Вояжёр 3

Огромный багровый шар. Исполин, дарующий свет, тепло и… надежду. Не помню, когда я последний раз просто смотрел за закатом солнца. Медленно, тягуче и будто нехотя, звезда скатывается с холодного непроглядного неба за горизонт. Каждый раз. Каждый день. Вновь и вновь. Затем следует мир ночи. Тёмный, но не беспросветный. Ведь потом всегда наступает утро.

По коже бегут мелкие мурашки. То ли от холода, то ли от осознания неизбежности воспоминаний. Нет, в этот раз мозг не показал мне уже знакомый ненавистный вечер. Биение сердца, бешеные крики толпы, экраны телефонов. Вызов по рации. И чёткие приказы. Постепенно, шаг за шагом, можно привыкнуть ко всему. На смену дню пришли свет фонарей и темная тяжелая ночь. Жуткая душераздирающая тишина.

Прямо как сейчас. Ни звука, ни шороха. Будто весь мир смотрит за огромным небесным занавесом, медленно поглощающим последний отблеск софитов. Спектакль неотвратимо закончится, и в зале наступит короткий момент полумрака. Фантазия столкнется с реальностью и проиграет, а едкое непроходящее чувство потери, нехватки чего-то важного, колким кинжалом будет отдавать в самом сердце.

Я коснулся пальцами своей груди, но не почувствовал привычного шелеста брезента. Лишь незнакомую, постороннюю, чуждую ткань.

С трудом удалось отвести взгляд от тонущего солнца и опустить его вниз. На самого себя. Странно. На руке у груди чередовались серебряные и бронзовые браслеты. А вместо нагрудника польского комбинезона, ну или родной военной формы, на меня смотрела странная накидка жёлто-зелёного цвета

Из-под неё проглядывались яркие симметричные узоры на рукавах моей рубахи, заправленной в бурые плотные штаны-карго. На ногах же красовалась абсолютная пустота. Хотя, на удивление, холода или неудобства я не испытывал.

Взгляд сам собой потянуло обратно к единственному источнику света. Солнцу. Однако, я застал лишь угасающие волны затухающего прибоя. Как капитан, отдавший последний приказ.

Но вместо слов вырвалась лишь тишина, а мрак глухой вспышкой запеленал глаза. Резко. Единовременно. Проглотив последние всполохи света. Голова закружилась, а само пространство вокруг перевернулось с ног на голову. Стало нечем дышать. Я попытался грести, но не почувствовал никакой опоры под собой, чтобы оттолкнутся. Водоворот заставил внутренности сжаться от приступа тошноты.

С моих плеч сорвало накидку и унесло в бездонную тьму. Рубашка затрещала, а босые ноги до крови обдирались об острые стены пустоты. Глаза были мне не подвластны. Они не могли видеть. Свет больше не отражался от объектов вокруг меня. Казалось, что они и сами бесследно пропали в пучинах неугомонной стихии.

Я не слышал биения сердца. Воздух из лёгких выходил рывками при каждом повороте посреди нигде. Назвать иначе этот проклятый забытый поток чистой ненависти было невозможно. Кожей чувствовалось первобытное желание утопить всё внутри меня, забрать свет до последней капли.

Не оставалось ничего, кроме как закрыть глаза и грести. Как только мои веки сомкнулись, я… услышал. Безжизненно-белое, седое, безликое сияние, слепящее меня далёкой увертюрой надежды. Я снова попытался грести, но тьма не поддавалась, а, наоборот, сильнее увлекала меня на глубину. Каждое моё движение словно веселило незримую силу, которая решила оставить меня навсегда на одиноком илистом дне.

Стало нечем дышать, и каждый новый рывок вызывал спазм боли в груди, но далёкий бледный свет маяка не давал мне просто сдаться. Если получится, то сделаю хоть ещё один вздрог, ещё один взмах, ещё один вдох.

Судороги перекинулись с лёгких на всё тело, а глазные яблоки были готовы выскочить из глаз, если бы не закрытые веки. Не отпустит. Нет той силы, что сможет развеять эту тьму. По крайней мере, у меня. Я перестал бессмысленно дёргаться и усилием воли заставил себя расслабиться. Надежда умирает последней. Последней, но умирает. Всегда. Как и…

— Ххххххх, — в оглушающей тишине мой болезненный вдох показался ударом молотка по барабанным перепонкам.

Но жаловаться было некогда. Лёгкие смогли получить короткий глоток воздуха, а мир вокруг перестал крутиться.

— Ахххф, — сделал я ещё один короткий вдох, но, похоже, что ничто отпустило меня.

Я дышу. Один взмах руками. Второй. И могу плыть. Нигде, по какой-то причине, больше не кажется бездонным или бездушным. Боль в груди всё ещё не отступила, а глаза продолжало резать от пережитого напряжения. Но они мне были не нужны.

Двигаясь сквозь глубины темноты, я смог подстроиться под её ноты, а мелодией послужил далекий блеск. Холодные объятия больше не кружили меня в однообразном и безумном вальсе.

Несмотря на то, что плыть во мраке стало возможно, я опасался того, что могу оказаться здесь не один. Для кого-то навигация здесь может быть такой же простой, как и дыхание под водой. Фантазия, в свою очередь, выдавала реалистичные картины из работ режиссеров прошлого века.

Свечение, служащее мне синей стрелкой компаса, разрасталось и начинало звучать новыми красками. С моим приближением ритм изменился, совпадая со спокойным тактом биения моего сердца. Безжизненно-белый цвет сменился на безмятежный бледно-матовый.

Кроме того, я смог, наконец, разглядеть источник этого света: гигантское ветвистое дерево. Крона без единого листка, переплетенные великаньи косы вместо ствола и огромный размах… баобаб всей своей природой пытался объять пространство вокруг себя.

Как он здесь оказался? Не знаю. Сам факт существования другого источника света казался мне магическим. Человеку не место во тьме, и это творение, раскинувшееся в её владениях, вызывало желание укрыться, искать в его кронах жизнь. Казалось, что сама ночь подталкивала меня к древу подводным течением.

Мои взмахи становились оживлённее, а расстояние до цели уменьшилось настолько, что я увидел настоящий источник света. Фонари. Маленькие, стеклянные, мистическим образом висящие на ветвях этого гиганта. Они завораживали. Звали к себе. Их голоса перекликались, образуя удивительно хаотичный хор.

Очередной поток воды сильно толкнул в спину и я, к своему удивлению, оказался в воздухе. Ненадолго. Едва успел сгруппироваться, как меня встретил короткий удар, оказавшийся мягче, чем я ожидал.

Наконец-то под моими ногами оказалась твёрдая почва. Я снова мог самостоятельно двигаться. Смотреть назад не было сил. К тому же, никак не мог оторваться от созерцания фонарей, внутри которых тлело нежное пламя. Я протянул руки вперёд, как ребёнок, тянущийся за игрушкой, но мне было их не достать.

Сделал шаг. Ещё один. Словно привыкая к земле после длительной морской экспедиции. Получилось. Понемногу я стал приближаться к баобабу. Но каждый шаг создавал диссонанс, пение становилось жёстче, они не попадали в ноты, и мелодия изменила цвет.

Один из фонарей загорелся багряным. Его примеру, как прилежный ученик, последовал второй. Затем целая ветвь окрасилась по-новому, но невидимая кисть уже совершала чудные мазки, попадая по ветвям, стволу и корням. Горделивый, голодный, гневливый багряный грозился спалить до основания это гигантское дерево. Каждый мой шаг порождал всё больше пламени. Больше силы. Больше жажды.

Я замер в нескольких шагах от поющего древа, охваченного огнём. Я чувствовал его. Голод и гнев были направлены на меня. Почему? Мои руки начали оплавляться. Рукава рубахи загорелись. Кожа начала отслаиваться. Запахло жареной плотью. На месте ожогов вскочили страшные волдыри. Руки горели, но я едва ли ощущал боль. Она доносилась не всепоглощающим штормом, а брызгами волн или звуком прибоя.

Ни за что не останусь во тьме. Мне здесь не место. Я сделал ещё один шаг, и языки пламени взметнулись к моим глазам. Но достигнуть своей цели не смогли. Ведь я открыл их на мгновение раньше.

На меня смотрел знакомый серый потолок однокомнатный квартиры. Моей квартиры.

— Фууууух, — судорожно выдохнул я и провёл ладонями по лицу, — приснится же такой кошмар. Что там было-то? Какой-то свет, дерево, а потом меня обожгло. Надо будет запомнить и спросить потом кого-нибудь из профессуры. Уж нейробиологи мне что-нибудь подскажут. Наверное.

На всякий случай я взглянул на свои тощие руки, но не увидел ничего необычного. Так, куча шрамов от иголок, болезненные вены да недостаток мышц.

— Ладненько, — бодро пробормотал я, сбрасывая с себя тонкое одеяло. — До свадьбы заживёт. Ну, или после. И вообще, разговор с самим собой — это что? Правильно, признак сумасшествия! Пора вставать.

Аккуратно, стараясь не разбудить рой чёрных точек в голове, спустил ноги с кровати и потянулся. Однако назойливые мушки решили не сидеть внутри, а перебраться поближе к глазам. Я же, вроде, ещё даже не встал!

Пришлось подождать минутку, чтобы зрение нормализовалось. Затем резким движением я оторвал своё обнажённое тело от кровати. Накинув простынку бежевого цвета на манер римской тоги, скептическим взглядом осмотрел свою берлогу.

— Да уж, — вздох сам вырвался из моей груди. — Даже медведь тут жить бы не стал.

Обшарпанные монохромные обои тёмно-синего цвета в некоторых местах уже не просто отклеились, а уступили место городскому гранжу. Ну или как это ещё назвать? Почти обои? Голые стены? От потолка так и вовсе грозится отклеиться плитка и придавить моё бренное тело во сне. Я же утром её не подниму и придётся пол-этажа на помощь звать. Стола, который, кстати, служит мне верой и правдой уже лет десять, по краям ободран на манер борта какого-нибудь пиратского брига.

Стройный ход мыслей прервало не менее стройное урчание одного из внутренних органов. Похоже, что организм у меня всё же растущий. Оптимист сказал бы: «ввысь». Пессимист сказал бы: «к земле». Ну а я бы сказал: «в землю». Да здравствует реализм!

Я решил не заставлять желудок ждать, чтобы ненароком не приманить каких-нибудь воздушных кибернетических китов, бороздящих просторы галактики, поэтому сразу же решил проверить телефон. Он как раз под ногу попался, когда я вставал. Да, под ногу. У всего должно быть своё место.

Я поднял свой гаджет поза-поза-поза-тысячу раз-позапрошлого поколения, и включил его. Но он, видимо, странник из далёких земель, и по субботам работать отказывается. Тоже мне иностранец! Может быть, сегодня не суббота, а он просто выбивает халявный выходной?

Ладно, зарядка, похоже, села. Мне это не понять. Я с зарядкой не совместим. И с той, и с другой. А вот от телефона должна быть на микроволновке, ведь у каждой вещи в моём доме есть своё место.

Подойдя к разогревающей шаман-машине, я заметил две вещи: первые лучики утреннего солнца, пробивающиеся из-за полупрозрачных занавесок, и отсутствие зарядки. Придется купить еще одну. И вообще, не виноват я, что мне нравятся старые коммуникаторы. Есть у них свой шарм. Вот представьте, новую модель на запястье надел, так она тебе все данные считает, время скажет, изображение выведет и задолбит похуже бывшей жены-сталкерши.

А тут вы покупаете старый прибор тысяч за двести, а к нему зарядочку не кладут. И что? А всё. Крутись как хочешь. Ну романтика же! А главное, раньше все такой хотели, а теперь их не откопаешь. Ну как, не откопаешь. Только откапывать и приходится, они же лет по сто не разлагаются.

В общем, остался мой старый друг без завтрака. Я же к нему присоединяться не стал и проследовал на кухню. На стол яркой мозаикой падал утренний свет, который поднял моё и без того хорошее настроение до новых высот. Почему я раньше такой злой был? А у меня света за столом не было.

Протянул руку к холодильнику и потянул дверку на себя. Никогда не следил за тем, что же там у меня внутри, так как доставляют мне домашнюю еду каждые несколько дней. Пусть будет сюрприз!

Меня обдало привычным холодом, и я пробормотал:

— Приятного апп…какого?!

На полках явно чего-то не хватает! Может быть, нескольких контейнеров с едой?! Я же точно оставлял на сегодня. Двести процентов. Всегда на пару дней вперёд остаются порции.

— А ну-ка, — прокряхтел я, опускаясь на корточки и понимая чувства моего телефона, который навечно приговорён к существованию ниже уровня стола. — Так-с, откроем-ка морозилку.

Но и здесь меня ожидало сплошное разочарование. В морозилке тоже ничего не было.

— Не может быть, — произнес я печально, пододвигая к себе стул и устраиваясь за столом. — Точно же оставались эти… как их… чебупе… чебурашки. Их ещё можно в микроволновке греть. Пачка с крокодильчиком таким. Мне сразу приглянулись.

Если быть честным, то брал я их, конечно, относительно недавно. Года четыре назад, но что с ними стало бы в морозилке?

Надо хоть шторы открыть, побольше света впустить. Стоп. У меня же окно над диваном, а не на кухне. Я окинул свою комнату внимательным взглядом и обнаружил две вещи: отсутствие окна над диваном и, в общем-то, отсутствие самого дивана.

— И как это называется? — задумчиво выдохнул я.

Под размышления о том, как назвать данную ситуацию, я начал мерно расхаживать по квартире от стены до стены, осматривая пространство свежим взглядом.

Не смог найти ни книг, ни своих записей и отчётов, которые постоянно пылятся у меня дома. Ещё обои, казавшиеся монохромными, на самом деле в какую-то странную тонкую полоску. Зарядка тоже не нашлась, то есть узнать дату и время или использовать Сеть не получится. Совпадение?

Нужно было что-то запомнить… запомнить… кажется, сон. Да, сон. Вот только о чём он там был? Что-то яркое, что-то бледное, какая-то дорога, что ли. Нет, это вообще не имеет никакого смысла! И тут, проходя мимо окна на кухне, я всё-таки повернул голову к свету, и меня осенило.

Я подошёл ближе и двумя тощими руками смело распахнул шторы. На секунду глаза потеряли фокус, но это было не важно. Меня окутал утренний свет. За стеклом же не было ни души. Точнее, пейзаж скорее походил на смазанную фотографию или картинку очень низкого качества. Я вглядывался в каждый кусочек мозаики и не мог найти ничего живого, реального. Пока не опустил взор ниже и не заметил едва различимые силуэты под окном.

Кажется, они сидят ко мне спиной на скамейке под домом. Её там раньше тоже не было. Но это не главное. Удивительно то, что чем дольше я всматривался в силуэты, тем четче становился правый из них, а вот второй расплывался и заполнял весь окружающий пейзаж светом, будто бы превращаясь в фотовспышку.

Но она не слепила. И не лезла в глаза. Наоборот, скорее убаюкивала и дарила чувство безмятежности, спокойствия. Уверенности, что ничего плохого не произойдет, даже несмотря на то, что силуэт за окном почти полностью растворился.

Вторая фигура приняла форму: ёжик тёмных волос, аккуратная точеная фигура и смуглая кожа. Я её узнал. Ещё до того, как она полностью проявилась. У меня застрял ком в горле, а руки мелко задрожали. Я не мог оторвать взгляда, ведь её здесь быть не должно. Её нигде… нигде не должно быть.

Я невольно прислонил ладонь к стеклу, и Фэйт, будто почувствовав мой взгляд, повернула голову вбок, обозначая своё внимание. Она не может меня видеть. Это ведь не по-настоящему. Не реально. Я ведь… не успел. Улыбка. На её губах, пусть я и вижу лишь половину ее лица, но она улыбается. И светится. Изнутри. Спокойствием, нежностью, уверенностью.

— Ззззз-Ззззз, — донеслась до меня непонятная вибрация за спиной, и я отвлёкся.

Всего на мгновение. Но этого было достаточно. Силуэты пропали, будто их и не было, а на расплывчатой картине, словно испорченный детский рисунок, осталась лишь одинокая скамейка. И пейзаж. Странный. Неразличимый.

— Ззззз-Ззззз, — снова раздался звук за спиной, и я механически развернулся и пошёл на него.

Это оказался мой телефон. На столе. Тот, что без зарядки. Но сейчас на старом экране с трещинками по краям красовался конкретный номер, и по какой-то причине на него сработала функция автоматического определения входящих.

— Алло, — хриплым, безжизненным голосом проговорил я.

— Михаил Андреевич! Смогли! Мы достучались! — раздался живой голос незнакомого собеседника. — Вам нужно очнуться! Понимаете? Открыть глаза.

— Хм, — сухо кашлянул я. — Действительно. Это всего лишь сон.

— Подождите… господин Марков… сейчас… вам нужен знакомый голос…оставайтесь в сознании, — испуганно затараторил мужчина в трубке, — я… я переведу вас на профессора… сейчас-сейчас… секундочку.

— Не стоит, — сухим голосом ответил я, принимая единственно правильное решение. — Вы ошиблись номером.

И пальцем провёл по экрану телефона, на котором красовались десять букв: С-И-М-У-Л-А-К-Р-О-Н. А затем открыл глаза.