Выживший

Паника, вместе с истерикой, прекратилась мгновенно — словно где-то глубоко, в самой середине его сознания выключили рубильник, отвечающий за сильные эмоции.

В наступившей, следом за этим, тишине раздавалось только его хриплое, тяжёлое дыхание. Судорожное, прерывистое от надсадного крика, всего секунду назад терзавшего его естество, оно ударялось о плиту межэтажного перекрытия, застывшую менее, чем в десяти сантиметрах от его лица.

Борис Иннокентьевич Бирюков высунул язык и очень медленно провёл им по тонким, дрожащим губам. Рот в одно мгновение наполнился солёной влагой. Пот — металлического привкуса, которым отдаёт кровь, нет.

Борис попытался прислушаться к другим своим ощущениям. Сейчас, когда бившая его истерика отступила, появилась возможность немного оценить своё состояние.

Тошноты нет. Головокружения, вроде, тоже. Вместо этого — тупая боль наполняет его голову страшной тяжестью. Словно приступ высокого давления разрывает череп изнутри.

Борис потянулся рукой к затылку — хотелось убедиться в отсутствии раны. Привычно взметнувшаяся вверх рука ударилась о невидимую плиту. Царапины и ссадины сразу отозвались болью, мелкий осколок бетона выпал из трещины и полетел на пол, чиркнув острым краем бровь мужчины.

Новый приступ паники мрачной тенью вцепился в горло Бориса Иннокентьевича. Тот хрипло пискнул, ожидая, что все эти перекрытия, все обломки многоэтажного здания, по странной прихоти Создателя застывшие практически прямо перед ним, сейчас довершат начатое землетрясением. Мелькнула абсурдная мысль — лучше истерить и паниковать. Тогда можно попросту не заметить наступившей смерти — не суметь понять, что происходит.

Тишина, хриплое дыхание, боль в руках и голове. Многотонная громада над человеком, застывшая на своём месте.

Во всяком случае — у Бориса Иннокентьевича оставалось в запасе время.

Время! Точно! Сколько сейчас времени? Который час?

Мужчина вцепился в эту мысль, стараясь раствориться в ней. Нет ничего более важного, чем узнать время. Он уже опоздал на встречу, или деловой разговор только предстоит?

Конечно — это во много раз важнее головной боли, окружающей его абсолютной темноты, гораздо важнее очередной волны паники, поднимающейся откуда-то из пупка.

Теперь он действовал осторожно — финансовая возможность приобрести новый хронометр не могла служить оправданием для поломки старого. Мысль, что часы за десять тысяч долларов уже безнадежно испортились гналась прочь.

Часы уцелели. Браслет расстегнулся, но в замкнутом пространстве они удержались на крупной, с широкой сильной ладонью руке мужчины. Такие руки, как у Бориса Иннокентьевича, вполне подходили бойцу или крестьянину. Сейчас мужчина порадовался их отличию от привычного образа делового человека.

Вспыхнув, подсветка больно ударила по глазам, заставив щуриться, и осветила запылённый пластик, прикрывавший циферблат.

Борис моргал, стараясь прогнать мельтешащие перед глазами чёрные точки с яркими краями.

Вот значит, что испытывает сова, внезапно попавшая ночью в луч фонаря. Признаться — не самые приятные ощущения.

Дрожащими пальцами он стёр пыль с часов. Глаза немного привыкли к свету и он смог наконец-то разглядеть стрелки.

Что же — он явно опоздал. Учитывая его теперешнее состояние — явиться на встречу не представлялось возможным в принципе.

С другой стороны — какое шикарное оправдание предоставила ему судьба. Ведь не хотел Борис Иннокентьевич связываться с этой компанией. О да — такой лакомый кусок в их деле стараются удержать всеми силами. Его партнёр придерживался именно такого мнения.

Сам Борис Иннокентьевич, рассуждая логические, соглашался с Глебом.

В то же самое время внутри него сидел червячок сомнения. Точил Бориса вплоть до самого последнего момента, когда он, вынырнувший из задумчивости, обнаружил себя не в подземном гараже элитной гостиницы, где его ждал арендованный автомобиль, а на техническом этаже. Из-за ближайшего поворота коридора доносились стихающие голоса здешнего обслуживающего персонала.

Борис успел разобрать сетования на сбои в работе лифтов, машинально оглядываясь в поисках выхода.

Он успел сделать пару шагов, когда ощутил резкий толчок.

Всё верно. Борис Иннокентьевич сложил руки вместе, продолжая удерживать подсветку часов включённой. Освещённое пространство вокруг немного смахивало на внутренности аппарата для МРТ. Правда, этот аппарат казался весьма потрёпанным — однако, всяко лучше абсолютной темноты. Ко всему прочему — скосив глаза можно увидеть, как свет растворяется, не в силах разогнать сгустившийся мрак. Значит — там может оказаться какой-нибудь лаз.

Так, на чём он остановился? Ах да! На внезапном толчке, сотрясшем всё здание. Он тогда упал, больно ушибив колени.

Сразу за первым последовал новый толчок. Потом ещё и ещё.

Пол под ногами содрогался, по стенам змеились трещины, лампы срывались с проседающего потолка.

Борис Иннокентьевич кубарем закатился в ближайшую нишу, показавшуюся ему более-менее безопасной.

Вокруг не прекращался хаос. Борис наверняка кричал — в такой ситуации это неизбежно. Он не сомневался — в том крике ужас занимал первое место.

В какой-то момент сознание померкло — если судить по счесанным пальцам, не покинув мужчину до конца, — чтобы вернуться сейчас.

Ладно — руки целы, на грудь ничего не давит, можно даже ёрзать из стороны в сторону. Голова болит, но ей придется подождать. Сейчас стоит проверить ноги. Борис попробовал ими пошевелить. Что-то мешало движению.

Пришлось несколько раз сглотнуть жалкие крохи слюны, стараясь, при этом, дышать глубоко и размеренно.

Это помогло — хотя пришёл страх за остатки кислорода в этом каменном мешке. Борис мысленно махнул рукой — не до того.

Он вновь пошевелил ногами. До слуха мужчины донёсся шорох камней. Мгновенно ледяная игла пронзила тело от макушки до пяток. Ноги инстинктивно дёрнулись, взметнулись из кучи мелких камешков вверх и больно ударились о «потолок» его ниши. Следом послышался уже не шорох камней — сухой, протяжный скрип.

Практически не соображая, что делает — Борис Иннокентьевич заработал локтями и пятками.

Извиваясь на спине, словно диковинный червяк, мужчина быстро отползал в сторону. Сейчас он не ощущал боли в плечах, что протискивались между острых обломков. Не замечал камней, впивающихся в спину. Совсем не думал о расходе кислорода, делая жадные глотки пыльного воздуха с каждым новым движением.

Борису удалось отползти в сторону прежде чем плита перекрытия опустилась слишком низко.

Разглядеть оставшуюся щель Борису Иннокентьевичу не удалось. Впрочем, этого и не требовалось. Задержись он хоть на долю секунды, то не имело значения, что его не раздавило — шансы выбраться оттуда равнялись бы нулю.

— Хе-хе… Хе-хе-хе. Хе-хе…

Вместе с нервным, на грани новой истерики, смехом, из мужчины выходил лишний адреналин. Тело била мелкая дрожь. Пот чертил грязные дорожки на лице, пропитывал изодранную одежду.

— Хи-хи-хи… ха-ха-ха-хи…

Обломки здания прислушивались к этим звукам, впитывали каждый из них. Человек ещё не разделил их участь — превратившись в руины, — но стремительно приближался к такому исходу. Погибшее в землетрясении здание наполнялось странной, мрачной удовлетворённостью от этого.

— Хе-хи-хи… Я — Борис Иннокентьевич Бирюков… хе-хе-хе… Тридцать шесть лет… Русский… хе-хе… Бизнесмен…

С каждым новым словом истерика сворачивалась, пряталась внутрь самой себя. Человек боролся за свой разум и, пока что, побеждал.

Окончательно взять себя в руки Борису удалось не сразу. Навалившаяся со всех сторон темнота, подсветка часов успела погаснуть, давила с той же силой, что и осознание своего положения.

Всё предельно просто — он оказался заперт в гробу. Ещё живой — да. Но сколько это сможет продолжаться?

Борис Иннокентьевич отогнал прочь возникшее видение.

Надо использовать каждую оставшуюся секунду, любую доступную возможность.

Точно!

Руки мужчины зашарили по карманам костюма.

Только бы уцелел!

Вот он!

Осторожно, Борис Иннокентьевич вытянул мобильный телефон.

Экран отозвался сразу — засветился ровным, слегка желтоватым светом. Сенсор реагировал на прикосновения, несмотря на длинную трещину, идущую наискось от верхнего угла телефона к нижнему.

Борис попытался набрать первый из номеров в журнале вызовов. Кто это он даже не понял — главное, что цифры оказались на самом верху списка и телефон сработал, посылая вызов.

Тишина. Прошло не меньше десятка секунд прежде чем Борис сообразил — сквозь такую толщу бетона сигнал попросту не мог пробиться.

Зато у него есть свет.

Нет! Так нельзя.

Заряд придется экономить.

Верно. В любом случае — будут организованы поисковые работы, разбор завалов. Надо только дождаться, когда спасатели окажутся поблизости. Их наверняка удастся услышать. Вот тогда-то и надо использовать телефон. Включать музыку, светить в щели фонариком. Любым способом привлекать внимание.

Борис Иннокентьевич почти нажал на кнопку, намереваясь заблокировать телефон, но в последний момент раздумал. Батарея показывала уровень заряда в девяносто процентов — вполне хватит осмотреться вокруг.

Место, где он очутился, можно было бы назвать лазом. Немногим шире его плеч — довольно неплохо, особенно если учесть крепкое телосложение Бориса Иннокентьевича и его фигуру бывшего тяжелоатлета. Высоты хватило бы развернуться боком. Только — делать этого не стоило. Свет диодного фонарика, на задней панели телефона, выхватывал косо лежащие куски стен, очень ненадёжно удерживающие на себе то, что сейчас следовало называть потолком. Сделай Борис лишнее или неудачное движение — всё закончится, и хорошо, если в один миг.

Один раз его рука дрогнула, к горлу подкатил тугой мерзкий комок, толкнувшийся снизу — свет выхватил обломки, покрытые чем-то тёмным. Рядом на полу виднелась лужица похожего цвета.

Борис порадовался, что это место далеко — почти на самой границе луча фонарика. Окажись оно ближе, мужчина получил бы шанс разглядеть, что там такое, в этой лужице, похожее на сероватые комочки.

Мужчина выключил фонарик, прижал его к груди.

Так он лежал несколько минут — чувствуя как болят от раздирающего их напряжения глаза, постоянно сглатывая горькую слюну.

Даже если какому-то бедняге не повезло, Борис не сможет ему помочь. А жмур — он и есть жмур. Что в морге, что на кладбище, что… здесь.

Борис Иннокентьевич тщательно восстановил в памяти старое, больше пятнадцати лет прошло, воспоминание. Гришка Седых лежит на железной полке, выдвинутой из секции холодильника в морге. Лицо и грудь изуродованы выстрелами. Пули наверняка были крупнокалиберные. Иначе с чего такие дыры? Крови нет — её успели убрать. Бледный, синюшный оттенок кожи, так не соответствующий всегдашней смуглости.

Гришка Седых не мог встать, не мог открыть изувеченного рта для сальной шутки или привычной гадости. Не мог протянуть скрученные пальцы к горлу стоявшего рядом Бориса в попытке утащить бывшего одноклассника за собой.

На памяти Бориса Иннокентьевича, это был первый труп. Потом он видел их ещё несколько раз — умерший отец, застреленный депутат, с которым его связывали вопросы бизнеса. Однако именно труп Гришки Седых показал Борису — фильмы ужасов всего-то страшная сказка и бояться стоит живых.

А если там кто-то живой?

Борис вздрогнул. Воображение нарисовало перед внутренним взором — придавленный обломками человек стонет, пытается выбраться. Этот человек прилагает отчаянные усилия освободиться. Камни нехотя поддаются, сдвигаются. Картина следующего за этим обвала расцвела на сетчатке Бориса яркой вспышкой.

-А-а-а-а!

Напряжение вырвалось наружу криком.

Подстегиваемый звуком собственного голоса, мужчина перевернулся на живот и пополз.

Сейчас Бориса не заботил возможный обвал от его неосторожных действий. В голове билась одна мысль — следовало убраться подальше отсюда, пока тот, под камнями, не попытался вырваться, похоронив сразу двоих.

Рука мужчины вляпался в студенистую холодную жижу. Борис Иннокентьевич дернулся, больно ударившись затылком, но продолжил ползти дальше. Он не обратил внимания, как вместе с лазом сделал поворот, потом продвинулся немного вверх, перевалил через завал и скатился вниз. Там, внизу, он и потерял сознание, продолжая слышать за спиной шорох камней и призрачный стон, доносящийся из-под завала.

В сознание Борис Иннокентьевич пришёл от странного ощущения. Что-то или кто-то царапал его лицо маленькими, но весьма крепкими коготками. Нос и щёки почувствовали на себе множество пока ещё робких укусов.

К его счастью, боль от садин и ушибов не смогла заглушить ощущения зубов, впивающихся в мясо.

Борис с криком взметнул руки к лицу. Схватив сразу два пищащих меховых комка за тощие бока, он швырнул их в разные стороны.

Крысы ударились об обломки здания и с недовольным писком исчезли в щелях. Рядом с мужчиной прошуршали десятки лап их товарок.

Похоже, крысы не успели настолько осмелеть, или оголодать, чтобы, отринув свойственную им опаску, броситься на пришедшего в себя человека. Впрочем — их просто могло оказаться мало для такого поступка.

Борис ощупал лицо. Повреждённые пальцы утратили обычную чувствительность, но он смог убедиться — крысы не успели отгрызть что-то, к чему мужчина привык за годы жизни.

К его радости, телефон оказался на месте. Борис не стал задумываться, какая удача направила его руку, в момент помешательства, обратно в карман и каким чудом мобильник не вывалился оттуда во время его суматошного бегства. Какое это имело значение?

Батарея успела частично разрядиться. Теперь индикатор оказался на отметке пятьдесят процентов. Значит — без сознания он находился довольно долго.

Интересно — это прихоть судьбы, играющей своей жертвой, или воля Божья, хранящая его от преждевременной смерти?

Уже трижды Борис Иннокентьевич избегал возможности отправиться на тот свет. Вместо этого он, побитый, со множеством ссадин, царапин, ран, продолжал дышать и двигаться. Этого не изменили и добавившиеся, ко всему прочему, укусы крыс.

Кстати.

Куда теперь?

Выбраться из углубления где он оказался не проблема — всего-то встать на ноги. Вопрос состоял в другом — что дальше?

Вокруг него оказалось три лаза. Через один он попал сюда — про это говорили смазанные, тёмные полосы, выхваченные светом фонарика на телефоне.

Разглядывая эти следы, Борис решил, что находится в действительно плачевном состоянии. Получалось — значительная часть используемых им сейчас сил, это адреналин. Страшно подумать, что случится, когда его запасы иссякнут окончательно.

Ладно, об этом потом.

Оставались ещё два лаза, требующих внимания.

Эти проходы отличались друг от друга уже тем, что один шел под уклоном вверх, а второй представлял собой узкий спуск вниз.

Поначалу Борис сунулся к первому — всё-таки двигаться вверх лучше, чем зарываться в землю.

Потом его ободранной ноги коснулся сквозняк.

Едва уловимый, он пришелся на особенно большую ссадину, мгновенно вспыхнувшую жаром.

Борис Иннокентьевич поморщился, однако тут же вздрогнул от пришедшей в голову мысли. Сквозняк означал связь уходящего вниз лаза — именно оттуда потянул ветерок, — с поверхностью.

Мужчина придвинулся к узкому отверстию и принюхался.

Смесь из запахов земли, канализационных труб и чего-то, пахнущего металлом, коснулась ноздрей с очередной слабой струёй воздуха.

Борис решил рискнуть.

Несколько раз ему казалось, что вот он — его конец. Тело плотно застревало в узком лазе, очередное движение грозило обвалом. Один раз так и случилось. Сдавленный со всех сторон подступающими стенами, похожий на червяка в плотной толще земли, Борис подтянул себя на вытянутых вперёд руках. Локти отозвались болью, в очередной раз оставляя на камнях ошмётки кожи и мяса — за мужчиной тянулся уже непрерывный кровавый след. Борису удалось вытянуть себя из узкого проёма, но за спиной послышался грохот оседающих обломков.

Борис Иннокентьевич очень спокойно, даже с радостью, подумал — ну вот и всё, теперь уж точно.

Мужчина обмяк, чувствуя, как его засыпает мелкими камешками, а в глаза, рот, нос набивается взметнувшаяся пыль.

Однако обвал случился за его спиной — появись у Бориса Иннокентьевича желание вернуться, он не смог бы этого сделать.

Кое-как высвободившись из-под небольшой кучи камешков, лишь слегка засыпавшей его, мужчина продолжили ползти.

В темноте, когда адреналин съедает последние остатки разума, наполняя голову тяжёлыми глухими ударами крови, время попросту теряет размерность.

Борису Иннокентьевичу казалось — он целую вечность ползёт по бесконечному лазу. Вот подъем вверх. А теперь ему необходимо согнуться почти пополам и юркнуть вниз, под что-то, очень напоминающее плиту перекрытия. Сделать это только для того, чтобы, до боли выгнув изодранную спину, выбраться в очередной узкий лаз.

Мужчина уже не пытался уловить прикосновения сквозняка. Да и был ли он ещё? Возможно давным-давно остался позади — затерялся в одном из незамеченных ответвлений этого бесконечного лаза.

В конце концов, вытянутые руки Бориса упёрлись в тупик.

Он зашарил вокруг, стремясь отыскать отверстие нового прохода. Сама мысль о необходимости остановиться казалась чем-то ужасающим — сродни самоубийству. Остановиться — значит сдаться, смириться и покорно ждать смерти.

Усталость, нехватка воздуха, сочащиеся кровью раны на теле — какая разница, что станет причиной его последнего вздоха. Движение, по крайне мере, давало иллюзию спасения.

Теперь пришло время этой иллюзии развеяться.

Тело, быстрее сознания принявшее, что случилось, стало грузным и неподатливым. Однако ему удалось перевернуться на спину.

Дыхание резкими хриплыми рывками покидало лёгкие. В голове и ушах стоял несмолкающий и на секунду шум.

Поначалу именно этот гул крови в голове не дал Борису услышать звук привычной мелодии звонка. Потом было тупое нежелание отвечать — пускай его оставят в покое, он так устал. Только когда телефон начал звонить в третий раз, он нажал зелёную иконку.

— Да.

— Борис Иннокентьевич Бирюков?

— Да, — вяло подтвердил Борис.

— Это Козьмин Пётр Сергеевич. У нас была назначена встреча.

— Её стоит перенести, — тяжело произнёс Бирюков. — Думаю, вам лучше связаться с моим партнёром. Ближайшее время я буду недоступен.

— Слушайте внимательно, Борис Иннокентьевич, — Козьмин пропустил иронию, звучащую в словах Бирюкова, мимо ушей. — Я сейчас продиктую вам номер местного МЧС. Группы спасателей работают по всему городу.

— Отчего вы решили, что мне нужна помощь спасателей?

Перед глазами Бориса промелькнули образы двух бурундуков. Один из них носил шляпу и подбитую мехом куртку. Другой щеголял красной гавайской рубашкой.

— Шутите. Это хорошо. Запоминайте номер.

Номер оказался несложный.

Щурясь от света экрана, Борис набрал нужные цифры.

Какое-то время оператор не могла соединить его с абонентом — линия ожидаемое оказалась перегружена, — но потом в трубке раздался голос.

Его держали остатки надежды и дикая головная боль, не дававшая потерять сознание. Один раз его вырвало — пришлось постараться чтобы рвотные массы не залили динамик, из которого рвалась самая громкая музыка, что он смог отыскать в аудиотеке.

Наверху работала команда спасателей. Медленно, но уверенно, она разбирала завалы, вытаскивала искалеченные, бездыханные тела и небольшое количество счастливчиков, сумевших сохранить жизнь.

Телефон жалобно пискнул, мелодия оборвалась. Но теперь севшая батарея не имела столь ужасающего значения — звуки разбираемого завала и голоса людей раздавались прямо над Борисом Иннокентьевичем.

Потом появилась узкая, ярко-белая полоса где-то далеко наверху. Лица Бориса коснулся по-настоящему свежий воздух, мгновенно остудивший полыхающую огнем кожу. Мужчина издал громкий всхлип, ощущая боль в слезящихся глазах, но не в силах отвести взгляд от всей новых и новых лучей света, проникающих в расширяющееся отверстие.

Вскоре Борис начал различать мелькающие тени на фоне светового пятна. Ещё чуть-чуть и можно отдохнуть — отключиться от случившегося ужаса, уйдя в спасительное забытье. Звуки приближающегося спасения становились всё отчётливее.

Внезапно плита над его головой покачнулась.