Второе высшее магическое

— Яблоки мочёные! Яблоки печёные! Яблоки медовые! Яблоки заморские, баклажанами прозываемые!

Я пробиралась по базару к чародейскому ряду. Есть хотелось страшенно, а вокруг как назло только о еде и кричали.

— Пирожки с капусткой! Расстегайчики с рыбкой! А кому ватрушечку с творожком, в жарличке поспелую? Ой и вкусную!

Я поморщилась: и тут они, кикиморино племя! Как придумал Лешко Жаров свои жар-светцы, так деваться от них некуда! Не спорю, удобная штука, чтобы не жечь лучины вечером, а зимой дрова не переводить. Но ведь еда в печи куда вкуснее!

— Девица-краса, мази чародейские, — меня схватил за рукав тощий, приторно пахнущий тип и начал совать под нос какой-то глиняный пузырёк, — ворожейной силой напоенные, навеки сохранят кожу твою белую да...

— А грамотка у мастера есть? — прогундосила я, зажимая нос пальцами. Наверняка же, одеколон свой у Букетовых брал, они вечно туда примешивают влияющие чары. Такие вот дельцы чаще всего берут те парфюмы, что повышают доверие и делают щедрее.

— Конечно, имеется! — мужик ещё сильнее придвинулся, явно догадываясь, что иначе запах не пробьётся сквозь мой зажатый нос. А ведь сколько раз поднимался вопрос на вече, чтобы запретить влияющие ароматы, так нет! Букетовы свои корни везде запустили! Царю — сват, воеводе — батька, как говорится. И поднялись же не так давно. Не появись силы чародейские у озера Ухтиша, так и продавали бы свои цветочки на обочине!

— А покажь печать! — зачем-то продолжила я разговор, хотя лучше бы уже давно сбежать.

— А вот! — типчик перевернул пузырёк и показал мне его дно. Прям под нос сунул, зараза. Аромат от самого торгаша пробивался через все преграды.

Но я всё-таки вгляделась в сияющий золотом оттиск. Настоящий чародей с грамотой от Школы ставил его своею силой, и, пока зелье в порядке, ничем этот рисунок было не стереть. Я ухватилась рукой за пузырёк и царапнула ногтем.

— Э! — закричал мужик. — Сначала купи — потом ломай!

— Ты гля, печать-то стирается! — тоже заорала я. — Подлог, бабоньки! На красе нашей наживаются!

В сторону торгаша начали разворачиваться стоящие рядом женщины. Одна из них полезла в сумку, выудила такой же пузырёк, потёрла оттиск и разве что не завыла. Мужик попытался сбежать, но не тут-то было. Ну что ж, щедрости наших баб хватило ему с лихвой — тумаков не пожалели.

Я же, посмеиваясь и заправляя обратно под платок выбившиеся рыжие пряди, пошла дальше. Цинская бумага под мои амулеты сама себя не купит. На что жить буду без них? На то, что мне платили в княжьем ботаническом саду за зарисовку растений, сани али тарантасы тихоходовские не купишь. Я с завистью проводила взглядом богато украшенную повозку. Без коней же едет! Что та печка из сказки! Хотела бы я такую. У меня даже был знакомец, который смог бы мне её недорого сделать. Но без знака Тихоходовых доеду я в ней до первого дружинника. Так и в острог загреметь недолго. Только Тихоходовы же могут продавать магические повозки! Даже если ты придумал в сотню раз что-то лучшее, сиди и не вякай, если не из нужного рода.

Нахмурившись, я таки свернула в чародейский ряд. Попыталась отогнать привычную злость на себя и на родителей. На них — потому что запретили учиться магии, когда озеро Ухтиш переполнилось силой, а на себя — за то, что послушала их. Теперь все хлебные места заняты, а ворожея без грамоты от Школы чародейства — это колдунья и преступница, место её в тюрьме, где из неё будут выкачивать силу, покуда не сдохнет.

Так, что-то я разнылась, а зря. Вон уже дядька Пырей. Нечего его пугать своей кислой рожей, а то денежку не скинет. А цинская бумага стоит ого-го! Хоть и прекрасна сверх всякой меры. Тонкая, полупрозрачная, а по краям блестящая нить заговорённого шелка вставлена. Потрясающая работа! Нарисую на ней...

— Велька? — Голос послышался откуда-то справа, когда я азартно копалась в товарах дядьки Пырея. И, кикиморино племя, я узнала этот голос. Немир Глазунов. Мой бывший сосед и одноклассник по школе нашего конца. Извечный соперник и один из первых людей, поверивших в силу магии.

— Немир? — я повернулась, ища глазами мальчишку, которого когда-то знала. Не сразу сообразила, что тот мальчишка давно вырос. Ему теперь так же, как и мне, сорок пять, и он совсем другой. Только по глазам и узнала. Вымахал ещё выше, раздобрел, заматерел. Богато одет, с ухоженной бородой лопатой. А злата-то на нем!

— Вот так встреча, — усмехнулся этот чужой Немир, оглядывая и меня, и мою добротную, но без изысков одежду — кто же на рынок дорогое надевает? — и товар, который меня привлёк, и будто на всё это навешивая ценник. — А ты всё такая же, Горихвостова Велижана свет Изяславовна.

— Спасибо, — я решила сделать вид, что это комплимент. — О тебе того же не скажешь.

Немир хохотнул и похлопал себя по пузу.

— Да-а, — протянул он в видимым удовольствием. — Не жалуюсь. При князе сижу в Верхней Тишме. Приехал в вашу Тухлому только что, — Немир небрежно махнул рукой в сторону того богато украшенного тарантаса, который ранее привлёк моё внимание. — Буду ин-спек-ти-ро-вать вашу дыру.

— На предмет чего? — постаралась скучающе спросить я.

— Как обычно, — снова хмыкнул Немир. — Колдунов ловить. Чтоб, значит, не ворожили без разбору, не подвергали честной люд опасностям. Ты надеюсь, не подалась к ним? Помнится, у тебя неплохие способности были.

— Я просто рисую, — вымученно улыбнулась я и помахала бумагой, которую всё это время держала в руке.

— А не колдуешь ли ты с помощью рисования, а? — Немир подошёл совсем близко и наклонился к моему лицу. — Признавайся, подруга, лучше мне сдаться, чем какому-то залётному.

Меня прошиб холодный пот, и я отшатнулась.

— Как в детстве не умел шутить, так сейчас не научился. Да и какие у нас тут колдуны? Шерстят же постоянно. Нет, чтобы рассказать, как жил всё это время, так чушь какую-то несёшь.

— Некогда мне с тобой лясы точить. Поздоровкались — и честь знать надо, — он обвёл взглядом притихших продавцов и громко произнёс: — Судари купчишки и батраки, проверку учиню завтра. У вас есть время подумать о важном. Я же остановился в «Птичке-петушке», ежели кому вдруг потребуются разъяснения положений Правды чародейской.

На взятки намекает, поняла я. Хамло, даже меня не постеснялся.

— Что, Велька, прокатить тебя с ветерком? — Немир снова кивнул на тихоходский тарантас.

— Езжай, Глазунов, неудобно мне будет в такой богатой повозке, — отшутилась я.

— Да уж, и правда, не по чину тебе, — не понял он и, по-барски махнув рукой, степенной, чуть переваливающейся походкой пошёл к тарантасу.

Я же схватила первый попавшийся лист бумаги, кинула деньги дядьке Пырею и поспешила убраться подальше отсюда. Дело в том, что я действительно была той самой колдуньей, ворожеёй без грамоты от Школы, и чаровать не имела права ни при каких обстоятельствах.

И все же я колдовала. Создавала одни из лучших оберегов для дома, за что получала вполне прилично. Вот и сейчас бежала к одному из заказчиков, человеку с говорящим прозвищем Упырь.

Кто же знал, что это будет моё последнее колдовство.

⟡⋄⟡⋄⟡⋄⟡⋄⟡

— Чтобы моя дочь, да в ведьмы?!

Какой же у батеньки громкий голос. Ему не стряпчим надо быть, а в воеводы идти: как рявкнет — свои построятся, враги разбегутся.

— Не в ведьмы, отец, в чародейки, — я пыталась отвечать спокойно, но прекрасно знала, что он меня сейчас не услышит. Всё, что шло не по желанию папеньки, он разумел как ошибку. В моем случае, как капризы не понимающего жизни дитяти.

— Ты думаешь, есть разница?!

— Есть, отец, есть. Чародейка получит грамоту от Школы и сможет брать за свою работу дорого! И очередь будет выстраиваться! Всегда при деньгах будет.

— Не про ту очередь думаешь, дурочка! Про очередь из женихов надо думать!

— Да-да, — мама, до этого прижимавшая руки в большой груди, встрепенулась. — Годы идут, нам внучков надобно!

Мне захотелось застонать.

— Мам, рано ещё! Сначала учёба! Денежка своя будет, не гроши, а полновесные золотые. Разве плохо?

— Доченька, да разве мы с отцом тебя не обеспечим? Разве мы тебя в чем-то ущемляем? Хочешь ожерелье из жемчуга речного? Хочешь ленты червонные, из Царских Гор привезённые? Всё для тебя, дитятко, делаем же! Зачем ты так с нами?

— Матушка! — кто бы знал, как долго я велась на подобные речи! Как же мне всегда стыдно становилось. Ведь родители для меня и правда ничего не жалели. Ни в нарядах, ни в украшениях, ни в сластях никогда не отказывали. А требовали всегда разумно: быть скромной, слушаться маменьку с папенькой, не позорить наш род, не загуливаться с подружками допоздна. Всё так, да не так. Сейчас я прекрасно знаю, во что это всё вылилось. И больше не хочу такого. Так что этот бой надо выдержать. Однажды я его уже проиграла. Но сегодня будет иначе.

— Матушка, — повторила я, — от всей души благодарна я вам за заботу и ласку, но ведь мне эту жизнь жить, не вам. А чародейство тянет меня. От него и польза будет, и доход. Разве это не чудесно, что я буду заниматься тем, что по душе?

— Глупости! — рубанул отец. — Чародейство это твоё — безделка и суета! Как хлынула сила из Ухтиша, так и обратно в него уйдёт! Помяни моё слово! Это всё эта... мода! Веянье дурное! Как одно время все хотели кафтаны замшевые, мехом вовнутрь, чуть с ума от них не сходили! И что? Все обратно в шубы через пару лет переоделись. Так и с магией этой твоей, тьфу. Ты доучиться не успеешь, а она пропадёт, как не было!

Ох, батенька, и тут ты не прав. Чародейство не только не исчезнет, а станет сильнее. Год от года всё сильнее и сильнее. И все товары, что им наполнены, станут цениться больше. Появятся разные вещи, которые без чар бы не работали или работали бы хуже. Купец, на которого ты работаешь, разорится, ибо так же магию не примет. Тебе в пятьдесят с лишним годков придётся новое место искать. А мне... мне — рассказать вам, что золотые, которые я вам приношу, не за обычные рисунки получаю, а за волшебные. Только платят за них куда меньше, чем могли бы, будь у меня грамотка от Школы.

Как тебе это рассказать, такому упёртому? Как поведать, что дочь твоя дожила до сорока пяти лет и умерла, задушенная мордоворотом, которому охранные обереги и ставила. Утопили её в озере Ухтиш, чтобы врагам не рассказала, как обереги те вскрыть. А очнулась она в своём же теле, только восемнадцатилетнем, ровно в тот день, когда решалась её судьба. Как это всё объяснить, если я сама не до конца верю в такой поворот?

— Не пропадёт, — только и удаётся выдавить мне. Воспоминания о чужих руках, сдавливающих мою шею, вновь нахлынули на меня, заставив схватиться за горло. Спор с родителями давался мне тяжко, и если бы не знать наперёд, как они неправы, ни за что бы я рта не раскрыла. Прежняя я была тихой домашней девочкой, и ею бы и осталась, если бы жизнь не заставила отрастить зубы. И теперь я вцепилась этими зубами в единственно правильный выбор. — Не пропадёт магия.

— Ты того не знаешь! — припечатал отец. — Ты вообще жизни не знаешь! Слушай, что говорят тебе те, кто уже пожил! Не понимаешь ты, как нас с матерью позоришь, так подумай хоть о себе, дурында ты этакая! Разве не слыхала ты, что стало с Баженом Мельниковым?

При этих его словах мама вздрогнула, но он даже не заметил:

— Учился, учился, да и взорвался, с ним и изба полетела в воздух. А дочь купца того... как его... не важно... С ума сошла, говорит, голоса в голове слышит. Чародейство — это сила дикая, она человека сжигает как внутри, так и снаружи. Ты хочешь, чтобы мы с матерью получили обратно дочь-калеку... или вообще кадку с прахом?

Мама начала всхлипывать. Ужасно захотелось броситься к ней, обнять, успокоить. Как только удалось стиснуть зубы и возразить:

— Но ведь и доучиваются! Уже несколько выпусков было! А я кропотливая, усидчивая, чего мне взрываться?

— Ты — да, другие — нет, — отрезал отец. — Думаешь, ты одна в классах сидеть будешь? От ошибки никто не убережён!

— Вот сейчас мы её и совершаем, — рыкнула я, сдерживая желание сбежать в свою комнату.

— Доченька, не надо так, — мама подняла на меня полный слёз взгляд. — Не в каких-то чарах счастье женщины. Вот заведёшь свою семью и поймёшь, нет у женщин времени на эту чепуху. Родится ребёнок — от него не отойти будет, да и не захочешь. В нём счастье твоё. Будут боги милостивы, найдётся тебе жених хороший, сыграем свадебку, а там и детки пойдут. Какое тут чародейство? Только успевай следить, чтобы чадо бед не натворило! Я тебе и приданое приготовила — сундуки полные, белье тонкое, кружева да меха. Всё чин по чину. А кому чародейка-то будет нужна? Все мужики шарахаться будут!

Эх, маменька, вот обычная жизнь у меня точно не вышла. Ни приданное не помогло, ни честь девичья, ни «приличное» образование. И, кстати, в будущем чародейки куда сильнее цениться будут. Все двери им откроются!

— Позор, позор на мои седины, — принялся качать головой без единой белой волосинки отец. — Что люди скажут? Вырастил дочь-ведьму. Будем идти по базару, а нам в глаза тыкать начнут: «Вон, колдуньи родичи прутся». Весь род опозоришь! Сёстры замуж не выйдут! Всем жизнь сломаешь!

Я закрыла глаза. Хотелось по-хорошему всё сделать, убедить родителей в своей правоте, да вижу, не получится. Что ж, к такому я в этот раз была готова. Просто ушла к себе в комнату и уснула засветло, вымотанная гневом и обидой.

Открыла же глаза уже далеко за полночь, пытаясь понять, на каком я свете. Жива, мертва ли, да сколько мне лет — сорок пять или восемнадцать?

Но это был наш дом в Верхней Тишме. Мы уехали из него, когда стало ясно, что купец, на которого батюшка работал, разоряется, а нужды разрастающейся Школы требуют не стряпчих, а батраков. А наша семья любила этот дом. Коль судьба каким-то волшебным образом подарила мне вторую жизнь, то в ней я не допущу, чтобы мы его потеряли. Хотят того родители или нет, но я спасу и их, и себя. Но не только... У меня были большие планы на будущее. Я сделаю его другим. Не тем, в котором я жила и умерла.

⟡⋄⟡⋄⟡⋄⟡⋄⟡

Но сперва для этого придётся бежать.

У приличных девиц из хороших семей не бывает мало вещей. Они не выбираются из дома тайком, оставив на столе письмо родителям. Им не приходится красться через весь город в ночи аки тать.

Но я больше не приличная девица.

Хорошо-то как...

Вот так я и оказалась в Школе чародейства. Хоть пришлось выдержать не один бой за своё право тут находиться. Но то, что смутило бы зелёную девицу, ничто для сорокапятилетней тётки, которая поставила себе цель.

И надо сказать, что вот таких же беглянок здесь нашлось немало. Кто бы мог подумать! А подавалось-то как потом, мол, сильные и смелые, с благословения жрецов и князя, при всемерной поддержке своих родов! А на деле — с десяток перепуганных девчонок. Какая от мачехи и отца-самодура сбежала, какая лишним ртом оказалась, одна вообще из-под венца утекла, а других — просто не пускали учиться. Нет, есть и те, кто действительно с благословением, но их мало. Кстати, и с парнями так же. У них, конечно, побольше тех, кому бежать не пришлось, но не все, не все. И вопрос заработка среди студентов стоял остро.

Школа давала жильё, кормила три раза в день, даже стипендию платила какую-никакую: царь-батюшка очень хотел побольше своих магов. Но это только кажется, что достаточно, а когда без семьи да на новом месте — маловато будет. На выживание, конечно, хватит, но хочется всё же жить в своё удовольствие, а не ютиться и перебиваться.

К счастью, некоторые бытовые проблемы я могла решить и без применения золотых.

Общежития на землях Школы представляли из себя большие терема, поделённые внутри на аккуратные светлицы: по четыре спальни, выходящие в одну общую комнату. Из общей же вела дверь в коридор. Кормили нас в столовой в служебном корпусе, и там же располагались баня, прачечная и всякие мастеровые.

Мне досталась спаленка с видом на главное здание. Сейчас сквозь осеннюю листву только очертания проглядывали, но зимой наверняка можно будет видеть, кто входит и выходит, да и окна некоторых классов будут просматриваться, если на них нет защиты.

А если мне их будет видно, то и им меня тоже. Вот с этого я и начала обустройство.

В своей первой жизни я изучила всё, до чего смогла дотянуться, в сфере домашних оберегов, так что прекрасно знала, какую защитную руну и как именно начертать на стекле, чтобы обезопаситься от взгляда. Сейчас таких поди и нет ещё… Лет десять спустя появятся — простые, которые превращают стекло в зеркало или показывают вечно пустую комнату. У меня же была продвинутая: я могла сама настроить, что именно она покажет. Темно в окне или светло, мелькает фигура у стекла или пусто. Не раз меня выручало, когда хотелось спрятаться от неприятного гостя или нужно было прикрытие в то время, как я отправлялась на дело.

После окна я занялась светом. Я люблю, чтобы в доме света было много, особенно зимой, когда солнца не увидишь. Здесь же только у стола стояла несгораемая лучина, да над кроватью мерцали русалочьи огоньки, и этого мне точно не хватит. Подвешивать на потолок какой-то крупный светильник я не рискнула — они и в моду-то ещё не вошли, стоят, как тройка с санями, если вообще уже попали в производство.

Вместо этого я расковыряла управляющую схему лучины и добавила ей жару, чтобы светила, как четыре таких же. В коробе управления русалочьими огоньками пришлось вообще стереть все руны и нанести новые, потому что их создатель, похоже, дальше первого порядка не ушёл в своём обучении. Зато теперь каждый огонёк стал полноценным светильником, и я раскидала их по всем углам. Комната засияла и сразу стала нарядной и уютной. Лоскутное покрывало на кровати заиграло яркими цветами, лак на кручёных ножках заблестел. Так-то лучше.

Последним делом я поработала с жаром. Печи здесь топились из подпола, а в светлицах проходили только трубы, немного выпирая белёными боками из деревянных простенков. Около трубы было так жарко, что хоть до нижней рубахи раздевайся, а вот у окна и двери поддувало с улицы. Это надо было уравновесить, так что я посидела пару часиков, порасписывала бумажные амулеты. Конечно, исполнить их в дереве или металле было бы долговечнее, но у меня ни мастерской, ни лишних денег, а если что — подновлю. Готовые амулеты получались ажурными и многослойными и напоминали бумажные цветы, а оттого получили прозвище “розетки”. Вот эти розетки я и расставила по комнате — под коврик, за вешалку, а вон на той стене удачно гобеленчик висит. Одну за раму окна засунула, другую под порог… Потом всё это настроила словом ворожейским и отточенным взмахом руки, и воздух в светлице равномерно перемешался. Теперь и посвежее будет. Уфф.

Как раз стоило мне закончить, как в общей комнате послышался шум, и я выглянула посмотреть, кто будет моими соседями.

— Красный сундук нельзя ставить на синий, — говорила субтильная девица с двумя тусклыми косами и в толстом пенсне. Как и я, она ещё не переоделась в школьную форму — стояла в практичном коричневом платье и серой телогрейке, из-за которой её тощая фигура напоминала язычок в колоколе.

— Прости, Груня, любушка, не подумал, — проворковал плечистый парень, который как раз вносил сундуки в соседнюю с моей спальню.

— Я говорила об этом четыре раза, — отрезала Груня. — Когда грузились в повозку, когда выгружались, когда в ворота проходили и на крыльце корпуса. Если у тебя такие жестокие сложности с памятью, стоит посетить целителя. И не стой в сапогах в светлице, грязь натечёт.

— Как скажешь, милёна, — пропел парень и отошёл ко входной двери, где безуспешно попытался взять Груню за руку. — Ты только пиши, не забывай меня, друг сердечный!

— У меня в отличие от тебя, Фёдор, всё в порядке с памятью, — неприятным высоким голосом сообщила Груня и наконец заметила меня. — Аграфена Заволокина, очень приятно, можно Груня, пожалуйста, не шумите с полуночи до рассвета и в обед, списать не дам.