В ноябре Анна Соколова наконец-то добилась перевода в Джелалабад. В его окрестностях стояла часть, в которой после окончания военного училища служил ее муж — лейтенант-десантник Александр Соколов. Правда, редко они виделись: Сашка часто уходил на задания, неделями пропадал в горах, а она иногда сутками дежурила в госпитале. Девушка привыкла к суровым условиям работы, но нахождение рядом с мужем сглаживало все трудности: своим присутствием она обязательно его защитит и убережёт. Была какая-то надёжность в том, что — рядом, уверенность, что скоро всё закончится и они вместе вернутся в родной Саратов.
Сегодня был трудный день. Много тяжелых. Слава Богу, все живы. Трудно привыкнуть к тому, что видишь здесь. Аня плотнее завернулась в тёплый халат. Холодный ветер, пахнущий дымом и полынью, рвал полевую палатку госпиталя. Казалось, он не стихает здесь никогда, словно хочет стереть, замести, залечить сыпучими песками все следы и раны страшной войны. На высоком небе осколками битого стекла сверкали звезды. Где-то далеко гремели взрывы, слышались выстрелы. И не разберёшь — наши или душманов.
Аня нащупала в кармане письмо от Саши. То — самое первое, которое и заставило ее принять, как она считала, единственное и верное решение — служить рядом с мужем. Она наизусть помнила каждую строчку. "Здесь странные горы, Анюта. Как старые, корявые зубья. Они красивы, величественны, но опасны. Здесь каждый камень может выстрелить в спину... Милая моя, если что-то случится — помни, я не жалею ни о чем. Люблю тебя, родная. Береги себя. Твой Сашка".
Анна закрыла глаза, вспоминая тот день, когда услышала отрывками страшное, казённое: « Анна, ... ваш муж, Александр Соколов, ... погиб при выполнении боевого задания... интернационального долга... » Какой долг? Перед кем? Кому был должен ещё не успевший как следует послужить молодой лейтенант?!
Что было дальше? Не помнит. Темнота. И сердце перестало биться. И слез не было... Не было ничего. Только боль. Потом, в штабной палатке, она услышала имя того, кто устроил в ущелье засаду. Рахим. Убийца её мужа и тех пятерых ребят-срочников, которых двухсотыми повезли домой, — командир душманов Рахим.
Сегодня вместе с ранеными в госпиталь привезли беременную женщину. "Совсем молодая, лет семнадцать, наверное," — подумала Аня, осматривая больную. Зашёл врач и, мельком взглянув на необычную для военного госпиталя пациентку, озабоченно повернулся к Анне.
— Аня, это Заргуна, жена Рахима.
Словно гром прогремел в палатке. Перед ней — жена того, кто убил в узком ущелье её мужа. Подло, словно в ловушке, хладнокровно расстрелял, устроив засаду.
— Иван Петрович, я позову Лену. Она будет вам ассистировать. Я не смогу.
— Лена во второй операционной. Там тяжёлый. Сержанта Коваленко только что привезли.
Аня беззвучно плакала. Все лучшие минуты жизни с Сашей мгновенно пролетели черно-белой лентой перед глазами.
Она не может ничего с собой сделать. Руки дрожат. Убийца её мужа воюет где-то там, в горах, а его жена умирает сейчас в их госпитале. От света большой лампы лицо Заргуны казалось бледным, безжизненным. Она бредила, стонала. В бреду она звала не мужа, а мать. Её чёрные волосы слиплись от пота. На миг Аня почувствовала жалость к этой девочке.
— Анна, соберись! — громко (почему так громко?) тишину операционной нарушил голос Ивана Петровича. — Это война, девочка, она не выбирает, — уже тише продолжал доктор. — Здесь бывает всё. Ты держись, милая, держись. Видишь ли, я без тебя не справлюсь.
Аня очнулась. А ведь Саша сказал бы тоже так: война не выбирает.
— У неё большая потеря крови. Срочно нужно переливание, — Аня тут же включилась в работу.
— Какая группа?
— Четвёртая, — сообщила Аня.
— Она умрёт без переливания, — сказал доктор, — у нас нет её группы. Анна, у тебя же четвёртая?
В палате повисла тишина. Заргуна стонала, её руки судорожно сжимали окровавленную чадру. Решение было принято моментально.
— Готовьте систему, — вдруг резко сказала Анна, закатывая рукав.
Игла вошла в вену. Её кровь текла по трубке в вены женщины, чей муж оставил её вдовой. Рука Заргуны в ожерелье из синих вен замерла на белоснежной простыне. Кровь русской медсестры сейчас спасала жену врага. Её личного врага. Но Анна теперь видела не жену душмана, а слабую девочку, которой нужна помощь. А ещё ей было стыдно за то, что в какой-то момент смалодушничала, хотела, чтобы Заргуна умерла.
Когда всё было кончено, Анна вышла наружу. Раннее утреннее солнце лениво вставало над горами. Они — вечные, равнодушные, красноватые, как старая кровь, зловеще вырисовывались вдали. Девушка упала на колени и впервые за этот месяц заплакала. Громко, по-бабьи причитая, она плакала не от жалости к себе. Не от ненависти. Плакала двадцатилетняя медсестра от того, что жизнь — непростая, противоречивая, оказалась такой... простой в своей нечеловеческой ясности. Лейтенант Соколов погиб, спасая других. Если бы она сегодня не спасла Заргуну, его смерть была бы бессмысленной...