Возвращая искру

Воздух в доме Анваренов был густым и сладким, как мёд. Пахло печёными яблоками, хвоей и воском свечей — настоящий букет из ароматов Ночи Тысячи Огней. Иней расписывал стёкла серебряными узорами, сумерки за окном сгущались в бархатно-синюю дымку.

На улицах Мальфгарда уже зажигались первые фонари с пляшущими язычками магического пламени, а кристаллы-артефакты, развешенные на балконах и карнизах, переливались всеми цветами радуги. Весь город готовился к главному празднику зимы, и это предвкушение витало повсюду — звенело в смехе прохожих и торопливом перезвоне колокольчиков у магазинов.

— Апчхи! — комнату снова пронзил чих, и я в очередной раз почувствовала на себе тяжёлый взгляд.

Шейн возился с запутавшейся гирляндой из хрустальных шаров, внутри которых тёплым светом мерцали зачарованные светлячки. Он неизменно хмурился и косился на меня при каждом новом чихе, как бы обвиняя: «Это всё из-за тебя». С его слов коробка с праздничными украшениями пылилась в подвале со времён его детства. В такие моменты я делала вид, что очень увлечена плетением венка из можжевельника, и чесала кончик носа, стараясь скрыть улыбку.

Нет, ну а как он хотел? Сам позвал меня отпраздновать с ними Ночь Тысячи Огней. А такой атмосферный праздник и подобающе встречать надо. В конце концов, мы сами создаём своё настроение. Быть счастливым — это тоже выбор.

Во дворе кружился вальс из белоснежных хлопьев, укрывая землю пушистым одеялом. Но настоящая зима была не снаружи. Она сидела здесь, с нами, в кресле у камина.

Гаспар смотрел на праздничный город, и в его синих глазах — обычно таких живых и искрящихся озорством — стояла пустота. Хрустальный бокал с тёмно-рубиновой жидкостью оставался нетронутым.

Я знала, Гаспар ненавидел то, кем стал. Презирал свою вампирскую сущность и злился на «судьбу» за то, что та уготовила ему такую участь. Будучи принцем нашего королевства, он стал жертвой дворцовых интриг и был против воли обращён в вампира. «Проклятые» — так их именуют местные жители, преследуются короной, как самые опасные преступники и подлежат публичной казни.

Отец Гаспара, король Энгель Дельгейм, не сделал исключения для собственного сына. Он не поверил в его невиновность, однако позволил ему сбежать. С тех пор Гаспар скрывался в поместье Анваренов и за всё время нашего знакомства показал себя, как самый добрый и жизнерадостный парень. Он никогда не унывал и мастерски прятал свои раны за потоком нескончаемых шуток. Порой нелепые и неуместные каламбуры становились его бронёй. Но сейчас он был без доспехов — неприкрытый и уязвимый.

— Гас. — Я поправила алую ягоду на хвойном венке; вся эта затея с украшением дома затевалась по большому счёту из-за него. Ночь Тысячи Огней была его любимым праздником. Во всяком случае до обращения. — Тебе нужно поесть. — Я посмотрела на бокал рядом с ним.

Ему необходимо было питаться, чтобы не иссохнуть.

Шейн поймал мой взгляд и едва заметно покачал головой. Так длилось уже неделю. Чем ближе календарь подбирался к самой длинной ночи зимы, тем глубже Гаспар погружался в себя. Он угасал, как световой артефакт, у которого внезапно потухла сердцевина. Его знаменитое очарование обратилось в пыль, а жажда жизни — в молчаливое отчаяние.

Гаспар медленно, будто скрипя всеми суставами, повернул ко мне голову. Его губы тронула натянутая, безжизненная улыбка:

— Спасибо, Кэсс. Позже.

К полуночи, когда он ушёл спать, бокал по-прежнему оставался стоять на месте, наполненный до краёв.

Погасив свечи на подоконнике (по старому мальфгардскому обычаю всю предпраздничную неделю полагалось оставлять в окнах огоньки), я замерла. Снегопад завораживал, приглашая стать свидетелем тихого диалога вселенной: небо шептало что-то на своём, никому неведомом языке, и земля, затаив дыхание, внимала этому шёпоту, по крупицам принимая в себя тайное откровение.

Там, за стеклом, царило иное время — медленное и цикличное. Снежинки падали не для того, чтобы укрыть землю — они просто падали. И в этом была глубокая, почти невыносимая истина: мы все — частицы этого великого падения. Каждая со своим уникальным, сложным и прекрасным узором, но в конечном счёте растворяющаяся в едином белом покрывале, став частью общего.

Горячие ладони Шейна мягко легли на мои плечи, на мгновение развеивая беспокойство. Он обнял меня сзади и коснулся губами впадинки у основания шеи.

— Ты вся напряжена, — тихо произнёс он, и его хриплый баритон обволок меня, как плед в холодный вечер. — Устала? — вопрос прозвучал риторически.

Я почувствовала, как резинка сползает с волос, и облегчённо вздохнула. Сегодня бушевала жуткая вьюга, и чтобы ветер не дёргал пряди во время похода по магазинам, я заплела тугой «колосок», закрепив конструкцию сверху несколькими «невидимками» для надёжности.

Шейн медленно, почти ритуально, освободил мои волосы от заколок и принялся распускать сложные плетения. Его пальцы, привыкшие творить боевые чары и сокрушать опасных магических тварей, двигались с невероятной, священной бережностью. Я прикрыла глаза, наслаждаясь ощущениями и позволяя этой простой ласке смыть дневную тревогу. Кто бы мог подумать, что прикосновения к коже головы могут быть настолько блаженными.

Когда последняя тёмно-русая прядь упала мне на плечи, я обернулась, поймала руку любимого и благодарно прикоснулась губами к его ладони. В зелёных глазах, обычно таких суровых для чужих, отразилась бездонная нежность.

— Никак не могу перестать думать о Гасе. Он ужасно выглядит, — прошептала я, прячась в объятиях моего мужчины и слушая уверенный стук его сердца. Это биение было моим личным заклинанием успокоения. Когда Шейн высказывал беспокойство о состоянии нашего друга, я честно полагала, что тот преувеличивает.

— Я надеялся, что твоё присутствие его хоть немного взбодрит, — признался Шейн. — Но он всё также торчит в своём погребе, наедине с темнотой и нетронутыми стопками книг по артефакторике. А если и поднимается сюда, то садится в это проклятое кресло и словно ждёт, когда последние угли в нём погаснут, точно так же как и в камине. — Он покосился на упомянутый очаг, будто именно тот был виновником всех наших бед.

— Думаешь, он сдался? — вполголоса спросила я.

— Не знаю. Но мы что-нибудь придумаем. — Его объятия стали крепче, а голос приобрёл тот низкий, бархатный тембр, который он берег только для меня. — Я не позволю ему сломаться.

Тёплое дыхание защекотало макушку, когда Шейн прижался губами к моим волосам, запечатывая обещание поцелуем. Он переплёл свои грубые, покрытые шрамами пальцы с моими и принялся медленно водить большим пальцем по моей ладони, вырисовывая невидимые руны. Не магические, а самые простые, человеческие. Руны утешения.

С тех пор как я впервые выдвинула теорию о том, что проклятие Гаспара можно разрушить, мы не продвинулись ни на шаг. Перепробовали сотни вариантов, а за последний год я изучила такое количество литературы о проклятиях, что теперь не была уверена, кто из нас с профессором Дарвелсом знает о вредоносной магии больше.

— Может, я ошиблась, и подобные чары невозможно обратить вспять? — произнесла я вслух и подняла голову, заглядывая в малахитовые омуты в поисках ответов.

— Ты нашла способ разрушить десятилетнее проклятие на Болотах. Если кто и придумает, как исцелить Гаспара, так это ты, — взгляд Шейна пылал уверенностью.

— Жаль, что не существует универсального заклинания, которое могло бы снять любое проклятие… — Не успела я договорить, как у меня в мозгу что-то щёлкнуло.

«Снять любое проклятие…»

— Точно! — воскликнула я, но тут же спохватилась, глянула на дверь и понизила голос до шёпота: — Нам нужно в Глиммервиль.

— Считаешь, заснеженная деревня с сувенирными артефактами и иномирными сладостями поможет излечить Гаспара от вампиризма? — Шейн изогнул бровь.

— Да нет же! — я торопливо замотала головой. — Помнишь, о чём на прошлой неделе в городской библиотеке шептались студентки из ведьмовского колледжа?

Выражение лица Шейна наполнилось таким скепсисом, что и без слов было понятно: «Как будто мне есть дело до сплетен каких-то ведьм».

— Они говорили об Отшельнице из Заиндевевших холмов — целительнице, что может снять любое проклятие!

— Кэсс… — Шейн потёр пальцем переносицу, подбирая слова. — Это же байки для доверчивых первокурсников и отчаявшихся дураков. Обычно такие «целители» забирают последние гроши и навешивают на шею новый амулет от сглаза.

— А кто, по-твоему, мы? Мы и есть отчаявшиеся дураки! — почти прошипела я. Восклицать шёпотом оказалось той ещё задачкой.

Шейн молчал, лишь хмурая складка между его тёмных бровей выдавала напряжённый внутренний монолог.

— Может, нам и не нужно стопроцентное волшебство, — ласково проговорила я, подталкивая его к решению и понимая, насколько ему важно помочь другу. — Надо дать ему ориентир. Даже если это будет всего лишь дорога к призрачному шансу. Знаешь, иногда смысл отыскивается не в конечной точке на карте, а в самом пути. Возможно, поездка в Глиммервиль в канун праздника — лучшее, что мы можем сейчас сделать.

— Что ж, — Шейн недоверчиво хмыкнул и покачал головой. — Глиммервиль, так Глиммвервиль. Всяко лучше, чем сидеть и смотреть, как в разгар своего любимого праздника мой лучший друг хоронит себя заживо.

Край Заиндевевших Холмов напоминал хрустальную сказку. Величественные верхушки гор сияли ослепительной белизной, а вековые ели, укутанные в тяжёлые снежные шубы, важно замерли в зимней торжественности. Воздух, морозный и звенящий, щипал щёки и бодрил душу.

А у подножия этого великолепия, притаился Глиммервиль, похожий на диковинный расписной пряник. Заснеженные крыши его маленьких домиков будто были покрыты сахарной глазурью, а окна, украшенные гирляндами из самоцветов, сверкали переливами, как леденцы. Под ногами прохожих весело хрустел снег, видимо, ночью мела метель, и к утру не успели расчистить все улочки, но никому и в голову не приходило роптать на это.

Детвора звонко смеялась и с радостным визгом ныряла в пушистые, нетронутые сугробы. Влюблённые парочки прижимались друг к другу, делясь теплом, и их доверительные разговоры превращались в облачка пара. А старик с добрыми, морщинистыми лицами, глядя на это оживление, улыбались самой Жизни, вспоминая свои лучшие годы.

Вся деревня дышала одним предпраздничным ритмом. И в этот миг казалось, что даже у самого чёрствого сердца приоткрывается потаённая дверца, ведущая прямиком в детство. Взросление со всей его суетой отступало, уступая место вере — простой и чистой, как прозрачный лёд на горном озере.

— Ну что, где эта ваша чудо-целительница? — Гаспар недовольно прищурился от слепящего снега, после чего сильнее натянул шапку с задорным помпоном на уши и зарылся лицом в складки голубого вязаного шарфа. Его светлые волнистые волосы отросли сильнее обычного и теперь свисали непослушной гривой до самых глаз.

— М-м… — многозначительно протянула я, думая, как бы помягче сообщить другу, что точного адреса Отшельницы мы не знаем. Он ведь и так согласился пойти с нами без особого энтузиазма. — Это нам ещё предстоит выяснить.

— Оу, чудненько. Вижу, вы всё продумали до мелочей: привели на оживлённые дневные улицы вампира, который худо-бедно умеет сдерживать инстинкты, так ещё и выбрали деревню, окружённую защитным от телепортаций полем.

— Ты сейчас ворчишь хуже, чем мой дед. — Шейн стряхнул с плеча снежные хлопья, осыпавшиеся с ели, мимо которой мы проходили. — А сварливее Реджинальда Анварена, я никого не знал.

— Старик и правда был угрюмее лесного гоблина, — согласился Гаспар, и в его голосе проскользнула слабая, но узнаваемая усмешка. — Как-то раз он оттаскал меня за ухо за то, что я на спор с Шейном взломал охранный артефакт на двери его кабинета, — пояснил он мне.

— Но перед этим он устроил выволочку мне, решив, что это я поковырялся в его артефакте.

— А потом Старый Реджи вспомнил, с каким треском ты провалил экзамен по артефакторике на первой сессии. Точнее грохотом! До сих пор не верится, что тебя не отчислили после того взрыва, — Гаспар рассмеялся, почти также искренне, как раньше.

Шейн хмыкнул, но в его взгляде мелькнуло удовлетворение. Это была наша первая маленькая победа.

Я улыбнулась и, сложив у лица ладони, согрела их тёплым дыханием. Всего несколько минут назад он был олицетворением уныния, а теперь смеялся, вспоминая Старого Реджи. Казалось, свежий воздух и общие воспоминания по капле вытягивали его из той скорлупы, в которой он так долго прятался. Можно бесконечно ценить одиночество, но даже самая уютная скорлупа однажды превращается в тюрьму. Ведь изоляция — тихий яд для души.

— Думаю, нам стоит начать отсюда. — Я остановилась у входа в лавку, выкрашенную в яркий голубой цвет и украшенную затейливой резьбой.

Над дверью свисала хрустальная подвеска, длинные музыкальные кристаллы играли бликами на солнце, и от малейшего дуновения ветра рождался тихий, мелодичный перезвон. Вывеска с названием «У Роззи» уверяла, что внутри найдутся «сувениры, амулеты и артефакты на любой случай жизни».

Что ж, где же ещё искать сведения о знахарке, снимающей проклятия, как не в таком месте?

Приглушённое освещение внутри окутывало лавку покровом таинственности, а солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь стёкла, играли в воздухе мириадами пляшущих пылинок. Они выхватывали из полумрака отдельные экспонаты — должно быть, те были выставлены так специально, чтобы приманивать взгляд. А терпкие ароматы смолы и можжевельника, смешанные с благовониями, щекотали ноздри и навевали мысли о старинных ритуалах.

За прилавком суетилась пышнотелая хозяйка. Её медные кудри вились вокруг лица, озарённого широкой, гостеприимной улыбкой, а яркая цветастая туника делала её похожей на тропическую птицу, случайно залетевшую в это зимнее царство. Чтобы пообщаться с ней наедине, мы решили дождаться, когда она обслужит клиентов, и углубились в лабиринт заставленных полок.

Чего здесь только не было! Ведьмовские обереги соседствовали с зачарованными музыкальными ракушками, мерцающие шкатулки — с тяжёлыми ожерельями из самоцветов. Ассортимент был подобран для самой разной публики: от столичных магов до редких иномирных гостей. Оно и неудивительно — деревня находилась вблизи границ междумирной арки и пользовалась популярностью у туристов.

Я задержалась перед хрустальным шаром, стоящим на отдельной бархатной подставке. Внутри, будто в застывшей капле росы, располагалась миниатюрная, но невероятно точная копия Глиммервиля. Вот такие же, будто игрушечные, домики под заснеженными шапками крыш, вот крохотные пушистые ели, припорошённые искрящимся снегом, и даже сверкающие на солнце сугробы были вырезаны с ювелирной точностью.

— Он в реальном времени транслирует погоду в деревне, — раздался за моей спиной голос Шейна.

— Ого... — прошептала я и перевела восхищённый взгляд на зимний пейзаж за окном, чтобы сравнить.

Сбоку дзынькнуло — это Гаспар, разворачиваясь, задел головой хрупкое сооружение из бронзовых трубочек, напоминающее ловец снов. Он отпрянул прочь от звенящей ловушки, но тут же налетел на соседнюю тумбу с сервизом. Фарфоровый чайник, расписанный васильковыми узорами, опасно закачался, заставив сердце на мгновение замереть.

Шейн и Гаспар синхронно подхватили шатающийся сервиз, но было поздно — к нам, раскачиваясь на ходу, уже спешила хозяйка магазинчика.

— Можно, пожалуйста, взглянуть на эти амулеты? — поспешно спросила я, опережая возможные упрёки в адрес друзей, и ткнула пальцем в стекло витрины. За ним лежали небольшие вытянутые кристаллы, похожие на мутный лёд. Согласно этикетке, они отражали не просто настроение, а подлинное состояние души. В моём детстве у нас были в ходу кольца-хамелеоны с похожим принципом — они якобы меняли цвет под настроение владельца.

— Прекрасный выбор, юная леди, — лицо дамы с яблочным румянцем тут же расцвело улыбкой, и она одним плавным движением извлекла из-под стекла три амулета.

Секунда — и один уже болтался на моей шее, пульсируя равномерным лазурным свечением, ещё одно мгновение — и женщина подступила к Шейну. Тот и моргнуть не успел, как через его голову перекинули цепочку.

— О-ля-ля! Цвет окрыляющего чувства… всепоглощающей любви-и, — пропела продавщица, когда амулет Шейна вспыхнул пурпурными переливами. Две девушки неподалёку, рассматривавшие диковинные флаконы в форме сердца, захихикали.

— Мы можем спросить у неё, что нужно, и уйти отсюда? — мрачно прошептал мне Шейн.

Тем временем хозяйка лавки, пританцовывая, подобралась к Гаспару. Амулет повис на его груди и… ничего. Кристалл остался таким же мутным и безжизненным, как и был.

— Ох! — испуганно выдохнула дама. — Простите, кажется, бракованный. Сейчас заменю! — засуетилась она.

— Не надо. Оставьте. — Гаспар отступил на шаг, снял кристалл и быстрым движением сунул его в карман куртки.

Блин!

Я кивнула Шейну в сторону растерянной хозяйки и, схватив Гаспара за рукав, потащила его к выходу. Похоже, кристалл не работал на вампирах... Или работал куда лучше, чем я предполагала.

— Эй, смотри! Там что, сладкую пряжу продают? — с наигранным детским восторгом воскликнула я, едва мы вывалились на улицу. Гаспар успел лишь повернуть голову и зашагать по инерции, когда я увлекла его в конец квартала.

Фургончик со сладостями был покрыт густой вишнёвой краской, по его бортам вились узоры из полированной латуни. А на его крыше, под кружевным покрывалом из инея, высилась крошечная труба, из которой в небо уплывали облака ароматного ванильного пара. Колёса с деревянными спицами утопали в снегу по самую ступицу. Казалось, фургончик выскочил из винтажной открытки.

У него имелся откидной прилавок, на котором стоял главный волшебный аппарат — сияющий медный котелок, покрытый загадочными рычагами и витыми трубками. Он тихо потрескивал и напевал свою механическую песню, а под стеклянным колпаком в завораживающем танце вырастали облака сладкой пряжи. Тонкие, полупрозрачные нити оседали на деревянные палочки, напоминая разноцветные гнёзда сказочных птиц — нежно-розовые, золотисто-медовые, и снежно-белые.

Рядом, на прилавке теснились высокие стеклянные банки с леденцами-камешками, карамельные трости и плитки шоколада, украшенные силуэтами клюквы и миниатюрными позолоченными листьями дуба.

Фургончик был не просто повозкой со сладостями — он был порталом в беззаботное детство, где пахнет ванилью, счастьем и волшебством.

Я заказала по порции сладкой пряжи себе и Гаспару, невзирая на его упрямые возражения. Пусть другим рассказывает, что вампирам положено есть, а что — нет. Я-то видела, с каким интересом он принюхивался к сахарному дыму. К тому же нужно же было как-то бороться с его апатией. А съесть что-то вкусное или сделать то, что раньше приносило хоть кроху радости — прекрасное средство для поднятия настроения.

Шейн вышел из лавки уже тогда, когда десерт в наших руках почти иссяк.

— Ну, что она сказала? — подходя к нему, спросила я, и, отщипнув последний пучок воздушных нитей, протянула его Шейну.

Тот качнул головой, напоминая, что не любит сладкое. Если это, конечно, ни чизкейк или яблочный пирог.

— Ей не известно, где находится дом Отшельницы. Всё, что она слышала, — это пара смутных слухов да то, что ведьма живёт где-то за пределами деревни. Дай руки, — распорядился Шейн, не дав мне прочувствовать горечь поражения, и тут же достал из кармана куртки пару вязаных варежек.

Я прикусила губу от нахлынувших чувств и покорно позволила ему надеть на меня мягкие рукавицы. Его забота, простая и молчаливая, растопила в груди лёд досады и поселила там сладкое тепло. Мои пальцы всегда тяжело переносили холод, а в сегодняшней спешке я и вовсе забыла перчатки дома.

— Вы слышали? — встревоженно окликнул нас Гаспар.

Мы обернулись — но на его месте валялась лишь недоеденная пряжа, а сам он уже растворялся меж тёмных елей.

Проклятая вампирская скорость!

Не сговариваясь, мы с Шейном бросились за ним вдогонку. Применить свои силы средь бела дня Гаспара могли заставить лишь две причины: либо случилось нечто ужасное, либо он учуял запах крови — сильный и зовущий.

Сердце болезненно сжалось, вышибая воздух из груди короткими, парящими облачками. Следуя по размытым следам на снегу, мы выбежали к небольшому озеру. Взгляд зацепился за небесно-голубую куртку Гаспара, валяющуюся перед самой кромкой воды, и заскользил по расколотому льду, прочерченному до самой зловещей полыньи в нескольких метрах от берега.

Мы с Шейном следили за чёрной гладью, затаив дыхание. Мир замер в тягучем, ледяном ожидании. И вдруг из воды вынырнула светлая макушка. Золотистые пряди прилипли мокрыми змейками ко лбу Гаспара, он сделал жадный глоток воздуха. И тут же из-под воды показалась вторая голова — детская, с тёмными волосами. Гаспар удерживал одной рукой мальчишку лет десяти, а тот лихорадочно цеплялся за его свитер. По лицу мальчика струилась вода, посиневшие губы судорожно подрагивали, а в широко распахнутых глазах пылал такой ужас, что у меня похолодело внутри.

Гаспар, скованный пронизывающим холодом, с трудом погреб к берегу. Шейн бросился им навстречу, не обращая внимания на ледяную воду, заливавшую его ботинки. Он помог вытащить мальчика на берег, затем сложил большой и безымянный пальцы в магическом знаке и провёл рукой сверху вниз. По телу ребёнка пробежала лёгкая дрожь, и от его мокрой одежды потянулся тёплый пар. После чего Шейн высушил одежду Гаспара и свою.

Мой рот невольно приоткрылся. Я знала, что мальфары единственные, кто способен творить магию огня, но не подозревала, что Шейн владеет ей с такой виртуозностью.

Мальчик всё ещё мелко трясся, и Гаспар, словно защищая птенца, завернул его в свою куртку и крепко прижал к себе. А тот прильнул к нему без всякого страха. Монстр, о котором детям рассказывают страшные сказки, сейчас был для ребёнка единственным убежищем.

— Нужно отвести его в тепло. — Я торопливо стянула с себя варежки и надела на детские руки.

— Зачем ты вообще полез на лёд? — строго спросил Шейн, когда зубы мальчика перестали стучать, и мы выдвинулись обратно к деревне.

— Я… я хотел спасти праздник, — смущаясь начал мальчик, но затем попытался выпрямиться в объятиях Гаспара и его голос стал увереннее: — Доказать, что каток можно перенести на озеро.

— По-твоему, какой-то каток стоит твоей жизни? — в голосе Шейна прозвучали родительские нотки.

— Вы ничего не понимаете! Это же не просто каток! — Высохшие волосы мальчика торчали во все стороны, делая его похожим на маленького сердитого воробья. — У нас там всё самое крутое. Это как… традиция! В праздник все приходят посмотреть на ледовое поле: и наши, и приезжие. И конкурсы устраивают, и конфеты всем раздают, и все катаются. Без нашего катка будет уже не праздник, а… ерунда какая-то!

— А что случилось с вашим катком? — деликатно вмешалась я в разговор.

— Да всё сломалось! Вчера эта штука, которая лёд держит, — бац, и перестала работать! И теперь там такая жижа получилась… А мастер актеф… артек…

— Артефактор, — подсказала я.

— Да, — кивнул мальчик. — Будет здесь только через три дня. Целых три дня! — Он схватился за голову, отчего голубая куртка поползла с его плеч, но Гаспар быстро вернул её на место. Всё это время он придерживал мальчугана рукой. — Праздник же к этому времени уже закончится!

Мы с Шейном невольно перевели взгляды на Гаспара. Вампир прищурился, словно сова от яркого света, затем усмехнулся сам себе.

— Ладно, — вздохнул он. — Где находится этот ваш каток? Хочу взглянуть на лёдообразующий артефакт.

— Вы умеете чинить арфе… артефакты? — Мальчик задрал голову и посмотрел на Гаспара с таким благоговейным блеском в глазах, будто перед ним был самый вкусный леденец на свете.

— Не так хорошо, как ломать, конечно, но умею, — уголки губ Гаспара дрогнули в сдержанной улыбке.

Договорившись с Тревином — так звали мальчика — что он отведёт нас к катку, а после этого сразу же пойдёт домой, мы пустились вниз по заснеженной улице. Однако после двух горячих стаканчиков какао с зефиром, купленных по пути, мальчик окончательно согрелся и его щёки порозовели.

Площадь с катком, украшенная гирляндами остролиста с алыми ягодами, не могла похвастаться праздничным настроением. Даже яркие палатки с коньками и сладостями не спасали от всеобщей подавленности. У бортика теснилась кучка людей из угрюмых прохожих и продавцов. Они перешёптывались и цокали языками, глядя на полузамёрзшую кашицу, что позорным пятном лежала вместо сверкающего льда.

— Мистер Грей, я нашёл мастера! — радостно закричал Тревин. Схватив Гаспара за руку, он потащил его к тучному мужчине в дублёнке; тот с отчаяньем изучал латунный шкаф, похожий на старинный трансформатор.

— Вы артефактор? Такой молодой, — мужчина с пышными, закрученными усами удивлённо осмотрел Гаспара с ног до головы.

— Один из лучших, что есть в столице, — уверенно подтвердила я, бодро похлопав вампира по плечу. Тот с недоверием покосился на меня, но промолчал.

— Что ж, вот, — мистер Грей махнул ладонью в сторону ящика, распахнул крышку пошире и отошёл в сторону. — Знаете, я ведь тоже окончил Мальфгардскую академию, но до сих пор не разобрался, что к чему в этих шестерёнках и хитросплетённых чарах.

Пока он говорил, Гаспар склонился над механизмом. Его изящные пальцы, привыкшие к тончайшей работе, двигались ловко и точно. Он забыл о нас, о толпе, медленно подступающей ближе, о своём проклятии. В его глазах зажёгся тот самый азарт исследователя, который я не видела уже давно. Я не удержалась и улыбнулась, вспомнив, как он мог часами копаться в старых книгах и механизмах, забывая о времени.

— Ага! — торжествующе воскликнул друг, словно сыщик, решивший головоломку. — Всего-то проводник отошёл от накопителя. — Он обернулся на мистера Грея, но столкнувшись с полным непониманием, вернулся к работе. Сделал несколько махинаций внутри латунной «будки», затем раздался щелчок, и, с нарастающим гулом, механизм ожил.

По ледяной массе пробежала рябь, и она начала на глазах уплотняться. Вокруг раздались восхищённые возгласы и аплодисменты. Кто-то принялся хлопать его по плечу, в то время как сам Гаспар всё ещё был смущён и растерян таким вниманием. Но в его взгляде я прочла давно забытое чувство — гордость.

Ему удалось сместить фокус с себя на что-то большее. Когда мы зациклены на своей боли, она растёт. А сейчас его умения принесли пользу другим. Как ни крути — потребность быть значимым живёт в каждом из нас. Кто-то находит своё предназначение в семье, кто-то — внося вклад в общество. Душа цветёт, имея миссию, в противном случае — увядает, как жухлая листва под ногами.

— Вы правда его починили! — Тревин не выдержал и кинулся к Гаспару с объятиями. Тот на миг застыл, но затем похлопал мальчика по спине. — Спасибо вам! Вы спасли праздник!

— Теперь иди домой, отогревайся, как мы договаривались, — смеясь проговорил Гаспар.

— Хорошо! — весело согласился Тревин, торопливо скидывая с себя куртку Гаспара, и тут из её кармана выскользнул амулет. Мутный кристалл шлёпнулся на утоптанный снег. — Ой! Держите, — мальчик быстро наклонился за ним и положил на выставленную ладонь вампира.

При прикосновении Тревина грани кристалла замерцали мандариновым цветом, но клянусь, прежде чем Гаспар зажал пальцы, пряча амулет от чужих глаз, я увидела, как в его мутном нутре вспыхнуло слабое медовое свечение.

— Приходите сегодня на дневное гуляние! — прокричал Тревин, размахивая рукой на прощание и убегая.

— Да, мы все будем вас ждать, — пробаритонил мистер Грей, и его губы растянулись в доброй улыбке. Он обвёл рукой почти пустую площадь, словно представляя грядущее оживление. — Всё-таки это благодаря вам мероприятие состоится. Думаю, нам хватит часа, чтобы всё подготовить.

— Извините, нам бы очень хотелось прийти, но мы здесь по делу, — вежливо начала я, в то время как Гаспар молча кивнул. — Может, вы знаете, где найти Отшельницу из Заиндевевших холмов?

Услышав прозвище ведьмы, мистер Грей замер. Его брови поползли вверх, а улыбка медленно угасла. Он принялся закручивать кончик уса в задумчивости, затем опустил руку и встретил наши взгляды.

— Странный вопрос для таких приятных господ... — протянул он, и в его голосе зазвучала осторожность. — Но да. Пожалуй, я знаю одного охотника, который может кое-что знать. Если позволите, я сопровожу вас к нему.

— Ты замёрзла, — тихо сказал мне Шейн, когда я собиралась последовать за мистером Греем. — Да и Гас тоже. Вряд ли мы успеем вернуться в столицу сегодня. Вверх по холму есть гостевой дом. Снимите его, согрейтесь, а я пока схожу с мистером Греем и всё разузнаю.

Гостиная гостевого дома тонула в мягких сизых сумерках, на потолке играли отсветы, напоминая призрачных мотыльков. Тепло понемногу отвоёвывало пространство. Прогревшийся камин ворчал тихо, по-домашнему, и его алое зарево ласкало шершавый камень очага. За панорамными стёклами высились могучие и безмолвные ели, а снег вокруг них лежал нетронутым саваном.

Гаспар устроился в глубоком кресле. Укутавшись в плед с крупной вязкой, он следил за огненной пляской и снова погружался в свою тихую хандру. Вероятно, безрезультатные поиски Отшельницы окончательно подорвали его и без того шаткую веру.

— Вам стоит сходить на каток, — проговорил он, не поворачивая головы. — Тревин не преувеличивал, когда расхваливал ледовое поле Глиммервиля. Как-то раз в детстве я бывал здесь с родителями… — Гаспар запнулся, но после паузы продолжил: — Будет глупо, если вы всё пропустите, гоняясь за миражом. Я подожду здесь. Не хочу портить веселье своей унылой физиономией.

Внутри у меня всё оборвалось. Он отказывался двигаться вперёд и быть частью жизни, кипевшей за окном.

— Ты ничего не портишь. — Я отошла от окна и присела на мягкий ковёр рядом с его креслом, но Гаспар отвернулся, пряча лицо в тени.

— Мне противно от самого себя…

— Гас, так будет не всегда. — Я положила руку на подлокотник кресла, перестав притворяться, что всё в порядке.

Первый шаг к решению проблемы — признать её наличие.

— Чувства — это как погода в душе. Бури сменяются штилем. И знаешь, иногда нужно просто переждать и позволить себе быть в упадке, не осуждая себя за это.

Гаспар медленно перевёл на меня взгляд, и в его глазах отразилось что-то нечитаемое.

— Я будто провалился в бесконечную тьму и не знаю, как с ней справиться.

— С тьмой нужно бороться светом…

Дверь скрипнула, и в дом вошёл Шейн, обивая ботинки от снега.

— Ничего конкретного, — качнул он головой, отвечая на немой вопрос. — Охотник отправился в лес, когда вернётся неизвестно.

— Что ж, — я поднялась, отряхивая колени. — Тогда не будем терять время. Лучший способ что-то узнать — быть в гуще событий. Идёмте на каток! — Я схватила куртку и, игнорируя две пары удивлённых глаз, направилась на улицу.

Холодный воздух обжёг лёгкие, и я прижала ладонь к груди, настойчиво делая новый бодрящий вдох. Сейчас не время раскисать. На площади будет полно народу, кто-то да должен что-то знать. А если нет… тогда мы хотя бы приятно проведём время!

Восстановленный каток блестел и переливался, как отполированное зеркало. А следы от коньков мерцали загадочным сиянием, будто под толщей льда затаились сами духи зимы, подсвечивая их лазурным и серебряным. По ветру плыли звуки живой музыки, смеха и оживлённых голосов. Основное празднество уже закончилось, но магия ещё не отпускала это место — ледовая площадка продолжала звать и тянуть к себе.

Наблюдая за катающимися, я поймала себя на мысли, что тоже жажду раствориться в этой лёгкой, беззаботной атмосфере. Будто сама душа праздника коснулась моего плеча, подталкивая вперёд, и я решительно направилась к прокату коньков. Никуда за эти полчаса Отшельница не денется.

— Что ты делаешь? — удивился Шейн, когда я протянула палаточнику деньги за три пары коньков.

— Это у неё такая фирменная тактика, — флегматично заметил Гаспар. — Сначала что-нибудь купить, а уже потом задавать вопросы.

— Да ладно вам! Давайте просто покатаемся, — выдохнула я, принимая из рук продавца ледовый инвентарь.

— Да, Шейн. Давай покатаемся, — неожиданно поддержал меня Гаспар. Заметив мой вопросительный взгляд, он наклонился и прошептал: — Он не умеет кататься. Вообще.

Шейн лишь раздражённо цокнул языком и закатил глаза к небу.

— Не бойся, я тебя подстрахую, — пообещала я, зашнуровывая свои белые коньки.

— Я не боюсь… — буркнул он, насупившись. Ну конечно, грозный мраколов не может чего-то бояться, о чём это я. — Просто предпочитаю устойчивую поверхность под ногами.

Гаспар прыснул, вставая на лёд.

— Лучше заткнись, — предупредил его Шейн.

— А я ничего и не говорил, — отозвался тот, притворно-невинно прикрыв поллица шарфом, но по дрожи в плечах было ясно — он едва сдерживает смех.

— Но очень громко думаешь.

— Окей, окей, — Гаспар не выдержал и рассмеялся. Эффектно развернувшись на месте и брызнув ледяной крошкой, он крикнул: «Догоняйте!» — и поплыл, оставляя за собой извилистый след.

После долгих уговоров мне удалось вытащить на каток и Шейна. Он двигался напряжённо, цепляясь за борт, а его обычно уверенная осанка сменилась на скованную.

— Ладно, мраколов, — ласково сказала я, подкатывая ближе. — Забудь всё, что ты знаешь о твёрдой земле. Здесь другие законы.

— Я как раз пытаюсь их вывести, — сквозь зубы пробурчал он, глядя на лёд с подозрением.

— Первое правило — доверие. Не льду, а мне.

Я медленно развернулась, протягивая ладони в качестве опоры, и он вцепился в них с такой силой, будто я была его единственным спасением.

— Я тебя не отпущу, — прошептала я, глядя ему прямо в глаза.

Сейчас в них не было привычной уверенности. И тот факт, что он позволил мне это видеть, что он, всегда самодостаточный и сильный, добровольно отдал мне контроль над своим равновесием — заставило моё сердце сладко сжаться. Это был акт глубочайшего доверия. Человек, привыкший полагаться только на себя, теперь вручил мне свою неуклюжесть, уязвимость, своё право на ошибку.

— Вот так, — улыбнулась я, когда его хватка наконец ослабла, а на лице промелькнул удивлённый восторг от первого по-настоящему скользящего шага. Шейн всегда оберегал и направлял меня, а теперь я вела его по сверкающему льду. И в этом странном обмене ролями рождалась та самая, особенная связь между нами.

Откатавшись вдоволь, мы сдали коньки и расположились возле киоска с горячим шоколадом. Грея руки о стакан с ароматным напитком и глядя на румяные от мороза лица друзей, я вдруг подумала: а что, если мы заблудились в собственных поисках? Может, мы смотрим не в ту сторону?

Ведь радость и смысл — это не сокровища, которые нужно найти раз и навсегда. Это тропинка, которую мы протаптываем своими мыслями и поступками каждый день. Достаточно начать с одного маленького шага: сварить себе вкусный кофе, выйти на пять минут прогуляться, позволить себе никуда не спешить. И ты почувствуешь, как тропинка снова появляется под ногами.

— Вы всё-таки пришли! — раздался радостный крик, и рядом с нами возник Тревин, сияя улыбкой. — Я так надеялся вас увидеть! Знаю, ещё рано для подарков, но ночью мне вряд ли удастся отыскать вас на площади. Родители говорят, что на добро нужно отвечать благодарностью, — он зачем-то полез в карман своей куртки. — Держите. Это оберег, — мальчик протянул Гаспару маленькую деревянную фигурку медведя. — Отшельница сказала, что однажды он принесёт мне удачу. И сегодня она пришла — вы оказались в деревне очень вовремя! Ещё старуха говорила, что амулет работает только один раз для каждого. Когда его магия иссякнет, я должен передать его другому.

— Погоди, — я едва не уронила стакан с шоколадом. — Ты знаешь, где живёт Отшельница?

Тревин смущённо переступил с ноги на ногу.

— Ну… саму дорогу я не помню... Но папа знает! Он водил меня к ней, когда я болел. Вам нужна её помощь? Я сейчас его позову! — И, не дав нам опомниться, он юркнул в толпу.

Мы переглянулись.

Вот ведь как бывает, иногда стоит просто оставаться открытым миру — и судьба сама постучится в дверь с подарком.

Вечерние тени сгущались между елей, и в их синеватой мгле изба казалась кораблём, затерянным в снежных волнах. Тёплый свет в окнах был единственным маяком на всю округу. Отец Тревина не стал подходить ближе, оставив нас втроём перед тяжёлой, деревянной дверью.

Вот оно — пристанище Отшельницы, место, где, возможно, хранились ответы на все наши вопросы. Рука сама потянулась к груди, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Я собралась с духом и постучала.

Дверь распахнулась, и на пороге показалась молодая девушка. Что-то внутри меня дрогнуло, какая-то тень тревоги мелькнула и не успела оформиться в мысль. Но Шейн среагировал быстрее — он рванул вперёд, и перед нами вспыхнул магический щит. Незнакомка проворно отпрыгнула назад, шипя словно дикая кошка и обнажая в оскале острые, хищные клыки.

Вампирша!

— Вы всегда нападаете на тех, в чей дом пожаловали? — раздался из глубины комнаты сухой старческий голос. — Марта, будь добра, налей гостям ромашкового чаю. А вы, молодой человек, погасите свой боевой пульсар — изба у нас древняя, сохлая, того и гляди вспыхнет. Вряд ли ради этого вы проделали столь долгий путь в канун праздника.

Я потянула Шейна за рукав, призывая потушить пламя, которое он успел сотворить. Однако отвести взгляд от черноволосой девушки с резкими чертами лица не решилась. Она больше не скалилась, но её поза оставалась настороженной, а радужки мерцали алым. Впрочем, точно такой же рубиновый отблеск сверкал во взгляде Гаспара. Его тело тоже молниеносно среагировало на угрозу.

— Так и будете стоять на пороге и пугать Марту? Или зайдёте и спросите то, за чем пришли?

Шейн колебался ещё мгновение, затем развеял чары и первым шагнул в дом. За ним протиснулся Гаспар, намеренно заслонив меня спиной. И вот два высоких парня стеной встали передо мной, полностью перекрыв обзор. Конечно, ни капельки не обидно. Чувствуй себя, Кассандра, слабым звеном.

— Присаживайтесь, чай лучше пить горячим, — предложение Отшельницы прозвучало ровно и спокойно.

И вот наша троица после очередной заминки продвинулась ещё глубже. Теперь, сидя за массивным столом, я могла хорошо рассмотреть и полки, заставленные банками с травами, корешками и сушёными ягодами, и саму хозяйку. Отшельница сидела у очага в плетёном кресле-качалке. Её волосы были седые, как зимний иней, а лицо испещрено глубокими морщинами, но глаза… Годы не потушили их огня. Они светились спокойной, всепонимающей мудростью, в которой тонули все тревоги.

В комнату вернулась Марта, неся поднос с тремя дымящимися глиняными кружками. Тонкий, успокаивающий аромат ромашки разлился по помещению. Передав каждому по питью и на мгновение задержав взгляд на Гаспаре — казалось, они оба задавали друг другу безмолвные вопросы, — она пристроилась на низкой скамье рядом с Отшельницей.

Шейн поднёс кружку к лицу и с подозрением, свойственным мраколовам, осторожно втянул носом воздух. Помнится, в первый день нашего знакомства, он тоже не доверял напиткам от ведьм. Этого жеста хватило, чтобы у меня пропало желание сделать глоток. Однако греть о тёплую шершавую глину озябшие пальцы было невообразимо приятно.

Отшельница хрипло рассмеялась, всем своим видом показывая, как забавляет её эта подозрительность, а затем повернула голову к Гаспару. Её взгляд, острый и пронзительный, казалось, видел насквозь, достигая самой глубины души.

— Ну что, принц, носящий в груди целую зиму, нашёл ли ты наконец то, что искал?

Я метнула быстрый взгляд сначала на Шейна, а потом на Гаспара. Откуда ей известно, кто он?

Гаспар с силой сжал резную статуэтку медведя, которую не выпускал из рук всю дорогу.

— Говорят, вы можете снять любое проклятие, — было видно, как тяжело даётся ему каждое слово.

Старуха медленно, почти печально, покачала головой.

— Я не могу снять то, что стало частью твоей плоти. Ты ищешь средство от болезни, но у тебя рана на душе. Раны не исцеляют, отрезая плоть. Сперва её нужно очистить от гноя старых обид, промыть водою прощения и зашить нитями принятия. Твоё проклятие — часть твоего тела. А вот твоя душа... её судьба всё ещё в твоих руках.

— Как я могу принять то, что отняло у меня всё? — вырвалось у Гаспара, и в его голосе звенела не просто ярость, а отчаянная, давно копившаяся боль.

— Не всё, — старуха загадочно улыбнулась и обвела взглядом сначала Шейна, потом меня. — Как ты получил этот оберег? — Она проследила, как Гаспар проводит большим пальцем по деревянной морде медведя, и слегка подалась вперёд. — Ты зовёшь себя монстром, но ответь мне, мальчик, разве станет настоящее чудовище спасать чужие жизни?

Я снова едва не ахнула. Она знала. Знала, что Гаспар спас Тревина.

Словно довольствуясь нашим общим замешательством, Отшельница откинулась обратно на спинку кресла, поправила плед на коленях и, кротко улыбнувшись Марте, продолжила:

— Вы похожи на два дерева зимой. Одно ненавидит иней на своих ветвях, считая его уродством. Другое носит его, как сверкающие украшения, и терпеливо ждёт солнца. Но суть дерева — не в инее, а в живых соках, что текут глубоко под корой.

Брови Гаспара поползли к переносице, и он нахмурился, осмысливая услышанное.

— Вижу, чай не по душе твоим друзьям, — чуть громче произнесла Отшельница, развеивая общее оцепенение и сгустившуюся таинственность. — Помоги Марте убрать посуду. Скоро праздник вступит в силу, полагаю, встретить его вы хотите не в компании дряхлой старухи.

— И это всё? — не выдержал Шейн, когда Гаспар послушно забрал у него кружку и последовал за вампиршей. — Мы проделали весь этот путь, чтобы услышать несколько мотивационных фраз? Я же говорил, что здесь, кроме шарлатанства, ничего не будет. — Он рывком поднялся, отчего его стул с грохотом отъехал назад, и не оглядываясь вышел из хижины.

Я встала, бросив растерянный взгляд на Гаспара, который что-то тихо говорил Марте, и направилась к двери. Но на пороге всё же замерла, сомневаясь, остаться или уйти.

— Вы ищете волшебство вовне, — мягко, почти по-матерински, произнесла старуха мне в спину, — а оно всё это время дремало в ваших собственных руках. Самые главные чудеса в нашей жизни творим мы сами.

Шейн шёл впереди, яростно гребя ботинками по снегу, и из-под его ног слышалось громкое динамичное хрум-хрум-хрум. Я едва поспевала за его широким шагом, Гаспар так и вовсе отстал, бредя позади.

И тут в затылок Шейна врезался снежок. Несильный, но меткий.

— Прекращай пугать сов своей хмурой физиономией, — крикнул ему Гаспар. И словно в подтверждение его слов с ближайшей ели прозвучало одобрительное: «уху-уху».

Шейн остановился и медленно обернулся.

— Разве тебя это не злит? — удивился он.

— Нет. Я вдруг понял, что старуха права, — признался Гаспар, наклоняясь и лепя новый снежок с удивительной скрупулёзностью. — Я должен принять себя таким, какой я есть сейчас. Да, скорее всего, впереди будет туева куча трудностей, — он пожал плечами и развёл руки в стороны, — но это не так важно. Любое препятствие преодолимо, когда у тебя есть цель.

— О, так старуха помогла тебе найти цель? — язвительно выгнул бровь Шейн, вытряхивая снег из-под воротника.

— Не она. Вы. — Тёплая улыбка коснулась губ Гаспара, и я не смогла не улыбнуться в ответ, почувствовав, как на душе становится светлее. — Я по-прежнему могу собирать артефакты и помогать вам. И, возможно, таким же, как я. — Гаспар подкинул снежок и ловко поймал его.

— Что ты имеешь в виду? — руки Шейна замерли на воротнике, и он с нарастающим подозрением посмотрел на друга.

— Я тут подумал, если проклятие не получается разрушить привычными чарами… — Гас замялся и, кажется, смущённо отвёл взгляд. В темноте его лицо удавалось увидеть только благодаря звёздному небу и бескрайним снежным полям. — Что, если это можно сделать с помощью артефакта? Тогда я смогу помогать таким же, как Марта.

— Это каким, «таким же»? — настороженность в голосе Шейна не исчезала.

— Таким, которые ступили на тропу искупления и желают вернуться к прошлой жизни. Я пообещал Марте, что пришлю весточку в случае прогресса. И сказал, что она всегда может прийти к нам за помощью.

— Ты оставил незнакомой вампирше мой адрес? Супер. — Проворчал Шейн, закатывая глаза.

— Тебе нужно позитивнее смотреть на жизнь, — улыбка расплылась на лице Гаса, становясь шире и веселее.

— Да что ты? — с издёвкой произнёс Шейн и сгрёб горсть снега с ближайшего сугроба.

И тут началась настоящая снежная битва. Мы носились по сугробам, смеясь и крича, а снежки свистели в воздухе, разрывая морозную тишину. В этот миг не было ни проклятий, ни охотников, ни тёмного прошлого — были только мы трое, залитые лунным светом и ощущением внезапно нахлынувшего освобождения.

В город мы добрались к ночи: раскрасневшиеся, замёрзшие, но донельзя счастливые. Народ уже собрался на площади, ожидая главного представления самой природы. До наступления Ночи Тысячи Огней оставались считаные минуты. Шейн куда-то отлучился, и мой взгляд приковал карман Гаспара: из его глубины пробивалось слабое свечение. Заметив моё внимание, друг сунул руку в куртку, а когда достал — на его ладони лежал амулет. Кристалл всё ещё был мутным, как заиндевевшее стекло, но в самой его сердцевине пылала яркая золотая искра.

В этот миг небо взорвалось разноцветным сиянием, будто невидимый художник, одержимый гениальным безумием, принялся раскрашивать чёрный холст ночи. Изумрудные, сапфировые и пурпурные ленты струились, превращаясь в танцующие волны из чистой энергии.

Я почувствовала, как Шейн обнимает меня сзади. Его большие пальцы синхронно провели по моим ключицам, словно говоря: «Смотри, это всё для нас».

Сияние мерцало, дышало, перетекало из одной формы в другую, опускаясь всё ниже и ниже, пока его призрачные вуали наконец не коснулись земли. Яркие огни побежали между людьми и домами, отбрасывая разноцветные тени на снег и лица.

Я перевела взгляд на Гаспара, стоящего в эпицентре Тысячи Огней — он не прятался и не щурился от них. Он горел своим собственным, внутренним светом, который был лишь ярче на фоне ночи, а на его груди висел амулет, источающий ласковое тепло. Он не поборол свою тьму. Он просто зажёг в ней такие свечи, что она перестала быть страшной. И в эту Ночь Тысячи Огней я знала точно — Гаспар вернулся к себе настоящему.

— За нас! — произнёс Гаспар, поднимая руку в торжественном жесте, словно держал там бокал для тоста. — За то, чтобы находить свой свет, даже в самую долгую ночь.

Я поддержала его игру, и мы, смеясь, стукнулись кулачками. Это заставило меня вспомнить о подарках, которыми было принято обмениваться после сияния огней. Со всей этой беготнёй я попросту забыла их в доме Шейна. Но это было уже не существенно. Греясь в тёплых объятиях любимого и видя счастливое, преображённое лицо друга, я точно знала: самые важные подарки нельзя положить в коробку.

Однако, когда я обернулась, чтобы обнять Шейна в ответ, материальные подарки всё же напомнили о себе. Шейн неожиданно протянул мне хрустальный шар, тот самый, с заснеженным Глиммервилем внутри, который я рассматривала в лавке «У Роззи».

— Я ведь ничего не говорила, — ахнула я, принимая хрупкий подарок.

— Это и не требовалось, твой взгляд всё сказал за тебя, — на его губах появилась открытая улыбка, а на щеках заиграли обворожительные ямочки.

— Вы сейчас такие милые, что у меня сахар хрустит на зубах, — с комичным вздохом вклинился Гаспар.

— Я начинаю скучать по временам, когда ты хандрил и молчал, — буркнул Шейн, но в его глазах плескалась тёплая насмешка.

Гаспар рассмеялся, свободно и искренне, а потом заметил в толпе знакомого мальчишку.

— Пойду поздравлю Тревина, — сказал он и растворился в праздничной суете.

— Ты вернула его, — тихо сказал Шейн, глядя на его удаляющую спину.

— Мы вернули его, — поправила я, прижимаясь к груди любимого. — Не жалеешь, что мы встречаем здесь наш первый праздник?

— Нет. У нас будет ещё куча совместных праздников. — Он взял моё лицо в свои большие, шершавые, но невероятно бережные ладони. — С Ночью Тысячи Огней, Кэсс, — прошептал он, касаясь своим лбом моего.

— С Ночью Тысячи Огней, мой храбрый мраколов, — улыбнулась я в ответ, утопая в его тёплом, безраздельно преданном взгляде.

И в ту самую секунду, когда наши губы встретились под мерцающим небом, слова Отшельницы обрели смысл. Настоящее волшебство рождается не в громких заклинаниях, а в тихом мужестве быть собой, в умении разогнать тьму в душе, своей или чужой, одной-единственной искрой.