, и небо, казалось, было так близко, что вот-вот протяни руку и ухватишь краешек того облака-корабля. А в груди моей мальчишеской что-то сладкое и щемящее закипало, какая-то неведомая доселе радость и грусть разом. Хотелось, чтобы этот день, этот миг, этот шепот соловья в ближней ольхе и тихий голос Ани, чтобы это никогда не кончалось. Была в ней, в этой девочке деревенской, какая-то тихая мудрость, будто она знала великую тайну этого леса, этой речки, этих облаков, и по крупинке, без всякой жадности, открывала ее мне, городскому невежде.

Так и прошли те летние деньки, будто жемчужины на шелковом шнурке, один другого светлее. А потом меня забрали в город. Уезжал я с таким сокрушением сердечным, какого прежде не ведал. Аня провожала меня до околицы. Ничего не сказала, только платочек беленький в руке теребила и смотрела на меня своими ясными, глубокими очами. А в них, казалось, было все: и наш лес, и наша речка с рыбами, и все те облака, что мы вместе на небесном полотне разглядывали.

Лето, лето… почему ты такое короткое!!!