Восьмой лесничий

Пролог

В Советском Союзе работа лесного пожарного наблюдателя существовала в различных регионах, особенно в тех, где лесные массивы занимали значительную часть территории и где существовал высокий риск возникновения лесных пожаров. Лесничество играло важную роль в управлении и охране лесов, включая мониторинг и предотвращение пожаров.

Лесничество — это государственное учреждение или организация, занимающаяся управлением, охраной и использованием лесных ресурсов. Лесничие работали и работают в тесном сотрудничестве с другими государственными и региональными структурами для обеспечения сохранности лесов.

Работа может требовать длительного пребывания в удалённых и труднодоступных местах вахтовым методом, часто в одиночестве.

О таких, богом забытых местах, и пойдет речь в данной книге.

Глава 1

1979 год.

Таежные массивы Байкала.

В одном из селений районного центра.

Время установлено: 8 часов 08 минут по местному часовому поясу.

— Восьмым будешь.

— Простите?

— Восьмым лесничим у нас будешь, говорю. До тебя уже семь лесников побывало. А ты еще вообще пацан, самый молодой.

Хмурый тип, сидящий на скамейке перед кабинетом председателя райкома, оценивающе оглядел вновь прибывшего с ног до головы. На морщинистом неприветливом лице появилась скорбная усмешка.

— И куда вас гонят в нашу глушь, ума не приложу. Тебе еще за партой сидеть, сопляк, а все туда же.

— Куда, туда же? — выпрямился Алексей, задетый нахальным тоном незнакомого типа. Вроде немолодой уже, а приветливость в голосе даже не проскальзывала.

— Жаль мне тебя, мальца. Сгинешь, как и те семеро перед тобой, — уже не так грубо добавил незнакомец. Потертый полушубок висел на плечах расстегнутым, обнажая тельняшку, из-под которой выбивались черные волосы, хотя голова была покрыта сединой. — Места у нас тут гиблые, парень. Наверное, недавно из армии?

— Так точно.

— Другое дело. Коротко и ясно. Сколько лет-то тебе?

— Двадцать четыре.

— Небось, уже ребеночек есть, да жена-красавица дожидается в городе?

Алексей сразу поник, глаза стеклянным блеском уставились в пустоту. Мимо по коридору прошла уборщица с ведром в руках. За дверью с вывеской «Председатель райкома» слышались голоса совещания. Кто-то отчитывал неведомого бригадира в трубку телефона.

— Нет у меня жены. Не успели завести ребенка, — глухо выдавил из себя Алексей. Задохнулся. К горлу подступил предательский комок. — Умерла от рака. Потому и подался в ваши края, чтобы не сойти с ума от горя. — И осекся. Не хотелось говорить незнакомому человеку, что его Катя, цветочек его жизни, угасла и зачахла прямо на глазах в течении пары месяцев.

«Обострившийся рак…» — был вердикт беспомощных врачей. Сколько дней и ночей он дежурил и спал у палаты, теперь уже не сосчитать.

— Один я.

Пожилой незнакомец впервые посмотрел на молодого парня с чувством печали. Изменившись в лице, откашлялся:

— Прости старого дурня. Нельзя по первым впечатлениям судить о новых людях. Увидел, что ты такой молодой, дай думаю, постращаю, авось уберешься подальше от наших мест. О жене не спрашиваю. Вижу — больно тебе.

— Больно. От рака умерла. Врачи не помогли. Остался бобылем, да верный пес в придачу. Служил с ним на границе.

— Так ты погранец? С собакой? — уважительно крякнул собеседник. — И где же твой питомец?

— Не питомец он. Друг навеки. Жизнь мне на заставе спас. Сидит во дворе, дожидается.

Немного помолчали. За дверью трезвонил телефон. На соседней лавке приема дожидались несколько человек из местных жителей поселка. Одна девушка украдкой бросала взгляд на нового в их местах посетителя.

— Жаль мне тебя, парень. Загремишь у нас тут, как говорят, под фанфары.

— Да что здесь не так с вашими местами? Отчего пугаете?

Тот немного подумал.

— Хочешь узнать?

— Хочу. Напрасно, что ли добирался в эту глухомань?

— У председателя оформляешься?

— Да. А откуда вы узнали, что лесничим?

— Ждали тебя. Разговоры были. Но не знали, что такого молодого пришлют. Вот я и догадался. Новые лица у нас тут редкость, к тому же ты с чемоданом. Твой? — указал он на багаж в углу.

— Мой.

— И нигде не нашел ночлег, поди?

— Не нашел, — повесил голову Алексей. — С автобуса сразу сюда. Еле доехали по тропкам сквозь тайгу.

— Еще познакомишься с ней.

— С кем, с ней?

— Не с кем, а с чем. С тайгой. Она, брат, если примет в себя, назад не отпустит. Помяни мое слово. Уже семерых не отпустила. Ты восьмым будешь.

В проеме дверей возникла физиономия секретаря, изнутри послышался оклик:

— Семен, заходи! Парень пусть подождет. Следом за тобой.

— Вот что, — решительно поднялся собеседник. Поправил одежду, подмигнул. — Остановишься на ночь у меня, я сам живу. Вечером за ужином подумаем, где тебя поселить. Я к председателю на минуту, потом буду ждать во дворе.

— Погодите! — встрепенулся Алексей, пожимая протянутую руку. — А вы сами-то кто?

— Вот и познакомимся за ужином. Зови меня Семеном. Фамилия Нечаев. Заодно расскажу, куда тебя, бедолагу, занесло. В какие гиблые места и урочища.

— А меня Алексеем зовут.

— Стало быть, Леша, — хитро прищурился Семен. — Знаю. Слышал от председателя. Имя знал, но возраста не уяснил. Теперь увидел.

Последние слова он произнес со вздохом. Открыл дверь и скрылся внутри. Девушка спрятала глаза, когда Алексей обвел всех непонимающим взглядом.

Семь лесников до меня. И где они все? Я восьмой? Да что ж здесь за места- то такие гиблые, как сказал этот Семен?

Мысли накатились волной.

Что может происходить в богом забытой дыре, в глухом углу тайги, куда и автобус-то приезжает раз в месяц? Куда меня занесло, к чертям собачьим? И почему у этого, почти уже старика, был такой печальный взгляд, обращаясь ко мне? Будто знал нечто такое, с чем мне суждено будет столкнуться. С чем-то неведомым, тревожным, а может… а может, и страшным?

Предчувствия чего-то нехорошего лихорадочно пронеслись в голове. Додумать он не успел. Семен вышел, указав на дверь:

— Теперь ты. Оформляйся. Я сказал председателю, что поживешь у меня, пока не отправимся в твое лесничество.

— Отпра… — запнулся Алексей, поднимаясь. — Отправимся?

— Да. Вместе. Нам с тобой предстоит жить и работать в тайге. Ты же для этого приехал?

— Да. Но… но вместе?

— А ты как думал? Я твой помощник.

И ушел во двор.

Алексей, окончательно растерявшись, оторвав взгляд от девушки, поспешил к начальнику в кабинет.

Если бы он сумел краем глаза заметить выражение лица незнакомки, украдкой следившей за ним, то задался бы вполне риторическим вопросом: отчего такая тревога сквозила в ее взгляде? И отчего у других посетителей были столь печальные лица, когда провожали его, глядя в спину?

Всего этого Алексей не заметил.

Он прибыл. Он стал восьмым по счету лесничим, совершенно не подозревая, что ждет его впереди.

Четыре тысячи квадратных километров непроходимой тайги с ее глухими углами, болотами, без людей, с редкими охотниками за пушниной, браконьерами и старателями золотых приисков, громадными массивами лесов, приняли его в себя, поглотили, всосали без остатка, как и говорил странный незнакомец по имени Семен.

…Его служба только начиналась.

***

Из записей дневника Алексея:

16 октября. Первый день на новом месте.

Буду записывать различные события, которые могут произойти с нами в тайге.

Оформился в райкоме. Сразу познакомился с хмурым пожилым мужчиной лет шестидесяти, назвавшимся Семеном. Судя по первым впечатлениям, человек нелюдимый, себе на уме, но, когда он пригласил к себе на ужин и ночевку, мне показалась печаль в его глазах. Постепенно начинаю привыкать к новой обстановке. Поселок небольшой, автобус добирается в эту глушь раз в месяц, плюс два раза в месяц приезжают продуктовые машины с пополнением запасов для населения. Около двух сотен семей, крохотный магазинчик, склады, стойла для лошадей. Продуктовая база, гаражи для вездеходов, радиостанция: ни библиотеки, ни клуба, даже школы и яслей нет, поскольку детей совсем мало. В основном это рыбаки, охотники, егеря, остатки некогда бывших артелей старателей. Семен предложил переночевать, завтра двинемся на лошадях к месту новой работы. По словам Семена, мы будем контролировать от пожаров самый удаленный квадрат, где до меня уже побывали семь лесников. Что стало с ними дальше, Семен пока не рассказывает, предпочитая загадочно отмалчиваться. Но по его намекам я понял, что здесь что-то не так. Уволились ли они по собственному желанию, или с ними что-то произошло, Семен пока молчит. Полагаю, что эта тайна вскоре будет мною раскрыта. Когда он смотрит на меня, в его глазах появляется грусть и даже, в какой-то степени, жалость. За ужином проговорился, что у него был сын моего возраста, и, глядя на меня, он его часто вспоминает. Какая трагедия произошла с его сыном, мне пока неизвестно, как и неизвестно о судьбе его супруги. Но, когда я упомянул о Кате, в его глазах блеснули слезы. По всем признакам, которые мне постепенно открываются, он не такой уж и неприятный тип: просто одинокий, давно не имевший возможность вылить кому-то свою душу, оставшись без жены и сына.

С утра будем готовиться к выходу в тайгу. На двух лошадях нам предстоит пройти полсотню километров по тропам, болотам, оврагам, непроходимым ельникам и обрывам. Еще через десять километров от последнего рыбацкого поселения нас должен встретить местный проводник-бурят из числа рыбаков. Лошадей он передаст поселенцам в тайге. Дальше — втроем еще полсотни километров к месту моей новой службы. По словам Нечаева, там расположен небольшой лагерь прежних лесников: вышка, сарай, водокачка, сруб избы. И на расстоянии сотни километров вокруг ни намека на цивилизацию. Можно было бы и вертолетом, но в тех непроходимых лесах и трясинах, куда мне следует прибыть, вертолету попросту бы негде было приземлиться. По карте там огромное белое неизученное пятно радиусом в триста квадратных километров, но по рассказам бурятов, там сплошные леса, болота, мелкие озера и скалы. В общем, впереди нас с Семеном ждет бескрайняя тайга. А еще дальше — его Величество Байкал!

С собой берем провизию на четыре – пять дней. Остальные запасы доставит из рыбацкого поселка наш проводник. В лагере будем питаться подножным кормом и различной дичью, ставя на нее силки с капканами — благо вокруг в тайге еды навалом: бери – не хочу. Кофе, соль, сахар, галеты. Плюс рации, бинокли, портативный складной телескоп. Медикаменты, махорка, объемная фляга спирта, ракетницы, спальные мешки, средства от гнуса и прочая амуниция. Две винтовки с запасом патронов. Кое-что из оснащения осталось в лагере от прежнего, последнего лесника. Корм лошадям засыплем в большой мешок, уместив его сзади на крупе. Верный Фарад (мой пес) будет сопровождать меня рядом, никуда без команды не отлучаясь.

Сегодня писать заканчиваю, пойду спать. Завтра с утра — в дорогу. Что ждет нас впереди — одному Проведению известно. Семен молчит и с тоской смотрит на меня.

Этот дневник буду вести для тебя, Катечка, ангел мой милый. Буду разговаривать с тобой, делиться впечатлениями, хоть ты уже не здесь, не на Земле, а в небесах.

На этом первая запись дневника была закончена.

Предстоял первый день похода. Алексей надеялся, что в этот новый наступивший день ничего непредвиденного не случится.

***

Но он ошибался. Случилось.

Начало этим событиям было положено сразу, как они покинули районный центр. Поселок остался позади. Груженые провизией и всем необходимым лошади, не могли принять на себя седоков, поэтому, углубляясь в тайгу, оба путника вели их под уздцы, пробираясь хожеными тропами, пока они не закончились. К вечеру подошли к первым высоким скалам, внизу которых бурлил один из притоков Ангары. Собеседник Алексея большую часть пути молчал, будто собираясь с мыслями, а новый лесник закидывал его вопросами, на которые получал скудные ответы.

— Нам же вместе жить и работать, — пытался разговорить его Алексей, ведя вторую лошадь следом за ним. Чистокровный пес породы восточноевропейская овчарка трусил рядом, совершенно не обращая внимания на шмыгающих под ногами мелких грызунов. Команды охотиться не было, поэтому Фарад оставался безразличным, иногда втягивая запахи тайги расширенными от возбуждения ноздрями.

— Хорошо. Что ты хочешь узнать? — спросил Нечаев, отвлекшись от печальных мыслей.

— Вы за ужином едва обмолвились парой фраз. Так и будем все время жить в лесу втихомолку?

— Я не любитель лясы точить, понимаешь ли. Спрашивай.

— Ну, например, главный вопрос. Почему я восьмой? По вашим словам, передо мной было семеро лесничих?

— Да. За последние четыре года, ты восьмой.

— А где те, семеро?

Нечаев пожал плечами.

— Кто где. Но в основном в тайге. Загубила их матушка-таежница.

— Как это? — поперхнулся Алексей. Фарад отрывисто гавкнул на надоедливую белку, бросавшую на них сверху кедровые шишки.

— Сгорели. Погибли от браконьеров. Леса часто горят, незаконный промысел пушниной. Четверо сгорели в пожарах, троих убили браконьеры. Плюс их помощники буряты.

— И все… все это за неполных четыре года? — ахнул молодой новоприбывший лесник?

— За четыре… — машинально повторил Нечаев. А сам в это время предался воспоминаниям:

«Витя, — подумал он. — Мой сын…».

В последнее время все молодые лица, которые случайно встречались Семену, вызывали у него приступы болезненного одиночества, своей неизъяснимой отцовской вины, и чем чаще он думал о нем, тем больше казалось, что вся жизнь сына чудовищно незаметно прошла, скользнула мимо него. Оборвалась внезапно и нелепо.

Дело в том, что одним из семи лесников был как раз его Виктор. Предпоследним, шестым.

Особенно ясно помнился последний день, прежде чем Виктор в качестве нового лесничего отправился в тот район тайги, куда сейчас шли они с Алексеем. Его прощальный лукавый взгляд с радостным обещанием, что непременно вернется, добыв отцу несколько шкур соболей, горностаев. Витя пропал бесследно, не вернувшись назад, как и те шестеро лесничих, что отправлялись перед ним в тот глухой, гибельный для всех квадрат леса. Тайга горела постоянно. Местами локально, местами целыми массивами. Для лесников, в одиночку или по парам, были изготовлены своеобразные площадки осмотра того или иного квадрата, где они и жили вахтовым образом: в избах, срубах, землянках, бараках — как позволяла местность. Каждый день они забирались на высокую вышку, наблюдая в бинокль прилегающую территорию, и если обнаруживали очаги пожара, тотчас оповещали об этом спасательные команды лесных пожарников. Для этого у лесника с его помощников всегда находились рации.

Находились…

А вот у Вити рация как раз вышла из строя. Сломалась во время бушевавшего пожара. Только спустя пару дней стало известно, что там, где находился его сын, бушующий пожар охватил три десятка квадратных километров, пока его не остановил один из притоков Ангары. Виктору попросту негде было скрыться, некуда бежать. Там же, очевидно, сгинул и его помощник из числа охотников-бурятов.

Рассказывая это с горечью, Нечаев изредка прерывал объяснения коротким вопросом:

— Вот ты. Вас учили тушить лесные пожары? Повторюсь: лесные, таежные, когда горят целые массивы Прибайкалья, а не одиночный дом где-то в городе?

— И учили, и практику проходил, — с чувством печали отвечал молодой парень. Его привела в ужас история с Виктором. По словам Семена, Виктор был старше него на пару лет, но еще не успел жениться. И погиб при повальном возгорании тайги, так и не успев увидеть спасательный вертолет.

— У нас были своеобразные курсы выживания в тайге. Но вы не забывайте, что я и на границе служил.

— На какой?

— С Монголией.

— Уважаю! — только и ответил Семен, машинально погружаясь в воспоминания.

Но ярче помнилось другое, то, что особенно казнило потом: жена с испуганным лицом и отрешенной болью в глазах опускалась на пол, узнав от бурятов бесследное исчезновение сына. В течение двух долгих месяцев его искали по всем закоулкам выгоревшей тайги, подняв на ноги местных рыбаков, поселенцев и даже вызвав гарнизон солдат из районного центра. Супруга иссыхала прямо на глазах. Вскоре она уехала на Большую землю в Саратов, перестала писать, а потом и вовсе вышла замуж. Прежнюю жизнь она перечеркнула напрочь: Семен остался один. Спустя несколько месяцев в их районе появился последний, седьмой лесничий. Этот могучий сибиряк продержался в тайге дольше других, почти полтора года. За это время у Семена стихла душевная боль потери семьи, он привык к одиночеству, пока однажды, сибиряк не исчез в том же районе, что и его сын. Все повторялось заново. Никто не знал причин исчезновения ни одного из лесничих. Всегда жили по двое с помощником, в основном из бурятов, и пропадали бесследно тоже вместе. Два первых, два вторых, третьих, четвертых, пятых: всегда по парам. Пока, наконец, не пропал Виктор. С тех пор тот участок тайги с белым пятном на карте в радиусе трехсот километров называли не иначе, как «гиблым местом». Теперь в качестве помощника в этот жуткий район вызвался и Семен, чтобы заново своими глазами увидеть место трагедии сына. Вот только беда, что лесничим направили молодого, почти еще мальчишку, хоть и отслужившего уже на границе. Такой же одинокий, потерявший жену, имеющий только верную овчарку в качестве друга.

— Все время виню себя, что не отправился с сыном. Мог бы приглядеть, подсказать, уберечь от гибели. Вместо этого туда с ним последовал вроде бы опытный рыбак. Вот оба и сгорели, видимо.

— Четыре года… семеро, — зачарованно, с выдохом выдавил из себя Алексей. — И ваш сын был… шестым?

— Шестым, — как эхо повторил Семен. — Седьмой, по слухам, погиб от браконьеров. Там же, в том лагере, где нам предстоит и нам с тобой обитать.

— Вы там бывали?

— Когда Витю искали, облазил все вдоль и поперек, — невесело усмехнулся он. — Но после Вити там же был последний, седьмой, тоже с помощником. Вот и сгинули вместе. Спасатели нашли кучу расстрелянных гильз от патронов, будто оба отстреливались от невидимых врагов. Если это были браконьеры, то их должно было быть не меньше взвода — столько пустых отстрелянных патронов обнаружили. Человека четыре, как минимум. Да они в одиночку и не охотятся в дремучей тайге, зная, что лесничих всегда пара. Четверо на двух — вот и погубили. Ни тел, ни следов — все убрано, заметено, скрыто в лишайнике, будто поработали профессионалы. От медведей и волков таким частым огнем лесники бы не отстреливались. На каждого медведя хватает пары выстрелов. А здесь целая бойня…

Он умолк, к чему-то прислушиваясь. Фарад прижал нос к лишайнику, втягивая запах. Вдалеке слышался рокот перекатывающихся порогов бурной речушки — одной из сотен притоков Ангары.

— Теперь вот, на место сына и седьмого последнего лесничего направляемся и мы. Не ушел я тогда с сыном — теперь иду с тобой.