Вот мы!

Эх, дева, дева! Самая мирная из обезьян, что раскачивались на толстых и крепких лианах джунглей миллион лет назад. Где был твой животный страх, когда чужедальняя летающая тарелка подняла тебя в пустоту над родной планетой и вскрыла сердце твоё, полное браги удовольствий, и существа с зелёной кожей пили из него, произнося здравицы опытам своим? Ты лежала живою куклою на монтажном столе, а они разбирали и собирали тебя, как дети собирают и разбирают подаренную игрушку. С твоей планеты для чужедальцев начиналось создание разумной жизни новой Вселенной, и впереди ожидали их мириады пустых миров.

Эх, дева, дева! Ты стала последней из счастливых обезьян, чужою волей дав начало слабому и хитрому роду, и уже не вкусила больше запаха ветра без горькой примеси мыслей. Голова твоя зудела от них, словно рой огненно-полосатых ос протиснулся сквозь ушные раковины и теперь не мог отыскать дороги обратно. Сосуды твои покрылись изнутри неведомыми тату, и потомки выплеснули их на каменные стены пещер – в бегущих оленей и кабанов, в парящих ястребов и чаек, в плывущих рыб и ползающих черепах. Рисунки их стекли клинописью на глиняные таблички, обожженные в огненных битвах страстей и табу, и осыпались каменной крошкой заветов на листы папирусов. Время перемалывало их в песочных часах на юге и ледяных часах на севере, оно кромсало их кривыми саблями и топтало ревущими боевыми слонами, топило в плодах виноградников и прятало в завитках букв и иероглифов. Эго овладело миром.

– Вот мы! – кричали небу гунны, наполняя степь топотом коней и свистом стрел. В седельных сумках они тащили восток к западу, не ведая, что в неизмеримой высоте космические всадники уже не наблюдают за ними.

– Вот мы! – кричали небу викинги, поднимая вёслами волны и ведя север к югу в надежде на добычу и славу. Их тела были покрыты толстой коркой льда, а подо льдом билось в мучительной жажде удовольствий Эго.

– Вот мы! – кричали небу монголы, заедая газары пути сваренной в котлах кониной. Но и их крики иссякли втуне, смолкнув эхом от грозного ржания лошадей – на небе некому было услышать мятущихся чингизидов.

Всё больше звуков переполняло мир: скрипы гончарного круга и тележного колеса, звоны булатных мечей и хрустальных бокалов, шорохи кисти художника и кельмы штукатура. Мостились городские улицы, строились замки, рыхлили сохою землю крестьяне – мир неустанно гремел в невидимый бубен, всё громче и громче. Память, дремлющая в генах, томила потомков обезьян изнутри, и, не осознавая причин, они дерзко желали быть услышанными. Какими жалкими, какими безрассудными казались попытки человека забраться на небо! Туда, где в тёмной пустоте бродят меж звёзд существа, обладающие силой творить миры и судьбы. Ветер разбивал воздушные шары об острые камни гор и волок изломанные корзины по крутым склонам, жестоко насмехаясь над смельчаками. Смерч ломал фанерные крылья аэропланов и разбрасывал бесполезные обломки фюзеляжа над зелёными полями деревень. Огонь пожирал толстую ткань дирижаблей, превращая в дым и смрад людские мечты и жизни. Но роняя на землю мертвых своих предшественников, по их следам шагали всё новые и новые безумцы.

Наконец, час пробил! Громкий вопль вырвался из мощных передатчиков и разлетелся радиосигналами по Вселенной:

– Вот мы! Вот мы! Вот мы!

И слышалось меж корней тех хвастливых слов подспудное:

– Где вы? Где вы? Где вы?

Только не было ответа, пустота плавала в эфире в бессмысленном хаосе радиопомех. Молчаливые звёзды всё также пасли стада равнодушных планет; безмолвные планеты всё также летели по овалам космических орбит; немая Вселенная не отвечала на зов.

Куда же подевались те, к кому взывал человеческий хор новокаменных джунглей Земли? Бежали? Скрылись? Исчезли? Не разглядеть потомкам обезьян ответа за мглою миллиона минувших лет – намотанных, накрученных, наверченных планетой на Звезду по имени Солнце, словно на веретено. Не прорваться сквозь туманную пелену, названную временем – она крепче и прочней самых толстых свинцовых стен, скрывающих всепожирающего ядерного зверя.

Эх, дева, дева! Первая из несчастных женщин Земли. Не зрелого и сильного самца суждено было обуздать тебе под дыханье свободного ветра, а слабого и бесшерстного, с гудящими осами в голове. Его кроили на том же столе, что и тебя; и запах корабля чужедальцев так же терзал его ноздри. Он не отбивал тебя в яростной драке между самцами, а получил без боя – и дети ваши уродились слабыми, бледными, хлипкими. Такими же, как у других пар, изменённых незримыми ножами чужедальцев. Число тех пар было пятьсот пятьдесят пять, но сколько это, тебе осталось неведомо.

Ты бросила детей и самца и вернулась в джунгли, но стая не приняла тебя обратно. До рассвета бродила ты вокруг корабля чужедальцев, сторожа момент, когда снова откроются двери. Ты вошла в них с человеческою улыбкой, но в жилах твоим текла не кровь, а ярость, и теперь ты была хитра и коварна.

Ты убила их всех.

И некому стало заселить остальные планеты.

– Вот мы! Вот мы! – летят в космос наши голоса.

Но никто не слышит их.

Мы одни в этой стареющей Вселенной.