Время повелителя

Отряд идёт по изрытой колеями дороге, волоча за собой трофеи – мешки с зерном, ржавое оружие и пару пленниц. Я же свыкаюсь со своим зелёным телом. Ощущаю, как новые инстинкты борются с остатками человеческого разума.

Деревня, которую мы разграбили довольно далека, от главного штаба. Приходиться уходить всё дальше, чтобы найти не разграбленные деревни. Главная опасность святые, что обладают силой, способной победить весь отряд.

Мой отряд, так как я капитан, вмещает шестерых, включая меня, орков. Когда выбирались из деревни, отправил красную лесом, чтобы не возникало вопросов. А то быстро попадусь на несоответствии внешности и разума. Орчиха странная, слушается приказов, при этом видно, что есть свои мысли в черепушке. Пусть пока идёт за нами и не отсвечивает, а я разберусь куда собственно попал.

-Солнце уходит капитан.

-Что ж, поставим лагерь на том холме.

-Эээ… ну как скажешь.

Странно, может они уже замечают, что веду себя по другому. Как только поставлю палатку, позову к себе самого хлипкого. Оценил, да, такой нашёлся, отправился собирать хворост для костра. Остальные разбрелись по своим делам.

Есть не хотелось, вновь вспыхивала другая жажда, но пока не критично. Лучше разобраться с тем, где нахожусь, чем отправляться к красной. Как прижмёт, так сразу, а пока займусь палаткой. К счастью, дело совершенно механическое, управление отдал огромным, зелёным лапищам, что сделали за меня всю работу.

Как только солнце упало, я рассмотрел звёзды. Может в прежней жизни… херня. Двое орков разошлись по своим палаткам жарить пойманных девиц, остальные наслаждались кабанчиком, не особо жаренным, так, слегка огонь задел и в рот.

-Один из вас, подойти для отчёта.

Троица переглянулась и две пары глаз устремились на новичка. Тот вздохнул и поднялся не донеся ножку. Положил в чашу, поплёлся за мной в палату.

-Рядовой, сколько ты уже у меня в команде?

В палатке не особо много места, но для того, чтобы сесть напротив друг друга достаточно.

-Это мой третий поход. К вам приставили с дюжину солнц назад примерно.

-Что знаешь обо мне?

-Эээ… капитан? Ну как же…

-Давай говори, ничего не будет.

-Ух… говорили, что потеряли старый отряд, почти никто не выжил. Как только пошли на поправку, вам дали новый из того что нашлось.

-Да, всё так. Ещё кое-что и можешь быть свободен. Конечно никто не должен знать о нашем разговоре, а не то…

-Конечно, конечно!

-Как меня зовут?

-Эээ… капитан… другого имени так и не представилось узнать. Разве что старое знаю.

-Говори.

-П-плевака.

Я приподнял бровь и видимо это оказалось слишком угрожающим. Парень паник и быстро выдохнул, когда лишь хмыкнул. Так вот почему губы иногда не произвольно вытягиваются в сторону. Орк хочет сплюнуть.

-Скажи-ка мне вот что, в деревне, произошло, что-нибудь странное?

-Вроде нет… хотяяя вы на какое-то время встали столбом и не шевелились. Только когда лейтенант подошёл отчитаться, ответили. Скажите, а святые действительно такие опасные?

-Хм, что ты о них знаешь?

-Не очень много. Говорят, сама Высшая спасла вас от смерти против такой бестии.

Видимо в прошлом, я столкнулся со святой. В это сторону стоит покопать. Возможно есть способ вернуться. Если нет, то узнать что за магии такое может сотворить. Высшая, речь наверняка идёт о богине, которой орки поклоняются.

-Поверь, тебе лучше бежать, как только услышишь о них. Ладно, можешь быть свободен.

Орк встал, поклонился и ушёл. Я задумался, спать не хотелось, так что принялся осматривать себя. Кожа – толстая, как дублёная шкура, зелёная, но не яркая, а грязно-болотная, с серыми шрамами, будто кто-то точил ножом. Шрамы не болят – они как отметины, рассказывающие истории… вот только какие? Наверняка есть те, что получил от святой.

Руки – как дубовые сучья, с пальцами, которые легко ломают человеческие рёбра. Кости внутри – широкие, тяжёлые, будто не из кости, а из камня. Ногти – чёрные, когтистые, под ними – грязь, кровь и куски мяса. Надо бы помыться.

Массивная голова, как кузнечный молот. Лоб – широкий, покатый, с выступающими надбровными дугами, под которыми прячутся глаза. Губы – толстые, потрескавшиеся, всегда чуть приоткрыты. Язык – шершавый, как у пса, может содрать кожу, если провести по сладкой женской плоти.

Бочковатая, дышит глубоко, редко, но мощно. Лёгкие – как кузнечные мехи, втягивают воздух и выплёвывают обратно с рёвом. Рельефный торс, с толстой кожей… интересно, можно ли пробить чем-то острым?

Ноги – столбы. Бёдра – как стволы деревьев, икры – как свёрнутые канаты. Стопы – широкие, с мозолями, не чувствуют ни камней, ни горячего пепла. Спина – покрыта буграми мышц, будто кто-то вживил под кожу камни. Позвоночник – как цепь, каждый позвонок чётко прощупывается. Запах ужасен, пахну – потом, железом, кровью, гнильём.

Самое главное хер. Да, он зелёный, толстый, с тёмными прожилками. В спокойном состоянии – как дубина, в активном – вымпел.

-Увааа… спать потянуло… причём так резко…

Я - красная орчиха

Будто и не ложился, резко приподнялся. Нет, не солнце, костёр, извивающийся довольно близко. Пальцы вошли в золу… и они красного цвета, куда уже и изящнее.

-Твою мать, -вырвалось из рта красной орчихи, довольно женственным голосом.

Только не говорите мне, что я могу перемещаться между телами, когда те в бессознательном состоянии? Осматриваюсь, ощущаю натянутую ткань на тяжёлой груди. Вокруг лишь деревья, одно из них прикрывает от неба. Кто же всё-таки эта особа…

Между ног стало жарко, появился зуд, рука самостоятельно потянулась к промежности, отвела тряпицу, уверен, найденную в деревне, и палец нащупал бугорок. Нажал, рот приоткрылся на выдохе, из горла появился странный, возбуждающий меня звук. Грудь перестала умещаться под тканью, сложно дышать. Соски набухли, натираясь и надавливаясь об материал.

Лунный свет пробивается сквозь переплетённые ветви, рисуя полосатые тени на пылающей красной коже. Спиной ощущаю неровную, твёрдую поверхность. Одна нога согнулась, приподнялась. Грудь тяжело вздымается — каждое дыхание заставляет массивные округлости перекатываться волнами, а тёмно-бордовые соски набухают от ночного холода и нарастающего возбуждения.

Пальцы, покрытые тонкими боевыми шрамами, медленно скользят вниз по мускулистому животу. Чёрные когти слегка царапают кожу, оставляя розоватые следы на тёмно-красной плоти. Внизу, между мощных бёдер, уже блестит влагой густой чёрный треугольник курчавых волос. Красная смеется, ощущая, как холодный ночной воздух касается раскалённой плоти, как первые капли сока стекают по внутренней стороне бёдер.

Движения такие тягучие, медленные, что совершенно не подходит для сражения. Будто играю через облако, где время отклика сильно задерживается из-за нестабильного соединения.

Один толстый палец грубо вдавливается внутрь, закидывает голову назад, ударяясь затылком о камень. Клыки обнажаются в дикой гримасе, из горла вырывается низкий стон. Второй палец присоединяется к первому, растягивая горячие внутренние складки, начинает ритмично двигать бёдрами, вонзая когти другой руки в землю.

Внезапно тело сгибается в дугу — мускулы бёдер сводит судорогой, грудь напрягается, соски становятся твёрдыми, как камни. Внутри всё сжимается в пульсирующем спазме. С хриплым рыком довожу красную до конца ещё несколькими грубыми толчками, пока по ногам не стекают струйки соков.

Тело конвульсирует, часто дышит, от чего делает меня твёрдым. Взор сменяется от её взгляда на тот, что со стороны. Ощущаю, как между ног набухает, жаждет войти в только что кончавшую киску. Красная лежит на спине, могучие бёдра раздвинуты, как ворота для завоевателя. Зелёные лапы с чёрными когтями впиваются в красную плоть, оставляя багровые царапины.

Толстый, бугристый член - цвета гнилого болота - упирается во вход, растягивая. Ощущение красной передаются ко мне. Грудь прыгает в такт толчкам, соски - тёмные, как старая кровь - напряжены до предела. Каждый удар бёдер - громкий шлепок влажной плоти, каждый выдох - хриплый рёв. Внутри горячо, как в кузнице, и он мечется там, как зверь в клетке.

Толчки, частые, долбят красную, прозрачным членом. Без контрольно, лишь повтор. Пальцы впиваются в грудь. Внутренности сжимаются вокруг члена, как удавка. Кончаю с рыком, заливая густой, вонючей спермой. Живот красной становится тяжёлым, всё внутри горит.

Всё пропадает. Остаётся лишь тьма.