Все взрослые - с придурью

(История барышни Александры Агаты Фиц-Бернард)

- Представьте себе сельские дороги нашего острова – петляющие среди холмов и зарослей, среди небольших, но глубоких чёрных озёр и скал, ветвящиеся и вновь сливающиеся, подобно ручьям. Неожиданно возникающие под ногами посреди нехоженой пустоши и обрывающиеся на краю оврага, или у заколоченных ворот заброшенной фермы. Представьте дорожные знаки, встречающиеся только в наших краях – все эти «Не более четырёх овец в ряд», «Звери на дороге» и даже «Осторожно, привидения» на Родсейском перекрёстке, где оные, как говорят, действительно бывают причиной аварий для морально неподготовленных водителей. Представьте себе развилки, уводящие в лесные дебри, кем только и проложенные, преодолейте рухнувшие поперёк пути стволы замшелых сосен, вдохните свежие запахи хвои и палой листвы, не заденьте ветку, готовую уронить на вас россыпь дождевых капель, и ощутите холодящий разгорячённую кожу ветерок, когда вы, отпустив руль и раскинув руки, спускаетесь по пологому склону большого холма. И представьте себе девочку, с любопытством вглядывающуюся в незнакомые повороты и каменные руины, озорно показывающую язык незнакомым мальчишкам на тыквенном поле и иногда останавливающуюся в попытках рассмотреть щебечущую в густых ветвях пичугу. Сбитые и оцарапанные коленки подскажут вам, что новенький велосипед ей достался недавно, однако используется с большим энтузиазмом. А не покрытая загаром кожа – что девочка не частый гость на наших сельских просторах. Для большей респектабельности в ваших глазах этой, не вполне вероятной истории, друзья, признаюсь, что этой девочкой была я.

- История о том, как Александра заблудилась в лесу.

- Вовсе нет!

Блондинка устроилась в кресле с ногами, что для знавших её близко было признаком волнения, изящно обвила чашку длинными пальцами и продолжила, задумчиво глядя в угол:

- Сейчас я могу только догадываться, какой конфликт вынудил в своё время моих родителей свести общение с дедушкой Виллибертом и бабушкой Каролиной к допустимому приличиями минимуму, то есть к телеграммам и открыткам на праздники. Во взрослые дела нас никто не посвящал. Знаю, хотя не помню, лишь то, что, родившись и до трёх лет прожив в Шато Бернард, затем вместе с родителями я оказалась на материке, где папа получил выгодную должность в каком-то акционерном обществе. И воспользовался этим повышением, чтобы улизнуть от дедушки подальше. Как водится, за выгодную должность чудовище мира сего требовало платы самым дорогим, и я незаметно становилась чужой для родителей с их взрослыми делами, времени на меня не оставлявшими. Столь же незаметно их дочь подошла вплотную к тому возрасту, когда цена за невнимание взрослых может оказаться весьма серьёзной, и даже мои дражайшие родители это сообразили и вспомнили о дедушке и бабушке в деревне. Именно так я оказалась на пароме в Порт-Сент-Этьен с рюкзаком, любимым велосипедом, с которым не пожелала расставаться, и туристической картой острова, на которой был красными чернилами отмечен путь к жирному крестику – поместью Шато Бернард. А также с ощущением пусть морального, но от того не менее обидного пинка под зад – впрочем, это к нашему сюжету отношения не имеет. Как сейчас помню, что погодка была ветреная, а когда паром отправлялся с материка, начался даже дождь, из-за чего на пристани возникла некоторая давка – пассажиры, прибывшие с острова, смешались с отправляющимися. Помню, что в этой давке я налетела на девчонку с необычными, какими-то фиолетовыми глазами, на несколько лет старше меня, и у нас обеих выпали из рук планшеты для бумаг, которые продаются за полтора франка в ларьках для путешествующих. Они были настолько одинаковые, что на всякий случай я тут же заглянула внутрь – к моему успокоению, там была знакомая карта с жирным чернильным крестиком в пункте моего назначения. Мы извинились друг перед другом и тут же разошлись. Я лишь обратила внимание на незнакомый мне акцент, что на пароме для туристов не редкость, а под ветровкой - форму моряка незнакомого мне флота, что уже выделялось – лет пятнадцать назад женщин брали на суда всё ещё крайне неохотно.

…Сад, изрядно запущенный, почти сливался с окрестным лесом, лишь два столба-постамента, увенчанных каменными кошками, обозначали ворота, за которыми дремали вычурные башенки и витражные эркеры особняка.

- Я и не знала, что раньше здесь были такие скульптуры, - удивилась Марта, оторвавшись от поедания штруделя. Хозяйка лишь подняла вверх тонкий палец, словно обещая вернуться к этому позже.

- К семейству кошачьих хозяева были неравнодушны – бронзовые его представители вертелись на флюгерах разнокалиберных башенок, мраморные - венчали верхний карниз, и даже саблезубо скалились с потемневшего дверного молотка, на гулкий стук которого мне так никто и не ответил. Впрочем, родители заранее предупредили меня, что дедушка держит запасной ключ под доской верхней ступеньки крыльца. Там он и оказался – большой, с головкой в форме кошачьей головы, украшенной двумя стёклышками глаз. Разумеется, с раннего детства воспоминаний почти не осталось, и я горящими глазами рассматривала казавшийся огромным холл и скользила пальцами по перилам извивающейся куда-то в полумрак лестницы.

- Я приехала! – предупредила на всякий случай, но особняк, разумеется, ответил на мой звонкий выкрик респектабельной тишиной.

Наверху среди ряда запертых дверей меня ждала открытая комната, свежеприготовленная к приёму гостей. Дорога и обилие впечатлений оказались достаточно утомительными, а широкая, с пирамидой пахнущих лавандой подушек кровать – достаточно мягкой, чтобы, едва приняв ванну, я погрузилась в объятия Морфея.

Утром, если так можно назвать пробуждение под лучами почти полуденного солнца, меня ждал изысканно, но лишь на одну персону сервированный стол в трапезной. К серебряной супнице был прислонён конверт.

«Милое дитя! Мы сердечно радуемся твоему приезду, ибо он скрасит тишину этих старых стен, куда столь нечасто заглядывают гости, и одиночество их хозяев. Надеемся, ты простишь нас за недостаточное соблюдение законов гостеприимства, если мы не сможем уделить необходимого времени, дабы развлечь тебя лично. Да и боимся, что особе столь юной могут показаться недостаточно занимательными наш старосветский досуг и общество. Но очарование лесов и берегов, скрывающих столь много для пытливого ума и активной натуры, а также сокровища оранжереи и библиотеки дают нам некоторый повод для надежды, что скучать здесь тебе не придётся.

Не выходи за ворота после наступления темноты.

Дом в твоём распоряжении, и можешь не бояться смутить кого-либо излишне шумными играми. Будем счастливы, если тебе здесь понравится».

Вместо подписи внизу стояла красная сургучная печать, на которой различался уже привычный кошачий силуэт.

Подобная встреча не могла не выглядеть странно. Однако к тому моменту я уже привыкла к тому, что все взрослые - с придурью, они вечно куда-то торопятся по важным делам и живут в своём взрослом мире, где им совершенно нет до меня дела. Зато, в отличие от дома родителей, здесь мне была предоставлена почти полная свобода, что особу моего возраста не могло не радовать.

На велосипеде я доехала до ближайшей деревни с почтой и отправила телеграмму родителям: «Я у дедушки. Всё хорошо. Обещаю быть послушной. Сандра, Шато Бернард, Северный остров».

С несколькими симпатичными сорванцами из близлежащего Лонсевиля я познакомилась на обратном пути. Узнав, что я прихожусь внучкой Виллиберту, трое мальчишек и белокурая сестра одного из них прониклись ко мне не то чтобы почтением, но явно им импонировало участие девочки из особняка в их играх и вылазках. А мне импонировало заинтересованное внимание, я с удовольствием чувствовала восхищённые взгляды, ныряя столбиком со скалы Бригант и однажды, чтобы не разочаровывать мальчиков, честно притворилась тонущей и дала им себя спасти. Взамен мне показали все пещеры, прорытые морем в меловых берегах, где ещё встречались оставленные контрабандистами сломанные бочки и ящики, а то и ржавые железяки от диверсантов времён войны, ущелье с маленьким, сияющим в вертикальных лучах водопадом, попасть в которое можно было лишь через одну из пещер, остов затонувшего в прошлом веке клипера, донырнув до которого, до сих пор можно было найти бутылки и кувшины, облепленные кораллами. В общем, мои коленки и локти были сбиты гораздо чаще, нежели это пристало девочке из уважаемой семьи. Сейчас, конечно, я понимаю, что наши развлечения были довольно рискованными. Однажды мы наткнулись даже на самих контрабандистов, но поскольку Северный остров – большая деревня, это оказались чьи-то старшие братья и родители, и наши мальчики отделались парой подзатыльников и обещанием оторвать слишком длинный нос, а девочки – лишь сердитыми взглядами.

На обратном пути мне снова пришлось поплутать на развилках и перекрёстках, похожих как две капли - по счастью, планшетка с картой была со мной и помогла вернуться к особняку.

Дом был старым, очень большим для одной маленькой девочки, но в то же время уютным. И совершенно не казался пустым. По утрам в спальне пахло нагретой солнцем травой из запущенного сада, а в трапезном зале – свежими булочками. В библиотеке пахло временем и приоткрытыми загадками. Это особый аромат, трудно поддающийся описанию: есть в нем что-то от книжного клея и коленкора, от тёплого лакированного дерева, по которому скачут солнечные зайчики, и совершенно непонятно откуда берущегося запаха морской соли в тот час, когда вы открываете толстую книгу путешествий с тиснёнными якорями на чёрном корешке, запаха тонких духов и неизвестных вам, но несомненно небольших и фиолетовых цветов, едва уловимо слетающего со страниц сентиментального девичьего романа.

На второй день на сельской почте, куда мы заехали, меня ждала телеграмма: «Будь умницей. Передай дедушке нашу искреннюю благодарность и не огорчай его. Пока очень занят на работе. Папа».

Между строк этого «не огорчай дедушку» читалось верхним регистром «чтобы он, упаси Боже, не прислал тебя обратно», и я лишь вздохнула, сунув смятую телеграмму в карман шортов и прыгая обратно на велосипед.

Можно сказать, что я узнавала всех обитателей особняка, не видя их. Я знала, кому принадлежит широкополая шляпа, зонтик-трость и старомодная накидка на вешалке, кому – брошенный на высокую спинку стула на кухне домашнего пошива фартук, завязки которого обхватывали мою талию втрое, кому – блюдце с молоком, выставляемое на ступеньках чёрного хода. По автору и содержанию я догадывалась, кто именно забыл открытую книгу на столе библиотеки.

Следующим континентом, открытым мною, стала кухня. Однажды я забрела туда в поисках добавки подкупающе-нежных пирожков с яблочным джемом - и попалась в плен сияющих бронзой жаровен, кастрюль самых различных калибров, целых джунглей свисающих с потолка трав и пряностей.

«Дом в твоём распоряжении» подразумевал ведь и кухню, так? К тому же, я к тому моменту давно искала возможности чем-то отблагодарить хозяев за неизменно ожидавшие меня на столе восхитительные, не сравнимые с едой из доставки завтраки и ужины – или, что честнее, снискать похвалу и внимание, которого мне так долго не хватало от старших. Сейчас, конечно, я понимаю, что мои первые подростковые опыты оказывались, скажем так, несколько своеобразными. Однако хозяева были мудры и добры, подгоревший и переперченный рататуй был добросовестно съеден, а наутро меня ждало преисполненное столь желанных моим сердцем похвал письмо – и не только оно. Кулинарная книга, возвышавшаяся на полке среди коробок с пряностями, как собор среди частных домиков, велась, очевидно, несколькими поколениями хозяек – первые записи были выполнены трудночитаемым готическим шрифтом, затем шла изящная скоропись с вычурными завитушками, наконец, чернила сменяла современная авторучка. Всё это иногда страдало от пятен соусов и масла, однако было настоящим сокровищем. Кстати, милая Марта, столь высоко оценённый тобой, к моему удовольствию, пирог - именно из тамошних рецептов.

Каждое утро сквозь сон я слышала стук копыт и колёс экипажа, которыми совсем недавно ещё пользовались старомодные жители нашего края. Однако ни разу его не видела. Хотя несколько раз и намеревалась специально для этого проснуться пораньше, но, утомившись дневными играми и никем не понукаемая по утрам, терпела в бою с Морфеем неминуемое и постыдное поражение.

Именно из-за этих прогулок и приключений я лишь однажды нарушила правило не выходить после наступления темноты – точнее, просто не успела вернуться. Меня ждало письмо с мягкими укорами, воззваниями к благоразумию пока ещё плохо знающей здешние места девочки, и наказание – приказ отстоять в углу двадцать минут. Разумеется, проигнорированный, ибо я считала себя почти взрослой, да и смысл выполнять наказание людей, которые на тебя даже не смотрят.

Это была единственная ночь в особняке, когда меня преследовали кошмары. Не помню их спустя такое время – но они были достаточными для «взрослой» Сандры, чтобы наутро, обнаружив лаконичную записку «40 минут», она честно начала день с сорока минут в углу. Возможно, это было лишь совпадение, или проделки не вполне чистой совести. Но впредь, подвергаясь наказанию ещё дважды – за случайно разорванную старинную книгу и совместное с мальчишками вторжение в соседский сад – я предпочитала судьбу не искушать.

Иногда мне казалось, что я слышу голоса, шаги, звон посуды, или кто-то с мурлыканием трётся о мою ногу, свесившуюся с кровати – или всё это было лишь сном, лишь слышалось в предрассветном шорохе росы, перебирающей густые листья за окном?

Однако каникулы всегда пролетают быстро, и однажды на почте в Лонсевиле меня ждала телеграмма с лаконичным приказом поблагодарить дедушку и возвращаться.

Уже догадываясь, что провожать меня снова никто не выйдет, я написала тёплое прощальное письмо с благодарностью – неподдельной, ибо каникулы в Шато дали мне гораздо более приятных впечатлений, нежели весь предшествующий год в городе.

Наутро в ответном конверте вместо записки лежал знакомый мне ключ с рукояткой в форме кошачьей мордочки, украшенной двумя стёклышками глаз. Поэтому недочитанный приключенческий роман из фамильной библиотеки я брать с собой не стала, собираясь вернуться к нему на следующих каникулах.

На следующие каникулы, действительно, решено было снова сплавить меня в деревню. На этот раз, впрочем, папа отвозил меня лично, на автомобиле. Не буду скрывать, нового приезда я ждала с нетерпением. И по съезду с парома всё более росло моё удивление, по мере того, как выбираемые папой повороты оказывались совершенно неожиданными, а дорога под колёсами автомобиля уводила не туда. А особенно, когда перед нами, наконец, открылся хорошо вам известный белоколонный Шато Бернар – построенный в строгом классическом стиле, без всяких тёмно-красных башенок, витражных эркеров и бронзовых кошек. На лужайке перед домом седоусый Виллиберт Фиц-Бернард тренировал легавого щенка, а бабушка Каролина сидела на террасе с вышиванием.

Уже потом я аккуратными вопросами установила, что за всё прошлое лето родители не только ни разу не связывались с ними напрямую, но и не предупредили о моём приезде – вечно занятой папа был уверен, что этим займётся мачеха, а она, в свою очередь… ну, вы понимаете. Потому никто в Шато внучку не ждал и не удивился её отсутствию. Также никто в окрестностях не смог мне сказать, где расположен и как называется особняк с кошками. Сотни таких уединённых домов разбросаны по острову… Самое неприятное, что при очередном переезде на новую квартиру родители – как обычно, нимало не поинтересовавшись моим мнением и в моё отсутствие – выбросили кучу моих старых вещей, в том числе планшетку с картой и ключом в виде кошки.

Вопреки стереотипам о блондинках, я была достаточно сообразительной и взрослой, дабы держать язык за зубами – и без того мачеха чересчур заботливо интересовалась моим психическим здоровьем и размерами наследства Фиц-Бернардов. В общем, мне удалось в общении со взрослыми тщательно избегать даже приближений к разговору о прошлых каникулах – что было не трудно, ибо эта тема не касалась ни удачных инвестиций, ни полезных в бизнесе связей. И сочинять что-нибудь изящное на вопрос «где, милая Сандра, ты научилась так вкусно готовить?»

Лонсевиль, по счастью, никуда не делся. Хотя деревенские друзья наверняка сочли меня фантазёркой, когда дедушка впервые разрешил пригласить их в Шато Бернард - и он оказался вовсе не похожим на мои рассказы. Впрочем, к тому времени мальчики уже были готовы прощать мне даже большее, - с законной гордостью улыбнулась белокурая Александра.

Доктор Вельдер принялся сосредоточенно дегустировать штрудель, словно надеялся найти в его вкусе разгадку рассказанной истории. Марта, напротив, воззрилась на пирог настороженно, будто опасаясь его превращения во что-нибудь неожиданное.

- Медицина давно знает феномен ложных воспоминаний, прекрасная Александра-Агата, - произнёс наконец доктор. - И случай девочки, имеющей сложные отношения с родителями, к тому же как раз превращающейся из девочки в девушку – замечательно ложится в эту схему. Мало ли, что вашей памяти захотелось выкинуть и заменить приятной сказкой. В остальном здесь нет ничего удивительного – как раз на прошлой неделе возвращаясь с материка, я вот тоже, помнится, видел в порту девушку с фиолетовыми глазами и в незнакомой мне морской форме.

- А эта девушка, случайно, ничего не роняла? – заинтересовалась блондинка.

- Увы, нет. Но я ведь, как вы помните, четыре года плавал судовым доктором и имел возможность выучить флаги и форму самых разных стран. Странно, что именно эту не могу вспомнить.

Аристократка разочарованно вздохнула.

- Именно с этого случая берёт корни моя привычка изучать истории о загадочных местах нашего архипелага, а также интерес к старым книжным собраниям. Однако, несмотря на все поиски, после того я ни разу больше не встречала ни сонетов и сентиментальных поэм Ангильрама, ни роскошно изданного ин фолио «Полного каталога гравюр галереи Карнаро», ни четырёхтомной «Хроники борьбы и гибели королевства Самбия» некоего адъюнкт-профессора Андреаса Корбелон-Тонгерена. Не говоря уже о многочисленных в той библиотеке рукописных, ярко иллюстрированных кодексах – сборниках легенд, летописях, моральных поучениях, на которых, признаться, я долго не останавливалась, философских трактатах, для меня слишком сложных, и описаниях странных, фантастических путешествий в неведомые земли, по картам которых ходили люди с кошачьими головами. Зачаровывающем, выполненном от руки альбоме платьев придворных дам на балу по случаю 25-летия королевы Сильвии-Валентины. Можете представить, что он значил для девочки моего возраста? Папиросная бумага, которой были переложены страницы, словно стеснявшиеся открыться сразу, чуть слышно шелестела под кончиками пальцев, пока я не спешила несколько мгновений, лишь угадывая скрытый за полупрозрачной дымкой новый наряд.

И до сих пор жалею, что не прихватила с собой так и не дочитанный роман с долгим, по моде XVIII века, названием «Невероятные, волнующие и опасные, но достоверные и заслуживающими уважения современниками подтверждённые приключения девицы Ванессы Торквес, заслуженно пожалованной званием Гросс-Тигернского мушкетёрского полка подпоручика». Если кому-нибудь из вас, друзья, вдруг попадётся этот роман – вы ведь не забудете мою просьбу? – аристократка жалобно взглянула из-под огромных ресниц. – Можете рассчитывать на самую горячую мою благосклонность! Я ведь так до сих пор и не знаю, поцеловалась Ванесса с этим гардемарином, или нет?