Выдох

Выдох-вдох

Выдох-вдох… выдох-вдох…

В полумраке салона БМП сквозь оглушающий рев движка доносятся резкие команды командира из рации. Близкие взрывы ощущаются всем телом через вибрацию машины, «бэху» просто бросает в стороны.

Наконец остановка, дверцы распахиваются, на мгновения яркий свет ослепляет, но десант уже высыпается из чрева БМП. Выскакиваю предпоследним, взгляд выхватывает какие-то элементы окружения, которые уже потом в мозгу складываются в общую картину происходящего: изрытая воронками земля, ободранные и обожжённые кривые столбики, которые когда-то были стволами могучих деревьев, составлявших непролазную лесополосу, задымленное небо, пара пылающих бронемашин на обочине дороге и…

- А-а-а!!!!

В общем шуме хлопок близкого взрыва почти не слышен – просто обдает упругой волной горячего воздуха и комьями земли, а вот крик раненого режет по ушам.

Дальше действую на рефлексах. Отыскать раненого, рывком оттащить его в воронку, первичный осмотр. У Лысого почти отсутствует правая ступня – наскочил на «лепесток». Лицо землисто-серое, взгляд скорее безумный, зубы сжаты до скрежета. Срываю с его броника жгут, накрепко стягиваю бедро раненого и только потом внимательно осматриваю рану. Ступня разворочена вместе с ботинком, висит на штанине и лоскутке кожи. Кровь уже не брызжет, а едва вытекает, Лысый что-то бормочет про сохранить, но я без жалости отрезаю последнее, что связывает здоровую ногу от месива. Сдергиваю с бока раненого аптечку, вскрываю ее и отыскиваю перевязочный пакет, который торопливо наматываю на культю. Подбираю турникет и накладываю его ниже колена, чтобы ослабить жгут и спасти ногу. Напоследок укол обезбола. Готов.

Только теперь оглядываюсь и замечаю, что БМП все еще стоит призывно распахнув дверцы. Делаю отмашку призывая к себе помощников – двух бойцов с «Вепрями», что караулят небо от беспилотников, вдвоем мы заталкиваем раненого в салон, третий укладывает рядом его вещи – рюкзак и автомат.

Вот теперь всё…

С противным визгом над нами проносится «комик», лица ощущают потоки воздуха от его винтов, и врезается в «мангал» бронемашины, разбрасывая в стороны свои лопасти и обломки. Чудо, что взрывчатка не сработала, но мехвод, словно получив сигнал, рвет с места и БМП, выбрасывая из-под траков комья земли мчит в сторону, обдавая оставшихся облаком серо-желтого дыма.

Понимаю, что сам стою как столб и прыгаю в ближайший окоп. Пробегаю по траншее – впереди уже призывно машут из блиндажа, прикрытого одеялом и рыболовной сетью, и ныряю в спасительный полумрак.

Всё, мы на месте.

- Как Лысый? – хрипло спрашивает Комар. У него красные от недосыпа глаза и грязь на лице.

- Жить будет, если «бэху» не зашибут, – отзываюсь я.

Адреналин отступает и потому накатывает усталость и дрожат ноги. Присаживаюсь у стены, но что-то мешает – чертыхаюсь и сбрасываю рюкзак. Сажусь на него и прикрываю глаза.

В блиндаже, в сигаретном дыму и полумраке одинокой, работающей от аккумулятора, лампочки нас шестеро: Комар – командир группы, вечно небритый и щурящийся из-за шрама на скуле, сейчас торопливо докладывающий о выполнении задачи по рации, Бек – пулеметчик, контролирующий вход со своим «покемоном», Толстый – его номер расчета, по обыкновению уже что-то жующий, Ахтунг и Ровный – стрелки, молодые парни двадцати-двадцати двух лет отроду. Ну и я, старший стрелок, благо, две сержантские лычки, полученные двадцать лет назад в армейке, позволяют. Позывной – Тоска.

***

Наш старшина, в те благодатные, по нынешним меркам, времена, когда я, еще толком не начавший бриться, тянул лямку «срочки», регулярно называл своих солдат «долбоящерами». Однако делал это как-то по-доброму, по-отечески: «Что ж вы тормоза-то такие, долбоящеры мои?». Сейчас, спустя двадцать лет от тех времен, я опять слышу это «долбоящер» по отношению к себе. Но более жестко, звучащее, как приговор. Оно и понятно, за эти годы война так изменилась, что все мои навыки, полученные за время срочной службы, можно выбрасывать на свалку истории.

Я – контрактник. До этой чертовой войны был обычным работягой с привычным циклом жизни: дом – работа – дом. Жена, двое детей. Я не особо интересовался политикой, на выборы ходил через раз, меня не интересовали великие замыслы правительств – зарплата приходит дважды в месяц, значит все в порядке.

Но с двадцать второго года все изменилось.

Нет, я не из тех, кто пошел воевать за «русский мир» в первые месяцы войны, не попал под мобилизацию осенью. Я честно ждал окончания боевых действия и не стремился на войну.

Но в двадцать четвертом война пришла ко мне домой. Дрон, летящий на неизвестный мне военный объект, сбился с курса. Мне плевать, виновата в этом кривая программа или наш РЭБ, но беспилотник с почти сотней килограмм взрывчатки угодил в мой дом. Больше у меня не было семьи.

Я пошел в военкомат сразу после похорон. Там оценили мой порыв и даже медкомиссию я проходил формально – доктора ставили штампы не глядя. И вот в октябре двадцать четвертого года я снова стал солдатом.

На полигоне, где все мы и молодняк, избежавший «срочки», и умудренные жизненным опытом «старики» восстанавливали/получали необходимые для современной войны знания, умения и навыки, меня сразу поставили командиром. Ну а что, звание младшего сержанта восстановили, опыт срочной службы имелся, «равняйсь-смирно» знал.

Эти две недели пролетели почти мгновенно, так как каждый день, начиная с пяти утра и до десяти вечера, были заполнены стрельбами, инженерной подготовкой, связью, тактической медициной, тактикой действий малых и больших групп и прочими военно-прикладными занятиями. Мы привыкали к весу бронежилетов и композитных шлемов (я в свое время такого и не видывал, обходясь обычным ремнем и стальным шлемом СШ-68), изучали новые АК-12, от которых плевались инструкторы, находя в нем из полезного только многофункциональный ремень, учились пользоваться современными средствами связи – уставными «Азартами» и реально используемыми «Баофенгами» и «Тутами». Бегали, пока не валились с ног или кого-то из нас не увозили в санчасть в предобморочном состоянии, стреляли из всего, что было доступно: автоматы, пулеметы, АГС, СПГ, РПГ…

Но, все имеет свойство заканчиваться. Окончилась и наша подготовка – усталый «покупатель» отобрал по своему списку десятерых из нас, и мы поехали на войну.

***

В батальоне я снова и услышал это «долбоящер» снова. Нас, прибывшее с полигона пополнение, собрали в командирском блиндаже на БРО (батальонный район обороны) в лесополосе, утыканной подобными блиндажами и капонирами для техники, и худой и высокой ротный, оторвавшись от экрана, транслирующего картинку с БПЛА, кружащего где-то на «передке», бросив один взгляд на новичков обреченно бросил:

- Долбоящеры… И какого хрена вы делаете в моей роте? Мне штурмовики нужны, а не сало сорокалетнее…

В чем-то его неприязненная оценка была справедлива. Все десять новичков – мужики плюс-минус сорок лет, многие с пивными животиками, явно не спортсмены и пришедшие за легкими, как им казалось, и большими деньгами. Наверняка, у каждого на шее семья, дети и кредиты, по самое не балуйся. Вот и пошли мужики за длинным рублем на войну, поверив телевизионной пропаганде и не зная толком что их тут ждет.

У ротного не выспавшийся вид, опухшее лицо и красные глаза, под столом палетка энергетиков, на столе две вскрытые банки – одна для питья, вторая – вместо пепельницы.

- Ладно, я Азарт, ваш командир роты. Позывные?

Мы по очереди начали представляться, благо, что позывными нас одарили инструкторы еще на полигоне:

- Толстый, - действительно объёмный и вечно что-то жующий парнишка представился первым. На полигоне его поймали на том, что он таскал из столовой хлеб в казарму. Объяснил тем, что не наедается. За это его хотел назвать Крысой, но ограничились более нейтральным позывным.

- Араб, - у него на шее куфия и густые брови, под которыми прячутся карие глаза, хотя он не мусульманин и даже не похож на жителя востока. На полигоне его заставляли орать при наступлении «Аллах акбар».

- Лысый, – лысый и худой как палка бывший водитель троллейбуса. Он рассказывал, что пошел на войну, чтобы покрыть долги после ДТП.

- Лесник, - он реально работал лесничим в одном из заказников, пока его не погнали за пьянство. Пару раз его ловили на «синеве» и на полигоне, за что отдувалась вся рота, пока тот маялся похмельем в яме.

- Мажор, - этот прибыл на полигон в своей униформе и с новомодными «плитником» и модульным баллистическим «безухим» шлемом, купленными явно за немалые деньги. Однако «плитник» оказался пустым – бронеплиты или не были приобретены или Мажор их вытащил заранее сам. В наказание его заставили ползать по грязи, из-за чего вся его модная «мультикамовская» униформа превратилась в грязную ветошь. Сейчас он стоял в обычной «пиксельной» робе.

- Хомяк, - его позывной следствие какой-то явно животной запасливости у невысокого и невзрачного бывшего школьного завхоза. Он таскал с полигона в казарму все, что плохо лежит и во время шмона у него нашли даже БПЛА, сбитый во время тренировок.

- Добряк, - его косяк был в том, что после получении подъёмных от министерства обороны, он одолжил большую часть полученных денег всей роте. Вернули не все – кто-то убыл на войну раньше.

- Роса, - его позывной связан с тем, что из-за неприятия полигонных «удобств» сорокапятилетний бывший сторож магазина просто однажды ночью залил спящих снизу. За что был приставлен к чистке баков с нечистотами. Зато привык к полевым условиям.

- Митрич, - он был настолько невзрачным и невыразительным, что пришлось просто брать в качестве позывного отчество. Митрич оказался самым старшим из нас – полтинник и, соответственно, самым дохлым физически.

- Тоска, - представился я последним.

Взгляд еще одного военного в штабе – тоже худого, но со шрамом на щеке, заинтересованно остановился на мне. А чего удивляться? Я свой позывной получил за пессимизм и меланхолию. «Психи» хотели было меня «зарезать», но я же не дурак и на все тесты ответил правильно, даже если и думал иначе. Не придраться.

- Это ваш взводный, - Азарт кивнул на худого со шрамом, - позывной Комар. Сейчас получаете оружие, бронезащиту, боеприпасы и передаете контактные данные командиру. Выступаете завтра утром.

Вот так просто. Война, казавшаяся чем-то далеким и абстрактным, оказывается совсем рядом. А готовы ли мы к ней?

***

Нет, никто из нас, вновь прибывших новичков, не был готов. Как ни бахвалились мы на полигоне, как ни думали про себя, что обойдется, пронесет, но реальность оказалось страшнее.

Митрич погиб первым. Рано утром, «по серому», то есть в утренние сумерки, нас начали заводить на передок. Сначала в «буханке» на «накопитель» - блиндаж в десятке километров от ЛБС, потом на квадроциклах почти к передку, откуда мы шли уже пешком, тяжелогруженые водой, продуктами и боеприпасами.

Это-то Митрича и сгубило. Мужик не мог двигаться быстро, часто останавливался для передышки и его достали дроном-камикадзе, когда он, окончательно выбившись из сил, стоял у обочины согнутый весом рюкзака и опираясь на автомат отхаркивал тяжелую слюну. Наверняка он даже не понял, что его убило – визжащее нечто вонзилось в землю у ног Митрича и вот уже из черного облака дыма, пыли и грязи вылетает, словно тряпичная кукла, тело. Растягивается в грязи, неуверенно пытается встать, но второй дрон добивает его. Страшная в своей нелепости смерть. Его напарник – Добряк даже не остановился и следуя командам Азарта припустил бегом до укрытия – развалин дома на окраине поселка, который находился в так называемой «серой зоне» - не принадлежал ни нам, ни противнику. Успел.

Наша двойка – я и Лысый, шла следом. Воздух то и дело содрогался от то близких, то далеких взрывов, иногда слышалась стрелкотня автоматных очередей. Высоко над головой, в небе, еле прикрытом облаками, жужжал «Мавик» ротного, из рации доносился его голос – он ведет нас по маршруту, подсказывает о препятствиях, призывает то укрыться и переждать, то ускориться в опасных местах.

Наученный жутким уроком смерти Митрича, я следовал командам беспрекословно. Аккуратно мимо двух сожжённых и уже покрытых рыжим наростом ржавчины остовов БМП, вдоль россыпи противотанковых мин, образующих «минный шлагбаум», перебежкой через открытое пространство и с ожиданием под парой облезлых одиноких тополей. Оттуда я видел тело Митрича, так и лежащее у обочины, возле которого валялись теперь уже безобидные обломки дронов, похожих на детские игрушки.

- Вперед на запад, - следует команда Азарта и мы поднимаемся.

Я шел первым, стискивая в руках АК-12, явно доставшийся от «двухсотого» - это выдают старые надписи на прикладе, и общая потрёпанность автомата. Старательно глазел по сторонам, под ноги и в небо. Звук дрона нервировал, но я понимал, что это наш, хотя… Как их отличишь, наш от вражеского?

Лысый позади, в десяти метрах – так мы менее соблазнительная цель. Старался точно повторять мой действия.

Мы прошли мимо Митрича. Я даже не взглянул на него, но указал свободной рукой на тело.

- Нормально, ему уже не помочь, - донесся сосредоточенный голос ротного из динамика рации, закрепленной на бронежилете, и я немного успокоился.

- Плюс…

И тут в утреннем воздухе появился новый звук – какой-то шелестящий свист. И прямо перед нами, метрах в двадцати в небо взмыл фонтан земли и дыма. Миномет!

Ротный среагировал быстрее меня:

- В укрытие, быстро!

Страх ошпарил с головы до ног, я мгновенно вспотел, но послушно перешел на бег, хотя колени то и дело предательски подгибались. Вдвоем мы заскочили в ближайший уже покосившийся от близкого взрыва саманный дом и уселись в коридоре, среди изломанных остатков мебели, посуды из серванта и кучи тряпья. Мины рвались поблизости и на каждый взрыв наша халупа отзывалась встряской и каким-то хриплым стоном, издаваемым раскрытыми ставнями. Дважды крупные осколки падали на сам дом и пробив крышу застревали в потолке, а на нас сыпалась стружка и штукатурка.

Минут через десять обстрел прекратился, и командир скомандовал нам:

- Тоска, Лысый, выходим…

Мы выбрались из дома, ставшего нам ненадолго укрытием и двинулись вниз по усеянной сломанными ветками и мусором улице, мимо столбов с оборванными проводами, озирая стволами автоматов пустые глазницы окон покосившихся хаток…

***

Выдох-вдох… Выдох-вдох…

Блиндаж трясет от близкого взрыва, и я открываю глаза. Опытным ухом слышу доносящийся снаружи низкий вой, значит по нашу душу пришла «Баба Яга» - вражеский мультикоптер из бывших сельхоз дронов, а сейчас просто адская машина по уничтожению всего живого. Это она только что сбросила на нас что-то похожее на ТМ-ку – противотанковую мину.

- Харэ дрыхнуть, Тоска, - говорит мне Комар.

Взгляд на часы – я спал всего десять минут.

Поднимаюсь и подхожу к командиру, краем глаза отмечая, что остальные бойцы также готовы – Бек контролирует вход с пулеметом, Толстый рядом с ним, Ровный открывает банки с тушенкой, а Ахтунг разжигает траншейную свечу, чтобы подогреть наш не ахти какой обед.

- Ситуация? – спрашиваю я у командира.

- Говно, - кратко отвечает Комар. Его взгляд прикован в карте и отметкам на ней.

Я вижу на ней отметку нашего местонахождения и метки цели. Прикидываю расстояние – метров пятьсот по почти открытой местности.

- Не дойдем, - это мое резюме, основанное на опыте.

- Сам знаю, - Комар достает карандаш и начинает делать пометки, которые вырисовывают странную «загогулину».

- Пойдем «по серому», тремя двойками. Вот ключевые точки. Дошли – сели, ожидают следующую пару. И так далее.

- Не успеем, - трезво оцениваю я. - Давай тройками? Ты с Толстым и Беком, я – с молодняком?

Близкий взрыв опять сотрясает блиндаж, из щелей начинает осыпаться земля. Лампочка жалобно раскачивается.

Командир смотрит на карту и избегает смотреть на меня. Думает. Наконец соглашается:

- Добро. Готовьте оружие и шмотье, выход через три больших.

Я перерисовываю маршрут на свою карту. Особое внимание на ориентиры – поддержки коптера ротного не будет, придется ориентироваться на местности самостоятельно.

***

Следующими погибли Хомяк и Лесник. И всему виной была жадность бывшего завхоза. Через сутки после размещения в посёлке, тот вытащил своего напарника прошвырнуться окрестным домам, несмотря на строжайший запрет Азарта. Не понимаю, чего им не хватало: воды еще должно было хватать, продуктов – тоже. Просто решили пограбить? Мародёрство прошло неудачно – в одной из брошенных хаток мужики по неопытности нашли растяжку и сгинули при взрыве. Глупая, нелепая смерть. Я об этом узнал вечером, во время переговоров по рации, когда их должны были переводить в другое место, но никто вовремя не вышел на связь…

В этом поселке мы пробыли почти месяц – зачищали, разминировали, накапливались для атаки на соседнее село, что регулярно обстреливали наши минометы. Безвылазно по домам мы сидели дня три, потом начали вылезать и осматриваться, проверяли соседские дома и подвалы, собирали трофеи.

Жителей в поселке уже не было, все до единого дома имели повреждения, начиная от выбитых стекол и дыр в стенах, завершая отсутствием стены и крыш. Возле дома, где держали позицию я с Лысым жило несколько собак. Нас они побаивались, но и еду нашу не брали. Не хотелось думать где и чем они питались все это время, но тела погибших солдат, как наших, так и противников не убирали еще месяц, и мы регулярно на них натыкались во время зачисток. Собаки же периодически нас облаивали и иногда, когда их собиралось подозрительно много, начинали с рычанием окружать, и распугивать их приходилось выстрелами.

А вот две пушистые кошки регулярно приходили в наш дом и даже спали в ногах по ночам. Лысый подкармливал их тушенкой и молоком, которое брал у соседей-минометчиков – те нашли в сарае двух брошенных отощавших коров и регулярно их доили. Наверняка кошки жили в этом доме и до войны, но хозяева не стали забирать их, когда началась эвакуация.

А эвакуация была экстренная – во многих домах осталась новогодняя иллюминация, гирлянды, даже елки. Судя по тому, что бои за поселок начались летом, людей начали эвакуировать еще в январе прошлого года. Потом дома занял противник – мы регулярно находили вражескую форму, обувь, медикаменты, пайки. Что использовали, например, я пополнил свою аптечку жгутами и перевязочным материалом, а также теплоизолирующим покрывалом, Лысый позаимствовал короткую флисовую куртку, все вместе мы брали носки, шарфы и термобелье, что лежало зачастую даже не распакованное. Трофейные вода и продукты – консервы, энергетические батончики, крупы, сахар, чай, кофе, лапша быстрого приготовления, все это кормило и поило нас весь период пребывания в поселке.

Не обошлось и без военных трофеев – я и Лысый нашли автоматический гранатомет, несколько одноразовых «Мух», коробки с патронами и гранатами. Что-то взяли себе, что-то отнесли к командному пункту.

Постепенно мы осмелели и позволяли себе выходить из дома даже без касок и бронежилетов – небо было нашим, каждый дрон обязательно летел в сторону противника в соседнем поселке, минометы по нам тоже уже не работали, снайперского огня мы не особо боялись, не понимая еще что это такое. Главными нашими врагами стали именно брошенные противником в домах и подвалах мины…

***

Выдох-вдох… Выдох-вдох…

Торопливо чищу свой АК-12 – при высадке, а скорее во время оказания помощи Лысому тот нахватал грязи.

По блиндажу начал распространятся новый запах, от которого сводит желудок, и я вспоминаю, что не ел со вчерашнего дня.

- Тоска, - зовет меня Ахтунг и я откладываю оружие, наскоро вытираю руки влажными салфетками и принимаю горячую и испачканную сажей банку. Для начала отпиваю бульон, а потом своей туристической ложкой-вилкой выхватываю куски мяса.

Одновременно с сытостью приходит какая-то усталость, сонливость. Откладываю пустую банку и снова возвращаюсь к оружию. Аккуратно вставлю затвор в затворную раму и уталкиваю ее в ствольную коробку, устанавливаю пружину, захлопываю крышку и фиксирую её штифтом. Нажимаю спуск и, услышав характерный щелчок, несколько раз в холостую отвожу затворную раму и нажимаю на спусковой крючок, проверяя работу механизмов. Примыкаю магазин и вгоняю патрон в патронник. Оружие на предохранитель. Готово.

Я делал это уже сотни раз и потому сейчас все это происходит на автомате, словно я сам бездушный механизм.

***

Мажор нашел свою смерть, когда нас выводили с ЛБС на помывку. У сгоревшей вражеской БМП валялся почти свежий труп, и наш богач решил проверить его. Я не знаю, что он хотел, просто посмотреть на врага – за три недели сидения в поселке, мы видели только дроны и обстрелы с той стороны, но ни одного живого противника нам так и не встретилось, либо решил поживиться чем-то. Но едва от тронул тело, как сработала граната, заложенная под телом.

Мажору посекло ноги, он завыл от боли и повалился на дорогу. Его напарник Роса просто испугался, что это опять налетели дроны и припустил в ближайшую посадку.

Мажор просто вытек, так и не сумев правильно наложить себе жгут и не дождавшись помощи. Его нашли через час, следующая группа – Араб и Добряк, уже холодного. Без лишних слов мужики подхватили тело и принесли его на точку сбора, где прибывший чуть ранее Роса живописно рассказывал, как отбивался от дронов и пытался спасти напарника.

От фактических улик он едва снова не обоссался. Его били всем отделением, каждый от души впечатал свой кулак в физиономию предателя. А подоспевший Азарт добавил с ноги.

Что потом? Росу отправили в тыл на хоз работы. На передке ему просто грозила смерть – каждый был готов его застрелить, едва они оказались бы наедине. Но не потому, что мужикам была дорога жизнь Мажора, просто каждый знал, что Роса его точно также может бросить в критической ситуации.

***

Выдох-вдох… Выдох-вдох…

Едва стемнело, мы выдвинулись. Мины еще шлепались по округе, но это был не точный, а скорее беспокоящий огонь.

Первой пошла тройка Комара. Командир набросил на глаза ПВН и двинулся вперед, следом, через три метра, стараясь не терять спину ведущего из виду, шагнул Бек, за ним – Толстый.

Моя тройка ожидает сигнала. Над нами со свистом пролетали мины. Наши, я слышу громкий удар выстрела и только потом свист летящей мины и далекий взрыв. Это работает наша поддержка, бьют по обнаруженным днем окопам противника.

Доносится визжащий звук дрона-камикадзе. Все замирают. Этот тоже наш – в темнеющем небе мелькает вытянутая тень и исчезает во тьме.

Пара небольших взрывов справа от нас – противник. Я почти не обращаю на них внимание, но Ровный вздрагивает от неожиданности. Это хорошо, у него еще есть реакция.

- Тоска, Тоска, Комару. Фонарь.

Это команда.

- Тоска для Комара. Плюс, - коротко отвечаю я и делаю отмашку.

ПВН на глаза и мир превращается в нечто размытое, немного зернящееся, словно окутанное зеленым туманом. Но дорогу и ловушки на ней разглядеть можно.

***

Араб был хорошим солдатом. Немногословный, исполнительный, наблюдательный. С ним, как говорится, можно было идти в разведку. И именно поэтому на мужика обратили внимание командиры и перевели его в разведроту полка. Азарт пытался сопротивляться, ему было жать отдавать хорошего бойца, но против командования не попрешь.

Мы проводили его рано утром в своем блиндаже, обнялись, и уже на пороге, Араб обернулся и с улыбкой поднял вверх руку:

- Аллах акбар, мужики. Не прощаемся.

***

Выдох-вдох… Выдох-вдох…

Мы движемся пригнувшись, стараясь не кучковаться, но и не растягиваясь. Быстрый шаг, осторожные взгляды вверх и по сторонам.

Вот первая контрольная точка – бывшая колхозная сторожка. Здание разрушено, но пристройка уцелела, туда мы и спешим. На подходе замечаю Комара, тот дает отмашку, и мы спешно вваливаемся в пристройку.

Первая тройка снова уходит, а мы остаемся, ожидая команды.

Вот так от точки до точки, от укрытия к укрытию, мы и перемещаемся. Да, дольше, да делаем крюк, но это безопаснее, чем бежать полкилометра по прямой и открытой местности.

Спустя сорок семь минут ожиданий и переходов, когда небо окончательно потемнело, мы замираем на последнем ориентире. Впереди – блиндаж, наша цель, его необходимо занять. По данным разведки он пустой, но и Комар, и я слишком долго на войне, чтобы понимать, это, наверняка, не так и там находится противник.

Мы крепим на стволы изолентой фонарики, проверяем не оторвался ли красный скотч на руке, ноге и каске – это идентификационная метка своих. Наконец, Комар дает отмашку, и мы выдвигаемся вперед. Короткая пробежка, ожидание, снова пробежка, опять ожидание.

Блиндаж находится в тупике окопа, практически в лесополосе, такой же изрытой воронками и обугленной, как все другие, но именно он дает ложную надежду безопасности. Мы спускаемся в окоп и пригнувшись движемся по нему.

Комар и его группа движется сверху, вдоль линии траншеи – они наша страховка на случай встречи с врагом.

Я иду первым, на глазах ПВН, я вижу куда ступаю и чувствую на своей спине руку идущего следом Ровного, его автомат иногда касается моего плеча, а Ахтунг пятится, прикрывая тыл. Я вижу следы боя – брошенное оружие и чьи-то вещи, тела мертвых, но в ПНВ не видно какого цвета повязки. Аккуратно перешагиваю препятствия, проверяю углы и тупики. Канонада не умолкает, близкие взрывы то и дело засвечивают картинку в ПНВ.

Вот и блиндаж, его прикрывает дощатая дверь, за ней наверняка одеяло или рыболовная сеть – защита от дронов.

Занимаем позиции по обе стороны от двери, готовим гранаты.

***

Добряка сгубила его доброта. Он погиб во время эвакуации гражданских, погиб страшно, но, на мой взгляд, достойно. Группа стариков покидала свой разгромленный поселок, где почти полгода прятались по подвалам, пока обстрелы и штурмы стирали их дома с лица земли. Когда враг отступил, и мы заняли территории, они решили эвакуироваться.

Добряк руководил группой, показывал дорогу, помогал нести вещи. Но когда натренированный слух услышал знакомый высокий визг падающего дрона-камикадзе, он не бросился в укрытие, а наоборот развернулся и шагнул навстречу ему.

Добряк принял удар на себя, рассудив, что война – дело солдат, хотя мог укрыться и тогда дрон убил бы стариков, которым и так недолго оставалось.

Страшная смерть, но поступок настоящего мужика.

***

Выдох-вдох… Выдох-вдох…

Рывком распахивается дверь и в блиндаж мимо занавешивающего вход одеяла влетают две гранаты. Взрыв и тут же беспорядочная стрельба, под аккомпанемент которой мы, включив фонарики, вламываемся внутрь. По команде прекращаем огонь и осматриваемся.

Темнота, запах пороха, мочи и гнили, лучи фонарей выхватывают элементы обстановки – нары в углу, стол, чурбаки, печка-буржуйка, куча хлама у стены…

Слышим стон слева – и направляем свет в ту сторону. Куча тряпья в углу – это завернувшийся в одеяла и спальники человек. Солдат. Враг. Он не может поднять вверх руки, но мы не стреляем. Он безоружен и ранен.

Бек и Толстый спрыгивают в траншею и занимают позицию у входа, Комар проходит мимо раненого и заинтересованно изучает брошенные на столе бумажки и обрывки карт, Ровный присаживается у печки, пытаясь ее очистить и разжечь. Я и Ахтунг приближаемся к раненому.

- Сколько ты здесь? – негромко спрашиваю я, осматривая глубокие и плохообработанные раны на руках и ногах парня.

- А какое сегодня число? – шепчет в ответ тот. Он бледен и истощен. Его губы пересохли, а глаза слезятся. Сложно сказать сколько ему лет.

Я называю дату, и вижу, как морщится от боли раненый – Ахтунг осторожно снимает повязки с ног.

- Неделя без дня…

Я киваю. Бросили свои, когда отступали. Чудо, что тряпки защитили от гранат…

- Плохо, да? – я знаю, что ему нужно, прочитав просьбу во взгляде.

Вода и обезбол. Мне не жаль отдать свое – этот парень уже не враг.

Он такой же как мы.

Выдох-вдох… Выдох-вдох…