Возрожденная ведьмой

- Ироды, вы что творите? Аль бес вас попутал? А ну шиии... Не тронь девку... – выбежав из избы, бросился на помощь Никифан своей соседке, увидев в окно, как вытягивали её из дома, таща волоком за одежду и волосы.

Бедная девушка пыталась вырваться, крича и извиваясь, но все попытки были тщетны. Буквально вышвырнув её во двор и обступив кругом, словно звери дикие голосили деревенские на перебой, предлагая способы расправы над ней.

Прорываясь сквозь толпу, гудящую хлеще роя осиного, да жаля словами крепче жал, Никифан не мог в толк взять, чем провинилась соседушка. А ворвавшись в круг, закрыл, свернувшуюся колобом на земле, девушку собой от самой рьяной части односельчан:

- Да по что вы с ней так? Убьёте ж горемычную.

- А хоть и убьём. Не велика потеря. – выкрикнула одна из баб, уперев руки в бока.

- Зато, глядишь, жить лучше начнём! – прокричала какая-то старуха. – У меня коза снова мертвый приплод принесла. Это её проделки!

- Да, да... Она беду притягивает... – пронеслось по толпе.

- Так твоей козе лет что и тебе, удивительно что вообще приплод иметь может. – выдал в ответ Никифан.

- Стадо коровье вчера молока на ночь горького принесло...

- Да!.. и у нас хина, а не молоко...

- И у нас така ж беда. – снова заголосила толпа.

- Это вы спасибо Иуру скажите, что завёл стадо на поляну с полынью, да спать улегся приняв на душу. Девка то тут причём?

- А при том... Ведьма она...

- Как есть, ведьма.

- Точно – точно, ведьма! Я, давеча, средь ночи домой шёл, и видел как возвращалась она из леса, травы в руках перебирая, да волшебство свое тёмное призывая. И глаза, глаза светились у неё, а волосы плыли по ветру. Вот вам крест. Не вру. Своими глазами видел. – разошёлся один из пьянчуг местных.

- А тебе пить надо меньше. Уже четвёртый день брагу хлещешь. Тут что угодно привидится может. – попытался вновь образумить людей Никифан, да бес толку.

- Сжечь ведьму и дело с концами.

- На кол её.

- На вилы. – снова зашумела толпа, начав суживать круг.

- Не позволю Асандру обижать. Ничего дурного она не сделала никому...

Его речь прервал камень крупный, кинутый кем-то и попавший в скулу, чуть не выбив глаз, да оставив рану глубокую, кровью истекающую.

- И его на кол, – кто-то громко заголосил. – он с ней заодно.

Со всех сторон полетели в мужчину камни от совсем мелких до крупных, кто-то не поскупился и ударил палкой, вызвав громкий стон и крик:

- А ну, расступись... А то зашибу... – вырвав палку из рук того, кто ударил его, начал размахивать ею Никифан, пытаясь отогнать людей.

Мужики набросились на него, начав избивать.

- Не троньте его... Не со мной он... – закричала девушка, что была из дома своего выволочена, да бросилась в самую гущу драки.

- Держи девку.

- Хватай ведьму...

Громкий крик девушки заставил на секунду всех замолкнуть и только один из мальчишек, лет двенадцати громко выкрикнул:

- Я убил ведьму! – и показал вилы, что кровью измазаны.

Кто-то из дерущихся громко застонал.

- Ведьма! От себя беду отвела. На Вихра её перекинула. – вновь заголосила одна из неугомонных баб. – Лови её.

В этот момент Никифан вырвался из пучины драки, да выхватив вилы у мальчишки, начал людей разгонять, чтобы дать проход девушке для побега из деревни, крича на обезумевших:

- Да опомнитесь вы. Это ж Асандра! Лушка, она ж твою дочь по зиме от лихорадки спасла! А тебе Прохор корову по лету излечила, что чуть не издохла. Да пол села до неё ходило с хворями и всем помогла... Никому не отказала. Да за что ж вы, окаянные, так её... – продолжая размахивать вилами, ему удалось сквозь толпу провести девушку, что бежала сейчас не оглядываясь из деревни, через поля к лесу, прихрамывая на одну ногу, да держась за бок.

Из последних сил переставляя ногами, стараясь скрыться от не заслуженного гнева людей в лесной чаще, пробиралась Асандра сквозь ветви лесные. Дышать было тяжело и больно от пробитого вилами бока. Не промазал паренёк деревенский, не так ударил просто, отчего большая часть от удара мужику досталась, но и на её долю пришлось немало. Лишь бы добраться до озера лесного, это все, что желала девушка, опускаясь на колени от боли сильной, да потери крови не малой.

Совсем немного не добралась она до озерца заветного, что глубже в лес уходило топью безжалостной. Припала девушка к камню холодному да мхом поросшему, моля духов лесных, да саму суть лесную, о помощи и спасении. Жить сейчас хотелось, несмотря не на что. А в Асандре и правда была сила неведомая, что и у бабки её. Но скончалась та ещё до рождения девушки, а мать сил не имела, от того и знаний никаких передать не могла, только рассказывать любила, как бабка зверье лечила, да хворь с людей сгоняла. Правда и матери рано не стало. Почитай лет десять уже. Асандре тогда едва тринадцать исполнилось. И силы пришли почти в то же время. Она сначала никому за них ни сказывала, но за глаза то котейку какого подлечит, то цыплёнка, а то и малышу, совсем крохе, что от боли брюшной мается, поможет.

А как прошло пятнадцать вёсен со дня её рождения, так прознал народ, что сила её бабки ей передалась и начал к ней за помощью захаживать. Плату за работу свою она не брала, коль принесёт кто чего и то ладно. Не чуралась она никакой работы, и в ночь, и в стужу и всё у людей после неё всегда налаживалось.

Лишь раз неудача постигла её, да такая, что чуть не сломила девушку.

Вернулась она тогда поздно, ребёнка малого от хвори спасала, сил много потратила. А не успела и избу войти, как схватил её кто-то за плечо и развернул, рухнув перед ней на колени. Никифан. Схоронив недавно своих батюшку с матушкой, остался он со своей женой новообретенной, жить по соседству. В первый же год понесла его жена, да так тяжело ей было. Частым гостем была Асандра в доме Никифана, а теперь стоял он среди ночи на коленях перед ней, да помощи просил, трясясь словно лист осиновый. Оказалось жена его раньше срока рожать начала, да худо ей совсем стало. Бабка-повитуха сделать ничего не может, лишь крестится да молитвы читает. Бросилась тогда девушка в избу Никифанову, на ходу командуя, аки офицер какой. Взглянула на девушку бледную, что потуги забросила, да увидела на лбу её отметину недобрую. Поцелуй смертью оставленный. Поняла, она - не спасти уже роженицу, что на последнем издыхании была. Бросилась тогда девушка приплод вытягивать, пока смертушка и его не удушила объятьями крепкими в утробе матери. Да встала повитуха на пути, не давая пройти к месту.

- Отойдите, задохнется же. – попыталась она отодвинуть бабку.

- Ребёнок – моё дело. Тебя позвали её в сознание привести.

- Не выйдет. Отмечена она уже. Не спасти её, дайте хоть ребёнка спасти...

- Девку спасай. Она важнее. Вычухается, ещё десятерых народит. – стояла повитуха на своём.

- Не спасти её. Бог уже душу прибрал, не видите что ли? Скорее ребёночка вытягивайте... – сорвалась Асандра на крик, видя, что бабка и не собирается хоть что-то делать.

В это время ворвался в избу Никифан, что за дверью стоял и разговор слышал. Он то и выгнал старуху, дав Асандре до ребёнка добраться. Да только поздно было. Вытянула его девушка бездыханного, с поцелуем-отметиной на лбу как у матери. Ещё какое-то время пыталась она его заставить вдох сделать, да тщетны были её старания.

Всю ночь она волчицей да выпью оплакивала ушедших в мир иной, да и после этого почти месяц её никто не видывал. Никто, кроме Никифана, что видел порой в ночи силуэт девичий, словно призрак бродивший. Да и как-то по дню заходил он до неё, ужаснувшись виду её. Тогда подумал, что и правда она призраком стала и уж чего совсем не ожидал, так того, что расплачется та при виде его слезами горькими, да начнёт прощения просить за жену и дитятко его, ею не спасенных. С тех пор почитай больше десятка лет прошло. Никифан так и не женился. Не хотел больше боли душевной испытывать, но за Асандрой приглядывал. И чем старше становилась девушка, тем больше понимал, что запала она в душу его. Да только чувств этих чурался он, не выказывая их ни словом, ни делом.

А сама дивчина тоже женихов не приваживала. Некогда ей было, всё своё время сбору трав, да помощи людям отдавала. Сейчас уже ей за второй десяток перевалило, а она до селе всё не целованная ходит.

Все эти воспоминания всплыли в памяти девушки, что сейчас просила помощи не у людей, что предали, а у природы-матушки. Текли слезы ручьем неиссякаемым по щекам бледным, когда обещала Асандра жизнь свою, что ей дастся, отдать лесу приютившему во служение.

Спасения просила, а людей проклинала. Да так кляла их судьбы, что поползла тьма от тела её, делая воду, ягоды да зверье леса этого, непригодным для людей. Сама она не поняла, откуда столько злости в ней взялось, а когда опомнилась, уже весь лес окутан был чарами её, обычному взгляду не видимыми. И не успела она расстроиться делу своему тёмному, как засветился мох под ней, окутав сиянием тело её. И дышать стало легче ей, и боль больше не тревожила. Глянула она на рану свою кровоточащую, только не было уже той, а лишь кровью вымазанные руки да платье.

Сколько провела времени лёжа на мхе светящемся Асандра не ведала, да только чувствовала, как питает её сила новая, во сто крат сильнее имеющейся. Ощущала лес весь, слыша каждую букашку и травинку. Ведала о чем деревья перешептываются, да ветер в ветвях поёт. Сливалась она с лесом, становясь защитницей его да стражем. Частью его неотъемлемой. И взглянула она на деяние свое тёмное, что пропитало лес ядом колдовским, сделав для людей все ядовитым вокруг. И пришла к выводу, что правильное это дело было, ибо слышала она стоны лесные, деяниями человеческими вызванные. Ополчившись на люд не разумный, решила что и воздух в лесу должен яд нести людям, дабы отвадить тех от дома её нового.

***

Не одно лето минуло с тех пор, как стала Асандра ведьмой лесной, хранительницей его. Пропитал он её насквозь, сделав частью с собой единою. Не могла покинуть теперь этот лес она. Это было смерти подобно, так как действовала на неё сила обратная проклятью ею призванному. Воздух за пределами леса, стал ядом для неё.

Да и не стремилась она покинуть дом свой новый. Ветер приносил ей новости, звезды тешили историями, звери оказались намного разумнее большинства людей.

Да только иногда, порой ночной, вспоминала она человека одного, да тоска съедала душу её в те моменты. Так хотелось выйти из леса, отправится к дому его, да просто взглянуть. Узнать как он? Да только закрыт путь туда.

Так и пролетали день за днём, протекали ночь за ночью. Не успев проснуться по утру, уже выслушивала новости от ветра, да спешила навести ворожбу защитную. Где-то на помощь спешила живности лесной, а где-то и нерадивых лесорубов, что с магами сговорились, и под их защитою лес рубили безжалостно, наказывала.

Обходя одним из вечеров осенних, что холодом да дождём ленивым лес окутал, окраины, ощутила она тревогу на сердце. Ветер принёс запах дыма. Что-то горело в деревне. Той, из которой бежала она так много лет назад. И не придав значения этому, направилась Асандра вглубь леса. Всё творящееся в деревне – уже давно не её проблемы. Теперь её дом - лес. За него она в ответе лишь.

Но уйти далеко не успела. Ветер принёс новость о раненом человеке, что пробирается в сторону чащи леса.

Эти слова всколыхнули память. Когда-то и она так бежала от самосуда людского. Неужели ещё в деревне ведунья была? Или только появилась, а её уже злыдни людские извести собрались?

Ветер вёл ведьму к месту, где человек от бессилия повалился наземь, надышавшись воздуха ядовитого, да от ран кровью истекая. Совы ухали, рассевшись над ним и призывая свою хранительницу. Остатки желтой листвы, да жухлой травы шептали ей, призывая быть осторожнее. Но стоило только выйти Асандре к телу еле дышащему, как узнала она в нём своего спасителя, по которому ночами вздыхала, да о судьбе его переживала. Бывшего соседа - Никифана.

Множество мыслей заполонили голову ведьмы. Шум в ушах перебивал громкий стук сердца. Что произошло? Почему он тут? Перевернув его на спину, увидела грудь посеченную, да глаза закатывающиеся.

Сковало болью грудь ведьмину. Не желала она смерти мужчине этому. Он один из всего мира людского дорог был ей. От того, склонившись над ним, словно ива над озером, прошептала она ему:

- Лес закрыт для людей, ты отравлен. Да и грудь твоя в клочья разорвана. А на лбу проявляется след смерти-попутчицы, но люб ты душе моей и поэтому спрашиваю... Согласен ли ты обернуться зверем диким, став созданьем лесным, потеряв обличие человеческое до конца жизни?

Тихим хрипом сорвалось с губ Никифана окровавленных имя её и лишь слабый кивок был знаком согласия на вопрос ею заданный.

Закружил ветер лесной вокруг ведьмы, что уложила голову мужчины на колени свои, подхватив и заиграв листвою опавшей, да волосами её длинными. Подняли вой, душу раздирающий, в стороне волки. Заухали птицы ночные. Ворожила ведьма, призывая силу леса, прося принять в стражи лесные того, кто люб ей был, обратив его в зверя лютого. Проявилась дымка туманная, словно золотом светящаяся. А окутав тело уже бездыханное, приподняло над землёю сырою. Продолжала ворожить ведьма, призывая силу леса-батюшки, да земли матушки. Заклубился туман пуще прежнего, а как оседать начал, так открыл взору Асандры волка тёмного, да размеров не виданных. Присмотрелась она к другу милому, убедилась что дышит он и расплакалась. Уж давно не лила она слез таких... тех что страх несли вместе с радостью. Подползла она ближе к волчище огромному, да руками дрожащими, провела по морде его.

Заурчал волк, лапами дернув, да в себя приходить начал. А как глаза раскрыл да на ведьму взглянул, так сразу поняла она, что узнал он её.

- Никифан...

- Помнишь. – раздался голос его в голове Асандры намного чётче и яснее чем при общении с обычными зверьми.

- Помню. Что случилось?

- Ничего хорошего... Дом твой сожгли, а за одно и мой, обвинив в ведьмовстве. Точнее, назвав прислужником твоим, что беды их деревне приносит.

- Столько лет прошло...

- Прошло, да только дом твой по сей день стороной обходили. А давеча услышал я, что кто-то в избе твоей хозяйничает на ночь глядя. Подумал ты, наконец, воротилась. Пришёл до порога твоего, а оказалось то кошка мышь гоняла, да что-то опрокинула. Я назад в свой дом воротился, а по утру по мою душу пришли. Рассказав, что видели меня в доме твоём. И придумали, что являешься ты ночами в избу свою, да на деревню хвори наводишь, а я подсобничаю тебе, да говорю на кого насылать неладное. Ибо откуда у Ефронтия, что со мной почти месяц не разговаривает из-за обиды глупой, на неделе телёнок народился аж с шестью копытами? – фыркнул волк, всматриваясь в глаза голубые, до боли знакомые, что во тьме ночной казались озерами синими. – Вот и пришлось бежать. Да, видно, судьба сама вела меня к тебе.

Ничего не ответила ведьма, лишь припала к нему, обняв за шею крепкую, да в шерсть густую уткнувшись.

- А мне теперь всегда в обличии этом быть?

- Всегда. Проклят этот лес... Мною. Всё тут яд для человека. Но раз в месяц тебе можно облик менять, на время полной луны. Только выходить из леса придётся. Иначе ядом надышишься.

***

Пролетели дни, а за ними ночи. Повеселела ведьма, несмотря на осень позднюю, что обычно печалила её сильно. Был теперь у неё друг верный да помощник смелый. А вскоре и настала первая ночь с луною полною. Огромной да жёлтой, что блин масляный. И стояла ведьма на границе леса, да смотрела в его глаза светло-карие, будто золотом светящиеся. Смотрела и взгляд оторвать не могла, не веря, что стоит перед нею Никифан. И не молод уже совсем, как в образе ею сохраненном, но крепок ещё.

- Изменился ты. Возраст взял своё, да только краше тебя сделал. – произнесла она, отмечая что и правда года жизни прошедшие к лицу ему были.

- Да и ты уже не дивчина краснощекая, а красота зрелая. – отвечал ей Никифан, утопая в глазах её.

Всю ночь они разговаривали о пустяках лесных, не сводя глаз друг с друга. Да договорились до признаний ропотных, от которых души обоих трепетали. А что было дальше... А Бог один ведает. Известно лишь, что с тех пор лес доступен стал людям, но слухи ходят, якобы и по сей день можно встретить в глуши лесной фигуру женскую, под тёмным плащем скрытую, да волка крупного, что чернее ночи, с нею рядом идущего. Только не сулят эти встречи ничем хорошим, ибо велика ещё ненависть ведьмина к роду людскому, в зависти да жестокости погрязшему.