Вредная профессия

С утра пораньше звонит налоговый и ласково так говорит:

— Ну чё, Сикорский, вешайся. К те москвич с проверкой двинул.

У меня кусок яичницы поперек горла — хрясь! Сижу, кашляю, глаза на лбу, душа в пятках.

— Эй! — кричит налоговый. — Старик! Не так буквально! Давай, вылазь из петли. Мож, обойдется еще...

Отдышался более-менее, кофе хватанул, язык обжег. Весело день начинается, одно слово — полярный.

— Какого черта этот москвич ко мне поперся? — в трубку бормочу. — Он же вас проверят, вас!

— В том-то и дело, что нас. В квартальных файлах ковырялся, и вдруг спрашивает — эт чё еще за хрень, "КБ Сикорского"? Мы ему — нормальное АО, как хочет, так и называется, имеет право... А он — да не, я интересуюсь, откуда у вашего Сикорского таки льготы нечеловечески? Какой сумасшедший с какого потолка ему все это срисовал? Судя по схеме налогообложения, там ваще не коммерческа фирма, а государственный интернат для инвалидов детства... Ну, я и...

Замялся налоговый, вздыхает тяжело. Изображает, будто у него совесть есть.

— Чё ты? — спрашиваю, а в общем-то, уже догадался, чего он. Иначе бы не позвонил.

— Ты извини, — говорит, — старина. Ну затрахал он нас, понимашь? До ручки довел. У меня прям само вырвалось — раз вы такой недоверчивый, господин советник первого ранга, ну подите и лично оцените, чего Сикорский вытворят, и почто у него така бухгалтерия. Мол, были сигналы — не вертолеты он там конструирует...

— Спасибо, — говорю, — дружище. Век не забуду.

А сам уже в прихожей, куртку надрючиваю. Теперь на всех парах в ангар. Только бы успеть раньше москвича. Прямо вижу эту сцену: является дурак столичный с наглой рожей, удостоверением размахивает, финансовую отчетность требует, а ребята от него — кто по углам, а кто и под стол. Перепугаются, неделю потом работать не смогут от заикания и трясения рук. А с городом что будет? Одна у нас бригада такая уникальная, другой нету.

— Ткнул бы ты его в дерьмо носом, а, Сикорский?

— Размечтался! Как бы навыворот не вышло...

— Но у тя ж с документами порядок! Или нет?! — тревожится налоговый.

— Эт единственно, с чем у мя порядок! — рычу, и выкатываюсь за порог.

Опять двадцать пять. В смысле минус столько Цэ. По-нашему тепло. Подогреватель успел машину самую малость раскочегарить, завожусь легко. Первым делом схему города на дисплей. Та-ак, где мои героические сотрудники? Похоже, все еще ковыряются на Космонавта Мельника. От сердца малость отлегло. Вызываю техника-смотрителя.

— Пробили! — орет. — Вот прям тока пробили затыку! А из колодца как хлестанет! Фонтаном! Игорь, ты не поверишь, тут на всю улицу от стены до стены — по колено... Ладно, с божьей помощью вычистим. Ты не волновайся, щас мы твоих каскадеров отмоем и мигом подвезем.

— Не надо мигом! — умоляю. — Медленно ехай, понял?

— Не-а. Чё случилось?

— Если медленно поедешь, ничё не случится. Просто к нам в ангар прям щас топает целый налоговый полковник из самой Москвы. А ты ж моих ребят знаешь... Короче, надо, чтоб я этого страшного дядьку встрел и подготовил.

— А-а... Ну, минут сорок я нашаманю, но больше чё-та не хочется. Они, понимашь, по тебе дико соскучивши. Нервные уже, у Кузи опять глаз дергатся.

— Полчаса вполне хватит. Дергатся, говоришь?.. Ничё, передергается!

Трогаюсь с места, а сам думаю — передергаться оно, конечно, передергается. И вообще, Кузе надо привыкать, хоть полегоньку, но общаться с нормальными людьми. А то вот убздыхнет меня по весне сосулькой, или, допустим, в катастрофу на машине въеду — и как тогда?.. Но все равно Кузю жалко. Если глаз у него — значит, к краю близко. Не может Кузя без меня подолгу. Целую ночь бригада на улице Космонавта Мельника возилась, я в кои-то веки нормально выспаться успел.

Так, что нам еще нужно? У ребят привычка: как вернутся с пробоя, сразу ко мне в кабинет лезут. Не-ет, сегодня этот номер не пройдет. Звоню офис-менеджеру.

— Баба Катя! — кричу, едва на том конце трубку сняли. — Тревога! Шухер! Бегом в ангар! Станешь на входе, бригаду перехватишь, и в жилой отсек ее загонишь! Чтоб никто ко мне ни ногой, пока сам не разрешу!

А в трубке внук ее спокойно так:

— Здрасте, дядя Игорь. Вы чё, забыли, у бабушки отгул сегодня. Она к маме уехавши, в шестой район. Свечи им надо и лампу керосинову, там с полночи электричества нет.

— Зачем свечи, если и так светло?!

— Это вы, дядя Игорь, у них спросите.

Из шестого района баба Катя к ангару вовремя никак не поспеет. А кто еще может утихомирить перевозбужденную бригаду? Разве, психолог, который с нами работает. Вызываю. Блокирован номер. Значит, работает психолог. Только, увы, не с нами.

Если все сегодня обойдется, премию себе выпишу ненормальную. В психопатологическом размере.

Контора у нас на отшибе, считай, за городской чертой, здоровый такой ангар. Удобно — я прямо внутрь заезжаю через подъемные ворота, и у двери своего кабинета торможу. Вот она, конура родная: тепло, светло, целая стена завешена грамотами от мэрии, в аквариуме жабиус дрыхнет. Сразу как-то легче на душе. Только вдруг телефоны звонить начинают — и на столе, и в кармане разом.

Подношу к ушам обе трубки, и слышу в реальном стерео трубный рев дорогого нашего градоначальника.

— Сикорский хренов! — мэр орет. — Чё, этот хрен московский у тебя уже?!

— Ждем-с, — отвечаю. — Хорошо, успел я, а то боязно за ребят. Вдруг он кусатся, или еще чё...

— Ребята... Чё ты мне про ребят, твои интеллигенты хреновы всего Космонавта Мельника нахрен засрали, десять хреновых цистерн туда ушло художество ихое вывозить!

— А чё вы хотели? — спрашиваю. — Там же уклон, и в самом низу затыка. Давление прикиньте! По нашим расчетам просто обязано было пёрнуть, иначе никак. А Мельнику пофиг, он космонавт. И не такое, небось, видал.

— Ты у меня нахрен дошутишься! Язва, понимашь, сибирска!.. Слышь, Игорь, хрен с ним, с Мельником, у мя к те разговор серьезный.

— Закон такой есть, — говорю, — "Под давлением всё ухудшается"! Физика.

— Эт ты про чё?! — удивляется мэр.

— Про затыку под давлением. Затыку пробили, давление получило выход, и пёрнуло. Чё теперь, не пробивать больше?

— Да забудь ты нахрен про свое давление пердящее!

— У меня давление нормальное. Утром тока мерил. Сто двадцать на семьсят. Хоть на Марс запускай вместо Мельника вашего ненаглядного.

— Я Мельника этого не просил у нас в городе рожаться... — отдувается мэр. — Слышь, Игорь, ну прости. Не хотел на тя орать. С самого утра как начались форс-мажоры... В шестом районе отвал подстанции — знаешь, да? Потом у связистов какой-то облом системы загадочный, сидим теперь без спутника. А щас звонят — сына из школы грозятся выгнать, педагоги хреновы! Ну, думаю, хватает неприятностей на сегодня... Ничё подобного! Ты представь — какой-то тундрюк бухой прям у мя под окнами на снегоходе в "Макдональдс" въехал. Через витрину. Ну чё, ну вот чё тундрюку надо в этой хреновой бигмачной?!

— Вкус сезона попробовать, — говорю. — Фирменную приправу "МакСпирит". О, как ласкает тундрюкское ухо это знакомое — нет, я бы даж сказал — знаково слово!

— В общем, Игорь, я чё решил. По закону ты не обязан докладывать налоговику о характере своей деятельности. Верно? Ну, вот и не говори, чем именно занимашься.

Я от такой резкой перемены темы малость дурею, трясу головой, и тут понимаю, что до сих пор сижу, как последний у/о, с двумя трубками.

— В документах чё записано — Сикорский предоставлят городу инжиниринговые услуги, так? Документы у тя в порядке. Начнет москвич докапываться, какие такие услуги, скажи — идите на хрен, я вертолеты конструирую, и ваще, у мя секретное КБ.

— А он ко мне после этого с прокурором не явится? — сомневаюсь.

— Прокурор ему сам явится! — мэр заверяет. — В кошмарном сне. Так и сказал — пускай тока сунется, я из этой евражки сошью варежку. Он знашь, где живет, прокурор-то? Из коляски не вывались — на Космонавта Мельника! Прокурору твои услуги, эта... инжиниринговые! — не реже, чем раз в неделю требуются.

— Ну, если прокурор...

— Тока не проболтайся, а?

— Да мне болтать ваще незачем. И так за сто шагов до ангара понятно уж, чё за конструкторско бюро. Очень секретное.

— Мож, не собразит. Главна штука, молчи. Я даже представить боюсь, какая вонь подымется, если москвич узнает, до чё тут у нас все запущено.

— Насчет вони, — киваю, — это вы прямо в дырочку.

Градоначальник мою аллегорию игнорирует, советует мужаться и отключается. Кладу трубки по местам. Сижу, жду москвича, кошусь одним глазом на компьютер с бухгалтерией, другим — на ящик с бумажной документацией. Руки так и чешутся лишний раз все проверить. Эх, была не была! Ворошу бумаги, прикидываю, к чему москвич придраться может. И тут стук в дверь. Начальственный такой.

— Милости просим! — весело почти кричу. А поджилки трясутся. И мэр накрутил дальше некуда, и самому неуютно. Если обещанная вонь действительно поднимется, "КБ Сикорского" примерно через годик можно будет закрывать. Фирму жалко, а особенно жаль ребят — ну кому они, кроме меня, нужны...

Заходит страшный московский дядя. И вправду страшный. Здоровый шкаф, морда кабанья, взгляд свирепый. Носом крутит. Принюхивается.

— Здрасте, — хрюкает. — Полковник Дубов, налоговая полиция, внеплановая проверка... — и прямо-таки жрет меня круглыми поросячьими глазками.

А у вашего покорного слуги видок подозрительный донельзя. Бумажками обложился: ни дать, ни взять, злостный неплательщик и уклонист от налогов подчищает бухгалтерию.

— Кто тут Сикорский?

Я аж оглядываюсь: да вроде нет больше никого в кабинете, только жабиус. Он, конечно, зверь для своей породы ненормально крупный, но все равно его за генерального директора даже с пьяных глаз не примешь.

— Я Сикорский, я. Вы присаживайтесь, господин полковник.

— Благодарю. Слушайте, а откуда запах такой жуткий? И на улице, и внутри. Канализацию пробило?

Засмеялся бы, да боязно, чересчур свиреп на вид полковник, не поймет юмора. У нас в городе про канализацию "пробило" — самое ценное слово. Потому что, значит, до этого ее намертво забило. Как давеча на Космонавта Мельника. А если забило — то, получается, что?

Получается, должен прийти тот, кто умеет ее пробивать.

Ну, а к запаху мы все привычные. Я не в том смысле, что только мы — "КБ Сикорского" — а вообще местные. Жизнь такая.

— Да здесь, — говорю, — на пригорке, роза ветров косая. Особенно по вторникам — чё тока сюда не несет. Тундрюки еще в позапрошлом веке жаловались, сам в городской хронике читал.

Ну, чес-говоря, про аборигенов я малость того.

В вечной мерзлоте фекальная канализация вообще плохо себя чувствует. Холодно ей, болезной. Тем более, нашей, которую тянули при царе Горохе, наспех да неглубоко. И городишко раньше малюсенький был. Но худо-бедно дерьмо по трубам плавало. А сейчас тут опорная база громадной добывающей компании. Народу тьма, домов новых понатыкано, а сети коммунальные к чему подключали? К старой дохлой системе с узкими коллекторами, замкнутой на слабенькие отстойники. Да и качественный состав дерьма радикально изменился. Лет тридцать-сорок назад что у нас текло по трубам — оно самое, малость разбавленное газетами. Так сказать, родственные материалы. А теперь народ чего только в унитазы не кидает, особенно милые дамы, хоть и запрещено это строжайше. Ну и клинит поток. Жуткие пробки образуются, дерьмо на улицу прет, а там его морозцем прихватывает — и вообще конец. Да и под землей потоку застаиваться ни в коем случае нельзя. Мало того, что мерзлота, так еще и ненормальная, перемерзшая — мы ведь кристаллический

газ разрабатываем.

— Чем же это тянет? — полковник снова нюхает и окончательно косорылится. — И откуда? У вас офис насквозь провонял. Чистый сероводород. Неужели с комбината?

— Не-е, природный газ не пахнет вовсе, в него потом нарочно меркаптан добавляют. Я говорю — роза ветров. Кто его знает, чё летит, да откуда. Мож, олень в тундре сдох...

М-да, про оленя — это я тоже слегка не очень.

Год назад комбинатские раскошелились и построили регенераторную: вон она, рядышком, километра не будет. Только смысла в ней почти никакого, пока трубы под землей старые лежат. Эх, наврать бы полковнику, что это с регенераторной вонищу несет — так ведь не пахнет, зараза! Словно не дерьмо через себя гоняет, а газ, будь он неладен.

То, что здесь под ногами газа хоть задом ешь, давно открыли. Только он у нас будто прессованный, в кристаллической форме. И вот, наконец догадались, как его добывать и в дело пускать. Вполне безопасным методом, хоть в подвале своем копай. Ура-ура, роют шахту, ставят рядом комбинат, набивают город населением под завязку, все замечательно. Только совсем не замечательно вышло, когда промышленная разработка началась. Пока опытные партии добывали, побочных эффектов не было. А как принялись этот самый газ тянуть сквозь верхние слои почвы мегатоннами, ее — почву — проморозило на всю катушку. Вместе, сами понимаете, с трубами. Ладно, воду подогревать можно. А дерьмо?! В каждый унитаз по кипятильнику?! Или прикажете комбинату закупить биотуалетов на полста тыщ народу, да еще и постоянно снабжать их реактивами?

То ли дело тундрюки — при любой погоде во чистом поле оправляются, и хоть бы что. Аж завидки берут. Веселые ребята. Примерно раз в месяц съезжаются к комбинату на снегоходах, палят в воздух из берданок и орут хором: "Русский, волка позорная, уходи свой Россия! Оккупанта-империалиста, твоя мама фак, рашен гоу хоум!" Комбинатские им пару рюкзаков огненной воды — на! Аборигены водку хвать, и обратно в тундру. И все довольны. Вот тоже загадка природы: на водку у начальства всегда деньги находятся. А канализацию специальную высокоширотную проложить — нехватка средств.

Есть, конечно, вариант нарубить в мерзлоте ям, чтобы весь город туда с ведерками бегал. Но вы сами представьте, сколько придется людям за дискомфорт приплачивать, и как дружно они от такой жизни алкоголизмом заболеют. Весело, да — выскакиваешь из подъезда с ведром дерьма, полным до краев, вокруг минус шестьдесят, в организме минус сорок... Нереально. Психика не выдержит. Мы ж не первопроходцы какие, а простые трудящиеся.

Короче говоря, чтобы городская фекальная система работала, в ней должно идти непрестанное шевеление. Чтоб ни минуты покоя. И это нужно как-то обеспечивать. То есть, пробки выявлять и немедленно пробивать.

Чем и занимается акционерное общество закрытого типа "Конструкторское Бюро Сикорского".

Я сначала хотел контору назвать просто, как в том анекдоте: "Сливочная". А потом думаю — какого черта? Работа серьезная, ответственная, инженерного подхода требует... И вообще я парень с юмором. Вроде бы...

— А что за зверь удивительный в аквариуме? — полковник огляделся и на жабиуса толстым пальцем указывает.

— Жаба, — говорю. Без неуместных комментариев.

Вообще-то наш зверь — Жабиус Говениус Рекс. Из-за него Михалыч с перепугу сознание потерял, когда Жабиус прямо ему на ногу выпрыгнул. Увлекаемый бурным потоком. Из очка в женском туалете достославной мэрии. Как он в нашу канализацию угодил, как там выжил — загадка. Ну, обогрели зверя, приютили. Гордимся теперь. Директор комбината малость двинутый насчет рептилий, у самого игуана дома живет, так он на нашу жабу глянуть специально приезжал. Долго рассматривал, языком цокал, а потом сказал: "Надо же, и цвет какой, прямо маскировочный!" А какой еще может быть цвет, если жабиус, научно выражаясь, чистой воды — точнее уж чистого дерьма — канализационный эндемик?..

— М-да, — говорит полковник, разглядывая жабиуса. – Издалека везли? Африка, небось?

— Вроде того, — соглашаюсь.

Один черт. Либо у меня денег куры не клюют, либо я враль записной. И то, и другое для налогового полицейского, считай, чистосердечное признание в воровстве.

Вот положение дурацкое! И знаю ведь точно, что ничего криминального полковник у меня не нароет — все равно сердчишко ёкает. Эх, испортило русских засилье бюрократии, трусами сделало. Недаром мы нет-нет, а тундрюкам позавидуем. В "Макдональдс" на снегоходе... Да-а. Про таких народ говорит: «не зря прожил жизнь».

И тут слышу — дизеля. Урчат на подъеме, тяжелое волокут. Так это же цистерны! Громадные цистерны с подогревом, дерьмо с Космонавта Мельника везут на регенераторную. Аккурат мимо ангара нашего. Ура! Ничего выдумывать не надо, так и скажу полковнику — вот откуда запахи...

А полковник достает платок, зажимает им нос, и теперь уж совсем не в переносном смысле хрюкает:

— Ладно, приступим.

Только приступить у нас не выходит, потому что один из дизелей вдруг надсадно взревывает у самого крыльца, будто ангар таранить собрался.

Правильно сориентировать московского гостя, подготовить к встрече с бригадой, я не успеваю. За стеной раздается жуткий грохот, и сквозь уплотнитель на двери кабинета пробивается такая вонища, что даже мой тренированный нос морщится. Дезинфекция, она похлестче дерьма будет раз в десять.

— А это что еще такое?! — выше платка москвич заметно наливается кровью.

— А это, уважаемый, — говорю, — вернулась с работы бригада пробойников!

"Хрен ли нам теперь?" — сказал бы в такой ситуации мэр. Вот и мне уже — не хрен.

— Ко-о-го бригада?!

И тут парни вваливаются в кабинет. Впереди Кузя со своим дергающимся глазом.

— Пробили! Игорь, мы ее пробили!

Полковник уже не краснеет, а напротив, бледнеет. Ребята все, как один, в списанных армейских боевых скафандрах, только шлемы поснимали. А у Кузи в левой клешне — его любимая пропыра. И машет он ею в воздухе довольно опасно.

В общем, зрелище то еще.

Вонизьма тоже не дай бог.

Полковник сидя обалдевает. Впрочем, мне сейчас не до него, я смотрю на ребят, оцениваю, в каком они состоянии. Вроде ничего. Растут парни. Великая штука трудотерапия, если грамотно ее применять.

Тишка мне издали кивает, отстегивает варежки и лезет к аквариуму жабиуса кормить. Михалыч пытается вперед мимо Кузи пролезть и в ухо пропырой не схлопотать. А Кузя знай себе лопочет, рассказывает, как замечательно они сегодня пробили. Я его речь довольно хорошо разбираю — привык за пять лет, ёлы-палы — но как раз сегодня меня сомнения одолевают. Потому что дешифровка Кузиного лепета следующая: когда парни уже всякую надежду потеряли осилить затыку, вдруг родилась блестящая идея — не продавливать, а разбивать.

Изобретатели хреновы, они взяли Кузю за ноги, и головой вниз с пятиметровой высоты в магистральную трубу бросили! А он пропыру в клешнях зажал, перед собой выставил... Ну и вонзился в мерзлую какашку. И таки расшевелил ее.

"Пропыра" — это Кузя сам название выдумал. Четыре лома, сваренных вместе пакетом, и на конце железяка от топора-колуна, самого здорового, какой смогли найти. У нас, конечно, не только ручной пробойный струмент — техника всякая тоже имеется — но когда нужно в тесном коллекторе затыку расковырять, лучше пропыры ничего не придумаешь. А в боевом скафандре экзоскелет и сервоприводы, мы их еще чуток усилили, знай себе дерьмовую мерзлоту пыряй, и в ус не дуй. Конечно, вместо штатных перчаток ставим варежки-клешни, иначе струмент не удержишь. Пять штук мне скафандров комбинатские снабженцы добыли, не знаю уж, как, но вроде по закону все, списанная амуниция.

— Послушайте, Сикорский... — глаза у полковника совсем освиневшие. — Это что за сборище дебилов? Вонючих... Чем ваше так называемое "бюро" занимается?!

А у меня вдруг настроение приподнялось, ведь живы-здоровы парни, да еще затыку пробили. Задача выполнена, любимый город может срать спокойно. Так чего мне бояться? Ну и отвечаю я москвичу:

— Известно, чем занимается. Вертолеты конструирует!

Тут-то Михалыч шутку и испортил.

У Михалыча самый высокий в бригаде ай-кью. Под семьдесят. Но когда на тебе боевой скафандр, кустарным способом приноровленный к работе в замерзшем дерьме по уши, интеллект не спасает. Любое человеческое помещение для тебя что посудная лавка для свежеразмороженного мамонта... Михалыч пробует обойти Кузю, неловко поворачивается, задевает полковника и роняет его на пол вместе со стулом. Прямо сносит.

Полковник не кричит, а визжит — свинья она и в тундре свинья, — ему больно, его приложила бронированная махина в десять пудов. Кузя перепуганный отпрыгивает в сторону, роняет пропыру — вот уж повезло — и таращится на полковника, словно тот не со стула, а с Луны свалился. "Кузя!" — зову я, мне важно отвлечь парня, у него была раньше манера от страха закрывать лицо руками, а клешни-то он не снял, никак я их не отучу, чтобы, отстегнув шлем, первым делом свинчивали клешни...

— Не-е-т! — ору.

Это Михалыч, намеренный исправить ошибку и загладить вину, нагибается и хватает полковника выше локтя страшной железной варежкой с усилителями.

— Звините—пжалста—я—больше—не—буду! — выстреливает наш умник покаянную фразу, которую еще в первой группе интерната на всю жизнь затвердил.

Конечно, Михалыч хочет полковника на место посадить, легко и непринужденно, будто ничего и не было. Он сейчас двоих таких кабанов на одной руке поднимет. Сжимается варежка.

— Сто-о-ой!!! Все назад! — кричу, а сам прикидываю, мне как, уже сегодня в коллекторе утопиться, или погодя чуток?

Полковник живучий оказался. Вырвался и прямо на трех костях, не переставая выть, из кабинета бросился, головой дверь вышиб, и куда-то ускакал.

В тундру, раны зализывать.

Тишка в наступившей тишине произносит:

— Н-ну, мэ-мэ-мэ... Михалыч. Н-ну, ты и мэ-мэ-мэ... Идиот.

Это значит, он Михалыча осуждает, но слегка. Они когда хотят кого-то всерьез оскорбить, говорят "у/о". Еще одна привычка интернатовская.

У Тишки ай-кью вообще нет. Он тесты проходить отказывается, и все. Обходными путями ему полтинник насчитали. Занизили, думаю.

Михалыч соображает, чего натворил — и в плач.

Кузя видит, что Михалыч расстроен, и тоже принимается реветь.

Я выезжаю из-за стола, отстегиваю ребятам клешни, пока не начали ими слезы утирать.

В Тишке, похоже, разыгрывается командный дух, потому что глаза у него заметно мокрые. Но парень еще держится. Это надо закрепить.

— Тихон, а ну, веди их в раздевалку, — говорю. — Проследи, чтобы приняли душ, и сам не забудь. Скафандры уложите аккуратно. Да, пропыру забери — вон она валяется. Через полчаса отвезу вас завтракать и баиньки.

Угу, отвез. Только мне удается кое-как успокоить ребят и помочь Тишке выгнать их из кабинета — опять звонок. Техник-смотритель шестого района. Я и забыл совсем, что там электричество гавкнулось, а у них разгонный насос в трубе стоит. Голь на выдумку хитра: раз дерьмо по собственной воле не плавает, ему турбонаддув сделали. Пока этого наддува не было, "КБ Сикорского" из шестого района просто не вылезало. Я там буквально дневал и ночевал. Да и ребята были еще неопытные, людей всяких боялись, а не только москвичей — приходилось бригадой лично на месте командовать, чтобы парни нормально себя чувствовали... А потом насос заработал, в шестом гораздо легче стало, вот и забыл я.

— Стопорится, — техник говорит. — Поднимается и стопорится. А напрягу только к вечеру дадут. Боюсь, поздно, не сдюжит насос. Чё делать-то? Мож, толканули бы слегка тяжелый слой?

"Тяжелый слой" — нижний, куда всякие инородные предметы опускаются, забухнув. Помню, дохлого оленя выковыряли. Как он туда угодил?.. Хотя, жабиус ведь тоже откуда-то взялся, не из Африки же.

Да, толкать надо. Пропихивать из шестого в пятый, там оно самотеком разгонится. А то к вечеру на полтрубы завал нарастет, хоть всем городом разгребай.

— Три часа, — говорю. — Через три часа нас жди. Устали ребята, пусть хоть немного отдохнут. Сам с ними приеду. И чудес не обещаю. Умоталась бригада.

— Это твои-то три медведя, и умотались?

— Это они с виду три медведя. Психика зато как у котенка, не больше наперстка.

За стеной опять дизеля — новую порцию дерьма к регенераторной везут. Сижу, на спинку коляски откинулся, потолок разглядываю. Мечтаю об унитазах-биде с электронным управлением, как у меня дома. В каждую бы квартиру по такому агрегату — уже легче. Туалетная бумага, даже самая лучшая, в соединении с дерьмом очень неприятную пульпу образует, склонную к комкованию и замерзанию.

Еще мечтаю о федеральном законе, строго карающем за бросание в унитаз использованных женских затычек и прокладок, а также упаковок от них.

И оберток от конфет любых. Окурков. Пачек из-под сигарет. Бутылочных пробок (как они их туда роняют? зачем?). Объедков вообще, и кожуры банановой — отдельно. Яичниц подгоревших и другой некондиционной еды. Шприцев одноразовых и многоразовых. Клизм. Шерсти животных, как домашних, так и диких. Комьев вычесанных из головы волос, особенно — из головы женской. Перьев любой птицы. Расходных материалов компьютерных. Технической документации. Черновиков постановлений мэрии — в любом виде, из-за непомерного объема. Денежных знаков, включая иностранные. Бумажников — как с денежными знаками, включая иностранные, так и без. Пластиковых карт дебетных и кредитных, в том числе банков-нерезидентов. Часов наручных. Средств мобильной связи и комплектующих к ним. Манипуляторов типа "мышь". Инструментов коррекции зрения типа "очки". Посуды битой — какая радость, что небитая, слава богу, не пролезет! Головок торцевых к ключам гаечным. Отверток. Ленты изоляционной, в рулонах и кусками. Деталей унитазов — немаловажная деталь! Ножей, вилок, ложек. Носовых платков. Шарфов, кашне, галстуков. Носков дырявых. Трусов! Колготок разных!!! Памперсов!!!

И кара должна быть адекватной: если что неположенное в унитаз бросил, пусть то же самое тебе в дупло забьют!!!

Та-ак, пора звонить психологу. Уже не для ребят — для себя.

А тут и он сам, легок на помине, в кабинет заглядывает.

— Искал меня? — спрашивает. — Ну, что у вас? Как ребята?

— Ты где был?!

— У клиента. Срочная работа. Давай, клянись о неразглашении — я сейчас ради тебя нарушу профессиональную этику.

— Пусть в шестом районе навсегда электричество отключат!

— Серьезно. Уважаю. В общем, Сикорский, дело такое. Если чё надо от нашего прокурора — обращайся ко мне.

— У него, чё, с головой проблема?! — спрашиваю, а сам провалиться готов сквозь вечную мерзлоту. Вдруг поплохело мужику на почве дерьма, застывшего противотанковыми надолбами прямо под окнами? Мало ли, какие он, сумасшедший, выводы сделает из этого зрелища. Может, и понадобится мне от него вскорости дружеская услуга: чтоб не посадил лет на сто.

— У него проблема с женой. Супруга прокурора раскрыла заговор. Это марсиане топят наш город в дерьме. Хотят загнать человечество обратно в каменный век и поработить. У нас они пока тренируются, а вот через месяц забьет трубы по всей планете — и конец цивилизации.

Ой-ё. То-то прокурор с самого утра вызверился, и москвича обещал на варежки пустить.

— Съезжать им надо, — говорю, — с Космонавта Мельника.

— Эт точно. Ну, а у вас-то чё за трагедия?

Обрисовал я ситуацию. "Растут парни, однако, — психолог говорит. — Еще полгодика назад было бы тебе весело..." Согласился ребят спать уложить и запрограммировать на полный отдых, чтобы пара часов — и как новые. Ну, двинули в жилой отсек. Это у нас в дальнем углу ангара есть как бы квартирка — на всякий экстренный случай, вроде сегодняшнего. Кухня там, спальня и все такое. Пожевать да отлежаться.

Слышу — шум, гам, ребята в душевой плещутся. Веселые уже. Психологу обрадовались, он им почти как родной. А уж новость о работе сверхурочной для бригады всегда праздник. Этим обалдуям дай волю, они себя, как лошадей, до смерти загонят. Точнее, до нервного истощения. Которое у моих питомцев наступает так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь.

Им, беднягам, сама по себе жизнь на воле раем кажется.

Хотя, почему "беднягам"? Любят свою работу, окружены вниманием, наслаждаются каждым прожитым днем... Как они на днях в снежки играли! Милые громадные тридцатилетние дуроломы. Счастливые. Детишки мои...

Радуешься за них, да? А вот пробросят по городу нормальные трубы — и что дальше, Сикорский? Ребята станут не нужны, и у мэрии не будет резона из кожи вон лезть, чтобы подтверждать ежегодно твое опекунство. Ведь ты по закону не можешь быть опекуном.

Ты по закону вообще мало чего можешь — да и помимо закона тоже... Дорастить парней до изменения им группы инвалидности — успеешь ли? Сумеешь ли? И потянут ли другую группу сами ребята?

А больше возможностей никаких. Улицы техника чистит, и даже в мусорщики нам не податься — сжигатель построили, а вывоз на полуавтоматах, знай кнопки нажимай. Нет в округе грязной работы. Прогресс, мать его, так и прёт семимильными шагами. И, значит, что?

И, значит, как только фекальную систему заменят, никакой прокурор ребят не выручит. Наоборот, город постарается забыть, аки кошмарный сон, это многолетнее свое позорище — бригаду пробойников, единственную и неповторимую, одну на весь мир, хоть в Книгу Рекордов заноси. И ребята поедут доживать в интернат для у/о, а ты... На свалку истории. Тоже — доживать. Один-одинешенек, без детей, без жены — хотя, может, найдется какая сердобольная, или просто на деньги падкая, уж денег "КБ Сикорского" в дерьме нарыло порядочно...

Прямо хоть диверсию учиняй. Нешто мы глупее марсиан?

— Ты чё, депресснул? — психолог спрашивает. — Наплюй.

Мы на кухне сидим, чай пьем. Ребята в спальне дрыхнут. За стеной опять автоцистерны надрываются. Возить им сегодня — не перевозить.

— Да не, я так, о будущем задумался.

— А чё задумываться? В будущем тебя, дорогой, ждет судебный иск от москвича. Вот увишь, он еще попробует дело до уголовного раздуть. Ничё, не переживай. Мне сейчас опять к прокуроровой жене надо — заодно потолкую с ее супругом, хе-хе... За ребят не беспокойся. Я перед выходом бригады на пробой опять сюда подъеду, взгляну, как они.

— На этот раз не опоздай.

— Постараюсь. Жена-то не своя, а большого начальника. Ей просто так не скажешь — извините, сударыня, меня другие сумасшедшие ждут...

Уехал. Я в мастерскую закатился, проверил скафандры, на струмент взглянул. Трудно что-то серьезное с этими железяками без помощи ребят делать, тяжелое все, но поверхностный осмотр я и в одиночку могу.

Вот непонятно, брать в шестой район "крота", или как. Не хотелось бы. Наш "крот" — это не ваш "крот", тот, который наподобие ершика на длинном тросе с ручкой для вращения. Мы эти детские "кроты" именно ершиками и зовем, ими только унитазы да очки пробивать.

Наш-то "крот" — снаряд с переменной геометрией, такой комбайн самоходный для рыхления и подъема тяжелого слоя. Здоровый, сволочь, за машиной на прицепе таскаем. Всем хорош аппарат, да больно велик, даже в сложенном виде. Его можно только на стыке районов вниз загнать, где широкий спуск в коллектор. В шестом сейчас напруги нет, выходит, запитываться мы будем от седьмого — а кабеля хватит?.. Ну его пока, "крота". Если увидим, что вручную не справляемся, техника-смотрителя попросим в ангар смотаться.

Эх, позарез мне нужен на подмогу толковый рукастый мужик. Да где его найдешь такого — чтобы у/о не боялся и на запахи не реагировал? "Комплексной бригаде пробойников требуется исполнительный менеджер — физически крепкий мужчина со слесарными навыками, страдающий хроническим насморком и способный нежно относиться ко взрослым детям".

На первый взгляд, таких полно — я ведь искал, пытался. Но у всех соискателей была, как сказал психолог, явная нехватка асоциальных наклонностей. Только услышат, что "КБ Сикорского" дерьмо ворочает — сразу до свидания, несмотря на громадный оклад.

Гадить в трубу все молодцы, а вот обеспечивать по ней движение... Если для этого нужны асоциальные наклонности, тогда я не понимаю, какие — социальные. Распустился народ. Три четверти мира газом обеспечивает, вот и распустился. Еще фыркает, что из России банановую республику сделали. Хороши русские бананы, ничего не скажешь — сто лет назад полстраны на дырку ходило, и ничего, — а теперь каждому работнику подавай исправный унитаз, иначе не наймется. Желательно унитаз с интернетом. Или отдельно унитаз и интернет-II. Тьфу!..

Хотя, с другой стороны, жаловаться на всеобщую брезгливость мне грех — именно поэтому я и попал в десятку со своим «инжиниринговым проектом».

То есть, в городскую канализацию попал.

Заехал в кабинет, с коляски на диванчик перевалился, задремал. От нервов, видимо. Неспокойно как-то, чую, боком выйдет "КБ Сикорского" инцидент с москвичом. Проснулся — вся душа в царапинах, так ее кошки поскребли. И, главное, тишина. Ни звонка, ни стука в дверь. Как затишье перед бурей. Ребят поднял, сказал к выходу готовиться. Сижу, на аквариум гляжу, жабиусу завидую. Корма ему подсыпал. За одной стеной бригада железом лязгает, за другой моторы гудят — надоели уже.

Телефон. Я аж подпрыгнул. Ну, думаю, началось! А это техник-смотритель.

— Выходите, — говорит, — я уж в горку еду. Чё-то движение нынче у вас прям как в центре...

— Так цистерны же. Ладно, мы на улицу. Эй, ребята! Пошли!

Техник что-то еще буркнул — мол, не только цистерны, — да я не дослушал, у меня другой звонок входящий. Надеялся — психолог. А оказался налоговый.

— Сикорский! — кричит. — Ты чё натворил?!

— Да ты понимаешь...

— Москвич силовую поднял и к те поехал! Сиди, не дергайся, я мэру уже позвонил! Главна штука — не дергайся! Застрелят нафиг!

По коридору ребята на выход топают, мне из кабинета хорошо слышно. Только я рот открыл, вдруг — ба-бах! Дверь входная.

— Стоять! Оружие на пол!

И мат-перемат, уши вянут.

Силовая, она всегда так: побольше напора, шума и матерной ругани. Чтобы сразу в налогоплательщика не стрелять, авось он испугается.

Да только не на тех напали.

Мне потом налоговый запись из коридора подарил. Она и так по городу ходила, но ее за большие деньги продавали, а он мне — бесплатно. "Как продюсеру", сказал. У меня-то самого в коридор соваться пороху не хватило, я через ангар катился к запасному выходу, но что в это время случилось, теперь знаю и описать могу.

Значит, идет по коридору бригада пробойников в скафандрах с опущенными забралами. Шагает, как на парад. Веселая, отдохнувшая, с той, что утром была, заполошной и дерганой — не сравнить, вообще другие люди. Впереди Кузя с Тишкой бок о бок. У Кузи в руке пропыра, а Тишка на плече тащит... Ладно, слово почти литературное, так что скажу — говнодав. Знатный струмент. Железнодорожный домкрат гидравлический с усилием разжима под сто тонн. К нему с двух концов приварены крышки от канализационных люков, только обточенные слегка, чтобы в любую трубу пролезало.

Сзади Михалыч топает, крестовины складные к говнодаву несет, из рельсов такие конструкции для упора.

А навстречу бригаде врывается группа силовой поддержки налоговой полиции. Все как положено: автоматы, броня, "оружие на пол", матюги.

Кузя, несмотря на устрашающие размеры, существо застенчивое до трусости. Михалыч больше всего на свете боится совершить какую-нибудь ошибку. А вот Тишка у нас боец, особенно когда отдохнул и на своей территории. Сейчас он дома, только собрался на работу, и тут к нему вперлись какие-то дураки, судя по замашкам — полные у/о.

Поэтому он берет, и с плеча швыряет говнодавом в толпу силовиков.

Я бы не хотел, чтобы в меня запустили железнодорожным домкратом. Даже простым, без крышек от люков. А вы?

Силовики валятся, как кегли, роняя друг друга и беспорядочно паля во все стороны. Из стен и потолка летят клочья. Бригаде пофигу, скафандр пуля не берет. К тому же, ребята просто не знают, что это такое — когда в тебя стреляют.

Силовики пытаются встать и открыть прицельный огонь по ребятам. Но Тишка издает через внешние динамики скафандра оглушительный боевой клич — он так давеча кричал, играя в снежки. Тормознувшие было Кузя с Михалычем понимают — это тоже игра. Кузя выставляет перед собой пропыру, а Михалыч крестовины, и вдвоем они бросаются на противника.

И вышибают его из ангара к едрене матери.

Снося москвича, который как раз поднимается по ступенькам, бережно прижимая к груди загипсованную руку.

Там у нас пешеходный выход — крылечко небольшое с перилами, и ступенек штук пять.

Я выехал через запасной, но перед ним давно не чистили, у меня колеса вязнут в сугробе. Поэтому я временно обездвижен и могу только наблюдать, как клубок из десятка бронированных тел катится по ступенькам. Грохот, вопли, и какой-то смутно знакомый поросячий визг. Хорошо, силовые вроде поняли, что стрелять в ребят без толку. Если б они по-прежнему во все стороны пуляли, тут бы мне точно конец настал. Да наверняка и москвичу заодно.

Вовек этой сцены не забыть. Стоп-кадр. Широкая раскатанная дорога, машин стоит видимо-невидимо. И налоговые, и будка техника-смотрителя шестого района, и цистерны с дерьмом — водители бесплатный цирк смотрят. Перед ними на площадке у ангара куча-мала, в центре Тишка виднеется, уже вновь овладевший говнодавом. Из-под кучи москвич выползти пытается, но его кто-то за ногу ухватил и, судя по выражению лица полковника, на болевой прием ее взял.

Кругом автоматы валяются, и пропыру Кузя потерял.

Тут на площадку влетает черный джип, из него прыгают мэр и прокурор. Секунду в ужасе глядят на это все, потом орать начинают, но поскольку их никто не слышит, бросаются кучу-малу самолично растаскивать.

Это смелое решение — мэру тут же дают в репу, он падает, и куча его накрывает.

Я, главное, сижу, как последний у/о, в своей коляске, с места двинуться не могу. Кричать бригаде, чтобы прекратила, бессмысленно, пробовал, глотка уже сорвана.

Если б не техник-смотритель, не знаю, чем бы все кончилось. Ребята мои только во вкус вошли, а силовые, те вроде ошалели — в жизни им никто такого успешного сопротивления не оказывал.

Но техник, он то ли побоялся возможного смертоубийства, то ли просто решил социальную справедливость учинить. Короче, он подбежал к ближайшей цистерне, что-то водиле сказал, отцепил сливной шланг и потянул к месту драки. А водила на цистерне крышку откинул и руку в пульт запустил.

Техник им по-честному крикнул — хватит, мол, а то худо будет. Но силовые как раз Тишку свалили, Михалыч за него обиделся и начал всех направо и налево крестовиной дубасить. Ну, техник и махнул водиле. А тот улыбнулся широко, будто космонавт Мельник перед стартом на Марс, и ручку дернул.

Цистерна-то с подогревом, дерьмо как свежее, даже лучше. И насос там хороший стоит, мощный... Они, главное, не сразу поняли, что происходит, возились еще чего-то, кулаками махали. Ну, тонну они приняли на себя, это точно. Значит, налоговых десять рыл, считая с москвичом, моих обалдуев трое, да от отцов города два представителя. Хотя, прокурор не в счет, ему сразу говнодавом пониже спины угодило, и он под крыльцо улетел. Выходит, около семидесяти килограммов на нос.

Моим-то все равно, они в это дело каждый день ныряют, а вот остальным, в целом, не понравилось. У них еще и обмундирование было, как бы сказать, не по форме.

В общем, решили пока больше не драться.

Техник-смотритель шланг бросил, в машину — прыг, и газу. Правильно, я считаю.

Дерьмовозы тоже с места снялись — и на регенераторную.

И тишина. Даже налоговые не матерятся — стонут только жалобно. И москвич не визжит, охрип, бедный. Потом оказалось — мало того, что ребра ему помяли, когда с крыльца сшибли, так еще ногу вывихнули.

Я кнопку ткнул на подлокотнике коляски, в ангаре ворота открылись.

— Внимание! — кричу. — Предлагаю всем немедленно пройти в отсек санитарной обработки! Дезинфекция за счет компании.

Из-под крыльца вылезает прокурор. Весь в белом — снегу там намело. Держит в руках две половинки чьего-то автомата, одну со стволом, другую с прикладом. Глядит с интересом, как медленно оседает гора дерьма, из которой выбираются участники побоища — кто на четвереньках, а кто и вплавь. Смотрит на меня — все, думаю, конец. А он только говорит, сочувственно так:

— Ну, Сикорский, и вредную же ты профессию себе выдумал!

— Да чё, — говорю, — нормальную... Всегда хотел служить людям. Чтоб им было хорошо!

...Мы теперь на помойке работаем. Ее раньше в городе вообще не было, нынче есть. А то мусоросжигатель сгорел от перегрузки. Ну, я санинспектору ящик огненной воды поставил, так он мне самолично план "утилизационной площадки" начертил и благословение с гербовой печатью нарисовал. Арендовало "КБ Сикорского" кусок тундры, вырыло котлован, подъезд к нему накатало. По совету психолога выдержал я паузу в несколько дней, чтобы город провонял как следует — и к мэрии. Внутрь мне тогда не пройти было, ну, я не гордый, начальство у подъезда отловил.

Мэр вообще плохо выглядел в тот день — чего вы хотите, город в

мусоре тонет и помощи ждать неоткуда, — а как меня увидел, затрясся весь и попробовал от самых дверей подъезда с разбегу в машину запрыгнуть. Поскользнулся, головой в сугроб — хрясь! Я уже тут как тут, колесом ему на шубу наехал, теперь быстро не отвяжешься от Сикорского. Тогда мэр решил инсульт симулировать. А я, пока все суетились, кому надо из помощников — свое предложение об оказании инжиниринговых услуг. Мэр таблеток сердечных поел, отдышался слегка, ему и говорят — спаситель наш тута. Мэр — чё, этот?! Ему — он самый.

И пошло все почти как раньше. Мне бульдозер под ручное управление переделали, ребята помогают машинам разгружаться, выскребают что прилипло. Новый сжигатель обещают не скоро — денег нет — и от печальных дум о будущем я временно застрахован.

Техник из шестого района тоже к нам подался, исполнительным менеджером. Говорит, на помойке делается реальное дело, живое, для

всеобщей пользы, да еще и весело. И то правда, на канализации нынче от тоски помрешь. Как только скандал до Москвы докатился, приехала к нам большая комиссия, а едва растеплилось, начали по городу класть современную морозоустойчивую фекальную систему. Конструкция продуманная, никогда не заткнется, с Аляски специалисты приезжали — только языками цокали.

Ребята поначалу слегка приуныли. Я их понимаю, все-таки "пробойник" звучит гордо, вы скажите вслух — пробойник! — мощно, да? А "оператор У-площадки" — совсем не звучит. На том же комбинате операторов всяких как в тундре оленей. Со шваброй бегает, а уже оператор. Психолог, и тот не сразу парням растолковал, что новая их профессия не менее опасная, героическая и нужная людям, чем прежняя. И тут я в один прекрасный день, орудуя рычагами, и наблюдая, как бригада в мусоровозе копошится, слово придумал — "отбойник". Ребята ведь чем занимаются? Отбивают от кузовов машин куски прессованного мусора. Так и говорю: были вы пробойники, а теперь отбойники — какая разница? Повеселели. Действительно, какая разница?

Ведь эта наша работа на прежнюю до удивления похожа. Я уже мечтаю иногда, чтобы запретили населению мебельные гарнитуры на помойку выкидывать — а то возни с ними...

Вот, опять! Целых три холодильника. Я их, конечно, гусеницами утрамбую. Но котлован у меня не резиновый! А народ в него валит чего ни попадя. Ладно б одни холодильники. Ужас, чего только мы не утилизируем. И в каких объемах. Едва за мусоровозами поспеваем, да и места уже в обрез, пора еще площадку открывать и искать человека на второй бульдозер.

Точно — запретить. Чтоб не смели выбрасывать, как-то: снегоходы разукомплектованные и кузова автомобильные. Двигатели бензиновые, дизельные и электрические. Колеса в сборе, диски, шины, детали подвески крупнее наконечника рулевой тяги. Плиты кухонные. Стиральные и посудомоечные машины. Прочую бытовую технику. Отдельно ванны, за них вообще бить смертным боем. Ванны процессу утилизации мешают невероятно, особенно большие гидромассажные, те просто нам на площадке отравляют жизнь. Технику множительную и электронно-вычислительную — тоже желательно нафиг. Мониторы разные — к чертовой матери. Туда же антенны спутниковые и усилители к ним. Никаких деталей систем вентиляции и кондиционирования! Под запрет — отопители любых видов. Мебель комплектную и некомплектную. Рамы оконные. Трубы любые. Совсем любые — включая музыкальные инструменты. Тоже любые. Игрушки детские, мягкие и жесткие. Игрушки взрослые, как в надутом, так и в сдутом виде....

И унитазы. С унитазами, конечно, довольно легко справиться, но они меня почему-то особенно раздражают!

"По самым предварительным оценкам,

для модернизации коммунальных сетей

России понадобится не менее 10 лет

и 555 миллиардов рублей".

Из газет, осень 2001 г.