Вышел ангел из тумана

– Дружбан у меня в школе был – Серега, про таких говорят: оторви и выбрось. Безотцовщина. Мать его одна растила. Бабки во дворе ее осуждали, и Серега с горшка научился давать сдачи. И вот идем мы с ним по улице, нам по семь лет, первоклашки. Портфели такие тяжелые, что аж горбимся. Вдруг Серега замечает старуху, ковыляющую впереди. Она свой мешок за спину закинула и рукой держит, а второй рукой на палку опирается. И тут Серега говорит: “Смари, чо ща будет! – и как заорет: – Воздух!” Бабка мешок и палку бросила, на землю в пыль шмякнулась, голову руками закрыла и лежит, трясется. Как мы, идиоты малолетние, тогда ржали. А она приподнялась, села, губы дрожат, слезы текут, все в грязи, в седых волосах листья. Мы сбежали до того, как она опомнилась. Серега еще тогда сказал, что эта бабка чаще всего мамку его плохими словами называет, а его зовет обидным словом “ублюдок”.

– К чему ты все это рассказываешь? Детство вспомнил?

Мой напарник привстал, не выпрямляясь в полный рост, достал бинокль и аккуратно выглянул из окопа. Второй день тишина. Они молчат, и мы молчим. Связи нет, заряд в смартфонах и планшетах закончился, повербанки пустые. Тишина над полем и в эфире. Только туман висит над нами. Густой, как сладкая вата. Странный очень туман. Не уходит ни днем, ни ночью.

Неделю назад нам с провизией привезли таблетки и поллитровки микстуры в странных бутылках с длинным узким горлышком.

– Пейте, мужики, осторожно, глотайте сразу, старайтесь, чтоб на зубы не попадало – для эмали оно плохо, – сказал прапорщик, деловито отсчитывая каждому таблетки. – А это если тошнить будет.

– Слыш, прапор, а нас что травить будут? С чего тошнота? Мы ж не беременные, – пошутил сержант, и мы все дружно заржали.

А через пару дней опустился этот туман. Еще через три дня я понял, что ничего не жрал и не хочется.

– Юрка, – позвал я тогда своего напарника по окопу. Тот повернулся ко мне, задумчиво крутя в руках сигарету. А глаза у него стали мертвые, стеклянные, чуть затуманенные, как у покойника. Он не моргал, а устало смотрел на меня. – Ты жрать хочешь?

– Неа, – он мотнул головой и я заметил, что кожа его провисла и сморщилась как у резко похудевшего человека. – Ни жрать, ни спать, ни срать, ничего не хочу. Жду, когда тошнить начнет, чтоб сожрать таблетки.

Я снял тогда перчатки, но ничего не почувствовал. Посмотрел на потемневшую от грязи кожу, отощавшую ладонь и дотронулся до покрытого росой ствола винтовки – холодное, мокрое, стальное – кожа потеряла чувствительность. Что с нами происходило, не хотелось даже думать. Но в условиях окопной жизни это даже хорошо. В моем немолодом уже возрасте проблемно жить в полевых условиях, спать, сидя на корточках, прижавшись спиной к сырой земляной стене и завернувшись в растегнутый спальник. Утром не можешь разогнуть спину и со стоном медленно выпрямить больные ноги. Боль в теле становится такой же постоянной как работа сердца, она просто есть всегда.

Юрка нырнул обратно на дно окопа и уставился, не моргая, на меня:

– Там северное сияние, только не в небе, и не зеленое, а оно… даже описать не могу… Это как в белой краске серебрянку разводишь и видишь перламутр, медленно растекающейся по белому, – начал говорить Юрка и снял шлем, волосы у него на голове вылезли клочьями, как у больной старой собаки. Он рассеянно посмотрел в шлем и провел рукой по короткой пока еще бороде. Борода осыпалась в шлем к отпавшим волосам, но Юрка уже этого не заметил, надел шлем и уставился на меня. – И скопления этой серебрянки блестят мелкими взрывами, или это блики как на воде. На, посмотри! – он протянул мне бинокль.

Внезапно я понял, что не дышу, и мне не хочется втягивать в себя воздух. Думал, что это от страха перехватило дыхание, но нет – дышать не хотелось совсем! Я взял из его подрагивающей руки бинокль и выглянул из окопа. Никакого северного сияния я не заметил, но зато увидел, что со стороны противника к нам летит дрон.

– Юрка, воздух! – крикнул я в окоп напарнику.

– И мне что теперь упасть рылом в землю, как та старуха? – огрызнулся голос справа от меня.

Я оторвался от бинокля и глянул на Юрку. Он целился в дрон из снайперской винтовки.

У Юрки была кликуха – Дикий Физик, на которую он сильно обижался. К физике он никакого отношения не имел и был больше лирик, философ. Все время рассказывал нам про квантовую психологию и мифологию. На мифологии он был вообще повернут, говорил о цикличности времен, и что мифы одной культуры повторяют другую, а когда-нибудь ученые поймут квантовую физику и тогда… Что будет тогда – никто не знал, к этому времени мы были уже вдрызг пьяны, и единственный миф, который мы понимали, был мифом изгнания Адама и Евы из рая.

– Ипическая сила! – сдавленным голосом после выстрела прошептал Юрка, не отрываясь от прицела.

Я глянул в бинокль – дрон оказался падающим человеком с крыльями. Я смотрел, как он падает, кувыркаясь в воздухе и путаясь в своих крыльях, словно подстреленная на охоте птица с пробитым крылом. Но у людей ведь нет крыльев! И это не дельтаплан – крылья слишком подвижные в падении, словно там реально перебитые кости, кожа, перья. Я увидел, как он рухнул на землю, подняв пыль, и вдруг понял, что туман рассеялся. Выпрямившись, я крутанулся вокруг себя, глядя в бинокль. Вы когда-нибудь выходили в открытое море? Когда видишь всего две плоскости – небо и воду. А сам жемчужиной болтаешься между этими створками раковины. Чужеродное существо, мешающее существовать стихиям. Вот и я сейчас с Юркой между небом и землей, и нет больше никого, только две песчинки в яме окопа, стреляющие по падающим людям, которых не может быть.

– Что это было, Юр? – вернул я бинокль в точку падения летуна. – Ведь не существует такого оружия у противника. Скажи, что не существует! – голос сорвался, и получилось, что я истерично умоляю его это сказать.

– Кто его знает, – дернул плечом Юрка, не отрываясь от прицела. – Мы вот не пьем, не жрем, не спим, а они летают.

– Мы-то понятно. Нам молочка налили с какими-то консервантами, чтоб можно было жрачку не подвозить, и воюйте, пацаны, до победного конца. Кстати, а какое действие у таблеток?

Юрка оторвался от прицела и сел на дно окопа. Если бы я не знал, что это Юрка, то сказал бы, что передо мной оживший мертвец – череп, обтянутый сморщенной кожей, высохшие губы, обнажившие зубы и глаза, купленные в отделе розыгрышей.

– Хреново выглядишь, – взглянул он на меня. – Я думал сперва, что нас банально чем-то траванули, и настоящие мы лежим сейчас на дне окопа и галлюцинируем, что мы живые мертвецы. И это очень реальный вариант происходящих событий. Второй вариант в том, что мы все же умерли, и это посмертие. Третий вариант… Пока нет третьего варианта, но он есть, я подумаю.

– А с чего ты решил, что мы умерли или это все галлюцинация? – оба варианта меня не устраивали.

– Местность иная. Слева должен был начинаться лес, а справа возвышенность. Сейчас же все ровно как на бумаге. Даже земли нет, которая насыпь образовала после рытья окопов. Только наша ямка. Туман сожрал все неровности, – всхлипнув, истерично рассмеялся Юрка.

Я открыл рот, чтобы попросить придумать третий вариант, но над окопом вдруг появился человек в странной форме. Он стоял на земле как раз над тем местом, где сидел Юрка. Брюнет с вьющимися волосами чуть ниже плеч, смуглый, высокий, красивый мужской красотой, свободные штаны, заправленные в сапоги, куртка, открывающая мускулистые руки и крылья. Это меня убило. Крылья у него были кожаные, как у гигантских летучих мышей или птеродактилей, и такие же смуглые, как и все остальное тело. Я дернулся за автоматом, но он опередил меня. То, что я принял за палку, плюнуло в меня выстрелом, и меня откинуло на стенку окопа. Пули прошивали мое тело гигантским дыроколом, а я дергался и ничего не мог поделать. Но самое странное даже не то, что я не чувствовал боли, я не умирал! Юрка подскочил в окопе и дернул за ноги стреляющего. Тот рухнул на нас, окатив такой нецензурной бранью, что портовые грузчики вмиг признали бы его за гуру и ходили бы за ним рыбами-прилипалами, вымаливая сказать еще пару фраз.

Из-за крыльев в окопе сразу стало тесно. Крылатый пинал лежащего Юрку ногами, когда я опомнился и врезал ему правой по челюсти. Удар получился смачным – нижняя часть лица летуна съехала набок. Он остановился и левой рукой поправил челюсть на место.

– Сначала вы, твари, прострелили мне крыло, а потом сломали челюсть! Не много ли для простых людишек? Вы же даже не полубоги! Хотя, вы и не люди. Вы зомби! Любопытно завершается ваша цивилизация.

Юрка отполз подальше и, опираясь на стенку, поднялся на ноги. Повернулся к летуну и упал перед ним на колени:

– Ангел небесный!

– Ээээ, стоп! – протянул руку в направлении Юрки летун. – От тебя, Дикий Физик, я такого не ожидал. Ты что молиться решил? А как же та квантовая байда, в которую ты до сих пор верил? Как все те стройные теории, споры в интернете? Как же мифология? А, нет, в мифологию ангелы хорошо вписываются. Давай я тебе дам шанс собраться с мыслями, и придумать реалистичный вариант того, что ты сейчас видел.

Юрка вмиг успокоился, встал с колен, достал из нагрудного кармана почти пустую пачку и заглянул в нее – в мятой упаковке пряталась одинокая сигарета.

– Последнюю сигарету грех забирать, ну да она тебе не нужна, – летун протянул руку и забрал пачку у Юрки.

Сладкий дым потянулся от сигареты, которую летун не зажигал, но она уже дымила. И дым был не вонючий, как обычно, а такой очень приличный, дорогой запах, словно затягивался летун сейчас кубинской сигарой. У меня, наверно, был удивленный вид, что летун рассмеялся и пожал плечом – мол, для себя маленькое чудо сделать вообще не вопрос.

– Да я не курю, вредно, – сказал Юрка, и летун поперхнулся дымом от смеха. – Если это не галлюцинация и не посмертие, – Юрка глянул в глаза летуну и тот покачал головой – ответ не верный, – то это переход в иную реальность. Что-то вызвало ошибку, и появился переход.

Летун кивнул, стряхнул пепел и с полуулыбкой попросил Юрку продолжать.

– А если слои реальности существуют, то теория с мультивселенными верна. И тогда Адам с Евой всего лишь пришли из параллельной вселенной.

– Принято! – летун затянулся в последний раз и выпустил белыми кольцами дым. – Помоги боевому товарищу, иначе он так и останется в окопе как ошибка, из-за чего невозможно будет схлопнуть это пространство. Подумай, что с вами произошло? И я бы хотел услышать несколько вариантов финала.

Мертвые не потеют, зомби, по идее, тоже, но у Юрки на сморщенном лице появились капли пота, словно выпала роса, он шумно задышал и выдал:

– Это все, компьютерная игра, а мы пешки. Нами кто-то играет и…

– Вариант интересный, но не ваш. Еще.

– Нас отравили и мы стали зомби, – Юра развел руки в стороны и засмеялся. – Молочко дали, таблеточки, а, может, надо было сожрать те таблетки, чтоб не дойти до такого состояния, а мы все ждали тошноту и вот…

– Тоже не ваш случай. Даю подсказку – катастрофа охватила всю Землю.

Это что получается – все умерли? Отец, бывшая, сын, который не общался со мной из-за бывшей, настроила она его против меня. Нет больше Генки-предателя, занявшего деньги, отложенные на квартиру, и не отдавшего их. После этого у нас с женой все и посыпалось. Да я и сам себя идиотом считал – занял другу без расписки под честное слово, да еще и без свидетелей. Мрак у меня на гражданке по всем фронтам, а теперь там и нет никого. Отца вот жалко, хорошо мы с ним на рыбалку ходили, душевно.

– Если это не инопланетяне, – Юрка, пытаясь угадать, внимательно смотрел в лицо летуна, а тот качнул головой – не они, – тогда техногенная катастрофа, но не ядерная, нас не накрыло взрывной волной. Это вирус? – летун кивнул. – Нас пытались этим молоком спасти?

– Там просто была убойная доза всего, что только можно. Отцы командиры понадеялись на авось. Намешали противоядий от всего сразу, все равно умирать. Те, кто запустил вирус, надеялись отсидеться на островах. Но… Кому-то из наших это все надоело, и они создали неуправляемый процесс.

Летун развел руки в стороны, мол, так получилось, и крылья встрепенулись, поднявшись вверх. Странные это были крылья, не голая кожа, а что-то с коротким мехом или это такие перья.

Летун взял Юрку за руку и, взмахнув крыльями, выдернул их обоих из окопа:

– Иди в свою параллельную вселенную, – подтолкнул он Юрку в спину и уселся на краю окопа.

Я смотрел, как поднимается полог нашего мира, словно облака это всего лишь штора, и Юрка входит в светящееся пространство. Свет за его спиной гаснет, и небо опять становится скучного серого цвета.

– А теперь ты, – посмотрел на меня летун. – Хватит называть меня летуном. Я ангел. Имя мое тебе ничего не даст, я подчищаю за другими ошибки, правда, своими методами, и не хочу, когда тебя спросят, чтобы ты сдал меня и весь наш разговор. Поэтому без имени.

Я кивнул и понял, что так легко, как Юрка, не отделаюсь.

– Твой напарник говорил о мультивселенной. Вот вы одна из побочных веток – коллективная молитва создала дополнительную реальность, и люди чудом спаслись от гибели. Скопировался весь мир. А по задумке – молящиеся должны были погибнуть. Но мы не учли силу молитвы. И вот имеем еще одну реальность. Нам повезло – вы стали творить дичь, но при этом отмаливать свои грехи. Утром убиваете, и тут же бегом лбом полы собора прошибать, моля на коленях о прощении. А ведь Бог милостив, он прощает. Но что делать с детьми, а вы все для Бога дети, которые в тысячный раз обещают не делать то, за что каялись? Сколько можно прощать? И с чего вы взяли, что Богу нужны жертвы? Да еще кровавые? Бог это любовь. Понимаешь?

Я стоял, пытаясь переварить услышанное, но ничего не понимал. Летун… Ангел тяжело вздохнул, поняв бесполезность своих высказываний, и его крылья сложились за спиной.

– Дурак-человек, но поглумиться мне хочется, я же падший Ангел. Пойдем привычным тебе путем. Представь, что ты стоишь перед воротами ада или рая, я не знаю, куда тебя определят, а на воротах человек, перед которым тебе очень стыдно. Кто это будет?

Я сразу вспомнил бабку, которую мы в детстве напугали с Серегой, а тут глядь и вместо ангела сидит на краешке окопа та самая бабка, даже лист кленовый в волосах торчит. Все вокруг мрачных тонов, черное и серое, а лист как солнечный луч – теплый, оранжевый. Бабка вдруг улыбнулась:

– То, что ты искренне раскаиваешься – это хорошо. Я прощаю тебя. И дарю еще один шанс. У тебя есть выбор – найти покой или прожить остаток дней иначе.

Покой это хорошо, я безумно устал. Полтос тот возраст, когда нет сил бегать как молодой, но ты еще не развалина, еще хочешь чего-то добиться, но моложе и наглее тебя получают твою работу. Безысходность зовет на покой, но старенький отец, сын, да и бывшую я когда-то любил. Может, попробовать все исправить?

Бабка улыбнулась и протянула мне руку, я взялся за сухую ладонь и очутился на берегу реки.

Отец, сидевший с удочкой лицом к реке, обернулся:

– Сынок! Вернулся! А говорили, что без вести пропал!

Отец суетливо пристраивал удочку и дрожащими руками убирал с дороги раскладной стул. А я глянул на себя, на руки – обычные руки живого человека, только форма на мне другая, такой ни у нас, ни у противника не было.