Второй шанс в кафтане

Он очнулся от тишины. Не той блаженной, умиротворяющей, что бывает загородным утром, а от ватной, противоестественной. Словно мир разом оглох. В ушах стоял тонкий, назойливый звон, а перед глазами плясали выцветшие фиолетовые пятна — остаточный след ослепительной вспышки, что словно выжгла самый мир. Первая мысль, холодная и острая, как осколок стекла: взрыв. Газ в подвале старого корпуса истфака или, чем чёрт не шутит, теракт.

Максим с трудом сел, и голова тут же отозвалась тупой, ноющей болью. Тело было целым, если не считать противной слабости в мышцах и того, что его одежда — футболка и джинсы — превратилась в обугленные лохмотья, едва прикрывавшие кожу. Рядом, на удивление мягком мху, лежали Даша и Олег. Он подполз сначала к Даше, прижал пальцы к её шее. Под кожей ровно и упрямо билась жизнь. Максим позволил себе выдохнуть. Грудь Олега, лежавшего ничком в метре от неё, тяжело и мерно вздымалась — дышал.

— Даша? Олег? Вставайте, — голос прозвучал хрипло и чужеродно.

Даша застонала, приоткрыла глаза. Взгляд был мутным, расфокусированным.

— Макс?.. — её голос был едва слышен. — Что это было? Голова… трещит.

— Сам не пойму. Похоже на взрыв, — он помог ей сесть. — Олег, твою ж мать, просыпайся!

Олег дёрнулся, сел рывком и тут же схватился за голову.

— Какого… — он огляделся, и его лицо вытянулось от изумления. — Где мы? Это что, шутка такая?

Они были посреди лесной поляны, залитой густым солнечным светом. Их обступили вековые сосны, сомкнув стволы-исполины в непроницаемое кольцо. Их кроны так высоко в небе сплетались в единый зелёный свод, что солнечный свет просачивался вниз лишь редкими, тёплыми лучами. Воздух, густой от запахов прелой листвы и грибницы, казался первобытным и диким.

Поразило не то, что они увидели, а то, чего не было. Исчез привычный гул далёкого тракта, вечный спутник жизни в Подмосковье. Пронзительно-синее небо было чистым — ни единой белой полосы от самолётов. Не щебетали привычные воробьи и синицы, вместо них откуда-то из глубины чащи доносились незнакомые, гортанные крики птиц. Тишина была такой плотной, что, казалось, давила на уши.

— Это какой-то розыгрыш, — первой нарушила молчание Даша, поднимаясь на ноги. Её голос прозвучал неестественно громко. Она торопливо оглядывалась по сторонам. — Нас накачали чем-то и вывезли. Реалити-шоу «Выживи в тайге»? Где камеры?

Она принялась всматриваться в стволы деревьев, словно ожидая увидеть там объектив. Олег хмыкнул, пытаясь изобразить невозмутимость, но его глаза бегали, а руки то и дело ощупывали порванную одежду.

— Ага. А ведущий сейчас выскочит из-за кустов с криком «А вот и наши сегодняшние лузеры!». Бред. Скорее всего, какая-то утечка на химзаводе. Галлюциногены. Надо просто идти в одну сторону, рано или поздно выйдем к людям.

Максим молчал. Его профессиональная привычка историка заставляла лихорадочно цепляться за детали, которые кричали о том, что что-то было глубоко не так. Деревья. Такие старые деревья в ближнем Подмосковье не росли, их свели ещё несколько веков назад. Мох на северной стороне стволов был густым, бархатным, таким, какой бывает только в нетронутых, заповедных лесах. Он опустился на колени, коснулся пальцами почвы. Влажная, жирная, лесная земля. Ни окурка, ни осколка бутылки, ни обрывка пакета. Абсолютная, первозданная чистота, невозможная в двадцати верстах от большого города.

Он взглянул наверх. Солнце висело почти в зените. Но сейчас, в конце мая, в полдень, оно должно было быть немного южнее. Совсем немного, на пару градусов, но его внутреннее чутьё, выверенное по сотням карт и схем, било тревогу.

«Это как зерг-раш, — пронеслась в голове дурацкая игровая аналогия. — Неожиданная атака на твою базу, когда ты к ней совершенно не готов». Он промолчал о своих догадках. Не хотел сеять панику. Возможно, Олег прав, и это всё просто злая шутка или последствия отравления. Нужно было найти этому разумное объяснение. Обязательно.

— Ладно, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Олег прав. Нужно двигаться. Солнце там, — он неопределённо махнул рукой, — значит, полуденная сторона примерно там. Идём туда. Рано или поздно выйдем к дороге или к деревне.

Он заставил себя подняться на ватных ногах. Внутри, под рёбрами, медленно зарождался холодный страх — не перед лесом или зверями, а перед этой оглушающей, неправильной тишиной.

Они шли уже несколько часов, и первоначальная бодрость сменилась сначала раздражением, а потом — глухой, изматывающей усталостью. Попытки держать направление по солнцу провалились. Лес жил своей жизнью, петлял, обманывал, заводил их в непролазные буреломы и вязкие болотистые низины, заставляя делать крюки. Солнце, проглядывавшее сквозь плотные кроны, было плохим подспорьем. Казалось, они просто блуждают кругами по бесконечному зелёному морю.

Становилось прохладнее. Дневное тепло уходило, и от влажной земли потянуло промозглой сыростью. Лохмотья, оставшиеся от одежды, не грели. К усталости и холоду добавился голод — тупой, сосущий, требующий своего. Первая настоящая неудача — неспособность выполнить простейшую задачу, выйти из леса — подтачивала силы и волю куда сильнее, чем усталость телесная.

— Я больше не могу, — Даша остановилась, тяжело дыша. — Макс, мы заблудились.

— Не заблудились, — упрямо повторил он, скорее для себя, чем для неё. — Просто… сбились с пути. Сделаем привал.

Олег, шедший впереди, резко замер и поднял руку, веля им замереть. Он стоял, напрягшись всем телом, как зверь, почуявший опасность, и вслушивался во что-то, чего Максим и Даша не слышали.

— Тихо, — прошептал он.

Тишину разорвал громкий треск. Впереди, метрах в пятидесяти, будто кто-то огромный и тяжёлый наступил на толстую сухую ветку. Лось? Кабан? Ум лихорадочно перебирал варианты, пытаясь оценить опасность. Но вся учёность сейчас казалась далёким, бессмысленным бредом. Дыхание спёрло, ноги будто вросли в землю. В голове — ни единой мысли, лишь звенящая пустота.

Из-за густого сплетения папоротников и молодых елей показался он. Огромный, бурый, лоснящийся на заходящем солнце. Хозяин этого леса. Медведь. Он был больше, чем они видели в любом зверинце или на картинке. Живой, настоящий, пахнущий сырой землёй, прелой шерстью и смертью. Он медленно поднял массивную голову, и маленькие, почти чёрные глазки-бусинки уставились прямо на них.

В этот миг цивилизация, XXI век, университет, вся их прошлая жизнь — всё исчезло, сжалось до одной точки. До этого зверя. Разум Максима, привыкший просчитывать пути, просто застыл. Все его знания, вся тактика и стратегия, все прочитанные книги превратились в пепел. Он стал беспомощным зрителем собственной неминуемой гибели. Он видел, как зверь принюхивается, как переступает с лапы на лапу, и не мог заставить себя ни пошевелиться, ни издать ни звука.

Даша рядом замерла, крепко вцепившись ему в руку. Её лицо стало мертвенно-бледным.

Но Олег… Олег не застыл. В его жилах текла другая кровь, кровь реконструктора, походника, человека, привыкшего к вещественному миру. Не раздумывая ни секунды, он рванулся вперёд. Это было безумное, отчаянное действие. Он подхватил с земли тяжёлый, толстый сук, скорее похожий на дубину, и сделал шаг, становясь между медведем и оцепеневшими друзьями.

— А ну пошёл отсюда! — рыкнул он, и его голос сорвался от напряжения. Это был не крик, а низкий, утробный звук, полный ярости и вызова.

Медведь остановился. Он явно не ожидал такой наглости от этих странных, почти голых существ. Он медленно поднялся на задние лапы, вырастая до немыслимых размеров, и издал ответный рёв. Это был не просто звук. Это была почти осязаемая волна силы, которая заставила задрожать воздух и, казалось, проникла в самые кости, леденя волю. Рёв, который эхом прокатился по лесу, заставив замолкнуть даже птиц.

Рёв медведя ударил по ушам, заставив зажмуриться. В нос шибануло резким, звериным запахом — смесью мокрой шерсти и животной мощи. Максим смотрел, как Олег, огромный парень, кажется маленьким и хрупким на фоне зверя, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих дубину. «Не бежать. Не поворачиваться спиной. Казаться больше», — всплыли в голове обрывки из учебника. Теория. Бесполезная теория. Ноги стали каменными, он не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться. «Олег, идиот, он же тебя убьёт! Делай что-нибудь!» — билась в черепе паническая мысль. Вспышка воспоминания: он, десятилетний, в зверинце. Медведь в вольере казался сонным, неуклюжим, почти плюшевым. Отец тогда сказал: «Никогда не обманывайся, сынок. Это совершенный убийца». Как же он был прав.

Выпад Олега, его безумная храбрость, выиграла им несколько драгоценных секунд. Рёв зверя, как удар хлыста, вырвал Максима из ступора. Паника отступила, сменившись ледяным, ясным ужасом, который, как ни странно, заставил ум работать.

— Назад, — прошипел он, не сводя глаз с медведя. Голос был чужим, сиплым. — Медленно. Шаг за шагом. Не поворачиваться спиной. Олег, отходи со мной.

Они начали мучительно медленно пятиться. Шаг. Ещё шаг. Олег, пятясь последним, всё так же держал свою дубину наперевес, не отводя взгляда от зверя. Медведь не нападал. Он следовал за ними, тяжело переваливаясь, не решаясь напасть на этих странных существ, которые не визжали, не убегали, а медленно и слаженно отступали, продолжая смотреть ему в глаза. Он прошёл за ними метров тридцать, потом остановился, ещё раз рявкнул им вслед, словно утверждая своё право на эту землю, развернулся и, ломая кусты, неуклюже потрусил в чащу.

Буря в крови схлынула, оставив после себя тошнотворную слабость в ногах. Дрожь била так, что едва удавалось стоять. Они были живы. И спас их не гениальный тактик Максим, а простой и прямой, как дубина в его руках, Олег.

Адреналин ушёл, оставив после себя звенящую пустоту и слабость. Тела, только что бывшие натянутыми струнами, обмякли. Олег тяжело опустился на поваленное дерево, его показная бодрость испарилась без следа. Дубина выпала из ослабевших пальцев. Он сидел, уронив голову на руки, и его широкие плечи мелко подрагивали. Даша подошла и молча села рядом, положив руку ему на плечо.

Максима жег стыд. Ледяной, парализующий стыд за свою беспомощность. Он, «Профессор», тактик, человек, который мог часами рассуждать о битвах при Каннах и Гастингсе, в миг настоящей опасности превратился в беспомощного истукана. Если бы не Олег, их бы уже не было. Эта мысль была горше полыни. Он отошёл в сторону, стараясь не смотреть на друзей, и заставил себя глубоко дышать, пытаясь унять дрожь в руках.

— Странно, — вдруг тихо сказала Даша. Её голос был ровным, почти спокойным, и это спокойствие резануло по натянутым нервам. Она сидела на корточках и рассматривала растения у них под ногами. — Этот папоротник… орляк. И вот этот мох, сфагнум. Они, конечно, встречаются в Подмосковье, но не в таком обилии. Такие заросли растут в более северных, заболоченных, нетронутых лесах. Тайга какая-то.

Она посмотрела прямо на Максима, который всё ещё боролся со своим стыдом. Её взгляд был мягким, но настойчивым.

— Макс, ты же у нас по этому периоду. Историческая география, все дела. Какие ещё могут быть объяснения, кроме самых безумных?

Её вопрос подействовал как пощёчина, выводя из ступора. Он заставил его ум, зацикленный на самобичевании, переключиться в привычный, рассудочный лад. Она дала ему возможность снова стать полезным, снова стать «Профессором». Он был ей за это безмерно благодарен.

Он заставил себя сосредоточиться. Отбросить чувства, включить рассудок. «Рассмотрим переменные», — как он любил говорить на семинарах.

Переменная первая: полная, неестественная тишина. Отсутствие любых признаков цивилизации двадцать первого века.

Переменная вторая: неправильное положение солнца. Небольшое, но бесспорное смещение.

Переменная третья: растительный и животный мир. Заповедный лес, нетронутый мир природы. Огромный, непуганый медведь, каких не встретишь в густонаселённом краю.

Переменная четвёртая: мы сами. Наше состояние, провалы в памяти, обугленная одежда. Что-то с нами произошло. Какое-то событие, которое вырвало нас из привычного мира.

Все эти факты, по отдельности казавшиеся странными, но объяснимыми, вместе складывались в одну-единственную, чудовищную, невозможную картину. Догадка, от которой холодело внутри. Догадка, которую его разум отказывался принимать, но которую больше нельзя было отметать.

Он медленно подошёл к друзьям. Олег встретил его взглядом, полным мрачного ожидания. Даша ждала ответа, и её глаза были серьёзны.

Максим сглотнул. Речь давалась ему с трудом. Он окинул взглядом их растерянные, испуганные лица, клочья современной одежды, отмечая их беспомощность в этом первобытном лесу.

— Ребята… — он откашлялся. — Беда не в том, где мы. Беда в том, когда мы.

— Ты о чём? — нахмурился Олег. — Опять твои теории? Макс, не до этого сейчас. Нам надо выбираться.

— Нет, ты не понял, — Максим посмотрел ему прямо в глаза. — Послушайте. Никаких самолётов. Никаких дорог. Лес, которого здесь не должно быть. Галлюцинации? Нет, мир был пугающе настоящим. Чей-то розыгрыш? Слишком сложно, слишком невозможно. Оставалось… другое. Понимаете, есть такое понятие, как прецессия. Земная ось медленно смещается, и за столетия положение звёзд на небе меняется. Положение солнца в определённый день года — тоже. Это смещение… оно соответствует примерно… четырём векам.

Он говорил, и с каждым словом его собственный голос казался ему всё более чужим и безумным. Но доводы были неопровержимы.

— Та вспышка… Это был не взрыв. Я не знаю, что это было. Может, какой-то научный опыт, который пошёл не так. Может, что-то ещё. Но он не просто отбросил нас на двадцать вёрст от Москвы. Он отбросил нас… назад.

Наступила тишина. Олег смотрел на него, как на сумасшедшего. Но Даша… на её лице ужас медленно сменялся страшным, холодным пониманием. Она тоже видела эти детали. Она тоже чувствовала эту неправильность.

— Насколько назад? — прошептала она.

— Я не могу сказать точно. Без звёздной карты, без… без ничего. Но судя по косвенным признакам… по состоянию леса, по полному отсутствию следов человека… Я думаю… конец шестнадцатого. Может, начало семнадцатого века.

Олег вскочил.

— Ты с ума сошёл! Это бред! Этого не может быть! Ты начитался своей фантастики, и у тебя крыша поехала от страха!

Но в его голосе не было уверенности. Была только паника. Он отчаянно цеплялся за привычный мир, который утекал у него между пальцев. Максим методично, довод за доводом, изложил все свои наблюдения. Спокойно, холодно, как на экзамене. И чем дольше он говорил, тем страшнее становилась тишина. Ужас на лицах его друзей сменялся медленным, неотвратимым осознанием.

Они не в розыгрыше. Они не в Подмосковье.

Они в прошлом.

Первая попытка развести костёр обернулась унизительным провалом. Собранные наспех ветки были сырыми. Они упрямо не хотели гореть, лишь чадили едким, белым дымом, от которого слезились глаза. Олег чиркал зажигалкой, но кремень высекал лишь жалкие искры, а газ, видимо, вышел. После десятой неудачной попытки он в сердцах швырнул бесполезный кусок пластика в кучу веток.

— К чёрту твою науку, Макс! — огрызнулся он. — Твои «сухие нижние ветки» такие же мокрые, как и все остальные! Мы тут замёрзнем к утру!

Отчаяние и холод делали его злым. Даша попыталась вмешаться, встать между ними, но Максим лишь поднял руку, останавливая её. Ссора сейчас была последним, что им нужно.

— Подожди, — сказал он спокойно. — Нужен трут. Что-то совсем сухое. Бумага.

Они переглянулись. Единственная бумага, которая у них была, — это студенческие билеты, паспорт Даши и небольшой блокнот Олега, в котором он делал зарисовки и расчёты для своих реконструкторских проектов. Это были последние вещественные свидетельства их прошлой жизни. Последний привет из XXI века.

Олег колебался всего секунду. С ожесточением вырвал из блокнота сразу несколько листов. На одном из них был набросок рукояти меча каролингского типа. Он смял их и сунул под ветки. Максим поднёс к бумаге зажигалку. В этот раз крохотная искра достигла цели. Бумага вспыхнула ярким пламенем. Огонь охватил сырые ветки, и те, нехотя, с шипением и треском, начали поддаваться.

Они сидели и молча смотрели, как последний осязаемый кусочек их мира сгорает, чтобы дать им немного тепла и света в этой первобытной тьме.

Когда пламя разгорелось ровнее, отгоняя мрак и холод, напряжение немного спало. Теперь нужно было решить, что делать дальше.

— Нужно дежурить, — сказал Максим, стараясь придать голосу твёрдость. Он должен был вернуть себе право быть главным, подорванное паникой во время встречи с медведем. — По очереди. Чтобы костёр не погас и чтобы… ну, вы понимаете.

— Я первый, — тут же вызвался Олег. В его голосе всё ещё сквозила вина за вспышку гнева.

— Нет, — отрезал Максим. — Ты устал больше всех. И… ты нас спас. Отдыхай. Я первый, потом Даша, потом Олег. Часа по два.

Даша кивнула, оценив его жест. Она понимала, что ему это нужно. Нужно снова почувствовать себя вожаком, ответственным за всех. Без этого стержня они рассыплются.

Максим взял обломок ветки и сел спиной к огню, лицом к обступившей их со всех сторон тьме. Лес, который днём казался просто диким, ночью превратился в нечто живое, враждебное, полное шорохов, тресков и невидимых движений. Каждый звук заставлял сердце сжиматься. Он сидел, вглядываясь в чернильную темноту, и его животный страх постепенно уступал место холодной, злой решимости. Он переживёт эту ночь. Он заставит их всех пережить и следующую. Это был не подвиг. Это было проявление чистой, упрямой воли.

Утро не принесло облегчения. Оно принесло лишь холод, голод и ясное осознание своего безысходного положения. Они были в прошлом. Без еды, без оружия, без денег, в рваной, непригодной для этой эпохи одежде. Посреди дикого леса, кишащего опасностями.

— Мы здесь и сдохнем, — мрачно констатировал Олег, глядя на догорающие угли костра. Его обычный оптимизм иссяк.

— Не сдохнем, — резко ответил Максим. Ночь, проведённая в борьбе со страхом, закалила его. Отчаяние было роскошью, которую они не могли себе позволить. — Думайте. Все думайте. Нам нужна легенда. План. Что мы будем говорить, когда встретим людей? А мы их встретим, рано или поздно. И от того, что мы скажем, зависит, повесят нас на ближайшей сосне или нет.

Это было отчаянное совещание в немыслимых условиях.

— Может, скажем, что мы купцы из Новгорода? — первым предложил Олег. — Попали в бурю, обоз разбило, вот и плетёмся в Москву.

— Бред какой-то! — язвительно отозвалась Даша. Её ум тоже заработал, отгоняя страх. — Три купца в обносках, без гроша за душой? Нас на первой же заставе в колодки закуют как беглых или лазутчиков!

— Хорошо, — Даша потёрла замёрзшие руки. — А если мы паломники? Идём в Троице-Сергиев монастырь, поклониться мощам. На нас напали разбойники, всё отняли.

— Уже лучше, — кивнул Максим, — но тоже не сработает. Какие из нас, к чёрту, паломники? Олег, ты «Отче наш» до конца помнишь? А ты, Даша, знаешь, какому святому молиться от зубной боли? Любой деревенский поп расколет нас за две минуты. Мы не знаем ни одной молитвы как следует, не знаем местных святых, не сможем правильно перекреститься. Нас сочтут в лучшем случае за еретиков, в худшем — за бесов. Тоже мимо.

Провалы предыдущих версий наталкивали его на мысль. Он ходил кругами у костра, лихорадочно перебирая варианты. Им нужно было положение в этом мире. Роль, которая объясняла бы все их недостатки: отсутствие денег, слуг, товара, их странную речь и ещё более странную одежду. Роль, которая вызывала бы не подозрение, а сочувствие. И которая давала бы им чёткую цель — идти в Москву.

И тут его осенило. Это было не внезапное озарение, а результат методичного отсечения всех негодных вариантов. Единственная легенда, которая подходила по всем статьям.

Он остановился и посмотрел на друзей. Взгляд его был лихорадочен.

— Есть мысль. Слушайте внимательно. Мы — дети боярские из мелкопоместного рода Соколовых. Род не самый известный, чтобы каждый дьяк его назубок помнил, но и не безродные, чтобы можно было просто так прибить в лесу. Наш отец, боярин Андрей Соколов, попал в опалу. Царь… Борис Годунов, он сейчас у власти… сослал всю нашу семью в дальнюю вотчину. Мы ехали в ссылку с небольшим обозом и парой слуг. В этом лесу на нас напали разбойники. Всех побили, всё разграбили. Мы — единственные, кто чудом выжил. Схоронились в овраге.

Он говорил быстро, увлечённо, на ходу придумывая подробности.

— Это объясняет всё! Почему мы без денег и слуг. Почему у нас нет лошадей. Почему наша одежда превратилась в лохмотья — дрались, спасались. Наша цель — добраться до Москвы, до Кремля, и подать челобитную царю. Просить милости и защиты. Никто не посмеет тронуть детей опального боярина, идущих к царю с мольбой. Это и защита, и цель, и легенда — всё разом.

Он замолчал, переводя дух. Олег и Даша смотрели на него во все глаза. Впервые за эти страшные сутки в их взглядах появилась не паника, а надежда. Это был план. Безумный, рискованный, но это был план.

— А… сработает? — неуверенно спросил Олег.

— Шанс есть, — твёрдо ответил Максим. — Это наш единственный шанс.

Через несколько часов изнурительного пути по лесу они, наконец, вышли на что-то, отдалённо напоминающее дорогу. Две глубокие, заросшие травой колеи, вьющиеся между деревьями. Это был знак. Знак, что люди где-то рядом. Они пошли вдоль колеи, и с каждым шагом напряжение нарастало. Они одновременно и боялись, и ждали этой встречи.

Примерно через час они услышали то, чего так ждали — далёкий конский топот и приглушённые мужские голоса. Сердце ухнуло куда-то вниз. Максим жестом велел всем остановиться.

— Помните легенду, — прошептал он. — Я говорю. Вы молчите и делайте скорбные лица. Даша, ты — моя сестра, Алёна. Олег — младший брат, Иван. Держитесь.

Из-за поворота показался конный разъезд. Десяток всадников на низкорослых, коренастых лошадях. Одеты они были в красные кафтаны и высокие шапки с меховой оторочкой. Стрельцы. Впереди ехал мужчина лет сорока, с густой, окладистой бородой и суровым, обветренным лицом. На нём был добротный доспех, а на поясе висела сабля в богато украшенных ножнах. Он устало потёр глаза и смерил их тяжёлым, изучающим взглядом. Его стрельцы молча и деловито взяли троицу в кольцо.

Их взгляды были жёсткими, подозрительными, не обещающими ничего хорошего. Кони фыркали, переступая с ноги на ногу. Пахло потом, кожей и тревогой.

Предводитель подъехал ближе.

— Кто вы такие и что делаете на государевой земле? — голос его был низким и властным, не терпящим лжи.

Ледяной страх, тот самый, что сковал его при виде медведя, снова поднялся из глубины живота. Но сейчас он не дал ему себя парализовать. Сейчас на кону стояло всё. Он шагнул вперёд, низко, как мысленно себе велел, поклонился и, стараясь придать лицу самое скорбное и благородное выражение, на которое был способен, произнёс первую фразу их новой жизни. Первую ложь, от которой зависела их судьба.

— Мы — дети боярские Соколовы, господин воевода. С нами приключилась великая беда…

Он замолчал, глядя на непроницаемое, заросшее бородой лицо начального человека. Стрельцы молчали. Лес молчал. И в этой звенящей тишине решалось всё.