Вот так заяц!

Сознание вернулось к Петру Мельникову медленно и неохотно, как тягучая, грязная затрещина после самого тяжёлого в жизни похмелья. Только это было не похмелье. Кома? Глубже. Тёмнее.

Петр открыл глаза и увидел темноту. Как если бы не открывал их вовсе. Не ночную темноту, не подвальную — а абсолютную, бархатную, лишённую каких-либо отсветов. Он лежал на чём-то твёрдом и холодном. Не бетоне, не земле. Скользко. На ощупь это напоминало отполированный камень или старую, гладкую керамику.

Мужчина попытался пошевелиться. Тело слушалось, но отзывалось странно. Мышцы были тугими, перенапряжёнными, будто после долгой лихорадки. Петр сел. Голова не кружилась. Вообще. Это было первым странным знаком. У Петра голова кружилась всегда: с похмелья, без похмелья, просто по умолчанию. Он как волчок — если не крутится, надо проспиртовать. Был.

Петр машинально потёр лицо. И почувствовал… щетину? Но не свою, привычную, трёхдневную щетину алкоголика. Сильно жёстче, гуще. Со страхом мужчина провёл ладонью выше, по лбу. Кожа… другая. И тоже щетина. Более плотная, шершавая. А уши… уши были какими-то огромными, мягкими, они шевельнулись сами, уловив какой-то звук.

Чего?!

Петр замер. Он не слышал ничего, кроме собственного дыхания и ударов сердца — глухих, медленных, как барабанный бой под землёй. Но уши… уши явно уловили что-то ещё. Шорох, скрип, едва различимый писк, доносящийся откуда-то сверху, за многие метры.

Он потянулся носом. Раньше он мог учуять только три запаха: перегар, водку и вонь навоза с грядок соседа Палыча. Сейчас же в его ноздри ворвался водопад информации. Запах влажного камня, старой ржавчины, далёкой плесени, чьих-то экскрементов (не человеческих), тончайшая нить чего-то металлического и горького… и ещё десятки, сотни оттенков, которых он не мог опознать, но которые чётко раскладывались в голове на карту окружающего пространства. Он чуял темноту.

Паника, тупая и животная, подкатила к горлу. Петр вскочил на ноги. И чуть не взлетел. Тело было лёгким, невероятно лёгким, словно ватным. Он сделал неуверенный шаг в темноту, потом ещё. Ноги работали пружинисто, отталкиваясь от пола с такой силой, что он едва сохранял равновесие. И когти! Они цокали по полу — три острых как штыри, когтя. Петр шёл, вытянув вперёд руки, натыкаясь на стены. Пространство было узким, похожим на тоннель.

Мужчина шёл, может, минуту, может, час. Время здесь тоже текло иначе. И вдруг впереди мелькнул свет. Не похоже на луч фонаря, а скорее тусклое, серое сияние, словно от облачного дня, видимого из глубокой пещеры.

Петр ускорился. Тоннель расширялся и вывел его на открытое пространство.

Он стоял на краю небольшой поляны, окружённой лесом. Но каким лесом! Деревья были незнакомых, искривлённых пород, с корой цвета свинца и хвоей сизо-чёрного оттенка. Небо над поляной было серым, однотонным, без солнца, без облаков, просто бесконечный плоский свинцовый купол. Воздух пах… статикой. И тишиной. Не мирной, а мёртвой, вымершей.

Где я? Что со мной? — пронеслось в голове.

В момент осознания Петр увидел своё отражение. На краю поляны стояла лужа — не воды, а какой-то густой, маслянистой жидкости, как после техники. Петр, движимый ужасным предчувствием, подошёл и заглянул в неё.

Из лужи на него смотрело не его лицо:

Длинная, вытянутая морда, покрытая короткой бурой шерстью. Длинные, торчащие вверх уши, внутри розовые и бархатистые. Большие, круглые, тёмные глаза, расположенные по бокам головы. И толстый, постоянно подрагивающий нос.

Это была голова зайца. Дикого, взрослого русака.

Петр отшатнулся с тихим воплем, который превратился в хриплое, гортанное хрипение. Мужчина поднял руки — ладони?! Они всё ещё были человеческими, но покрытыми той же короткой шерстью, с более жёсткими подушечками и чуть удлинёнными ногтями. На ладонях рос войлок, едва ли пробиваемый даже патроном. Петр медленно потрогал голову, шею, грудь. Тело… тело было его, тем же самым, чуть дряблым телом алкоголика. Но обтянутым шкурой. И с заячьей головой. Какой-то сюр…

Заяц издал тот же немой вопль и, повинуясь слепому инстинкту, оттолкнулся ногами от земли, чтобы побежать, спрятаться.

Оттолкнулся…

И перенесся через всю поляну. Десять метров, если не больше. Один скачок — он всего лишь прыгнул. И оказался у кромки леса, ударившись плечом о ствол странного дерева. Боль была тупой, отдалённой. Заяц отскочил, зашатался и сел на землю, тяжело дыша.

— Недурно для первого раза, — раздался голос справа. — Дальность приличная. Координация хромает, но это поправимо.

Петр резко обернулся. Из-за дерева вышел… ещё один зверочеловек. Тоже с телом человека и головой зайца. Но этот выглядел иначе. Он был одет… Нет, не одет — экипирован. На нём был лоскутный камуфляж из тёмных и серых тканей, напоминающий одновременно бронежилет и разгрузочный жилет. На поясе висели странные приспособления: что-то вроде болтореза, свёрток тросов, несколько металлических цилиндров. И экзоскелет, состоящий из свистящих трубок. Уши были короче, будто когда-то обгорели, одно из них надорвано. Глаза, в отличие от Петровых, полных паники, были старыми, усталыми и невероятно внимательными.

— Ты… ты кто? — прохрипел Петр.

— Толай. Старший охотник на этом участке. А ты — новобранец. Пока безымянный, но, думаю, скоро найдётся кличка. Всегда находится.

— Охотник? — Петр сглотнул комок в горле, которого раньше не чувствовал. — На кого охотиться? И… почему я… почему я заяц? Какой, мать твою, охотник, если я заяц!

Толай склонил голову набок. Кажется, он улыбнулся, но на заячьей морде это выразилось лишь в подёргивании носа и сужении глаз.

— Ах, вот это классика! «Почему я заяц, если я охотник?» — он издал короткий, хриплый звук, похожий на смех. — Люблю этот анекдот. Так вот, новичок, у нас здесь всё с ног на голову. Или с головы на ноги. Зайцы — и есть охотники. Лучшие из возможных. Быстрые, тихие, чуткие. Слух, нюх, прыть. Идеальные добытчики.

Петр тупо смотрел на него.

— Добытчики… Чего?

— Ресурсов. Для Трубы, — Толай сделал шаг ближе, и его голос стал деловитым. — Труба вечна. Труба требует многого. Металл, энергия, материалы… компоненты, которых нет в вашем мире. Или которые слишком хорошо охраняются. Мы их добываем. Извлекаем. Достаём из самых защищённых мест. Иногда просто забираем. Иногда… вымениваем. Мы — снабженцы. И ты теперь один из нас.

— Я? — Петр засмеялся, и это получилось дико и горько. — Да я… да я вор! Мелкий воришка! Я водку из магазина таскал!

— Именно, — кивнул Толай. — Мы и присмотрели тебя. Скрытность, упорство в достижении цели, умение находить лазейки и игнорировать условности. Ты годами обкрадывал свой же посёлок и тебя ни разу не взяли с поличным. Для мелкой сошки — впечатляюще. Ты — прирождённый инфильтратор. Только масштаб у тебя был… микроскопический. Мы его увеличим. Станешь инфильтратором в масштабах миров.

Петр молчал, переваривая. Его жизнь, его жалкое существование, его «искусство» воровства… всё это было лишь тестом? Подготовкой?

— А…, а те, кто меня схватил… в лесу…

— Моя патрульная группа. Мы отслеживаем тех, кто узнаёт слишком много. Детишек ваших, что в лесу шляются, мы, конечно, наблюдаем, но они пока на грани. А вот ты… ты пересёк черту. Ты не просто увидел — ты начал взаимодействовать. Строил хранилище на нейтральной территории. Да ещё и болтал. «Зайчики помогают». После такого мы не могли оставить тебя на воле. Выбор был прост: стать частью системы или стать удобрением для неё. Мы выбрали за тебя. Хоть ты и сволочь, но талантливая. Повезло тебе.

Петр почувствовал, как внутри него что-то ломается. Страх медленно отступал, сменяясь привычной, укоренённой годами озлобленностью и цинизмом.

— То есть, я теперь раб? Работаю на какую-то трубу?

— Не раб. — Толай усмехнулся — Специалист. Ты получил возможности, о которых другое пьяное быдло и мечтать не могло, — Толай ткнул лапой в его сторону. — Силу, скорость, выносливость. Чувства, обострённые в десятки раз. Скоро твое тело окончательно изменится и тыс сможешь больше. Ты больше не сдохнешь от цирроза в канаве. Ты будешь жить. Долго. И дело у тебя будет. Важное. Труба не прощает лени, но щедро платит за усердие. Есть… бонусы.

— Какие ещё бонусы? — процедил Петр, уже по инерции.

— Алкоголь, который ты так любишь, здесь есть. Не такой, как у вас. Крепче. Чище. Он не убьёт тебя, а будет питать. Насыщать. Один глоток — и ты сыт на сутки. Но это — после первых успешных заданий.

Петр задумался. Всё его существо, и старое, и новое, возмущалось. Его лишили выбора. Его превратили в монстра. Но… ему предлагали силу. И выпивку. Бесплатную. И, кажется, бесконечную. В его тёмном, искажённом алкоголем и обидой мире это звучало как сделка века.

— А если я откажусь? — всё же спросил он, из последних сил.

— Посмотри вокруг, — Толай махнул лапой. — Это — Межвременье. Шов между мирами. Отсюда нет выхода для таких, как ты. Ты можешь побежать в этот лес. И через километр тебя растворит фоновая аномалия. Или сожрут бродячие пожиратели металла. Собаки такие, если не присматриваться. Или ты просто заблудишься навеки. Ты — часть Трубы теперь. Ты — Ворик. Это твоё имя. Мы знаем, как тебя звали дети. Оно подходит.

Петр… Ворик. Вот дела… Мужчина снова посмотрел на свои лапы. Попробовал пошевелить ушами. Они послушно повернулись в сторону Толая, уловив малейший скрип его амуниции.

«Ворик». Да, звучало. Унизительно, но… правдиво.

— Ладно, — прохрипел Петр. — Что делать-то надо?

Толай снова издал свой хриплый смешок. Смешливый, ничего не сказать.

— Вот и славно. Начнём с малого. Видишь вон тот гранит? — он показал на валун размером с телегу на другом конце поляны. — Прыгай к нему. Не беги. Прыгай. Концентрируйся на мышцах ног. Чувствуй сжатие. И — вжих!

Ворик неуверенно присел. Тело помнило тот первый, панический прыжок. Он сосредоточился. Ощутил странную, тугую энергию, сконцентрированную в бёдрах и икрах. Мышцы были как сжатые стальные пружины. Петр оттолкнулся.

Мир промелькнул серым пятном. Заяц приземлился в двух шагах от валуна, едва не врезавшись в него мордой. Не десять метров, но метров семь точно. И приземлился он мягко, на полусогнутые, готовые к новому толчку ноги.

— Неплохо! — одобрил Толай, оказавшись рядом каким-то своим, неслышным способом. — Координация придёт с практикой. Теперь слушай задание номер один. Нужно добыть компонент. В вашем мире это называется «редкоземельный магнит определённой чистоты». Он находится на складе закрытого завода в соседнем районе. Системы охраны есть, но примитивные. Для человека — стена. Для нас — дырявое решето. Покажу чертежи, маршруты обхода и точку входа. Задача — проникнуть, взять, уйти. Никаких свидетелей. Если упрутся — нейтрализовать. Бесшумно. Понятно?

Ворик слушал и чувствовал, как в его новом, зверином теле просыпается что-то древнее и знакомое. Азарт. Азарт вора на большой игре. Только ставки теперь были неизмеримо выше. И возможности… Его теперь не схватят стражи правопорядка, не начнут читать мораль. Охотник посмотрел на свои сильные, покрытые шерстью лапы, почувствовал, как уши улавливают малейший шорох ветра в странном лесу.

Все сменилось, он — Ворик. Больше не жалкий алкаш, крадущий ящики пива. Он — охотник. Добытчик. Часть чего-то огромного и страшного — Трубы. И впервые за много лет в его душе, вместо тоскливой пустоты, забрезжил странный, ледяной огонёк интереса.

Петр прыгнул ещё раз, просто так, от валуна обратно к тому месту, где раньше стоял Толай. Прыжок получился увереннее, дальше. Он приземлился, распрямился, и из его груди вырвалось непроизвольное, хриплое:

— Вот так заяц!

Толай хрюкнул от одобрения.

— Вот именно. Вот так заяц. Добро пожаловать в команду, Ворик. Теперь работаем.

От автора