Воздушная кавалерия. Том 3

Сознание вернулось неохотно, словно выныривая из густого, вязкого киселя, где не было ни боли, ни времени. Первое, что я почувствовал, это стерильный, отдающий хлоркой и медикаментами запах госпиталя. Он был мне до тошноты знаком, этот аромат временной передышки между одним кругом ада и следующим. Я попытался пошевелиться, и тело тут же отозвалось тупой, ноющей болью в левом плече и острой, режущей в боку. Память услужливо подсунула последний кадр: мой клинок, входящий в грудь Кинетика, и оглушительный треск ломающихся потолочных балок.

— О, великий и ужасный проснулся, — раздался в голове до боли знакомый, ехидный голос. — Доброе утро, дорогой хозяин. Или уже день? Я, признаться, сбилась со счета, пока латала твою многострадальную тушку.

В углу моего мысленного взора возникла полупрозрачная фигурка Алисы. Она сидела, поджав под себя хвост, и с укоризной смотрела на меня своими огромными голубыми глазами.

— Сколько? — прохрипел я, слова с трудом царапали пересохшее горло.

— Две недели и три дня, если быть точной, — она щелкнула пальчиками в воздухе, и перед моим внутренним взором всплыла таблица с биометрическими данными. — Перелом ключицы, три сломанных ребра, одно из которых едва не проткнуло легкое, разрыв мышц бокового пресса, сотрясение мозга средней тяжести и общее истощение нервной системы на грани необратимых последствий. Я уже не говорю о бесчисленных ушибах и порезах. Ты решил установить личный рекорд по саморазрушению? Если так, то поздравляю, до титула «самого безрассудного идиота в галактике» тебе осталось совсем немного.

— Мы победили? — проигнорировал я ее сарказм. Это был единственный вопрос, который имел значение.

— Победили, — Алиса вздохнула, и ее ехидство на мгновение уступило место усталости. — Остатки банды были зачищены штурмовиками Громова, центральный комплекс взят. Операция официально признана успешной. Правда, цену этой успешности предпочитают не афишировать. Потери… большие. Очень...

Я закрыл глаза. Перед внутренним взором снова замелькали картинки боя: разорванные тела солдат второй роты, отчаянная ярость разведчиков Соколова, мой собственный взвод, идущий на верную смерть по моему приказу. Победа. Какое же пустое и лживое слово.

— Ты практически полностью восстановила меня? – мой голос немного окреп, когда сделал несколько глотков воды из стакана, стоявшего на тумбочке.

— Разумеется, — фыркнула ушастая – сделала всё, что смогла, плюс местные эскулапы не сидели сложа руки. Дальше организм пусть сам справляется. Ресурсы нанитов почти исчерпаны, чтобы ускорить регенерацию мне надо пройтись пылесосом по округе. Это знаешь ли слега подозрительно, если в твою палату будут стекаться ручейки Пыли. А нервная система… ей нужен отдых, не моя ругань и увещевания. Так что в ближайший месяц забудь о боевых протоколах, иначе рискуешь превратиться в очень красивый, но совершенно бесполезный овощ.

Я не стал спорить, чувствовал, что она права. Тело было как натянутая до предела струна, готовая лопнуть от малейшего напряжения. Протокол дал мне силу, но и счет выставил соответствующий.

Через три дня меня выписали. Новый мундир поручика Особого Корпуса сидел на мне непривычно ладно, скрывая под плотной тканью еще не зажившие до конца шрамы. Никаких торжественных построений, никаких громких речей. Все прошло донезльзя буднично, в небольшом, пропахшем табаком и застарелыми бумагами кабинете полковника Арсеньева.

Он выглядел еще более уставшим, чем обычно. Глубокие морщины вокруг глаз, казалось, стали еще глубже, а в волосах прибавилось седины. Он молча зачитал приказ о присвоении мне звания лейтенанта и прикрепил к моему кителю орден Мужества. Тяжелая металлическая бляха холодила грудь, и я не чувствовал ничего, кроме глухого раздражения. Еще одна цацка, еще один поводок.

— Поздравляю, лейтенант, — его голос был сухим, как шелест осенних листьев. — Заслужил. Хотя, если честно, я бы предпочел, чтобы мои офицеры получали награды за учения, а не за такие вот… мясорубки.

Он сел за свой стол, заваленный бумагами, и указал мне на стул напротив.

— Вместе с новым званием, Строганов, ты получаешь и новый геморрой. Поздравляю, ты назначен исполняющим обязанности командира третьей роты.

— Повышение с прицелом на самоубийство. Классика жанра, — прокомментировала Алиса в моей голове.

Я промолчал, ожидая продолжения. Арсеньев достал из портсигара папиросу, долго разминал ее в пальцах, но так и не закурил.

— Вторая рота фактически перестала существовать. Тех немногих, кто выжил и остался в строю, перевели в другие подразделения. Разведрота Соколова тоже понесла тяжелейшие потери, они сейчас на переформировании. А третья… третья рота сейчас это почти сброд. Взвод, которым ты командовал, плюс бойцы из других, которых не знали, куда приткнуть. Как выяснилось за эти недели, Орлов отрабатывал в основном парадный марш, отчего все офицеры как-то быстро расхотели брать их к себе. Но там есть и толковые ребята. И все они сейчас смотрят в твою сторону, лейтенант. Ждут, что ты будешь делать.

Он наконец закурил, и клуб сизого дыма на мгновение скрыл его лицо.

— Твои парни из старого взвода… они другие. Лучше экипированы, лучше обучены, у них есть опыт, которого нет у остальных, одно это уже создает напряжение. Ты для них свой, командир, который вытащил их из ада. А для остальных… для остальных ты до сих пор выскочка. Хромой поручик, который непонятно как получил уже лейтенантские погоны и теперь будет ими командовать. Тебе придется доказывать, Строганов, да в очередной раз. Доказывать не на словах, а делом. И у тебя не будет права на ошибку, ни единого.

Я молча кивнул. Все это я и так понимал, новая должность, новое звание, это была проверка. И я не был уверен, что смогу ее пройти.

— И вот еще что, — добавил полковник, стряхивая пепел в массивную бронзовую пепельницу. — Капитана Орлова отстранили. С треском... Скандал пытаются замять, но слухи уже пошли по всему Корпусу. Так что будь готов к тому, что в спину тебе будут не только дышать, но и плевать. Особенно те, кто был близок к нему.

Он посмотрел мне прямо в глаза, и в его усталом взгляде я увидел не приказ, а почти отцовское предостережение.

— Иди, лейтенант. Принимай командование, и постарайся выжить.

Я вышел из его кабинета, и холодный металл ордена на груди показался мне неподъемно тяжелым. Медленно шел по гулким коридорам штаба, и каждый шаг отдавался болью в раненом боку. Впереди меня ждала новая война. Не такая громкая и кровавая, как в «Лисьей Норе», но, возможно, еще более жестокая.

***

Казарма третьей роты встретила меня густой, почти осязаемой тишиной. Как только я перешагнул порог, все разговоры, смешки, бряцание оружия, все смолкло, словно кто-то повернул невидимый рубильник. Сотня пар глаз уставилась на меня. Взгляды были разные: любопытные, настороженные, откровенно враждебные, равнодушные. Но ни в одном из них я не увидел уважения. Только выжидательную оценку, как на базаре, где прицениваются к новой лошади: сдохнет под первым же всадником или все-таки потянет плуг?

Воздух в помещении был тяжелым, спертым. Он пах всем сразу: оружейной смазкой, дешевым табаком, нестиранными портянками, человеческим потом и застарелым, въевшимся в стены страхом. Это был запах солдатской жизни, к которому я уже начал привыкать.

Строй, который они попытались изобразить при моем появлении, был жалким подобием армейского порядка. Люди стояли вразнобой, кто-то сутулился, кто-то лениво переминался с ноги на ногу. Но разделение, о котором говорил Арсеньев, было видно невооруженным глазом.

Справа, у окна, стояла моя старая гвардия: Матвеев, Хмырь, Ворон, Ломов и остальные ребята из моего взвода. Они стояли ровно, без напряжения, но в каждой их позе чувствовалась внутренняя пружина, готовность к действию. Они были одеты в свой, уже ставший легендарным в батальоне, пятнистый камуфляж. Они выглядели как волки среди стада овец. И они смотрели на меня не как на нового командира, а как на своего, который вернулся. В их взглядах читалась смесь облегчения, гордости и молчаливой поддержки.

А слева… слева стояли все остальные. Разношерстная толпа в стандартной серой форме. Среди них были и совсем желторотые юнцы, и потрепанные жизнью ветераны. И на нас, на мой взвод, они смотрели с нескрываемой завистью и подозрением. Мы для них были чужаками, элитой, любимчиками начальства, которые получили лучшее снаряжение и теперь еще и своего командира.

Особенно выделялись трое офицеров, стоявших чуть впереди основной массы. Два поручика и лейтенант. Судя по их холеным лицам и идеально отутюженным мундирам, они были из той же породы, что и Орлов. Аристократы, попавшие в армию не для службы, а для карьеры. И в их взглядах я читал холодную, вежливую ненависть. Я, простолюдин, выскочка, теперь был их начальником. Это было для них личным оскорблением.

— Ну что, командир, будем речь толкать? — прошептала в голове Алиса. — Про верность Империи, священный долг и светлое будущее? Они такое любят, особенно вот те три красавца.

— Обойдутся, — мысленно отрезал я.

Я прошел вдоль неровного строя, мой взгляд останавливался на каждом лице, пытаясь прочитать, оценить, запомнить. Я не пытался казаться дружелюбным или грозным. Я был просто наблюдателем, который изучает новый инструмент, прикидывая, где у него слабые места и на что он способен. Остановившись в центре казармы, я обвел всех тяжелым, медленным взглядом.

— Меня зовут лейтенант Строганов, — мой голос прозвучал ровно и глухо в звенящей тишине. — С сегодняшнего дня я ваш командир.

Я сделал паузу, давая словам впитаться.

— Мне плевать, кто вы, откуда пришли и под чьим началом служили до этого. Мне плевать на ваши прошлые заслуги и на ваши прошлые провалы. Все, что было до этого дня, обнуляется.

Я снова прошелся взглядом по лицам. Молодые солдаты смотрели с любопытством, старики с циничным недоверием, аристократы-офицеры с откровенной насмешкой.

— С этого момента есть только одна вещь, которая имеет значение: как вы будете служить здесь и сейчас. Мои правила просты. Первое: вы тренируетесь до седьмого пота, пока мои нормативы не станут для вас второй натурой. Второе: в бою вы думаете головой, а не задницей. И третье, самое главное: вы не дохнете по глупости.

Я снова сделал паузу, вглядываясь в их лица.

— У меня нет любимчиков, — я сознательно бросил взгляд в сторону своего старого взвода, который стоял не шелохнувшись. — И у меня нет тех, кого я буду тянуть. Каждый из вас получит шанс проявить себя. И каждый из вас будет нести ответственность за свои действия. Те, кто сможет соответствовать моим требованиям, останутся в этой роте. Те, кто не сможет… — я обвел их холодным взглядом, — те пойдут мести плац или чистить сортиры. А если дело будет в бою, то вас просто оставят там, где вы упали. У нас нет времени и ресурсов на то, чтобы тащить на себе балласт. Вопросы?

Тишина. Никто не решился задать вопрос. Только один из офицеров-аристократов, самый высокий и наглый, позволил себе кривую усмешку.

— Хорошо, — кивнул я. — Раз вопросов нет, значит, всем все ясно. Сержант Матвеев!

— Здесь, господин лейтенант! — Матвеев сделал шаг вперед, его громогласный голос заставил нескольких новобранцев вздрогнуть.

— Доведите до личного состава распорядок дня и план тренировок на ближайшую неделю. Общий сбор на плацу в полной боевой выкладке. Начинаем работать.

Я развернулся и, не оглядываясь, пошел к выходу. Я чувствовал на своей спине десятки взглядов, чувствовал их недоумение, злость, страх. Я знал, что моя речь не добавила мне популярности. Но мне и не нужна была их любовь. Мне нужно было их подчинение. И я собирался его получить любой ценой.

***

Офицерская столовая жила своей обычной, размеренной жизнью. Густой запах жареного мяса, кисловатый аромат щей и горький дешевого кофе смешивался в один, неповторимый букет армейского быта. За длинными деревянными столами сидели офицеры со всего батальона: кто-то ел молча и сосредоточенно, кто-то лениво переговаривался, обсуждая последние новости и слухи. Это был островок мнимого спокойствия, негласный клуб, где можно было на время забыть о службе и почувствовать себя частью чего-то единого.

Но сегодня воздух в столовой был наэлектризован. Мое появление в новых лейтенантских погонах вызвало волну перешептываний и косых взглядов. Я сел за дальний столик, рядом с капитаном Соколовым, который угрюмо ковырял вилкой в своей тарелке с гречневой кашей. Его лицо, и без того всегда мрачное, сегодня казалось высеченным из серого гранита. Мы молча кивнули друг другу, слова были излишни.

Главной темой для разговоров, разумеется, был капитан Глеб Орлов. Новость о его отстранении и возможном трибунале разлетелась по батальону со скоростью лесного пожара, разделив офицерский корпус на два лагеря.

— …говорят, сенатор места себе не находит, — донесся до меня обрывок разговора за соседним столом. Там сидела компания молодых поручиков, близких дружков Орлова. — Пытался достучаться до самого Князя, но тот его даже на порог не пустил.

— Это возмутительно! — горячился один из них, тот самый наглый аристократ из моей новой роты. — Из-за какого-то выскочки-простолюдина позорят честь благородного офицера! Капитан Орлов герой, он вел людей в атаку!

Соколов, услышав это, медленно поднял голову. Его вилка замерла на полпути ко рту. Он посмотрел на компанию молодых аристократов долгим, немигающим взглядом. В его глазах не было злости, только безмерная, ледяная усталость и презрение.

— В атаку, говоришь, поручик? — его голос прозвучал на удивление тихо, но в наступившей тишине его услышали все. — Герой, значит?

Молодой офицер вскочил, его лицо покраснело от возмущения.

— Да, капитан! Он исполнял свой долг! А то, что операция пошла не по плану…

— Не по плану? — Соколов криво усмехнулся, и эта усмешка была страшнее крика. — Знаешь, что пошло не по плану, сопляк? Сто двенадцать человек, которых твой «герой» уложил в землю из-за своей тупости и самовлюбленности. Сто двенадцать гробов, которые сейчас пойдут к их матерям и женам. Вот что пошло не по плану.

Он медленно встал, и все разговоры в столовой стихли. Даже повара выглянули из кухни. Соколов подошел к столу молодых офицеров.

— Я видел, как твои «герои» ведут людей в бой. Они ведут их на убой, на бессмысленную смерть, ради красивой строчки в рапорте и новой дырки для ордена. А потом, когда пахнет жареным, они прячутся за спины простых солдат и скулят о предательстве. Я потерял в той мясорубке двадцать семь бойцов, лучших разведчиков в этом батальоне. И знаешь что, поручик? Каждый из них стоил сотни таких «героев», как твой Орлов.

Он наклонился к самому лицу аристократа, и его голос превратился в ядовитый шепот.

— Так что закрой свой поганый рот. И если я еще хоть раз услышу от тебя слово «герой» в адрес этого ублюдка, я лично засуну тебе твою офицерскую честь так глубоко в глотку, что ты будешь ею срать до конца своей никчемной жизни. Ты меня понял?

Поручик стоял бледный, как полотно, его губы дрожали. Он хотел что-то ответить, но смог лишь выдавить из себя жалкий кивок.

Соколов выпрямился, обвел всех присутствующих тяжелым взглядом и, не говоря больше ни слова, бросил свою вилку на стол и вышел из столовой.

В помещении повисла гробовая тишина. Все смотрели то на униженного аристократа, то на меня. Я же молча продолжал есть свою кашу, словно ничего не произошло. Но внутри все кипело, Соколов сказал то, о чем думал каждый, кто был в том аду. Он сорвал покровы с лицемерной армейской морали, где честь мундира ценилась выше солдатской жизни.

В углу столовой, за отдельным столиком, сидел полковник Арсеньев. Он пил свой чай и, казалось, читал газету. Но я видел, что он не пропустил ни единого слова. Он не вмешался, не сделал замечания ни одной из сторон. Он просто наблюдал. И в его молчаливом нейтралитете я прочитал приговор старой системе. Арсеньев понимал, что время таких, как Орлов, проходит. Наступило время тех, кто умеет не красиво умирать, а эффективно убивать.

Я доел свою кашу и тоже встал. Проходя мимо стола притихших аристократов, я на мгновение остановился. Их наглый предводитель не смотрел на меня, он буравил взглядом свою тарелку.

— Через два часа у твоей группы стрельбы, поручик, — тихо сказал я. — Если хоть один твой боец не уложится в норматив, вся твоя группа отправится на две недели драить столовую. И ты вместе с ними.

***

Роскошный, отделанный темным дубом и бордовым бархатом кабинет сенатора Игната Платоновича Орлова больше походил на тронный зал мелкого европейского монарха, чем на рабочее место государственного мужа. Огромный стол из карельской березы, на стенах картины в тяжелых позолоченных рамах, в углу коллекция старинного оружия. Здесь все кричало о власти, богатстве и незыблемости положения его хозяина.

Сам сенатор, грузный мужчина с одутловатым лицом и тяжелым, бычьим взглядом, мерил шагами свой кабинет. Дорогой английский костюм сидел на нем как на корове седло, а налитое кровью лицо никак не вязалось с образом утонченного аристократа. Он был зол. Нет, он был в ярости. Новость о том, что его племянника, его Глебушку, не просто отстранили, а собираются отдать под трибунал, как какого-то простого солдафона, была для него личным оскорблением, пощечиной, нанесенной на глазах у всего света.

— Неблагодарные твари! — прорычал он, останавливаясь у окна и глядя на проплывающие над столицей дирижабли. — Мой род веками служил этой Империи! Мы проливали кровь! А они… они смеют судить моего племянника из-за какого-то безродного выскочки! Из-за какого-то Строганова!

Его помощник, юркий человечек с лицом ласки, семенивший за ним, подобострастно кивал.

— Возмутительно, ваше сиятельство! Но, может быть, стоит проявить гибкость? Князь Барятинский… он человек сложный.

— Гибкость?! — взревел Орлов, разворачиваясь так резко, что помощник отшатнулся. — Это они должны прогибаться передо мной! Я Орлов! А этот Барятинский просто выскочка, такой же, как и его новый протеже! Я раздавлю их! Обоих!

Он бросился к своему столу и нажал кнопку вызова на массивном коммуникаторе.

— Соедините меня с приемной Князя Барятинского! Немедленно!

Через несколько минут напряженного ожидания, в течение которых сенатор выпил два больших бокала коньяка, динамик коммуникатора ожил.

— Приемная командующего Дальневосточным Корпусом, слушаю вас.

— Это сенатор Орлов! Мне нужен Князь!

— Одну минуту, ваше сиятельство.

Снова ожидание, еще более мучительное. Наконец, раздался спокойный, чуть усталый голос Барятинского.

— Слушаю вас, сенатор.

— Князь! — Орлов не стал тратить время на любезности. — Какого дьявола происходит в вашем Корпусе?! Моего племянника, капитана Глеба Орлова, офицера, дворянина, собираются судить по доносу какого-то безродного лейтенанта! Я требую немедленно прекратить это безобразие!

В динамике на секунду повисла тишина. Затем Барятинский ответил, и в его голосе не было ни капли эмоций.

— Сенатор, в моем Корпусе судят не за доносы, а за преступную халатность, повлекшую гибель более сотни имперских солдат. И происхождение обвиняемого не имеет в этом вопросе никакого значения. Закон един для всех.

— Закон?! — Орлов рассмеялся коротким, лающим смехом. — Не смешите меня, Князь! Вы прекрасно знаете, что есть закон для черни, и есть привилегии для тех, кто составляет опору трона! Мой племянник герой! Он…

— Ваш племянник, сенатор, — ледяным тоном перебил его Барятинский, — трус и бездарь, который умудрился за два часа угробить роту. И если бы не действия того самого «безродного лейтенанта», которого вы так презираете, он бы угробил еще и разведроту вместе со своим драгоценным авангардом. Дело закрыто для обсуждения. Если у вас все, я очень занят.

— Вы еще пожалеете об этом, Барятинский! — прошипел Орлов, его лицо стало багровым. — Я этого так не оставлю!

— Это ваше право, сенатор, — так же спокойно ответил Князь, и в его голосе прозвучали нотки откровенной скуки. — Всего доброго.

Связь прервалась. Орлов с такой силой ударил кулаком по столу, что подпрыгнула дорогая хрустальная чернильница. Он тяжело дышал, его ноздри раздувались. Унижение было полным. Этот выскочка, этот фаворит Императора, посмел указать ему, Орлову, на его место.

Он несколько минут молча ходил по кабинету, а затем резко остановился. На его лице появилась хищная, злая улыбка.

— Хорошо, — прошипел он. — Раз он так дорожит своим безродным щенком, мы ударим по самому дорогому. По его семье.

Он повернулся к своему помощнику, который вжался в кресло, боясь попасть под горячую руку.

— У этого Строганова есть родственники?

— Да, ваше сиятельство, — пролепетал тот. — Отец, купец второй гильдии. Андрей Ильич Строганов. Владеет небольшим грузовым дирижаблем, занимается перевозками. Человек простой, незаметный.

— Незаметный? — усмехнулся Орлов. — Прекрасно. Значит, никто и не заметит, если у него вдруг обнаружатся… проблемы с законом. Скажем, контрабанда. Что-нибудь очень серьезное, чтобы нельзя было откупиться. Свяжись с нашими людьми в Иркутске. Найди нужного человека в полиции. Я хочу, чтобы этот старый хрыч сгнил в тюрьме. А его сыночек пусть посмотрит, чего стоят его новые погоны, когда речь заходит о настоящей власти.

Помощник бросился выполнять приказ. А сенатор Орлов снова подошел к окну. Он смотрел на столицу Империи, и в его глазах горел холодный, мстительный огонь. Он проиграл битву, но война только начиналась. И в этой войне он не собирался соблюдать никаких правил.