Второй шанс бабы Маши

– Убирайся из моего дома! Пошла вон, видеть тебя не хочу. Из-за тебя кормильца потеряли-и-и-и-и! – Женский голос перешел на визг, и я зажмурилась.

Ощущала себя лежащей на чем то твердом – похоже, доски, на которые накинули тряпицу, а может, и не накинули. В теле слабость, голова гудит от боли. Но больше страданий мне причинял сизый дым, что заменил собой весь воздух.

Я вдохнула пару раз, и желудок скрутили сухие спазмы. Сейчас меня вырвет. Я открыла глаза и перевернулась на левый бок. И меня все-таки стошнило, зато сразу стало легче дышать. Визжащая баба дала мне звонкую пощечину.

– Тварь! Гадишь в моем доме! Проваливай!

Она схватила меня за волосы и с силой дернула. От неожиданности и мгновенной боли слабость отступила. А на смену ей пришла злость. За волосы меня таскать? Я тебе устрою! Не на ту нарвалась!

Я приподнялась на кровати, надеясь найти что потяжелее и огреть нахалку, да так и замерла. Квадратная комната, условно разделенная печью на две части. В одной видавший виды стол, рядом две сдвинутые вместе лавки, а на них лежит… судя по одежде, мужик какой-то. Земляной пол, покрытый редкой соломой, и прямо на полу стоят горшки. Ни тебе полок, ни газовой плиты, ни холодильника, даже крана с водой не видно. Но может, это печь загораживает обзор?

В той половине, где находилась я, к стенам вплотную были придвинуты лавки, накрытые грязными, изношенными домоткаными ковриками. Деревянные стены почернели от времени и гари.

– Корми-и-илец! – Драчунья упала на колени, прямо на пол, рядом с мужиком и, закинув на него руки, продолжала истошно орать: – Приданое ей хотел? А она вон как на доброту нашу ответила. Лежит и не думает тебя, родненького, оплаки-и-и-ивать!

На бабе была надета серая рубаха, сверху просторный сарафан. Но какой-то странный по виду. Я таких в нашей деревне не помню. Да и саму бабу не знаю. И домов таких у нас не сохранилось.

Размеров баба была необъятных, прям как бочка под молоко с нашей фермы. И совершенно босая. Рядом с ней на земляном полу копошился ребенок, по виду года два, не больше. Одетый в простую рубаху, из-под которой проглядывали голые ножки. Такая кроха – и почти голышом на полу! Куда полиция смотрит? Беженцы? Но их не присылали к нам в деревню.

Баба тем временем проворно вскочила и метнулась ко мне и снова отвесила мне звонкую пощечину. Да так, что моя голова стукнулась об стену. Искры посыпались из глаз. Да остановите кто-нибудь уже ее!

Но этим все не кончилось. Она схватила меня за волосы и, рывком стянув с топчана, потащила в сторону двери.

– Убирайся! Под забором сдохни, чтоб тебя рогатый к себе забрал. Гадина, тварь, проваливай!

Она тащила безвольную меня, еще и пыталась придать ускорение пинками. Я же перестала что-либо понимать. Только, как могла, уворачивалась от ударов, но, к сожалению, не слишком удачно.

Тут дверь распахнулась, на пороге замер тощий подросток лет десяти. Коричневые штаны, рваные внизу, едва доходили ему до щиколоток, серая рубаха навыпуск и всклоченные светлые волосы.

– Матушка, оставь, не бери грех на душу. Я сам! – Так себе перспектива. Подросток стал оттаскивать от меня рассвирепевшую бабу и приговаривал со слезами в голосе: – Не надо, я прогоню ее.

Баба отпустила меня. Я с трудом встала и, оперевшись на подростка, вышла в подобие сеней, заваленных разным хламом, а выйдя из них, очутилась на улице. Стоп, это не моя улица! И вообще не наша деревня.

Где я? И что последнее помню, до того как услышала визг бабы?