Второе лицо

Для М.

— Никогда не слышал про девятое отделение жандармерии.

— Вам и не надо было, — гость скромно улыбнулся.

Майский дождь в Петрограде, казалось, не закончится никогда. Привратник поёжился и поднял воротник ливреи, подозрительно посматривая на подошедшего к воротам особняка странного мужчину в чёрном пальто. Тот снял шляпу и ещё раз поклонился.

Слуга выкинул недокуренную сигарету, прочертившую огненную дугу сквозь сумерки, и спросил через решётку ворот:

— Никак не возьму в толк, так вы кто?

— Повторюсь. Капитан Райнер, Иван Данилович, — представился посетитель, — девятое отделение жандармерии Российской империи. К Василию Яковлевичу.

Хотя ледяной ветер с Финского залива разгонял по улицам клочья мокрого тумана, гость обмахивался шляпой, будто ему жарко. Голос у него был тихий, заискивающий. Привратник пожал плечами.

— Я про такое ведомство и не слышал, не придумывайте, — сказал он.

— Господин Воскресенский наслышан, я вас уверяю.

— Вам назначено?

— Нет, но я по срочному делу.

Райнер сжался, ссутулился, умоляюще скрестив руки. Привратник прошёлся по нему тяжёлым взглядом, будто из ведра окатил. Невысокого роста, широкоплечий, лет тридцати, чёрные волосы зализаны назад, глаза настолько тёмные, что не видно зрачков. В левом ухе толстое кольцо золотой серьги, а кончики тонких усов франтовато подкручены вверх. Выглядел он то ли как актёр, то ли как цыган при деньгах.

— Их светлости нету дома, — отрезал слуга.

— Очень жаль, — проситель сокрушённо покачал головой. — Мне непременно надо было видеть его сегодня. Вы же знаете, когда он вернётся?

— Их светлость мне не докладывают.

Слуга поправил воротник ливреи, на шее мелькнули два точечных шрама, как следы от укола иглой.

Райнер хмыкнул и подкрутил кончик уса.

— Могу ли я тогда на словах ему послание передать? — спросил капитан.

Он поманил пальцами, на правом запястье мелькнули траншейные часы. Привратник инстинктивно придвинулся и в следующее мгновение сильно об этом пожалел. С проворством мангуста капитан выбросил вперёд руку сквозь прутья решётки, схватил его за воротник и резко дёрнул на себя. С колокольным звоном слуга лицом впечатался в ворота, застонал и упал на колени.

Капитан открыл скрипнувшие створки.

— Передайте их светлости на словах, — сказал он с теми же скромными просительными интонациями, в которых привратник наконец разобрал издёвку, — что девятое отделение заходит туда, куда ему надо.

Райнер подмигнул, надел шляпу и отправился к особняку, оставив слугу позади себя утирать кровь с разбитого носа. Широкими шагами быстро прошёл по гравийной дорожке, мимо ощетинившихся шипами кустов роз, взбежал по мраморным ступенькам, распахнул двери в дом.

— Чтоб я так жил, — капитан восторженно присвистнул.

Повсюду висели картины, так плотно, что за ними не было видно стен. Давно почерневшие от времени и совсем новые полотна. Классическая живопись соседствовала с импрессионистами, Моне бок о бок с Рубенсом, а Веласкес напротив Ватто.

— Ну-ка стоять, — капитан схватил за рукав проходящего мимо дворецкого с золотым подносом в руках.

— Смотрю, Василий Яковлевич с серебра не кушает? — спросил Райнер.

— Что-что? — дворецкий часто заморгал.

— Говорю, к Василию Яковлевичу направо или налево?

— Что? Вы кто? — дворецкий попытался высвободить руку, но хватка у капитана была стальной.

— Где Воскресенский? — в голосе Райнера послышались железные нотки. — Соображай быстрее.

— У себя в гостиной, — пролепетал слуга, мотнув подбородком в нужном направлении, — изволят отдыхать.

— Свободен. Никого к нам не впускать, понял?

Тот отчаянно закивал. Райнер схватил с подноса рюмку, осторожно понюхал, выпил залпом.

— Вишнёвая настоечка. Ух, хороша. Всё, исчезни.

Райнер распахнул двери в гостиную. В кресле рядом с камином сидел пожилой мужчина в длинном халате из красного шёлка. Орлиный нос, густые волосы, томный взгляд, тонкие пальцы перебирают по ножке бокала.

Капитан приветственно кивнул ему, как старому знакомому, подошёл к камину, из стойки вытащил кочергу и просунул её в ручки двери. Отряхнул ладони.

— Не хочу, — сказал он, — чтобы нашу беседу прервали самым невежливым образом.

Райнер сбросил пальто и шляпу на стоящий у стены диванчик, осмотрелся. Гигантская гостиная с пятиметровыми потолками и огромных размеров хрустальной люстрой, казалось, легко могла спрятать в себе поезд с парой вагонов. Обивка морёным дубом и плотно завешенные окна создавали ощущение, словно очутился внутри трюма исполинского корабля.

— Господин Воскресенский, я полагаю? — спросил Райнер.

— Он самый, — мужчина в халате изогнул бровь, что, по всей видимости, обычно выражало у него крайнюю степень возмущения.

— Позволите?

Не дожидаясь ответа, капитан опустился в кресло напротив Воскресенского, закинув ногу на ногу. Затем поднял бокал со столика и принюхался.

— Третья отрицательная? — спросил он.

Губы Воскресенского сжались в тонкую полоску.

— Флорентийское красное, урожай тысяча восемьсот шестьдесят восьмого. Угощайтесь, прошу. Когда ещё попробуете хорошее вино.

— Благодарю, не пью на службе. — Райнер похлопал по поручням кресла, осмотрелся. — Уютно тут у вас.

Он кивнул на пузатую фарфоровую вазу, стоявшую в углу.

— Китайская?

— Угадали, — ответил Воскресенский. — Династия Цин, восьмой век.

— Симпатичная. Видел точно такую же на блошином рынке, за гривенник отдавали.

— Нравится? Забирайте себе, — скривился Воскресенский. — Вам, полагаю, такие большие деньги не помешают.

Он многозначительно посмотрел на заляпанные грязью ботинки капитана, которые уже испачкали дорогой персидский ковёр.

— Деньги меня не интересуют, — отмахнулся Райнер. — Мне больше по душе приятные беседы. Их на рынке не купишь, не так ли?

— Вы не представились. С кем имею честь? — Воскресенский акцентировал на последнем слове, так что сразу стало понятно: в этом разговоре для него чести не больше, чем в беседе с уличной собакой, случайно забредшей на господскую кухню.

— Капитан Райнер, девятое отделение жандармерии.

Уголок губ Воскресенского дёрнулся вниз, а пальцы на подлокотнике кресла выбили нервную дробь.

— Вы не при мундире, — сказал он, — вы здесь по личному вопросу?

— Девятое отделение мундиров не носит, не на параде, чай. Вам ли не знать.

— Не интересуюсь делами жандармских псов.

Капитан поцокал языком.

— Грубите? Как некрасиво. В любом случае, мы вами заинтересовались. И это для вас плохие новости.

Губы Воскресенского снова дёрнулись, он бросил быстрый взгляд на запертую кочергой дверь.

— Не понимаю, — сказал хозяина особняка, — что от меня могло понадобиться полицейским ищейкам.

— Как много в вашей речи ассоциаций с собаками. Нравятся собачки? — спросил капитан.

— У меня своя псарня, без малого на тысячу голов. Люблю охоту.

— Не знал, — сказал Райнер. — Хотя не сомневаюсь, что вам нравится загонять дичь.

— Да что вы вообще знаете, жандарм?

Капитан принагнулся вперёд.:

— Знаю, что вы, господин Воскресенский, Василий Яковлевич, одна тысяча четыреста тридцать пятого года рождения, обвиняетесь в нарушении третьего параграфа статута «О положении магических существ на территории Российской империи», — отчеканил Райнер. — На прошлой неделе, — если быть совсем точным, двенадцатого мая одна тысяча девятьсот шестнадцатого года, — вы выпили всю кровь из госпожи Петровской. Госпожа Петровская скончалась.

— Очень жаль это слышать, — в голосе Воскресенского жизни было не более, чем в камнях мостовой. — Но я, право слово, не имею к данному инциденту никакого отношения.

— Вот постановление о вашем аресте.

Райнер расстегнул пуговицу на пиджаке, словно невзначай показав рукоять револьвера в наплечной кобуре, достал из внутреннего кармана сложенный документ и кинул его на столик, пришлёпнув ладонью сверху.

Василий Яковлевич внимательно осмотрел перстень капитана, в камне которого будто клубился красный туман, не обратив никакого внимания на бумагу.

— Ничего не знаю о подобном инциденте, — равнодушно повторил Воскресенский, пожал плечами, взял со столика пилочку и принялся подравнивать ногти. — Должно быть, вы ошиблись. Но это простительно. Вести расследования — дело интеллектуально сложное, не каждому по плечу.

— Понимаю, понимаю, — сказал капитан. — Наверное, все наши свидетели обознались. Такое бывает. Сплошь и рядом. Очень странно, конечно, что вас уже пытались обвинить в схожем случае. Десятое февраля этого же года. При схожих обстоятельствах было найдено тело госпожи Фильштейн. На шее два точечных укола, как от укуса. А из самой несчастной госпожи Фильштейн будто всю кровь выкачали.

Райнер хрустнул пальцами.

— Но тогда не было свидетелей. Сейчас же они нашлись. Вот так невезение для вас. Или уже открытая наглость с вашей стороны, это как посмотреть. Пришлось, конечно, потрудиться. Многие были вами запуганы, некоторые восхищались вами. Наверное, мечтали, что однажды станут такими же, как вы. Так наивно. Но это ещё хуже для вас, Василий Яковлевич, потому что теперь вам к убийствам вменяется и нарушение пункта первого статута. Раскрытие магической сущности перед обывателями.

Райнер поцокал языком, качая головой.

— Я ничего не знаю о данном инциденте, — в третий раз повторил Воскресенский, чеканя каждое слово. — Вам пора уходить.

— Уже заканчиваю, не нервничайте так сильно, кровяное давление повысится. Но, надеюсь, вы же не будете возражать, если мы сейчас с вами проедем в околоток, уточним пару вопросов? Прольём, так сказать, свет на некоторые детали. Поставим на деле, так сказать, крест.

Райнер хмыкнул, а губы Воскресенского подёргивались, оскаливая клыки.

— Может, капитан, вы просто пойдёте искать преступников в какое-то другое место? У вас наверняка ещё много забот. Столько кругом смутьянов, в наше непростое время. Социалисты, анархисты, бомбисты, мальчишки, бросающие камни в окна. Займитесь этим, а на сегодня возьмите отгул. Сколько стоит ваше время? Оклады в жандармерии, как я вижу, не слишком высоки?

Воскресенский презрительно осмотрел костюм капитана.

— Ну, или купите вашей жене что-нибудь красивое.

Райнер подкрутил вверх тонкий кончик усов.

— Я мзду не беру, — сказал он. — Мне за людей обидно. А женат я на своей работе.

Воскресенский скрипнул зубами, ногти на его руках начали удлиняться, грубеть, превращаясь в когти. Ладонь судорожно дёрнулась, вспарывая обивку кресла. На мгновение между гостем и хозяином особняка повисла тишина, чтобы в следующую секунду лопнуть, как натянутая струна.

Кожа на черепе Воскресенского натянулась, истончилась в пепельно-серый пергамент, глаза залило кровавым, клыки вытянулись. Райнер вырвал из кобуры револьвер, но рука вампира, превратившаяся в когтистую лапу, ударила его по ладони. Грохнул выстрел, пуля разнесла китайскую вазу, а оружие отлетело в угол комнаты.

Капитан пнул столик в вампира, тут же прыгнул вбок, перекатился. Подхватил револьвер, выстрелил дважды. Размытый силуэт монстра метнулся в сторону, сшибая мебель, затем рванулся вперёд, ударив когтями в то место, где ещё мгновение назад была голова капитана. Успев увернуться от смертельного удара, Райнер выстрелил ещё раз. Промах. Серая тень вампира скакнула к потолку, капитан задрал ствол, нажал на крючок. Пуля перебила цепь, и люстра со страшным грохотом рухнула на пол.

Райнера окатило тысячей хрустальных осколков, он снова прыгнул и перекатился, выбросил вперед руку с револьвером и нажал на крючок, когда над ним уже нависла оскаленная пасть с длинными клыками. Громыхнул выстрел. Обмякшее тело вампира покатилось по полу и врезалось в шкаф, с которого посыпались бутылки.

Помещение, разрывавшееся от грохота выстрелов и треска ломаемой мебели, снова погрузилось почти в полную тишину, нарушаемую только потрескиванием огня в камине.

Райнер поднялся на ноги, отщёлкнул пустой барабан револьвера.

— Повезло. Говорил мне майор,: всегда бери два оружия на задержание.

Он тяжело выдохнул, не сводя взора с убитого вампира, быстро перезарядил револьвер патронами с серебряными пулями.

— Упырь проклятый. Пятьсот лет дедуле было, а скакал, как молодой. Ох, не надо было его злить, на отдых бы мне, на воды минеральные.

Капитан осторожно подошёл к телу, ткнул носком ботинка, удостоверяясь, что тот не очнётся.

— Взял, нахулиганил, вазочку разбил. Красивая была.

Райнер хрустнул шеей, поморщившись, потёр ушибленное плечо, стряхнул с пиджака мелкие осколки и убрал револьвер в кобуру.

— М-да, бумажной работы теперь не оберёшься.

Он прошёлся по комнате. Под ботинками похрустывало битое стекло. Поднял ордер на арест, заляпанный винными пятнами, встряхнул, убрал в карман.

В дверь робко постучали. Капитан рывком повернулся, снова выхватывая револьвер. Медленно подошёл и выдернул кочергу, с грохотом упавшую на паркет, не отводя прицела от дверей. Створка приоткрылась, и в неё просунулся смертельно бледный слуга, с телефоном на подносе.

— Это… это вас, кажется, — пролепетал лакей, стараясь не смотреть на распростёртое на полу тело вампира.