Восток - дело тонкое

1.

Государственная граница СССР проходила по глубокой лощине между двумя сопками. Та, что пониже, на северо-востоке на нашей стороне, а что повыше, на юго-западе, уже в Маньчжурии. По дну лощины бежал неглубокий ручей. На советском берегу — контрольно-следовая полоса.

Ежедневный маршрут пограничников лежал вдоль полосы, огибал северную сопку и дальше уходил в лес — пихты, даурские лиственницы и немного елей. Ничего сложного, почти всё время по ровной земле, только в одном месте приходилось перепрыгивать через промоину.

Иртыш, крупный лохматый кобель, метис немецкой овчарки и местной лайки, первым почуял нарушителя. Он натянул поводок и негромко заворчал. Лаять пограничному псу не положено — можно спугнуть диверсанта. Его проводник, сержант-сверхсрочник Степан Загорулько, знаком показал напарнику, рядовому Кузькину, что надо остановиться.

Рассвело недавно, но солнечных лучей вполне хватало, чтобы разглядеть цепочку следов, тянущуюся немного наискось. Загорулько охнул и сдвинул фуражку на затылок, как делал всегда, проявляя крайнюю степень удивления. Он за пять лет службы повидал всякого — и лапти, надетые задом наперёд, и башмаки, имитировавшие звериные следы: корова, лось, кабан... Здесь же были следы волчьи или лисьи.

Нет, по размеру, скорее, лисьи.

Казалось бы, что тут такого? Ну, пробежала Патрикеевна через контрольно-следовую... Она же зверь и не обязана знать, что нарушает государственную границу. Но не всё так просто.

Во-первых, Иртыш зря тревогу не поднимет. Он же не охотничий пёс, а пограничный. Опытный, матёрый. На дичь отвлекаться не приучен.Десяток нарушителей на их с сержантом счету. Собственно, оба «треугольничка» Загорулько получил благодаря Иртышу.

Во-вторых... Это сержант уже и сам разглядел. Во-вторых, следы были неправильные. Как будто лиса шла на задних лапах. Обычно зверь, когда рысит, «сдваивает» отпечаток — задняя лапа попадает или в след передней, или очень близко. Это хорошо заметно на снегу. На контрольно-следовой хуже, но тоже видно.

Кузькин, хоть и рядовой, и отслужил всего год, тоже это заметил. Сибиряк и с малолетства охотник. Взглядом спросил старшего наряда: «Что будем делать?» Всё правильно. Случай подозрительный, а ни один подозрительный случай нельзя оставлять без внимания.

Загорулько показал напарнику — дуй, мол, на заставу, сообщи.

Сам же приказал Иртышу свистящим шёпотом:

— След!

Они рванули, вскоре скрывшись среди деревьев.

Кузькин поправил фуражку, вдохнул полной грудью и тоже побежал. На заставу.

Поднятые по тревоге бойцы довольно быстро нашли Загорулько с Иртышом. Сержант лежал, разбросав руки, в густой траве на небольшой полянке. Мёртвый. Оружие и патроны нетронуты. Винтовка снята с предохранителя, но ни одного выстрела из неё не было сделано. Иртыш сидел рядом и подвывал. Тонко и жалобно. Ни к кому из пограничников он не подошёл, хотя пса звали и приманивали краюхой хлеба. Когда Загорулько подняли на носилки, Иртыш поплёлся следом, поджав хвост и поскуливая, как наказанная дворовая шавка.

От места убийства сержанта вели два следа — мужской и женский. Метров через двадцать нарушители засыпали их кайенской смесью, а ещё через пятьдесят метров пошли по ручью, который впадал в тот, что отмечал границу. Бойцы вернулись с пустыми руками.

Командир заставы не долго размышлял над чрезвычайным происшествием и к вечеру того же дня доложил по инстанции — в погранотряд.

2.

ВОСТОЧНО-СИБИРСКИЙ КРАЙ

ЧИТА КУБЯКОВСКАЯ 84

УПРАВЛЕНИЕ НКВД

ЗЕМБОВИЧУ =

ВОРОШИЛОВ-УССУРИЙСКИЙ 713/985 ЧС 27 1425=

= СЛУЧАЙ ШЕСТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ НУЖНА ПОМОЩЬ =

= ПОЛКОВНИК ТИШИН =

3.

Июнь в Приамурье выдался жарким. Окна в «Ленинском уголке» были открыты настежь. Политрук Алексей Петрович Акимушкин, проводил занятие личным составом заставы. Десяток бойцов — все пограничники, не занятые в нарядах, — лениво щурились и старательно сдерживали зевки. Как шутят в армии: до обеда боремся с голодом, после обеда — со сном. Изображали рвение только два передних стола.

— 1 мая 1935 года, — читал политрук размеренным голосом, только увеличивая сонливость подчинённых, — крупный японо-маньчжурский отряд, перешёл советскую границу в 16 часов 05 минут, в месте, где она ясно определена прямой линией между граничными знаками, в двух километрах от граничного знака № 20 и двинулся по дороге, идущей от Ново-Алексеевки на восток, углубившись на нашу территорию на два с половиной километра. Выехавшие навстречу японо-маньчжурам два наших конных пограничника стали сигнализировать им о том, что они находятся на советской территории. Однако, японо-манчжурский отряд не только не обратил внимание на данный ему сигнал, а открыл по нашим пограничникам огонь и пытался их задержать.

— Вот же босота... — вполголоса возмутился старшина Петрищев, расправляя ногтем прокуренные усы.

— Подоспевшие два пеших пограничных наряда, численностью в восемнадцать штыков, были также обстреляны ружейным и пулеметным огнем японо-манчжурского отряда, развернувшегося в боевой порядок, — продолжал Акимушкин. — Советские пограничники ответили огнём и вынудили японо-маньчжур отступить на маньчжурскую территорию. Рядовой Ивлев!

— Я! — вскочил парень, не отслуживший ещё и года, но уже трижды участвовавший в задержании опасных нарушителей.

— Назовите причину, по которой японцы лезут к нам!

— Японский империализм, построенный на эксплуатации простых трудящихся. а так же малоразвитых азиатских народов, стремится установить господство в Азии, — отчеканил рядовой.

— Правильно! Какие шаги он для этого предпринимает?

Политрук смотрел в окно. К воротам погранзаставы подъехали трое верховых. Одного из них он знал — удэгеец Ингелей Снегов. Знаменитый следопыт и проводник. Вольнонаёмный, но к его помощи прибегали на всей полосе ответственности погранотряда. Двое других одеты по-военному, но без знаков различия. Тот, что постарше, маленького роста, сутулый, нацепил широкополую соломенную шляпу. Его младший спутник носил фуражку с синим околышем, да и в седле сидел по-кавалерийски молодцевато, прямо на зависть.

Ингелей вытащил из-за пазухи сложенную бумагу, показал её дежурному.

Ворота открылись. Всадники въехали на погранзаставу. Спешились, передали поводья подбежавшему дневальному. Ингелей повёл их к стоявшему отдельно дому офицеров, где располагалось штабное помещение.

— Не слышу ответ! — Акимушкин повернулся к бойцам.

— Японская военщина стягивает войска к границам Советского Союза и Монголии! — отчеканил Ивлев. — Постоянно забрасывают диверсантов на советскую территорию. Участились провокации на КВЖД.

— Правильно. Садитесь, — кивнул политрук. — Как вы знаете, 23 марта 1935 года Советский Союз и Маньчжоу-Го подписали соглашение о продаже КВЖД. В настоящее время идёт подготовка к эвакуации советских служащих и членов их семей. 2 февраля 1935 года в связи с активизацией экспансионистской политики Японии в отношении Монгольской Народной Республики заместитель наркома иностранных дел Б. Е. Стомоняков сделал заявление японскому правительству... — В дверь постучали. — Входите!

В проёме возник курносый срочник-дневальный.

— Товарищ политрук! Вас вызывает командир заставы!

— Понял. Свободен.

Акимушкин пожал плечами — надо, значит, надо. Но и политзанятия никто не отменял.

— Петрищев!

— Я! — поднялся старшина.

— Читайте с этого места, — политрук протянул пачку исписанных убористым почерком листов. — 18 сентября 1931 года вошёл в историю как «Мукденский инцидент»... Ясно?

— Так точно. Прочтём.

— Прочтёте и законспектируете.

— Есть!

Акимушкин быстрым шагом пересёк двор. Одёрнул и расправил гимнастёрку.

Толкнул дверь.

— Здравия желаю!

— Заходи, Алексей Петрович! — кивнул командир заставы капитан Митрофан Иванович Каргун — невысокий и кряжистый, бивший с Уборевичем японцев ещё в гражданскую. — Знакомься.

Гости сидели за столом в кабинете Каргуна, но вежливо поднялись.

— Капитан госбезопасности Зембович, — представился старший, лобастый, упитанный, но с тонкими ручками и ножками. Политруку он напомнил паучка. Вдобавок глубокие залысины, наполовину седые волосы, не знавшие расчёски, очки в роговой оправе. — Йосип Архипович.

— Сержант госбезопасности Скворцов Николай, — чётко доложил младший. На глаз он едва перевалил за двадцать лет.

Акимушкин назвался.

— Садитесь, товарищи, — тяжело обронил Каргун и добавил для политрука. — По делу Загорулько.

— Ясно, — проговорил Акимушкин. — Как добирались?

— По КВЖД, пока ещё можно, — ответил Зембович.

— И как? Опасно?

— Как вам сказать? Хунхузы шалят. Было дело, столкнулись с бандой. Японцы делают вид, что ничего не происходит. Но работников дороги и их семьи начинаем эвакуировать. Часть к вам, часть в Читу.

— Ясно. Это правильно. Ну, то есть, правильно, что эвакуируют. Что продаём, мне не очень нравится. Стратегический объект.

— Товарищ политрук! — Зембович сдвинул очки на кончик длинного носа, глядя поверх оправы. — Решение принималось на уровне ЦК партии и лично товарища Сталина.

— Согласен, — кивнул Акимушкин, но было видно, что он обиделся на замечание — не критиковать же вождя он хотел, а высказать знание Дальнего Востока. — ЦК лучше знает.

— Так что там произошло у вас на границе? — быстро сменил тему Зембович. — Отчёт я читал. Но хотелось бы услышать, так сказать, из первых уст.

— Если бы мы сами что-то понимали, — развёл руками командир заставы. — Странный случай. Совсем непонятный.

— Потому за нами и послали, — потёр переносицу Зембович. — Особый отдел «Тариэл» НКВД СССР такими делами как раз и занимается.

— «Тариэл»? — удивился политрук. — Первый раз слышу.

— Это хорошо. Значит, особо сложных случаев на вашем участке границы ещё не было.

— Ваш отдел занимается служебными расследованиями?

— Только теми случаями, которые кажутся загадочными и не имеют логических объяснений с точки зрения здравого смысла.

— Если распутаете, буду очень рад, — перехватил инициативу капитан. — Поживёте пока у нас. Какая надо помощь, окажем, не сомневайтесь. Сейчас могу провести по заставе, познакомить с личным составом. Или лучше будет по одному сюда вызвать?

Зембович поднял руки, словно сдавался.

— Товарищ капитан! Мы — особый отдел. Но не тот особый отдел, о котором все думают. Мы другой особый отдел.

— Это какой же? — набычился Каргун. — По финансам, что ли?

— По иррациональным и паранормальным явлениям, — серьёзно и даже грустно, заявил Йосип Архипович.

— Чего? — Нахмурился командир заставы. — Вы мне, товарищ капитан госбезопасности, напрямую говорите, а не это вот всё... Я — человек простой. Мне врага показывают, я его бью! Я с товарищем Уборевичем...

— Я знаю, Митрофан Иванович. Сейчас я вам постараюсь объяснить. И вам, товарищ политрук. Алексей Петрович, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — кивнул Акимушкин.

— Вот и славно. А чтобы разговор мягче клеился... Николка!

— Слушаю, Йосип Архипович?

— Сгоняй, mon ami, принеси фляжку из моего вещмешка.

— Есть!

Николай выбежал, а когда вернулся с тяжёленькой флягой — не меньше литра, офицеры уже улыбались, всякая натянутость в разговоре исчезла.

— Ты пойди пока собачку погляди, — ласково посоветовал Зембович, — а старшие по званию обсудят кое-что.

— Есть, товарищ капитан госбезопасности. Только застава — объект секретный...

— Всё в порядке, сержант! — сказал, как отрубил, командир заставы. — Дневальный тебя проведёт.

— Иди, mein Freund, иди... — Йосип Архипович едва заметно подмигнул. — Поговори там, если получится.

4.

ИЗ ПРОТОКОЛА № 23

9 марта 1935 г.

46. — О КВЖД.

1. По получении извещения о парафировании договора о КВЖД послать в Харбин телеграмму ТАССа с передачей содержания достигнутых соглашений о правах уволенных рабочих и служащих КВЖД.

2. Опубликовать в нашей прессе и передать в Харбин сообщение о назначении правительственной комиссии по реэвакуации рабочих и служащих КВЖД после ее продажи Маньчжоу-Го и одновременно передать содержание намеченных постановлений.

3. Опубликовать сообщение ТАССа с изложением основного содержания парафированного договора о КВЖД, проект которого прислать в комиссию ЦК.

Выписки посланы:

тт. Кагановичу, Стомонякову, Литвинову.

5.

Солнце палило. От брёвен, из которых были сложены все постройки заставы, шёл крепкий, смолистый дух. Скворцов снял фуражку и тоскливо глянул в синее бездонное небо с редкими облаками. Эх, сейчас бы просто поваляться на траве в тени раскидистого дуба. Но не для того он сюда ехал.

Дневальный болтал без умолку. Представился Ваней. Ваня с Псковщины. Да, говор похожий. Как там их дразнят? «Ну, да ланно, всё онно — менный коушик пал на нно...» Да и с чего бы пограничнику врать? Он же не японский шпион, в конце концов.

— А тебя как зовут?

— Николай, — нехотя отвечал Скворцов.

— У меня брательника Николаем кличут. Ты не думай — у нас тут ребята толковые. Нарушителей только так ловят. По два десятка в год. Один только Загорулько... Ох, леший! Нет больше Загорулько. Но я тебе скажу — только Загорулько с Иртышом десяток диверсантов взяли. Говорят, его к «Красной звезде» представили. Не успел получить. Теперь посмертно. А вот взять Петрищева. Семён Семёнович — обстоятельный мужик. Однажды...

— Вот прямо такой обстоятельный?

— Так старшина же!

— А тело Загорулько внимательно осматривали?

— Куда внимательнее?! Никаких следов. Вот помер мужик и всё... Ну, то есть сержант.

— А пёс его?

— А что пёс? Сам пришёл на заставу. Следом за нами шёл. Пришёл. В вольер забрался и с тех пор не выходит. Никому не даётся в руки.

— А ест?

— Чего? А! Да, жрёт. Не отказывается.

— Во как... — покачал головой Скворцов. — Поговорить бы.

— С кем? С Кузькиным? Он ничего не видел.

— Да нет, с кобелём. Его как зовут?

— Чего? С кобелём? — дневальный вытаращил глаза. — Ну, ты шутник, брат! Иртышом его зовут. Покажу сейчас. Ишь ты... Поговорить!

— Да не смейся... — прищурился Николай. — Это я так просто сказал. Поглядеть на кобеля. Может, ко мне пойдёт?

— Ты того... Полегче. Палец сунешь — отхватит. С Иртышом шутки плохи. Эх, Загорульку жалко — пропал мужик ни за что.

— Почему это ни за что? Он советскую границу защищал.

— Да я понимаю. Только как-то оно... Если бы в бою с диверсантами, в перестрелке с самураями. Он, как будто, взял и сам помер.

— А что, никаких следов на теле не нашли? Это точно?

— Ну, я сам не глядел. Фельдшер глядел, комзаставы глядел, политрук... Не то, что раны, ни синяка, ни царапины.

За разговором они не заметили как пришли к вольерам. Шесть пограничных собак молча изучали нового для них человека. Внимательно принюхивались. Любой чужак на заставе сразу под подозрением.

— Вот он! — дневальный указал на второй справа вольер. — Иртыш!

Крупный лохматый пёс лежал, вытянув передние лапы и умостив сверху лобастую голову. Услыхав своё имя, едва заметно шевельнул ухом. И больше ни малейшего движения. Вокруг миски с недоеденной кашей роились мухи.

— Красавец! — улыбнулся сержант госбезопасности. — Ты иди, Ваня. Я тут побуду. Понаблюдаю за псом.

— Что за ним наблюдать? Пёс как пёс.

— Давай, ты будешь выполнять свою работу, а я свою. Ты дневальный? Тебе заняться нечем?

Иван обиженно надул губы, но вовремя сообразил, что и так болтал со старшим по званию, как с ровней.

— Виноват, товарищ сержант! Разрешите идти?

— Идите.

Когда спина псковского паренька скрылась за углом бревенчатого здания казармы, Николай вплотную приблизился к сетке вольера. Иртыш глухо ворчал. Он не проявлял агрессии, просто предупреждал — уйди от греха подальше. Пёс никого не хотел видеть.

— Эка тебя перекорёжило, братишка... — пробормотал Николай, прикладывая ладонь к сетке. — Давай, поговорим по душам.

Он поймал взгляд собаки. Поймал и словно провалился в антрацитово-чёрный омут или, скорее, шахту, не имеющую дна.

Вернувшийся через полтора часа дневальный застал сержанта сидящим в открытом нараспашку вольере. Николай почёсывал за ухом кобеля, который щурился от удовольствия и даже поскуливал, как полугодовалый щенок.

6.

«3 июня 1935 года одиннадцать японских военнослужащих под командованием офицера во время патрулирования окрестностей населенного пункта Янмулиньцзы на восточном участке границы между СССР и Маньчжоу-го обстреляли шестерых советских пограничников в районе, который, по мнению японской стороны, рассматривался ими как территория её союзника. Пограничники во главе с младшим командиром А. Краевым вступили в неравный бой и вынудили нарушителей уйти за кордон. В этом бою А. Краев погиб».

«Амурская правда»

№ 155 от 4 июня 1935 года

7.

Йосип Архипович сосредоточенно выполнял упражнения шведской гимнастики. Вдыхал и выдыхал полной грудью. Старался двигаться как можно чётче. Он любил говорить ученикам, что Генрих Линг и Яльмар Линг разработали прекраснейшую систему, позволяющую не только получить послушного, дисциплинированного солдата с хорошей военной выправкой и красивой осанкой, но и гармонично развитую личность.

Николай всегда внимательно выслушивал старшего товарища и наставника, но сам предпочитал комплекс упражнений индивидуальной гимнастики, разработанный для РККА по заданию наркома обороны СССР товарища Климента Ефремовича Ворошилова. Работал он не менее сосредоточено. Не отлынивал. Делал, а не притворялся, что делает. Зембович хитро поглядывал на него через толстые линзы, будто хотел сказать: «Новейшие разработки, конечно, замечательно, но я — ретроград и консерватор, поэтому предпочитаю классику, проверенную десятилетиями!»

Всё, что следовало обсудить, они обсудили вчера.

После возлияния с командиром заставы и политруком Зембович вышел твёрдо, но с затуманенным взглядом. На вопрос Николая — не помешает ли это завтрашней работе, уверенно заявил, что ловил колдунов-анархистов ещё с Феликсом Эдмундовичем, а в их притонах спирт с кокаином мешали, что не в пример хуже выдержанного коньяка. После достал из кисета хризопраз и полчаса медитировал, прикладывая кристалл к точкам Ле-цюэ, Хэ-гу, Вэй-чжун и Цзу-сань-ли, после чего стал трезвым, как стёклышко.

Николай доложил, что не сумел глубоко проникнуть в сознание пса. Будучи человеком, сделать это не так легко. Но даже поверхностное скольжение показало — Иртыш столкнулся с каким-то типом оборотня. Вряд ли тануки — добрый и дружелюбный. Тануки может подшутить над человеком, разыграть его, облить водой, подставить ножку, порвать штаны. Но убивать? Нет... А вот кицунэ способна на всё.

— Кицунэ ты моя, кицунэ! Потому что я с севера, что ли, я готов рассказать тебе поле... — шутливо продекламировал Йосип Архипович и тут же был наказал лекцией о том, что название многохвостых лис следует правильно произноситить с ударением на втором, а не на третьем слоге, а так же о разновидностях лис-оборотней — рейко, дзинко, якане, генко и бьякко.

Лиса могла сбить со следа и напугать пограничного пса. Даже такого отважного и матёрого, как Иртыш. Но даже кицунэ, убивая человека, оставляет следы. Тогда кто?

— Мы можем многого не знать о кицунэ, — проговорил Зембович, направляясь к умывальнику. — Я неоднократно говорил Генриху Григорьевичу, что нужно глубже изучать восток. Восток, как говорил один мой агент в Бухаре, дело тонкое! — Он снял очки, положил не широкую доску. Указал на ведро с колодезной водой. — А ну-ка, плесни!

Николай, улыбаясь, подхватил ведро и опрокинул его на спину наставника.

— Ох, in mund ich füße!! Хорошо-то как! — воскликнул капитан госбезопасности, отфыркиваясь. — В жару самое то, mille diables! Давай, тебе плесну!

Они поменялись местами.

Йосип Архипович неумело вылил воду на спину сержанта и намочил ему галифе.

— Товарищ капитан! — охнул Николай. — Куда ж я теперь в мокрых штанах пойду?!

— Ничего. Постоишь на солнышке, просохнешь. Стой, Николка, стой. А пока стоишь, думай. Слушай, что мне вчера рассказали. Месяц назад в версте отсюда сарыч голубя убил. Казалось бы мелочь...

— Дикого? — растираясь полотенцем, уточнил сержант.

— В том-то и дело, что домашнего. Почтового.

— Ого! Это уже интересно!

— Вот и я подумал — откуда в этой глуши голубятня?

— А сёла поблизости?

— Две с половиной версты до ближайшего. Но голубей там никто не держит.

— Всё интереснее и интереснее.

— Сейчас я тебе расскажу ещё — упадёшь.

— Может, не надо?

— Надо. Держись за воздух!

— Держусь!

— Пограничники подобрали голубиные перья. Собственно, ничего больше от птички не осталось...

— И?

— Не подгоняй старшего по званию! На маховых перьях нашли иегроглифы.

— Написанные?

— Да! Тушью. Тончайшей кисточкой.

— И что там было написано?

— Да кто же его разберёт? Перья драные после когтей сарыча. Да разлетелись. Тем более, я уверен, что послание зашифрованное.

— Значит, здесь действует серьёзная шпионская сеть?

— Да! Figli di puttana! Думаю, объект их интереса — аэродром в Воздвиженке. Его готовят для тяжёлых бомбардировщиков. Японцы, psia krew, такое не могут стерпеть. Не для того они свою Квантунскую армию готовят, чтобы их разбомбили на подходе.

— Значит, будем искать! — вскинул подбородок Скворцов. — И быстро искать.

— Будем, — кивнул Зембович. — Найдём, если, тебе «кубари» светят, а мне — вторая «шпала».

— А не найдём? — хитро прищурился сержант.

— Ну, с тебя точно шкуру снимут, — в тон ему ответил капитан. — Меня могут просто в рядовые разжаловать.

8.

«Гэн спросил, в чем дело.

— Знаете ли вы, — стал рассказывать Сяоэр, — Третьего Мо?

— Еще бы, это сын моего ровесника и товарища!

— Так вот, он завтра здесь будет. Если он привезет пойманную лису, разрешите надеяться, что вы ее возьмете и оставите у себя.

— Видите ли, — отвечал на это студент, — тот стыд и оскорбление, которые я претерпел тогда, так и горят в моей душе. О чем другом я не позволю и говорить, но если уж вы хотите, чтобы я оказал вам эту небольшую услугу, то извольте, я готов, но не иначе, как если здесь будет у меня Цинфэн».

Пу Сун-Лин «Рассказы Ляо Чжая о чудесах»

9.

Целый день прибывшие на заставу агенты спецотдела «Тариэл» вместе с пограничниками, что называется, носом рыли окрестности лощины, где нашли тело сержанта Загорулько. Никаких следов, никакой зацепки. Да и откуда следам взяться, если за день до приезда Зембовича с Николаем пронеслась сильная, по-настоящему летняя гроза? Всё смыла, всё упрятала.

Свидетелей тоже не нашлось. Брали с собой Иртыша, но пёс только дыбил шерсть на холке и жался к ногам Скворцова.

Командир заставы, правда, рассказал, что в нескольких верстах в старой фанзе жил не менее старый китаец. Пограничники хорошо знали его. Сяо Ченг — сборщик женьшеня. Он приходил сюда каждую весну и возвращался к семье осенью. Тихий, безобидный старичок. Бродил себе по лесу с костяной палочкой панцуй-цянь-цзы, похожей на узкую лопатку, и притуплённым ножом. Поиск и сбор женьшеня — дело очень нелёгкое. Это вам не подберезовики в лукошко складывать.

Если предположить, что старый китаец и есть кицунэ, убивший пограничника, то зачем ему это? Какие сведения он мог передавать японцам? Отчитывался, сколько женьшеня собрал?

Следствие зашло в тупик.

Удэгеец высказал предположение, что здесь приложил свои лапы огдзе — злой дух. В тайге есть много непостижимого. Нарвались Загорулько с Иртышом на демона, он и высосал жизнь из человека. А собака ему не нужна. Зачем ему собака? А если поблизости бродит злой дух, надо убираться куда подальше. Нет против него методов даже у службы безопасности. Ингелей так настойчиво гнул свою линию, что мягкий и терпимый Зембович не выдержал и пригрозил ему гауптвахтой. Там, мол, и будешь злых духов гонять. Или они тебя, это уж как получится.

— Йосип Архипович, — попросил Скворцов после того, как обиженный проводник ушёл, ворча под нос заклинания-обереги от огдзе. — Разрешите, я завтра попробую по-своему?

— Нет, ты видел, что этот олух морозит? Cabeza de cordero! — Словно не слышал его капитан. — Какой огдзе может быть после грозы? Всем известно, что они бегут от грозы!

— Йосип Архипович... Я попробую?

— Что? — Зембович вздохнул. — Попробуй. Только осторожно.

— Я очень осторожно, — кивнул Николай. — Я уже и пень присмотрел.

— Пень он присмотрел... С одним условием. Я буду рядом. Пойми, я тебе доверяю, но verdammt weiß was тут творится.

Он махнул рукой и пошёл следом за удэгейцем.

10.

ОБОРОТЕНЬ,

в народных верованиях человек, будто бы обладающий способностью превращаться в зверя (реже в куст, камень и т.п.). В поверьях европейских народов О. — колдун, принявший образ волка, или обыкновенный человек, обращенный в волка волшебными чарами. Аналогичные поверья известны у народов Индии, где вместо волка фигурирует тигр, в Африке — леопард, гиена, в Южной Америке — ягуар.

Большая Советская Энциклопедия

Том 42. Нидерланды — Оклахома.— М., 1939.

832 стлб., илл.; 20 л. илл., портр., карт.

11.

Наутро собирались быстро, но тщательно.

Сержант Скворцов прицепил на пояс кобуру с наганом, а Зембович сунул в карман плоский браунинг образца 1922 года. Ингелей закинул на плечо берданку, приклад которой покрывали странные символы. У каждого с собой был тощий вещмешок, а больше ничего.

Николай взял на поводок Иртыша — пограничный пёс признавал теперь только его — и двинулись. К распадку между двумя сопками и ручью, где впервые обнаружили лисьи следы. Оттуда к полянке, где нашли Загорулько. Скворцов отпустил Иртыша и каждый занялся своим делом.

Зембович снял слой дёрна, обнажив круг земли два шага в диаметре, уселся внутри него по-турецки и принялся вытаскивать из «сидора» различные кристаллы, костяные фигурки зверей, плетённые разноцветные наузы.

Ингелей достал маленький бубен, сделанный из шкуры козла, и дубинку, обтянутую мехом выдры. Легонько постучал, прислушиваясь к звуку, кивнул и принялся украшать застиранную гимнастёрку гирляндами древесных стружек.

В это время Николай нашёл валежину, кряхтя вытащил её на поляну, очистил от коры, быстрыми движениями вырезал ножом несколько рун, после наколол палец и смазал глубокие царапины в древесине кровью. Неторопливо разделся, сложил галифе и гимнастёрку на сапоги. Повёл плечами разминаясь... И вдруг прыгнул «рыбкой» через валежину, будто ныряльщик. В полёте тело его преобразилось — руки и ноги укоротились, лицо вытянулось, превращаясь в звериную морду, уши заострились, вырос толстый лохматый хвост. Земли по ту сторону старой деревяшки коснулся крупный светло-серый с рыжеватым оттенком волк.

Увидев хищника, Иртыш, до того лежавший, вскочил, оскалился, вздыбил шерсть на загривке, но оборотень уверенно и спокойно, не проявляя ни малейшей агрессии, подошёл к нему, пару раз махнул хвостом. Его янтарные глаза поймали взгляд карих глаз пограничного пса.

«Не волнуйся, друг. Всё в порядке. Прости, что я не открылся раньше. Я не мог при посторонних людях, не имел права...» — в звериной ипостаси Николай в совершенстве владел мысленной речью.

«Кто ты?» — всё ещё недоверчиво ответил Иртыш.

«Я из тех, кто скользит по грани между человеческим миром и миром четвероногих. Можешь считать меня проводником».

«Ново. Незнакомо. Необычно. Должно таить опасность. Но я не ощущаю страха перед тобой, как перед...» — пёс смущённо отвернулся, изогнул хвост в позе подчинения.

«Перед кем?»

«Перед ней?»

«Кто она? Лиса?»

«Лиса... Но и не лиса. В ней сила...»

«Можешь мне её показать?»

«Я попробую».

Волк и собака сблизили головы, еда не соприкасаясь лбами. Иртыш глухо заворчал, вновь переживая минувшие события. Перед глазами Николая замелькали картинки и образы. Он видел то же, что и пограничный пёс в день и час гибели проводника. Ощущения были яркими и живыми. Казалось, он даже слышал запахи и звуки.

Трава. Борщевик и волжанка. Низкорослый и плотный папоротник.

Стебли и листья отлично держали след. Псу не приходилось даже наклоняться, он шёл верхним чутьём.

Сапоги Загорулько топали рядом. Сержант размеренно дышал, экономил силы. Кто знает, сколько продлится погоня?

Оборотню передавалась озадаченность Иртыша. Пёс никак не мог понять — по звериному следу он идёт или по человеческому.

Но запах усиливался, а значит, нарушитель близко.

— Стоять! Руки вверх! — послышался голос Загорулько.

И тут Николай увидел их. Глазами Иртыша, конечно же. Кстати, человеку тяжело привыкать к цветовой гамме, которую принимает хоть волк, хоть собака, ведь сознание оборотня оставалось прежним.

Посреди полянки стоял старик-китаец в линялой рубахе-ханьфу, безрукавке мехом наружу и конической шляпе-чжули. Сухонький, сутулый, с редкой бородёнкой. Божий одуванчик, сказали бы в России-матушке. На коленях травяные пятна. Ничего интересного.

Зато рядом с ним присела на корточки — а может, не успела подняться? — девушка лет восемнадцати. Казалось бы, самая обычная, но только из-под рубахи-ханьфу выглядывали три... нет, пять лисьих хвостов.

— Руки вверх! — повторил сержант.

Старик что-то залопотал по-китайски, но девушка не тратила времени на болтовню. Её лицо стремительно обросло рыжей шерстью, вытянулось в острую лисью мордочку. Взгляд цепко вперился в глаза Иртыша. Зрачки расширились, стали глубже, чем ущелье в горах Сихотэ-Алиня. Оттуда хлынул первородный мрак, похожий, наверное, на ту самую тьму над бездною, что была до того, как Он произнёс: «Да будет свет!»

Иртыш заскулил и разорвал ментальную связь. Здоровенный лохматый пёс и сейчас корчился от ужаса при одном лишь воспоминании о встрече на поляне. Но в последний миг Николай успел заметить стремительное движение старого китайца, который ударил воздух перед собой пустой ладонью.

Прыжок через валежину с нарисованными рунами...

Два раза обернуться в течение получаса тяжело самому подготовленному вервольфу. Николай лежал на траве и тяжело дышал. Сил не хватало даже чтобы заговорить. Зембович вытащил из «сидора» плитку шоколада, переломил её пополам и сунул оборотню в рот.

— Пожуй... — почти ласково пробормотал капитан госбезопасности. — Коньяку не дам. Нам ещё работать.

— Это кицунэ, — слабо проговорил Николай, когда справился с шоколадом. — Как я и думал. Но там был старик китаец. Он связан с диверсантами. И погранца убил именно он.

— Как?

— Удар пустой ладонью.

— О! — Лицо Зембовича вытянулось. — Вот psia krew! Подумать — такая глушь и мастер ментальных практик. Одевайся, Николка! — Капитан повернулся к удэгейцу. — Сможете показать дорогу к фанзе старого китайца?

— Могу, однако, — кивнул Инглей. — Только он совсем старый и глупый. По-русски совсем не говорит. Кланяется и лопочет по-своему.

— Ничего, заговорит, — хмыкнул Зембович и добавил несколько слов на путунхуа.

— Что вы сказали, Йосип Архипович? — удивился Николай.

— Древняя китайская мудрость: «Yībù yībù kěyǐ shíxiàn zìjǐ de mùbiāo!» — поднял палец вверх Зембович. — Что в переводе означает — шаг за шагом можно достигнуть цели. Одевайся, побежали.

12.

«Завидев женьшень, манза-искатель кидает в сторону от себя палку и, закрыв глаза рукою, с криком бросается ниц на землю: «Панцуй, не уходи! — кричит он громким голосом. — Я чистый человек, я душу свою освободил от грехов, сердце мое открыто, и нет худых помышлений».

Владимир Арсеньев «Искатели женьшеня в Уссурийском крае»

13.

На подходе к фанзе старого ва-панцуя, как китайцы называли сборщиков женьшеня, Ингелей сделал знак соблюдать молчание и осторожность. Увешанный амулетами Зембович чинно кивнул. Николай, вновь перекинувшийся и от этих усилий готовый сожрать слона без соли и специй, помахал хвостом. Только Иртыш плёлся последним, всем своим существом выражал страх и нежелание продолжать путь.

Жильё китайца вросло в землю по маленькое окно, приходившееся взрослому человеку не выше колена. Выстеленный дёрном скат крыши весело зеленел и тянул к солнцу длинные побеги какой-то травы. Перед дверью — не поклонишься, не зайдёшь — стояла колода, на которой можно и дрова колоть, и дичь разделать, и посидеть отдохнуть после долгих походов в лес. Чуть поодаль — бочка для сбора дождевой воды. В пяти шагах от стены — маленькая глиняная печь, чтобы готовить летом еду. Вот, собственно, и всё.

Ингелей и Зембович переглянулись. Пособника нарушителей границы нужно брать, пока тёплый. Но если он владеет ментальными практиками на уровне сэнсэя, исполнить долг ой как не просто... Кто первый сунется в жилище?

Йосип Архипович понимал, что первым должен пойти он. Во-первых, старший по званию и не имеет права бросать вверенное ему подразделение — пусть даже и очень маленькое — на убой. Николка молод, горяч, да ещё оборотничество меняет черты характера. В волчьей шкуре сержант может наделать глупостей. Ингелнй был учеником шамана, но всё, на что способен вольнонаёмный удэгеец, это отогнать мелкую нечисть от костра. Что-то похожее на огни Святого Эльма или не набравшего полную силу брауни. Сам же капитан госбезопасности, кроме джиу-джитсу, владел редким видом единоборств — окинава-те, разбирался в практиках ци-гун и достаточно глубоко изучил оккультные науки, чтобы создать себе защиту от чужого волшебства.

«Я готов. Вперёд!» — отдал он мысленный приказ самому себе.

В этот же миг волк и пёс зарычали почти одновременно и повернулись вправо, вздыбливая шерсть на загривках.

У ближайшей сосны стоял старый китаец с плетёной корзиной за плечами. Сухонький, сутулый, с редкой бородёнкой. В линялой рубахе-ханьфу, безрукавке мехом наружу и конической шляпе-чжули. На коленях травяные пятна. В руке палочка — панцуй-цянь-цзы.

— Сяо Ченг? — на всякий случай спросил удэгеец.

— Сяо Ченг, Сяо Ченг... — закивал китаец. Потом залопотал что-то неразборчивое по-своему.

— Вы арестованы! — громко проговорил Зембович. И повторил фразу по-китайски, на чистом путунхуа.

Старик удивлённо вскинул кустистые брови и попятился.

— Вы арестованы! — решительно сказал капитан госбезопасности и положил ладонь на рукоять нагана. — Сопротивление бесполезно! Поднимите руки!

Ва-панцуй продолжал пятиться, что-то быстро-быстро рассказывая по-китайски. Ещё немного и он скроется в лесу.

Оскалив клыки, волк двинулся к нему, забирая вправо, чтобы отсечь от густого кустарника.

Ингелей скинул с плеча берданку.

— Стой! Стрелять буду! — Зембович рванул наган из кобуры.

Сяо Ченг вскинул руки вверх, распрямляясь. В его пальцах мелькнула панцуй-цянь-цзы, описала малый круг... С неба сорвался тугой вихрь воздуха, устремляясь к агентам спецслужбы, словно хобот разъярённого слона. Гигантского слона, величиной с крейсер «Аврора».

Зембович крякнул, бросил револьвер и швырнул навстречу заклинанию ониксовую фигурку орла с распростёртыми крылами.

Вспышка! Хлопок!

Вихрь развеялся, только закачались ветви сосен вокруг фанзы.

Ингелей выстрелил.

— Живьём брать! — рявкнул Зембович.

Но Сяо Ченг не собирался подставляться под пули. Он двигался так быстро, что удэгеец тратил патроны зря. А панцуй-цянь-цзы продолжала рисовать в воздухе сложные узоры. Дрожала земля.

Иртыш, прижав уши, ползком убрался с поляны. Никто и не подумал осуждать его за отступление. Что может обычная собака против колдуна?

Оборотень длинным прыжком попытался достать китайца, но длинные корни стремительно рванулись из-под земли, опутали, спеленали волка, превратив его в огромный кокон.

Йосип Архипович бросил к ногам Сяо Ченга пригоршню разноцветных наузов, которые, коснувшись земли, обратились в юрких змеек. Ядовитых, судя по острым клыкам в распахнутых пастях. Скрутившись в тугие пружинки, они оттолкнулись от земли хвостами и устремились к старику, но бессильно отскочили от невидимого защитного купола.

Ответный удар не замедлил себя ждать. Зеленоватый туман, соткавшись в облако у «лопаточки» панцуй-цянь-цзы, поплыл к атакующим. Удэгеец выронил берданку, упал на колени, шаря в воздухе ладонями, будто слепой. Зембович успел выхватить из кармана гимнастёрки амулет — ярко-жёлтый гелиодор на гайтане, свитом из белого конского волоса. Сияние, исходящее от кристалла, немного развеяло колдовской туман, но полностью с ним не справилось. Йосип Архипович пошатнулся, сделал неуверенный шаг — медленно, будто попал в густую патоку... С трудом накрыл ладонью висящий на шее амулет из кроваво-красных пиропов и мелких косточек. Китаец торжествующе вскинул палочку, сменившую функцию рабочего инструмента на волшебный жезл. Его улыбка напоминала оскал голодного волка.

Словно серо-рыжая молния выскочивший из-за лиственницы Иртыш повис на правой руке Сяо Ченга. Крепкие зубы сомкнулись на запястье. Старый ва-панцуй выругался по-китайски, лягнул пса. Забыв о высоком искусстве кунг-фу, ударил кулаком по морде. Ещё и ещё раз. Иртыш рычал, но хватку не ослаблял.

Медленно-медленно Зембович наклонился, поднял берданку Ингелея. Прицелился, нажал на спусковой крючок. На плече китайца расплылось кровавое пятно. Он тоненько закричал, засучил ногами в пыли.

Корни, спутывавшие оборотня, втянулись в землю. Одним прыжком Николай накрыл Сяо Ченга, придавил его к земле, мягко, но надёжно взял зубами за горло.

Ингелей вскочил, кинулся к Зембовичу.

— Товарищ начальник! Товарищ начальник!

— Что такое? — одними губами ответил Йосип Архипович.

— Красный, однако! Заболел?

— Пустое, — отмахнулся Зембович. — Вяжи шпиона. Качественно! Как я учил! — И потерял сознание.

14.

МОСКВА

БОЛЬШАЯ ЛУБЯНКА 2

ГУГБ НКВД СССР

АГРАНОВУ =

ВОРОШИЛОВ-УССУРИЙСКИЙ 815/1024 ЧС 38 1672=

= ТИГР В КЛЕТКЕ =

= КАПИТАН ЗЕМБОВИЧ =

15.

Йосип Архипович лежал в лазаретной палате с плотно задёрнутыми шторами, но Николаю такие мелочи никогда не мешали. Оборотень тем и отличается от обычного человека, что обладает более тонким зрением, обоняние, слухом... Лицо и руки капитана покрывала жирная желтовато-белая мазь. Похоже, на основе стрептоцида. Ужасно вонючая, кстати. Веки отекли, от чего разрез глаз стал совершенно китайский. Или корейский. Можно забрасывать в тыл — никто не опознает русского разведчика.

— Надолго ваша аллергия, товарищ капитан? — спросил Николай, присаживаясь на табурет.

— Да как бы не навсегда.

— Ох, как плохо...

— А что делать? — вздохнул Зембович. — За всё приходится платить, и за поимку японского шпиона в том числе.

— Так вы теперь никогда на дневной свет не выйдете?

— Ты полегче, Николка. На дневной свет я выйду. Перчатки, тёмные очки, широкополая шляпа. А вот загорать не буду уже никогда. Ибо от прямых солнечных лучей мне гарантирован отёк Квинке, de puta madre.

— Какие знакомые симптомы. Где-то я уже сталкивался со светобоязнью.

— Ты сталкивался, а я их серебряными пулями стрелял в гражданскую. Но не переживай, Николка, когда я почую потребность пить человеческую кровь, я тебе первому расскажу.

— Благодарствую, Йосип Архипович! — Сержант поднялся и отвесил шутливый поясной поклон.

— Сяо Ченга благодари. Кстати, как он там на утреннем допросе?

— Поёт, как соловей. Не успевают записывать.

— Китайский соловей.

— Японский. Он такой же китаец, как я — француз.

— Японский так японский, — пожал плечами Зембович и процитировал, глядя в потолок, Басё:

— Всюду поют соловьи.

Там — за бамбуковой рощей,

Тут — перед ивой речной.

Николай ответил словами Оницура Камидзима:

— Если умолкнешь,

Что ты тогда, соловей?

Зеленая птичка.

— Вот именно, — согласился капитан. — Измельчал нынче японский шпион, psia krew. Тридцать лет назад при задержании он сделал бы себе сэппуку.

— Трудно сделать сэппуку, когда на твоей правой руке висит пятьдесят зубастых килограммов костей и мускулов, — вступился за колдуна Николай. — Кстати, я говорил с Иртышом... Мысленно, конечно. Они отрабатывали этот приём с Загорулько. Не получается взять диверсанта в лоб, проводник отвлекает, а собака заходит с тыла.

— Это нам повезло. Признаться, к схватке с восточным чародеем я оказался не готов.

— Так это ж восток...

— Да. Восток — дело тонкое. А кицунэ? Что о ней говорит?

— Кицунэ — связная. Я готовлю засаду. Сегодня спецрейсом прибывают наши ребята из Самарканда. Так что поимка лисы — дело времени.

— Это хорошо. — Зембович снова вздохнул. — Так, товарищ сержант, хватит болтать. Ступай работать.

— Есть! — Николай вскочил. — Разрешите идти?

— Иди. А мне знаешь что принеси? У меня в «сидоре» рукопись любопытная. «Жонглёр с копытом» называется. Её автор сжечь хотел, да просчитался, а у меня всё руки прочесть не доходят. А ведь не зря жёг. Там чародейства накручено московского. Надобно ознакомиться.

— Слушаюсь, товарищ капитан!

Когда младший товарищ покинул палату, Йосип Архипович вытащил из-под подушки бутылочку с водным раствором фторида серебра и отхлебнул из горлышка. Просто так, на всякий случай. Чистая отрава, конечно, но лишнее серебро в организме не помешает, мало ли что наколдовал этот maldito ва-панцуй?

Донецк, 2021