Вторая мировая ВОЙНА, разгром Европы

Июль 1941 года, гитлеровская Германия

Наконец то мы вырвались из нашего заточения в Берлине в самом начале страшной войны.

Когда наш поезд тронулся, многие не сдерживали своих чувств и плакали…хотя ещё всё не закончилось.

Дипломатам и сотрудникам посольства предоставили спальные вагоны с мягкими двухместными купе.

Остальные советские граждане, которых нам удалось чудом вызволить из лап фашистов, ехали в общих сидячих вагонах третьего класса, причем в каждом купе размещалось по восемь-десять человек.

Так, полуодетые, они и были погружены в общие сидячие вагоны специального состава, который, как нас заверили немцы, должен был следовать за поездом с советскими дипломатами.

В 4 утра 3 июля меня разбудил наш «маркони», как мы все звали главного радиста нашего полпредства.

- Товарищ Козырев, проснитесь, - тряс он меня, шепча на ухо:

- Левитан говорит…

От этих слов с меня сон как рукой сняло.

Я схватил протянутый мне наушник. В нём я услышал очень далёкий, но чёткий голос, который нельзя было ни с кем спутать.

Мне удалось услышать конец фразы: «… товарищ Сталин».

- Что значит «товарищ Сталин»?, - спросил я тихо у радиста.

- Левитан сказал, что сейчас будет выступать Сталин, - прошептал мне тот.

Это конечно было чудо, что вот прямо посреди фашистской Германии, во время самой безжалостной войны, мы, советские люди могли услышать «голос Москвы».

Конечно же когда мы покидали наше берлинское полпредство, то гестаповцы строго следили, чтобы мы не уволокли с собой и радиолу, с помощью которой регулярно слушали сводки Совинформбюро и передачи Лондонского Би-Би-Си. Из которых могли почерпнуть правду о происходящем, а не полагаться на гебельсовскую пропаганду.

Но нашему «маркони», при моём содействии, удалось из отдельных деталей собрать компактный приёмник, о существовании которого знал только я и он.

Я же специально так устроил, что нас поселили с ним в одном двухместном купе, и теперь он был моими «ушами, направленными в мир».

Так же было чудом и то, что он страдал бессонницей и в 4 утра по среднеевропейскому времени не спал, а слушал эфир.

В Москве было уже 6 утра и начинала свою работу главная радиостанция Советского Союза.

Пока была пауза в передаче, я и он вооружились карандашами и блокнотами, чтобы записать речь Сталина.

С начала войны прошло более 10 дней… Уже столько всего случилось плохого, а наш самый главный руководитель СССР ещё не выступил.

Конечно, по общемировой иерархии он «всего лишь» руководитель Партии, а не Президент или Премьер-министр.

С этой точки зрения у нас всё было хорошо – в первый же день войны выступил Молотов, который и являлся официально главой правительства СССР.

Но все ждали Сталина и искренне недоумевали от чего он молчит?!

Но вот в наушнике раздалось лёгкое покашливание и приглушённый, чуть с хрипотцой, знакомый всем голос Вождя советского народа заговорил:

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры!

Бойцы нашей армии и флота!

К вам обращаюсь я, друзья мои!

Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается.

Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы.

Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины.

Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь.

Над нашей Родиной нависла серьезная опасность.

Как могло случиться, что наша славная Красная Армия сдала фашистским войскам ряд наших городов и районов?

Неужели немецко-фашистские войска в самом деле являются непобедимыми войсками, как об этом трубят неустанно фашистские хвастливые пропагандисты?

Конечно, нет!

История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало.

Армию Наполеона считали непобедимой, но она была разбита попеременно русскими, английскими, немецкими войсками.

Немецкую армию Вильгельма в период первой империалистической войны тоже считали непобедимой армией, но она несколько раз терпела поражения от русских и англо-французских войск и, наконец, была разбита англо-французскими войсками.

То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Эта армия не встречала еще серьезного сопротивления на континенте Европы. Только на нашей территории встретила она серьезное сопротивление.

И если в результате этого сопротивления лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией, то это значит, что гитлеровская фашистская армия так же может быть разбита и будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма.

Что касается того, что часть нашей территории оказалась все же захваченной немецко-фашистскими войсками, то это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных – для советских войск.

Дело в том, что войска Германии как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам.

Немалое значение имело здесь и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключенный в 1939 году между ней и СССР, не считаясь с тем, что она будет признана всем миром стороной нападающей.

Понятно, что наша миролюбивая страна, не желая брать на себя инициативу нарушения пакта, не могла стать на путь вероломства.

Могут спросить: как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп?

Не была ли здесь допущена со стороны Советского правительства ошибка? Конечно, нет!

Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами.

Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 году.

Могло ли Советское правительство отказаться от такого предложения?

Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп.

И это, конечно, при одном непременном условии – если мирное соглашение не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства.

Как известно, пакт о ненападении между Германией и СССР является именно таким пактом.

Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении?

Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту.

Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии.

Что выиграла и проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР?

Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира как кровавого агрессора.

Не может быть сомнения, что этот непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьезным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные военные успехи Красной Армии в войне с фашистской Германией.

Вот почему вся наша доблестная армия, весь наш доблестный военно-морской флот, все наши летчики-соколы, все народы нашей страны, все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии клеймят вероломные действия германских фашистов и сочувственно относятся к Советскому правительству, одобряют поведение Советского правительства и видят, что наше дело правое, что враг будет разбит, что мы должны победить.

В силу навязанной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим и коварным врагом – германским фашизмом.

Наши войска героически сражаются с врагом, вооруженным до зубов танками и авиацией.

Красная Армия и Красный Флот, преодолевая многочисленные трудности, самоотверженно бьются за каждую пядь Советской земли.

В бой вступают главные силы Красной Армии, вооруженные тысячами танков и самолетов Храбрость воинов Красной Армии беспримерна.

Наш отпор врагу крепнет и растет.

Вместе с Красной Армией на защиту Родины подымается весь советский народ.

Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага?

Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение.

Враг жесток и неумолим.

Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом.

Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечение, их превращение в рабов немецких князей и баронов.

Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том – быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение.

Нужно, чтобы советские люди поняли это и перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили всю свою работу на новый, военный лад, не знающий пощады врагу.

Необходимо, далее, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу Отечественную освободительную войну против фашистских поработителей.

Великий Ленин, создавший наше государство, говорил, что основным качеством советских людей должно быть храбрость, отвага, незнание страха в борьбе, готовность биться вместе с народом против врагов нашей Родины Необходимо, чтобы это великолепное качество большевика стало достоянием миллионов и миллионов Красной Армии, нашего Красного Флота и всех народов Советского Союза.

Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома врага.

Народы Советского Союза видят теперь, что германский фашизм неукротим в своей бешеной злобе и ненависти к нашей Родине, обеспечившей всем трудящимся свободный труд и благосостояние.

Народы Советского Союза должны подняться на защиту своих прав, своей земли против врага.

Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь Советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу.

Мы должны организовать всестороннюю помощь Красной Армии, обеспечить усиленное пополнение ее рядов, обеспечить ее снабжение всем необходимым, организовать быстрое продвижение транспортов с войсками и военными грузами, широкую помощь раненым.

Мы должны укрепить тыл Красной Армии, подчинив интересам этого дела всю свою работу, обеспечить усиленную работу всех предприятий, производить больше винтовок, пулеметов, орудий, патронов, снарядов, самолетов, организовать охрану заводов, электростанций, телефонной и телеграфной связи, наладить местную противовоздушную оборону.

Мы должны организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам.

Нужно иметь в виду, что враг коварен, хитер, опытен в обмане и распространении ложных слухов.

Нужно учитывать все это и не поддаваться на провокации.

Нужно немедленно предавать суду военного трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешают делу обороны, не взирая на лица.

При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни одного килограмма хлеба, ни литра горючего.

Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы.

Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться.

В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджогов лесов, складов, обозов.

В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия.

Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной.

Она является не только войной между двумя армиями.

Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск.

Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма.

В этой освободительной войне мы не будем одинокими.

В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами.

Наша война за свободу нашего Отечества сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы.

Это будет единый фронт народов, стоящих за свободу, против порабощения и угрозы порабощения со стороны фашистских армий Гитлера.

В этой связи историческое выступление премьера Великобритании господина Черчилля о помощи Советскому Союзу и декларация правительства США о готовности оказать помощь нашей стране, которые могут вызвать лишь чувство благодарности в сердцах народов Советского Союза, являются вполне понятными и показательными.

Товарищи! Наши силы неисчислимы.

Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом.

Вместе с Красной Армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции на войну с напавшим врагом.

Поднимутся миллионные массы нашего народа.

Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии.

В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою Родину в нашей Отечественной войне с германским фашизмом.

В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве.

Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина - Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы.

Все наши силы - на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота!

Все силы народа - на разгром врага!

Вперед, за нашу победу!»

На этом Сталин закончил свою речь. Но я и радист ещё какое то время сидели нешелохнувшись. Такой проникновенной она была.

Сразу после выступления Вождя снова заговорил Левитан. Будничным, но строгим голосом он сообщил, что созданный Государственный Комитет Обороны, сокращённо ГКО, возглавил товарищ Сталин. Который до этого возглавил и Ставку верховного командования РККА. Таким образом и военная и гражданская власть полностью сконцентрирована в одних руках - Генерального Секретаря ВКП(б) Иосифа Виссарионовича Сталина.

После этого сообщения как то полегчало на душе.

- Ну, что «маркони», ещё повоюем?, - сказал я радисту.

Тот заулыбался, и мы стали сверять наши записи, пока были свежи впечатления от услышанного.

Затем переписав выверенный текст речи Сталина, стали с ним думать, как её распространить, чтобы не засветить наличие у нас приёмника.

Радист мне не задавал вопросов: «почему нельзя о нём говорить?», «почему не сказать о нём только Деканозову?», и так далее. Парень был сам из структур, где и лишних вопросов не задают и лишнего не болтают. «Старший приказал – значит так надо!» - был такой у них лозунг. А то, что я и есть самый главный во всей нашей компании, у «маркони» сомнений не вызвало.

Решение, как провернуть дело, пришло само собою. Поезд наш двигался с частыми остановками. К нему подходили разные люди. Некоторые, как например, станционные смотрители или путейцы, по своим обязанностям, а некоторые от любопытства. Последних конечно охрана отгоняла, но без энтузиазма.

Поэтому я решил представить всё, как «акцию немецкого подполья». То есть кто-то неизвестный подбросил текст на немецком, а я его перевёл и записал.

В общем - прокатило.

Деканозов тут же развил бурную деятельность по распространению текста речи Сталина среди пассажиров поезда.

А я выступил с инициативой пронести её ещё и в эшелон специального состава с советскими гражданами не имеющими дипстатуса, который, как нас заверили немцы, должен был следовать за нашим поездом.

Мне было поручено Деканозовым отправиться в вагон представителя протокольного отдела германского МИДа барона Шольца, который сопровождал нас на всем пути, как и большая группа вооруженных до зубов эсэсовцев, и договориться об инспекции специального состава.

Барон фон Шольц - высокий, поджарый пожилой человек с моноклем в правом глазу - был чрезвычайно любезен. Выслушав меня, он сказал, что немедленно даст распоряжение.

И действительно, меня разыскал фельдфебель и предложил сойти с поезда и подождать с ним нужный мне состав.

Конечно, риск был. Я покидал дипломатический поезд и оказывался на территории врага без всякого иммунитета.

Но я пошёл на это.

Мы с ним прошли в здание полустанка, даже скорее депо разъезда и там расположились в помещении отдыха дежурной смены.

Мой сопровождающий был не разговорчив, да и я не был расположен к беседе.

Так просидев в молчании около часа, наблюдая в окно как вначале ушёл мой состав, а за ним прошло ещё несколько грузовых, когда наконец вошёл путеец и сообщил о прибытии нашего поезда, состоявшего из вагонов третьего класса.

Когда он остановился и вышли охранники, мой сопровождающий показал им бумагу и пояснил с какой тут мы целью.

Капитан командир охраны лениво махнул нам рукой, что означало видимо «делайте что хотите».

Фельдфебель остался снаружи, а я поднялся в первый вагон этого поезда и начал инспекцию, переходя из одного вагона в другой.

Условия в поезде интернированных были очень тяжелые. Люди терпели неудобства, прежде всего из-за страшной скученности.

Один мог прилечь только тогда, когда остальные трое, располагавшиеся на этой же скамейке, стояли.

Питание было крайне скудное.

Нельзя сказать, что это меня удивило или потрясло. Я знал, что прямо сейчас миллионы моих соотечественников оказались в ещё худших условиях, находясь в окружении, на оккупированной территории, или вообще уже попав в плен.

Но дело я своё делал… Фиксировал все недостатки и записывал жалобы. Попутно выявил нескольких активистов, и незаметно передал им тексты речи Сталина, с заданием тайно дать прочитать только проверенным лицам, а остальным пересказать устно.

После окончания инспекции, мы с фельдфебелем отправились на моторизованной дрезине управляемой путейцем догонять наш поезд.

По прибытии я доложился Деканозову.

Ожидаемо, условия в поезде интернированных его не волновали. Он только и спросил, удалось ли мне распространить речь Сталина? После моего удовлетворительного ответа, он потерял к этому интерес.

Но я не оставил этого дела и снова отправился к барон фон Шольцу и потребовал от него, чтобы состав с интернированными советскими гражданами шёл сразу за нашим, чтобы у меня была возможность следить за ситуацией там.

Так же я изложил ему наши требования по улучшению условий.

Первое моё требование он обязался выполнить немедленно, а вот с остальным… тоже обещал, но не выполнял.

Так я сделался главным переговорщиком с этим бароном.

Тем временем наши поезда следовали по своему маршруту…

Из-за отсутствия теплой одежды многие в спецсоставе интернированных простудились: временами - особенно при переезде через Альпы - в вагонах было очень холодно.

Маршрут поезда пролегал через Прагу, Вену, Белград, Софию, и в каждой из этих столиц в поезд для дипломатов подсаживались советские граждане из персонала консульств и других советских представительств, а в состав с интернированными - командированные в эти страны специалисты.

За всё это время люди еще больше похудели, одни были простужены, другие страдали от желудочных заболеваний.

Никакой медицинской помощи им не оказывали.

Только после моих настойчивых требований посольскому врачу разрешили посетить и осмотреть больных.

Питание было ужасного качества.

То, что было нами закуплено в Берлине, разграбили гестаповцы. В дороге они продавали нам же наши советские папиросы в 10-15 раз дороже.

На всем протяжении пути был установлен жестокий полицейский режим, и хотя поезда двигались медленно, с остановками на день или два, выходить из вагонов не разрешалось.

Но всё же мы двигались к свободе и это всех окрыляло!

Согласно достигнутой ранее договоренности обмен осуществлялся в следующем порядке: советская колония должна была перейти из Болгарии в Турцию, а немецкая - из Советского Закавказья также на турецкую территорию.

Это должно было произойти одновременно и под наблюдением посредников. Но когда мы проехали Югославию и были уже на болгарской территории, представитель протокольного отдела германского МИДа барон фон Шольц сообщил нам, что получил из Берлина указание производить обмен не на болгаро-турецкой, а на югославо-болгарской границе.

- Ведь Болгария, - сказал он, - не является оккупированной страной, она находится в союзе с Германией.

Поэтому, по логике фашистов, переезжая в Болгарию, советская колония покидает контролируемую рейхом территорию.

Поскольку, однако, поезд с германскими представителями, эвакуирующимися из Москвы, еще не прибыл на советско-турецкую границу, оба состава с советскими гражданами не будут следовать дальше.

Их возвращают назад, в югославский город Ниш, где они будут находиться в ожидании дальнейших указаний…

Мы заявили протест, но практически ничего не могли поделать.

Вскоре поезд остановился на каком-то полустанке, паровоз прицепили с противоположной стороны, и состав двинулся в обратном направлении.

На подъездных путях всех станций к приходу нашего поезда выстраивались вооруженные эсэсовцы.

Они же нас встретили и по прибытии в Ниш. Эсэсовцы, как обычно, стояли лицом к поезду, расставив ноги, в касках и с автоматами на груди.

А за их спиной югославские железнодорожники потихоньку приветствовали нас, махая красными флажками.

В Нише наш состав загнали на запасной путь. Выходить из вагонов не разрешали.

Вскоре мы узнали, что в Ниш прибыл и второй состав с советскими гражданами.

Его пассажиров из вагонов переправили в концентрационный лагерь, расположенный в помещении старой казармы.

Только через несколько дней мне и еще двум сотрудникам посольства разрешили навестить интернированных в этом лагере.

За пять дней пути люди еще больше похудели, одни были простужены, другие страдали от желудочных заболеваний.

Никакой медицинской помощи им не оказывали. Только после моих настойчивых требований посольскому врачу разрешили посетить лагерь и осмотреть больных.

Мне также удалось добиться некоторого улучшения питания интернированных.

В дни стоянки в Нише нас особенно беспокоило отсутствие связи с Москвой. Поскольку в Нише не было шведских представителей, мы не могли рассчитывать на их посредничество.

Мы опасались, как бы по какому-либо недосмотру немецкая колония не была бы выпущена в Турцию.

Тогда она оказалась бы на нейтральной территории, в то время как мы при переезде из Югославии в Болгарию фактически по-прежнему оставались бы в руках гитлеровцев.

Болгария, будучи союзницей гитлеровской Германии, фактически находилась на положении оккупированной страны, там были размещены крупные контингенты германских войск.

Мне снова было поручено Деканозовым отправиться в вагон представителя протокольного отдела германского МИДа барона Шольца и вновь заявить ему протест против намерения немцев произвести обмен нашей колонии на югославо-болгарской границе.

Мы потребовали также, чтобы к нам из Белграда или Софии был приглашен шведский представитель, через которого мы хотели связаться с Москвой.

Барон фон Шольц был по прежнему чрезвычайно любезен.

Выслушав меня, он сказал, что немедленно передаст наше заявление в Берлин и запросит новых инструкций.

Что же касается шведского представителя, то организовать здесь с ним встречу вряд ли удастся - в Нише его нет.

Нельзя ожидать, что он сможет сюда приехать из Белграда или Софии.

Шольц заявил, что он лично понимает наше беспокойство, но вынужден действовать в соответствии с полученными из Берлина инструкциями. Попросив меня немного задержаться, он вынул из шкафчика бутылку рейнского и два бокала.

- Я давно искал возможность поговорить с вами, герр фон Козырёфф, - обратился он ко мне, выказав свою осведомлённость о наличии у меня баронского титула.

- Но все как-то не получалось, - сказал он, разливая вино. - Может быть, посидим немного? Все равно делать нечего…

Поскольку было ясно, что Шольц собирался мне что-то сообщить, я согласился задержаться.

Стоило узнать, чем вызвана его необычная любезность.

Начал он издалека. Говорил о трудностях и сложностях нашего путешествия, убеждал, что он лично всячески старается облегчить наше положение.

Он охотно помог бы и тем интернированным советским гражданам, которые едут во втором составе, но сталкивается с упорством эсэсовского офицера, который командует охраной.

Поэтому ему не удалось пока что облегчить участь тех советских граждан, которые едут не в дипломатическом поезде.

Затем Шольц стал говорить о последних сообщениях с фронта и сказал, что германские войска встречают сильное сопротивление со стороны советских армий. Затем он спросил:

- Могу ли я быть с вами откровенным, герр фон Козырёфф?

- Конечно, - ответил я, подпустив некоторой благородной обиды за недоверие к носителю баронского титула.

- Видите ли, - сказал Шольц, - я всегда считал, что и для Германии и для России лучше жить в мире, чем воевать. Войны между нами всегда приносили выгоду лишь другим, а наши страны от этого только теряли.

Я сказал, что придерживаюсь такого же мнения и что Советское правительство и я лично, делали все, чтобы предотвратить конфликт. Агрессию совершила Германия, и на нее ложится вся ответственность.

- Не будем сейчас спорить об ответственности, - возразил Шольц. - Я хотел вам сказать о другом. В Германии есть люди, причем весьма влиятельные, которые не хотят этой войны. Сейчас, когда на фронте идут ожесточенные бои, подобные рассуждения могут показаться странными. Но в конце концов надо смотреть не назад, а вперед и думать о том, что будет дальше. Может настать такой момент, когда для обеих сторон будет лучше прекратить военные действия и полюбовно договориться…

Я повторил, что Советский Союз не несет ответственности за происходящую сейчас войну.

Германия вероломно напала на нашу страну, занятую мирным трудом. И нам ничего не остается, как дать отпор захватчику.

Мы уверены, что победим в этой войне, а те, кто совершил нападение на Советский Союз, горько об этом пожалеют.

Поэтому мне непонятно, о каком мирном урегулировании можно сейчас говорить.

- Видите ли, - продолжал мой собеседник, - я говорю о таком моменте, который еще не наступил, но который может произойти. Вы заявляете, что уверены в победе. А фюрер считает, что быстро справится с Советским Союзом.

- В то же время в Германии есть влиятельные круги, которые думают по-иному: они полагают, что ни та, ни другая сторона не сможет одержать победу, - пояснил Шольц.

- Тогда наступит момент, и, возможно, это будет не так уж нескоро, когда обе стороны сочтут целесообразным мирно урегулировать конфликт на определенных условиях. Эти германские круги хотели бы, чтобы их точка зрения стала известна в Москве…, - сделал предложение Шольц.

В ответ на эти рассуждения я сказал, что, как мне представляется, никакого серьезного разговора на поднятую Шольцом тему быть не может, пока германские войска не покинут советскую территорию, а на это вряд ли сейчас можно рассчитывать. Так что разговор, который затеял Шольц, мне кажется совершенно беспредметным.

Но я, конечно, доложу руководству о пробных шарах Шольца, и по возвращении в Москву об этом мной будет составлена докладная записка товарищу Сталину.

Разговоры с бароном Шольцом на эту тему состоялись еще несколько раз за время нашего путешествия.

Он вновь и вновь уверял, что не одобряет нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, и специально подчеркивал, что это не только его личное мнение, но и точка зрения влиятельных кругов в Берлине.

Он повторял, что дальнейшее развитие событий на фронте может привести к такому моменту, когда для обеих сторон станет очевидной необходимость прекращения войны и мирного урегулирования, и тогда те лица, на которых ссылается Шольц, смогут оказать соответствующее влияние и сыграть свою роль.

По-видимому, Шольц действительно выполнял поручение каких-то людей в Германии.

Иначе трудно объяснить те рискованные разговоры, которые он вел.

Он даже осмеливался рассказывать анекдоты о гитлеровцах. Рассказал, например, такой анекдот, который, впрочем, я и раньше слышал в Берлине: «Гитлер инспектирует сумасшедший дом. Выстраивают всех умалишенных, и, когда появляется фюрер, они поднимают руку в фашистском приветствии и выкрикивают: «Хайль Гитлер!» Только стоящий в стороне человек никак не реагирует на появление фюрера. К нему подбегает разъяренный Гитлер и спрашивает, почему он не приветствует его. Тот отвечает: «Простите, но я не сумасшедший, я здешний врач».

Тот факт, что уже в первые недели войны какие-то влиятельные немцы решили через барона Шольца пустить эти пробные мирные шары, мне представлялось весьма знаменательным.

Барон фон Шольц, несомненно, принадлежал к числу дипломатов «старой школы».

Таких в германском министерстве иностранных дел осталось немало. Они исправно служили Гитлеру, были, разумеется, националистами и приветствовали победы вермахта, но в глубине души им претили введенные Риббентропом грубые методы нацистской дипломатии.

Надо полагать, идеи, которые развивал фон Шольц, разделяли и многие другие политики старшего поколения, которые с большой тревогой восприняли решение Гитлера о нападении на Советский Союз.

Я же воспользовался внезапно вспыхнувшей «дружбой» между мной и Шольцем уговорил последнего закупить продуктов для наших людей.

С этой целью в его сопровождении мы отправились в город, взяв такси.

Моей же главной целью было «засветить себя». Я был уверен, что в городе есть югославское подполье, связанное как с англичанами, так и с коммунистическими партизанскими отрядами генерала Тито.

Поэтому я развил бурную деятельность по закупке продуктов, товаров первой необходимости и одежды, для тех кто в ней нуждался.

Конечно же первыми пошли на контакт со мной местные гестаповцы. Я этого ожидал и быстро раскусил провокацию.

Дело в том, что Югославия очень своеобразная страна, она как маленький СССР, была слеплена с десятка территорий и народов после первой мировой войны. Конечно, главную скрипку там играли сербы, с которыми у России были давние и братские связи. Но были и другие народы. Некоторые из них, мягко говоря, не очень любили русских. Но всех их объединяла сейчас ненависть к немцам-захватчикам. Поэтому всякого рода провокаторы очень выделялись из общей массы. Они нарочито лезли в глаза и предлагали свои услуги, типа «связать меня с подпольем» и так далее.

Таким я неустанно отвечал: «Я дипломат и не имею права заниматься политикой».

А тем временем сводил небольшие приятельские отношения то с продавцом в лавке, то с грузчиком.

В итоге мне удалось через них передать местному сопротивлению информацию, которую следовало доставить хотя бы в посольство Швеции или США в Белграде.

Я тогда не знал, сработал ли мой план, в который я, конечно, никого тут не посвящал, но простояв в Нише ещё несколько дней, мы, наконец то, снова двинулись в путь.

Гитлеровцам не удалось осуществить свой маневр.

Им пришлось вернуться к первоначальному варианту обмена советской колонии на болгаро-турецкой границе.

Конкретные детали этого обмена мы уже обговорили со шведскими представителями, когда наш поезд находился в Софии.

Затем наш состав двинулся в сторону Турции, к болгарскому пограничному городу Свиленграду.

Спустя сутки после нашего прибытия в Свиленград подошел второй состав с членами советской колонии. Готовился обмен…

Я уже представлял, как окажусь в Москве, и моя голова снова начала работать над тем, а стоит ли мне туда ехать?

Не свалят ли на меня весь провал советской дипломатии на германском направлении?

И тут мои терзания о неизвестном грядущем грубо прервало настоящее…

- Вы есть Козырёфф?, - спросил эсэсовец в чине штандартенфюрера.

После моего утвердительного кивка, мне было предложено следовать за ним.

- Уже хорошо, что не силой потащили, - подумал я.

Далее он предложил мне сесть в его «Хорьх». Я принял предложение, и мы помчались по пыльным болгарским дорогам в неизвестность… без всяких объяснений с его стороны.

И только, когда мы въехали на полевой аэродром, на котором стояли самолёты с крестами, эсэсовец сказал:

- Ваш друг из Берлина хочет срочно Вас видеть.

С этими словами он остановился у одного из самолётов, в котором я узнал двухместный учебный самолёт Arado 96.

Делать было нечего, и я стал облачаться в предложенный мне комбинезон и прилаживать парашют.

- Надеюсь это не очередной розыгрыш в стиле гитлеровских шутников, - подумал я, вспомнив жуткую историю с моим другом и личным пианистом Гитлера, несчастным Ганфштенглем. Они его тоже срочно вызвали на аэродром, посадили в самолёт и затем сбросили с парашютом прямо в расположение анархистов в Испании, охваченной войной.

Хорошо, что он догадался назвать им моё имя и его привезли ко мне в Мадрид, а не расстреляли прямо там на месте, как фашистского шпиона.

Я отогнал эти мысли и резво влез в кабину самолёта.

И вот… после семи часов лёта, с посадкой на дозаправку где то в Венгрии, я снова оказался в Берлине.

На лётном поле меня встретили эсэсовские молодчики, которые без лишних слов отвезли меня в тонированном «Мерседесе» в Главное управление имперской безопасности - руководящий орган политической разведки и полиции безопасности нацистской Германии, который входил в состав СС.

Центральный аппарат управления располагался в Берлине во Дворце принца Альбрехта, по известному адресу Вильгельмштрассе, 101, где я уже не раз до этого бывал.

Там меня перепоручили человеку в хорошем гражданском костюме, который и провёл меня прямиком к моему другу Вальтеру Шелленбергу.

По пути я даже не пытался анализировать и строить догадки – это было в данном случае бесполезно.

Сопровождавший меня человек при подходе к известной мне двери забежал вперёд и открыл её передо мной.

Таким образом я как бы вкатился в кабинет, не задерживаясь, и первым кого я там увидел, был другой мой друг – Яков Джугашвили – старший сын Сталина!