Вышел месяц из тумана

1.

Телефон булькнул.

Сизов открыл дверь съемной квартиры магнитным ключом, вошел, подождал, пока включится потолочный свет, а дверь за спиной встанет на место, потом снял туфли и поставил их к стене.

Несколько секунд, оставшись в носках, Сизов смотрел на обувь. Туфли были грязные, с прилипшим мелким листиком к носку правой. Их надо было почистить или хотя бы протереть. Но тряпицы под рукой не было, а был лишь рукав куртки. И штанина. Сизов наклонился, протянул руку. Через мгновение идея испортить одежду ради листика на туфле показалась ему неимоверной глупостью.

В знак солидарности с обувью Сизов просто прислонился к стене.

На кухне он достал герметичную упаковку «Сытного ужина», поместил ее в микроволновую печь и зарядил таймер на стандартные две минуты. Упаковка обещала котлету и сто пятьдесят грамм картофельного пюре.

Этого было даже много.

Печь зашелестела. Сизов вспомнил о телефоне.

Он достал его из внутреннего кармана, снял блокировку и увидел входящее сообщение длиной в одну строчку.

«Гизантеп 48а12».

Интересно.

Печь звякнула, оповещая о готовности блюда, но Сизов даже не поднял головы. Гизантеп. С телефоном в руке он прошел в комнату. Свет включился и здесь. Шторы задернулись. Сизов сел за стол и включил стоящий на нем ноут. Ноут сыграл несколько нот, Сизов посмотрел в камеру.

Мигнул крохотный светодиод, подтверждая идентификацию. «Добрый вечер, пользователь».

Когда экран ноута осветился, Сизов запустил программу-дешифратор и в выскочившем окошке набрал: «3я12 Петназиг».

Окошко свернулось.

Какое детство! – подумал Сизов, глядя на мерцающий на месте окошка огонек. Он успел сходить на кухню, вернуться с разогретым ужином и даже съесть полкотлеты прежде, чем дешифратор вновь включился. Теперь вместо набранных Сизовым символов там значилось: «Рудольфа 12-15».

Сизов задумчиво помешал пюре ложкой.

Рудольфа – это улица Рудольфа. Пятнадцать – это время, но не часов, а минут. То есть, ему назначали встречу через пятнадцать минут от текущего времени. Ну и, конечно, двенадцать – это номер дома, только дом никакой не двенадцатый, а одиннадцатый, потому что от четного отнимается единица, а к нечетному прибавляется пятерка. Другая сторона улицы.

Рудольфа, одиннадцать.

Насколько помнил Сизов, это жилой дом, на первом этаже которого находились: кафе «Порто Белло» (витринное окно украшено аппликацией с каравеллой на фоне пристани), магазин сантехники и отделение банка. Ни магазин сантехники, ни отделение банка уже не работали, поздно, следовательно, никто его ждать там не будет.

Остается кафе.

Встречи часто назначаются в кафе. В этом нет ничего удивительного. Это даже прагматично, если ты голоден. Как назло, Сизов успел поужинать. Промашка. Мог бы не торопиться с «Сытным ужином». Впрочем, в кафе люди также приходят на чашечку кофе или на один-два бокала вина.

Просто потому, что им стало одиноко. Они бегут от собственных мыслей, от себя. В тепло, во многом фальшивое, в иллюзию общности.

За ним это замечено не было, но когда-то же надо начинать. Он уже больше месяца без работы, вынужденный отпуск, психологическая усталость от дальнейшей неопределенности, кумулятивный эффект.

Сизов поморщился.

Если за ним ведется наблюдение, то визит в кафе, конечно, наблюдателей насторожит. Он раньше не выскакивал в кафе вечером. Вопрос, впрочем, в другом: с чьей стороны эти наблюдатели? Девяносто процентов – от тех, кто вызвал его строчкой «Гизантеп 48а12». Даже девяносто пять.

А оставшиеся пять – это уже предмет для долгих размышлений.

Сизов выкинул пустой контейнер из-под котлеты с пюре в мусорную корзину, натянул на плечи светлую куртку, из шкафа достал тенниски. В темной комнате светился экран ноута. Через несколько секунд, пока Сизов проверял карманы, он погас.

Сизов подумал, что тот, кто заберется в квартиру за время его отсутствия, ничего в ноуте не найдет кроме пары электронных книжек и древней игры в пасьянс. При неавторизированном доступе любопытного встретит фальшивая операционная оболочка.

Ладно. Телефон. Портмоне. Магнитный ключ. В портмоне – удостоверение личности и две банковские карты.

Сизов посмотрел в зеркало, висящее у вешалки. Странное у него все же, отстраненное выражение лица. Раньше было вроде бы помягче. Он попробовал улыбнуться, но губы лишь чуть дрогнули. Впечатление от серых глаз тоже оказалось не самым приятным. Что-то как будто тревожно посверкивало в темноте зрачка, неуловимо, как нить накаливания – просверк, тьма, просверк, тьма.

Сизов стукнул отражение по лбу.

Честно говоря, он не удивился бы, если отражение отпрянуло и сломало всякое сходство в движении с оригиналом. Он часто ловил себя на том, что ждет чего-то необычного. Не чуда, нет. Какого-то искажения, какой-то неправильности, какого-то выпадающего за рамки обыденности события.

Возможно, таков был удел для всех, кто такое однажды уже испытал.

Сизов встал у порога, оглянулся назад, в глубину квартиры, словно там стоял кто-то, кто его провожал, вздохнул и открыл дверь. Странное чувство. Съемная квартира, а как будто дом, тебе привычный.

Две лампы освещали общий коридор. Соседские двери все сплошь были темные, но с золотистыми номерами квартир. Никого. Тихо. Как, в сущности, и должно быть. Все-таки почти десять. Здесь ложились рано, вставали поздно, словно подстраиваясь под его, Сизовское, бытие.

За месяц он не слышал ни криков скандала, ни детского плача, ни включенной на громкую музыки.

Лифт Сизов вызывать не стал. Спустился по лестнице, считая ступеньки пролетов. Десять, девять. Десять, девять. Один пролет – десять ступенек. Другой – девять. Следующий опять десять. Эта странность смущала Сизова. Строители украли ступеньку, думалось ему. Этажи не в размер. Занизили высоту потолков. Хотя, понятно, никто ничего не делал бесконтрольно, таков был проект. Возможно даже, искусственный архитектор отличился здесь.

Все равно хотелось симметрии, чтобы десять – десять.

Сизов вышел во двор. Во дворе тоже было тихо. Кусты, деревья, лавочки, гирлянды светильников. На детской площадке поскрипывали качели. Одинокий мальчик лет десяти качался там под светом фонаря. Мальчик был в брючках и рубашке.

– Ты чего здесь один? – спросил Сизов.

– Качаюсь, – ответил мальчишка.

– А родители…

– Вот.

Мальчишка вытянул руку, показывая Сизову запястье с тонким браслетом-трекером, позволяющим отслеживать местонахождение.

– Понятно, – сказал Сизов, – удаленный контроль.

– Ага, – кивнул мальчишка. – А вы почему один?

Сизов пожал плечами.

– Вы знаете, что уже поздно? – Мальчишка прищурил один глаз.

– Да, я как раз опаздываю, – заторопился Сизов, вспомнив о пятнадцатиминутном лимите для встречи. – Ты бы тоже…

– Я папу жду.

– А, ну тогда…

Сизов махнул рукой, прощаясь. Качели за его спиной скрипнули снова.

Как и рассчитывал Сизов, до кафе «Порто Белло» он добрался за восемь минут. От его съемной квартиры до улицы Рудольфа было недалеко: перекресток и два квартала. Потом еще квартал до одиннадцатого дома.

У него даже образовался запас в полторы минуты.

Кафе работало. Мимо бесшумно проносились редкие электромобили. У здания номер девять большую часть боковой стены занимали зарядные стойки, и уличные роботы стояли там, оконтуренные светодиодами. У кого-то помигивали грудные панели, кто-то поводил глазами-объективами.

Будущее, подумал Сизов.

Он постоял у кафе, выбирая секунды и воображая себя роботом в стойке, потом встряхнулся и двинулся к входу. Двери раздвинулись перед ним. Разделенное световыми плафонами пространство привело его к столику с сонной девушкой-администратором. За девушкой качался на волнах анимированный кораблик. Периодически борт кораблика заволакивало белыми облаками пушечных выстрелов. С низкого форта у пристани отвечала ему береговая батарея.

– Извините, – сказал Сизов.

– Да-да, – очнулась девушка.

Она отвлеклась от экрана смартфона. Белая блузка, синий форменный жакетик. Молодое, миловидное лицо.

– Сизов.

– Пройдите во второй зал, – показала девушка.

– Точно? – спросил Сизов.

Девушка на мгновение задумалась.

– Да, пожалуйста, во второй зал.

– А куртку?

– Там кабинеты, и есть вешалки.

– Спасибо.

Мимо мозаики с апельсиновыми деревьями, усыпанными плодами, Сизов прошел через пустое и отмытое помещение. В столиках отражались лампы, пуфы были сдвинуты как дети вокруг родителя. Из угла помаргивал робот-уборщик. Его тоже можно было принять за пуф. Свет ламп был приглушен. Царила тишина. Сизову даже захотелось встать на цыпочки.

Второй зал прятался за занавеской и был разделен на просторные кабинки. Стенки пустых кабинок были прозрачны. Там угадывались кресла и стеклянные столы. В единственной затемненной, понятно, присутствовал посетитель. К ней Сизов и направился. Вероятность того, что кабинку занял человек, не имеющий понятия о «Гизантеп 48а12», была исчезающее мала.

Сизов постучал.

– Можно?

– Входи, Сеня, – последовал ответ.

Сизов вошел. Его начальник, грузный и мрачный, с мясистым носом, с красными щеками, темными мешками под глазами, сидел в кресле с прямой спиной и руками, вцепившимися в подлокотники, как какой-нибудь прокуратор Иудеи. Как император во время приступа. Как просто больной человек, которому внутренняя дисциплина не позволяла оставить работу и рабочее место.

На нем был пиджак и тонкий светлый свитер.

– Добрый вечер, – сказал Сизов.

Он сел в кресло напротив. На столе стояли бутылка минеральной воды и два узких бокала. В одном бокале было налито на треть.

– Почти ночь, – пошевелился начальник.

– Я просто… – Сизов наклонил голову. – Виктор Петрович, к чему весь этот цирк?

Глаза начальника непонимающе сощурились.

– Цирк?

– Шифрованные сообщения. Конспиративные кабинки. Съемная квартира. От кого мы прячемся?

– От кого мы можем прятаться?

– Вот и мне интересно!

Начальник зачесал упавшую прядь волос.

– Ни от кого мы не прячемся, – сказал он, потерев глаз и посмотрев на подушечку пальца. – Есть процедура работы с агентами…

– Меня восстановили?

– Нет. И это будет не скоро.

– Тогда я не понимаю…

Начальник вздохнул.

– Мы можем прятаться только от самих себя, Сеня. А так как спрятаться от самого себя невозможно, твой вопрос теряет всякий смысл. Но дело даже не в этом. Встреча с тобой – не моя инициатива.

– Так, – сказал Сизов. – Что-то случилось?

Начальник поморщился.

– Хочешь водички, Сеня?

Сизов посмотрел начальнику в глаза.

– Шутите?

– Почему? Вода успокаивает.

– Я спокоен, – сказал Сизов.

Но бутылку подвинул к себе. Зацепил пустой бокал. Начальник наблюдал, сидя все также прямо.

– Надеюсь, не отравленная, – сказал Сизов, налив себе на самое донце.

Ответом была улыбка.

– Хорошо, – кивнул Сизов и долил до половины.

В бутылке осталось на глоток.

– Знаете, – сказал Сизов, – честно говоря, я никак не ожидал… Вы меня отстранили…

Начальник кивнул.

– После происшествия.

– Да, в том, что я остался в живых, есть некая странность, я согласен.

– Ты видео видел, Сеня?

– Там плохое качество.

– Приемлемое там качество, хорошее. Шестьсот сорок на четыреста восемьдесят. И нейросетевая обработка.

Сизов пожал плечами.

– Но я же – вот!

– Именно, – сказал начальник. – Ты пей, Сеня, пей.

– А вы?

– И я выпью.

Вода была теплая, чуть щипала язык. Помолчали. Сизов покручивал бокал. Донце оставило мокрый кружок на столешнице.

– Расследование еще идет, – поделился начальник. – Возможно, тебе закроют доступ и отправят на пенсию.

– Делаете из меня чудовище?

– Я сижу от тебя в полутора метрах, Сеня. Скажи мне, если бы ты сидел в полутора метрах от человека, которого взрывом разнесло на куски, и это не фигура речи, а потом он вдруг оказался живой и целый, что бы ты чувствовал?

Сизов отставил бокал.

– Я бы подумал, что это или обман, или случайное стечение обстоятельств.

– Вот мы и выясняем, что это.

Сизов потер лицо.

– Вы же меня месяц в клинике при НИИ держали. Рентген, анализы, тесты, томограф, образцы ДНК…

– Да.

– И все равно есть сомнения?

Начальник вздохнул.

– Есть опаска, Сеня.

– Что я – не я?

– В том числе.

Сизов тряхнул головой.

– Ну, хорошо, – сказал он, сплетя руки на груди.. – Допустим, что я… например, клон под управлением…

– Ты сам это сказал, – обратил внимание начальник.

– Да хоть биоробот! Дубль! Я же должен на кого-то работать. У меня должна быть цель. Какая?

– Хороший вопрос.

– Виктор Петрович! – Сизов начал горячиться. – Давайте рассуждать логично. Кто вообще может такое провернуть? Мы сами это пока еще не умеем! Китай дышит нам в затылок по исследованиям, я думаю. В Европе компетенции по биоинженерии утрачены после кризиса с утечкой из Монтерондо. Там все запретили под страхом смертной казни. Американские институты, способные этим заниматься, уже лет пять находятся в жестком режиме экономии средств и соперничают за заказы по редактированию геномов морских свинок и голубей. Подменить меня мной же на месте взрыва, не нарушить целостность памяти и не засветить хотя бы рядовых исполнителей просто некому, понимаете?

– Ну, почему некому?

Сизов вздернул руку и пошевелил пальцами.

– Инопланетяне?

Начальник кивнул.

– Эта версия тоже в разработке.

– Сами же понимаете, что вздор.

– Если все необъяснимые случаи объявлять вздором… Может, выпьешь еще, Сеня? Как ты себя чувствуешь?

– Как инопланетянин!

Сизов поднялся.

– Не спеши, – начальник качнул ладонью, призывая подчиненного сесть обратно. – Я не закончил.

– Виктор Петрович…

– Сядь!

От стали в голосе начальника Сизов не понял, как вновь оказался за столом.

– Я бы помариновал тебя еще пару месяцев, – начальник поморщился. – Но…

Пальцы его огладили подлокотники. Сизов молчал.

– Городок Гройцен тебе о чем-нибудь говорит? – устремил на него острый взгляд начальник.

– Нет, – ответил Сизов.

– Знаешь, где это?

– Кажется, на границе Польши и Германии.

– Смотри-ка. Какой-то городок на пятнадцать тысяч жителей, а ты в курсе.

Сизов промолчал.

– Нечего сказать? – спросил начальник.

– Я просто знаю о нем.

– Это-то и подозрительно.

Сизов пожал плечами.

– В Германии около двух тысяч городов, я знаю несколько сотен. То же самое с Польшей. Из тысячи я, наверное, вспомню штук двести. В десяти польских городах я бывал, когда ловили Раджевского. Ничего сверхординарного.

– Возможно…

Начальник откинулся на спинку кресла и принялся массировать лоб. Движения его коротких, крепких пальцев собирали кожу в могучие складки.

– Голова болит? – спросил Сизов.

Начальник оскалился.

– Мучительно размышляю, Сеня, стоит ли тебя посвящать в дело. Поскольку я тоже умею в географию, очень, знаешь ли, хочется послать всех, и тебя, в том числе, в интересную своим названием перуанскую деревушку и уйти в отпуск. Или на давно заслуженный покой.

– Пошлите.

Начальник фыркнул.

– Пошлите… Нет у меня такой возможности.

– Если вы ее допускаете, Виктор Петрович, то она у вас есть, – не согласился Сизов.

– Сеня, человек – существо противоречивое. Наличие возможности не всегда в его понимании есть возможность ее реализовать.

– Я могу уйти, – сказал Сизов.

– Что?

– Не согласиться с вашим предложением и уйти.

Начальник посмотрел на Сизова со странным выражением лица. Сеня, Сеня, было в его глазах, что ты мелешь?

– В общем, слушай.

Начальник сделал паузу, видимо, принимая окончательное решение.

2.

– Ехала экскурсия. Двенадцать детей.

– Наших? – спросил Сизов.

Начальник кивнул.

– Победители конкурса «Общее будущее». Конкурс большой, европейский. Мы же вроде как часть Европы, да? Ехали в Берлин. Через Брест, Варшаву, Познань. Дети – десять-двенадцать лет.

Сизов обнаружил, что вертит пустой бокал в пальцах, и отставил его к бутылке. Что-то нервное? Странно.

– Дети теперь совсем другие, – сказал начальник, качнув головой. – Не то, что мы. Не то, что ваше поколение. Не те, что дети пять лет назад даже. Те со смартфонами в руках родились. Ладно, это еще понятно. Но эти… Какие-то уж чересчур продвинутые, что ли. – Он поморщился. – И этот конкурс. «Визуализация будущего, графическая новелла, комикс».

– Бывает, – пожал плечами Сизов. – Что здесь такого?

– В кооперации с нейросетями.

– Сейчас все работают с нейросетями.

Начальник наклонился к столу. В его темных глазах напряженно мерцало ожидание.

– Сеня, допустим, тебе десять лет. Какое будущее ты можешь представить? Вот скажи мне.

Сизов скользнул взглядом по стенкам кабинки.

– Что я – космонавт.

– Это не будущее, Сеня, это детская мечта. А будущее? Ты задумывался о нем в десятилетнем возрасте?

– Нет.

– Именно!

Сизов, впрочем, продолжил:

– Ну, мне хотелось, чтобы все дружили. И чтобы мир. Это наверняка.

Начальник кивнул.

– Некие абстракции, в общем. Никакой конкретики. Я тебе сейчас…

Он закопался во внутреннем кармане пиджака и, раздраженно посопев, потому что искомое цеплялось за ткань, наконец, вытянул на свет сложенный книжкой планшет. Расправив его, сделав в четыре раза больше и включив, начальник открыл галерею изображений и пальцем подпихнул гаджет к Сизову.

– Ты посмотри, посмотри.

Сизов развернул планшет к себе. Потом взял в руки. Он смотрел внимательно, сначала схватывая изображение целиком, а дальше застревая на деталях. Почти все рисунки были сделаны в реалистичной, почти фотографической манере. Возможно, таково было условие конкурса.

На первом рисунке находился дом. Правда, целиком он не влез, не поместился. Автор ограничился двумя подъездами и шестью этажами. Но продолжение угадывалось, и казалось, что дому ничего не стоит прорасти за рамки планшета. Темно-синий, с серебристым узором, фасад. Выпуклости, неровности. Изгибающиеся площадки. Круглые окна в крестообразных переплетах. Двери. Таблички. Как будто стоишь в десяти метрах и выбираешь – в первый тебе подъезд или во второй?

Детали: окна.

На первом этаже среди задернутых занавесок и пустоты имелись лежащий на подоконнике кот и канарейка в подвешенной клетке. Из окон остальных этажей выглядывали жильцы. Где два, где один. В основном это были дети. Кто прикладывал к стеклу ладошку, кто прижимался лицом, кто стоял вполоборота. Двенадцать детей. И все дети, кроме одного, улыбались.

Последний, коротко стриженый мальчик, хмурился и смотрел исподлобья. Сизов даже подумал: «Нечего так смотреть. Я тебе ничего не сделал!». Из трех окон подслеповато щурились старики. Еще в одном окне стоял робот. А в верхнем угловом, скрытый занавеской, стыл мужской силуэт.

Почему это будущее, Сизов не совсем понял. Возможно, таких необычных домов еще не строили.

Следующий рисунок показывал эстакаду, взметнувшуюся вверх на железобетонных опорах. Сверкали щиты, отсекающие звук. Сбегали жилки водостоков. Пучки проводов забирались в темноту перекрытий. Под эстакадой в переплетении света и тени летали дети. Именно летали, раскинув руки, в шлемах, в комбинезонах веселой расцветки. Лиц было не видно, но Сизов почему-то был уверен, что это те же самые дети, что встретились ему на первом рисунке. Он даже листнул экран назад, пытаясь сопоставить детские фигурки там и там.

На третьем рисунке желтел песок. На песке цветными комьями лежали полотенца и одежда. Торчал воткнутый сандалет. Сбоку в поле зрения залезала доска для прыжков в воду.

Озеро играло многочисленными бликами. Вокруг было пестро и радостно. Солнце слепило, и рассмотреть купающихся и загорающих было трудно – из-за цветопередачи, из-за почти сочащегося с рисунка зноя они оплывали в едва угадываемые силуэты. Сизов уверенно насчитал только трех детей, но все остальные могли бултыхаться в озере, и это их головы неясными поплавками торчали из воды.

Из деталей: вдалеке вырастали тонкие иглы башен, а по белесому небу, рассекая его, неслись два серебристых эллипса. На эллипсах виднелись колпаки кабинок. Из-за летающих эллипсов рисунок точно можно было отнести к будущему. Во всяком случае, Сизов не знал ни о чем подобном, пущенном в серию. Возможно, на стадии опытных экземпляров…

Нет, вряд ли.

Панорамы, высотные виды, сады и дорожки. Дети встречались на каждом рисунке, но комплект их имелся только на одном, на первом. В прозрачный купол на вершине скалы билось солнце. Девочка сидела на скамейке в парке, кусты вокруг все были в пене мелких соцветий, а мимо катили мальчишки на самокатах. Ветер трепал мальчишкам волосы. Деталь: самокаты были без колес. Из окна футуристического здания смотрел в океанскую даль робот, и рука его лежала на плече мальчишки, стоящего рядом. Мальчишка оглядывался, глаз его щурился, он словно звал зрителя присоединиться, потому что намечалось грандиозное приключение. Робот и мальчишка были как капитан и юнга. Так почему-то подумалось Сизову.

Он долистал изображения до конца.

– Неплохо.

– Как тебе будущее? – спросил начальник.

Сизов качнул головой.

– Я думал, ребята будут поизобретательней. У них будущее – как настоящее. Только роботы и с летающие тарелки, пожалуй, действительно имеют какое-то отношение к тому, чего еще нет. Говорите, они победили?

– Дай, – потребовал планшет назад начальник.

– Пожалуйста.

Гаджет перекочевал из одних рук в другие. Начальник потыкал пальцем, потом передал планшет обратно.

– Посмотри, – сказал он.

На экране были скомпилированы три изображения. Они располагались тесно, одно за другим, предоставляя Сизову возможность разглядеть их все сразу. Первое изображение было фотографией не самого лучшего качества. На снимке темнел окнами обычный кирпичный дом в два этажа, где-то оштукатуренный, где-то подкрашенный, с рыжим налетом на водосточных трубах, с выгнутой бровью козырька над крыльцом и железной будкой, пристроенной сбоку.

Второй рисунок был уже виденной Сизовым работой: темно-синий фасад, узор, круглые окна. Различия между вторым и третьим изображением были минимальны: кот на подоконнике отсутствовал, дверь в подъезд была распахнута.

– Видишь? – спросил начальник.

Сизов поднял глаза.

– Вижу – что?

– Посмотри внимательней. На даты посмотри.

– Даты?

Сизов сдвинул панельку свойств изображений и просмотрел даты. Снимок был трехмесячной давности. Оба следующих изображения имели дату создания на два месяца позже с разницей в один день.

– И что из этого следует? – спросил Сизов.

Начальник придвинулся.

– Это, – он щелкнул ногтем по фотографии, – то, что было.

– Так, – кивнул Сизов, не понимая, что имеет в виду начальник.

– Это – ребята.

Щелчок по второму изображению.

– Их рисунок вместе с нейросетью? – уточнил Сизов.

– Да. А это… – Последовал новый щелчок. – Это то, что есть сейчас.

Сизов приблизил лицо к планшету.

– Это не второй вариант изображения?

– Нет, – сказал начальник. – Это действительность, реальность. Снято на смартфон.

– Простите, Виктор Петрович, не понимаю. Нейросеть взяла изображение здания и чуть поправила его?

– Нет.

– Тогда…

– Здание возникло через день от создания рисунка. Прошлого здания на его месте как будто и не было, Сеня. Фотография – единственное свидетельство его существования. О нем даже никто не помнит. Да и я, несмотря на факты, сомневаюсь.

Сизов разволновался.

– Вы шутите, Виктор Петрович?

– С чего бы?

– Но как? По вашим словам получается, что дети вообразили дом, нарисовали его, а потом он появился сам по себе?

Начальник кивнул.

– Это – их будущее.

– И все рисунки… имеют воплощение?

– Некоторые. С другими еще не ясно.

– Это же…

Сизов умолк. Он снова уткнулся глазами в планшет. У него не вмещалось в голове, как это: вообразил – и пожалуйста. Такого не бывает. Дичь! Глупость! На здании с круглыми окнами серебрился узор.

– Такие вот дети у нас растут, Сеня, – сказал начальник. – Под Гройценом их автобус попал в аварию. Но там…

Он снова завладел планшетом, проделал несложную манипуляцию и вернул его Сизову.

– Смотри. Веришь ли ты, что эта авария случайна?

На снимке, съехав с шоссе и взборонив землю, лежал на боку автобус. Сказать, какого он цвета не было никакой возможности – он обгорел до черноты. Бок его был страшно вмят по центру. Валялся какой-то мусор, тряпки, вещи, дверца со стороны водителя висела кривым, загнутым листом.

– Дети… – Сизов протолкнул воздух в горло. – Живы?

– Да, – сказал начальник. – Но ты присмотрись, Сеня.

Сизов приблизил автобусный борт.

– Ракетный удар?

– Возможно.

– ПТРК?

– То, что было применено оружие, – однозначно. Хотя сначала нас уверяли, что с автобусом столкнулась фура.

– Это случайность? Или они знали…

– О детях?

– Да.

– Неизвестно, Сеня. Мы сами о том, насколько необычна эта группа, узнали только после происшествия.

– А как же те, кто стреляли?

Начальник кивнул.

– Вот поэтому, Сеня, мы и встречаемся таким образом.

Он качнулся в сторону и помассировал себе шею. Рот его изогнулся, словно процедура была не слишком приятной.

– Авария произошла в полутора километрах от Гройцена, – сказал он, выпрямившись. – Пока будем оперировать термином «авария». Хотя, на мой взгляд… Впрочем, не важно. Детям удалось добраться до городка. Не знаю, преследовали ли их, ставилась ли задача их уничтожить или взять в плен…

– Даже так? – спросил Сизов.

– Да. Только вся группа выжила. Никто не потерялся и не отстал. Дети забаррикадировались в одном из зданий на первом этаже.

Сизов, не веря, мотнул головой.

– Забаррикадировались?

– Так мне сказали.

– Дети десяти-двенадцати лет?

– Да.

– И те, кто атаковал, оставили их в покое?

Начальник дернул щекой.

– Мне тоже не все ясно. – Он посмотрел Сизову в глаза. – Большую часть информации мы вообще получили неофициально из доверенных источников. Официальные комментарии с той стороны звучат примерно так: «Мы разбираемся в ситуации». Сейчас дом находится в оцеплении полиции. Все жильцы эвакуированы. Но к детям войти никто не может. Мы думаем, что власти Евросоюза причастны к инциденту. Рядом с Гройценом есть база, которую полгода назад занял мотопехотный батальон. Солдат также видели в самом городе. В окрестностях стоят «Мардеры».

Сизов сжал кулаки.

– Войсковая операция против детей?

Желваки вспухли на его скулах.

– Наш МИД уже потребовал доступ, – сказал начальник. – Но…

– Вбомбить сук! – тихо произнес Сизов.

Он, казалось, одеревенел. Глаза сверкали яростью.

– Сеня…

– Если эти твари пойдут на приступ…

Начальник усмехнулся.

– По нашим данным, два штурма уже были.

– Были? – Сизов вскочил, но тут же сел. – Как два? Два штурма? И что?

– Оба, судя по всему, неудачные.

– Неудачные, – прошептал Сизов. – Жертвы?

– Кажется, нет. Но достоверно неизвестно.

Сизов снова вскочил.

– Виктор Петрович! Надо готовить десант, тактические группы. Контртеррористическую операцию!

– Это в ведении министерства обороны.

– И наших ребят тоже! Свинство европейское! «Все-все, мы вас не трогаем». Это же они! «Вы не трогайте нас». Двух лет не прошло!

– Сеня, – начальник успокаивающе поднял ладонь.

– Загнивают там. Дохнут. Да и ладно бы!

– Сеня.

– Из их европ народ к нам бежит!

Начальник молча ждал, пока собеседник вымеряет шагами тесное пространство кабинки. Через несколько секунд Сизов остановился, изучая бегущие по стенке палевые узоры, похожие на облака носимого ветром песка.

– Сядь, – сказал начальник. – Дослушай.

Сизов сел.

– Я просто…

– Вчера министерство обороны было в часе от того, чтобы атаковать Евросоюз группировками «Север» и «Запад». Массированный ракетный удар по военным базам и средствам противовоздушной обороны. Взламывание оборонительных рубежей. Вертолетный десант на Гройцен. Но от командования Североатлантического альянса, а также по линии МИД поступил запрос о срочных переговорах. По шифрованному каналу до президента было доведено, что ни Евросоюз, ни НАТО не хотят обострения и согласны допустить к детям одного человека.

– Зачем?

– Это было требование детей.

Сизов взъерошил волосы.

– Ничего не понимаю! Сволочи! Почему бы им просто не вернуть детей с эскортом и извинениями?

Начальник кивнул.

– Они-то готовы. Дети против.

– Что? Почему?

Сизов впился глазами в изображение на планшете. Обгоревший автобус показался ему подстреленным животным.

– Я не знаю, – развел руками начальник. – Похоже, там тоже не предполагали такого поворота событий.

– А что они предполагали? – вскинулся Сизов. – Просто уничтожить детей и списать их смерти на дорожную аварию?

– Не кричи, – поморщился начальник.

– Как мы вообще их отпустили?

– Сеня, это не первая гуманитарная акция. У нас и с Евросоюзом, и с Китаем, а также с другими странами в год до двух сотен мероприятий происходит. Из них половина – детские. С ними был сопровождающий. Он погиб.

Сизов выдохнул.

– И что теперь?

Начальник наклонился и подхватил со столика бутылку короткими пальцами. Свинтив крышку, он выпил остатки воды.

– Здесь все просто, – сказал он, расстегнув ворот рубашки. – На встречу с детьми в Гройцен поедешь ты.

– Я?

– Да.

– Я же отстранен.

– Это не мое решение.

– А чье? – спросил Сизов.

Начальник посмотрел на него так, словно подозревал в обмане.

– Не знаешь? – спросил он. – Удивительно. Я думал, у вас связь. Видеть тебя, Сеня, захотели именно дети.

Сизов был ошеломлен.

– Дети?

– Не стоит так таращиться.

– Виктор Петрович, я никогда не имел дела с детьми!

– Тебе их просто надо будет вывезти к нам.

– Они же необычные…

– Ты тоже. Час тебе на сборы. Такси отвезет в аэропорт. Летишь до Франкфурта-на-Одере. Оттуда уже, скорее всего, с военным эскортом. От Франкфурта до Гройцена – пятьдесят шесть километров, так что весь твой путь уложится в три, три с половиной часа. Средство связи у тебя будет, но, скорее всего, не со мной. Тебе скажут. Учитывай, что возможны провокации и прочие эксцессы.

– Понял.

Начальник потеребил пальцами подлокотник.

– В общем, Сеня, эти дети… Постарайся, чтобы… По возможности хотелось бы обойтись без большой крови.

Сизов кивнул.

– Хорошо.

– Тогда иди.

– Оружие?

Начальник качнул головой.

– Не надо.

3.

Собрался Сизов за двенадцать минут. На этот случай у него имелась сумка-чемоданчик, на дно которой уже была загружена смена белья. Трусы, носки, майка – все в упаковке. Он добавил джинсы, рубашку и пиджак. Из стакана в ванной выдернул щетку и тюбик зубной пасты, определил их в пенал, туда же положил несколько блистеров с таблетками, в отдельный внутренний кармашек сунул лосьон. Основная заминка произошла с выбором книги. Сизов всегда брал с собой на задание одну из любимых, читанных-перечитанных книг. Их было пять. Собственно, по ощущению, по соответствию тому, какой он видел задачу, укладывался нужный томик.

Несмотря на возможность закачать и прослушать аудиокнигу, воспользоваться электронной «читалкой», Сизов всегда брал бумажный экземпляр. Это был его талисман, если хотите. Однажды книга спасла ему жизнь – в страницах застряли две пули.

Талисманы рядком стояли на полке. Целое сообщество. Тайный круг.

Изначально рука Сизова потянулась к Стругацким. Обложка с молодцеватым доном Руматой. Название: «Трудно быть богом». Дон Румата при своих мечах.

Но, поразмыслив, Сизов от идеи взять повесть с собой отказался. Пусть Евросоюз и похож на Арканар, а его миссия спасения чем-то схожа с попытками Антона спасти доктора Будаха, но книга эта о провале. Об утрате любимой женщины, утрате выдержки, утрате веры в свое дело.

Нет уж.

У него – дети. С будущим. Или сами – будущее.

Взгляд Сизова остановился на следующей книге. «Ночной орел»? Пожалуй, нет. Это все же для иных операций книга. Тайных, тихих, не афишируемых. Простите, товарищ Ломм, сегодня без вас. Но перечитать вас, несомненно, хочется.

Сизов коснулся полки.

Из корешка «Мастера и Маргариты» выбился прозрачный волосок, торчал былинкой. Странно, как и с грязными туфлями, Сизова на некоторое время перемкнуло. Он погрузился в отстраненное созерцание волоска, чуть покачиваемого его дыханием. Вырвать? Пальцы приподнялись и опустились. Как бы не дошло до необратимых последствий. Арсений уже вырвал волосок…

Нет. Обойдемся без нечистой силы.

Сизов вытянул томик с простой коричневой обложкой и решительно отправил его в сумку. Вот! Вытисненные на обложке буквы словно не без едкости охарактеризовали самого Сизова. «Идиот». Очень даже к месту, подумалось ему. Я ничего не понимаю, еду, лечу наобум, с отстранения как Мышкин из швейцарской клиники.

Нетронутой осталась только одна книга, и Сизову показалось, будто она с укором посмотрела ему вслед. Он даже развернулся и потер ее корешок, чтобы не обижалась.

– Не до вас, Николай Васильевич.

Дальше Сизов переоделся в чистое, под рубашку на всякий случай надел бронежилет, но легкий, без вставок, тенниски сменил на крепкие ботинки. И три минуты провел в сети, чтобы убедиться, что Гройцен и дети в новостных сводках отсутствуют как факт.

Двенадцать минут.

Сизов выключил свет, сел в темноте в кресло и оставшееся время провел за попытками понять, что за всем этим кроется. Дети. Почему их отпустили в Германию? Почему за ними стали охотиться? Почему они выжили? Почему они вызвали его? Вряд ли он с кем-то из них знаком. Откуда они вообще о нем узнали? Потом эти рисунки…

Ответов не было.

Текли секунды. Сизов размышлял. Количество предположений росло. Теории рассыпались в пыль. Опереться Сизову было не на что. Он знал только: дети в беде. И это – странные дети.

Где-то в другой вселенной булькнул телефон. Уже такси?

Сизов поднялся. Оказалось, от начальника пришло шифрованное сообщение. Две картинки и текст. На одной картинке была изображена взлетная полоса и несколько самолетов, явно военных, стоящих один за другим. На другой – какой-то производственный или складской корпус, аккуратно подстриженная зелень и асфальтовые дорожки. Текст гласил: «Авиабаза Гайленкирхен три дня назад и вчера. До и после. Поэтому они согласились на наше участие».

Никакой авиабазы Гайленкирхен Сизов не помнил. Бюхель, Виттмундхафен, Вунсторф, Нойбург, Фассберг, Шлезвиг, Рамштайн.

Откуда Гайленкирхен?

Но если предположить, что второе изображение – это то, что находится на месте авиабазы сейчас…

Дети?

Сизов спустился к такси, когда ему прислали кодовый сигнал. Двадцать минут на дорогу до аэропорта, проход через закрытый терминал. Маленький, юркий бизнес-джет взмыл в небо. До границы Евросоюза его сопровождали два истребителя. Все время в полете Сизов проспал.

Он любил полеты.

В быстрой фазе ему приснилась фигура в темном плаще. Очертания лица скрывал наброшенный капюшон. Фигура стояла на обрыве. Снизу, из не видимой Сизову пропасти, поднимался дым.

Фигура простерла руку.

– Подойди, – услышал Сизов.

Сизов, которому было лет десять, невысокий, тощий, замотал головой.

– Ты не хочешь увидеть будущее? – удивилась фигура.

Сизов отступил.

– Куда ты? – спросила фигура.

Сизов отступил еще. Пряча его, проросли кусты. Дуб вытянулся и брызнул ветвями, накрывая густой листвой.

– Будущее! – взревела фигура. – Будущее!

Ее рука выдвинулась, как телескопическая штанга, стараясь поймать Сизова. Пальцы чиркнули по плечу. Сизов вцепился в ветку. Так он и проснулся, держась за подлокотник кресла.

Проходящая мимо бортпроводница улыбнулась.

– Подлетаем уже.

– Да?

– Посадка через десять минут. Вам принести что-нибудь? Воды? Может быть, коньяка? У нас есть неплохой.

– Нет, благодарю.

Сизов поднял шторку иллюминатора. Была еще ночь, но ночь безоблачная. С высоты были видны лоскутная темнота земли и редкие огни. Евросоюз экономил на ночном электроснабжении городов. Положение их вообще было непростое – долги и кризисы. И никаких перспектив.

Правда, деньги на организацию детских конкурсов находились.

Может, они тоже ищут будущее, свое будущее?

Сизов достал томик «Идиота», раскрыл на случайной странице и упер палец в строчку.

– «Минуты через две дверь отворилась снова и послышался звонкий и приветливый голос Гаврилы Ардалионовича: – Князь, пожалуйте!», – прочитал он.

Неплохой знак.

Сизов прислонился лбом к иллюминатору и, кажется, разглядел посадочные огни и разграничения авиаполос. Ладно, подумалось ему, ладно. Разберемся на месте. Если база была, а теперь ее не стало, со мной будут предельно вежливы. Интересно, будут ли напрашиваться к детям? Пусть попробуют. Я пошлю их к черту. Вряд ли мне кто-то что-то возразит.

На полосе его уже встречали.

Стоило бизнес-джету вырулить к терминалу, как целая кавалькада черных автомобилей подъехала к трапу. Здесь были и посольские работники, и представители командования НАТО, и функционеры Евросоюза. В свете фар и фонарей на мачтах все бегали как муравьи – в черных костюмах, в синих мундирах. Проносились в свете, пропадали во тьме.

– Арсений Емельянович?

– Да.

Сизов спустился, пожал прорву рук, посидел в посольской машине, получил инструктаж и телефон для связи, потом перебрался в машину европейских чинов, где его уверили, что все произошло совершенно случайно, что авария – сущее недоразумение, все виновные понесут строгое наказание, они готовы компенсировать, имеют совершенно мирные намерения, не хотят новой конфронтации и готовы немедленно допустить господина Сизова к детям.

– А войска? – спросил Сизов.

– Войска!

Сизова пересадили в автомобиль с представителями Бундесвера и НАТО. Войска оказались сосредоточены исключительно для безопасности. Безопасность – в первую очередь. И чтобы не было эксцессов. Сначала были, но сейчас – нет, нет, уже невозможно. Попытки штурма и стрельба – это инициатива политиков, военные только исполнители. Они не знали, что действуют против детей.

Они не звери. Они никогда бы себе не позволили…

Ему улыбались, показывали распечатки и карты, объясняли и извинялись. Сизов кивал и улыбался в ответ, мысленно сворачивая шеи.

– Когда мы едем? – спросил он.

– Сейчас, – сказали ему.

Люди забегали, как тараканы. Звонили, согласовывали, чемоданчики и ноуты переходили из рук в руки. Сизов прождал полчаса. Потом плюнул, сел в один из кроссоверов и покатил в Гройцен. Направление он знал.

Понятно, что все устремились за ним. Редкие фонари освещали участки шоссе. Мимо, в сереющей ночи, пролетали поля и лески, съезды и аккуратные деревеньки, казавшиеся аппликациями.

Остановить его попытались только раз. Джип военной полиции перегородил две полосы из четырех, направив свет прожекторов на крыше ему навстречу. Но Сизов выкрутил рулевое колесо и, не обращая внимание на фигурки, выскочившие из джипа, понесся дальше.

Где-то через пятнадцать минут с ним связались.

– Арсений Емельянович, – произнес усталый голос, – что за самоуправство? Вы захватили машину польского эмиссара.

– Я еду в Гройцен, – сказал Сизов.

– Это понятно, – на том конце вздохнули. – Ладно, сами разрулим. Будьте осторожны. Все тут на взводе.

– Постараюсь.

– Удачи.

Абонент отключился. Сизов проехал эстакаду, сверился с картой в телефоне и прибавил скорости. Скоро его нагнали, и длинным караваном пристроились сзади. Полицейский автомобиль со спецсигналом вырвался вперед, предупреждая попутных и встречных водителей о том, что им следует замедлиться, а лучше – прижаться к обочине. Правда, на ночном шоссе никого не было.

Плыл туман. Вдалеке из зыбкого сумрака проступили гигантские лопасти ветрогенераторов. Они казались шагающими на месте странными существами.

Въезд в Гройцен был перекрыт. Между двумя «мардерами», освещающими фонарями участок шоссе, стояли бетонные «кегли» и несколько пластиковых барьеров. Дальше – отбойники и глухая стена какого-то складского здания. Полицейский автомобиль от греха подальше вильнул в сторону. С боевых машин пехоты прямо на Сизова уставились короткие дула двадцатимиллиметровых пушек.

Сизов затормозил.

Он подумал: сейчас самый удобный момент меня шлепнуть. Потом скажут: не разобрали в темноте. Скажут: защищались от нападения. Скажут: никто не предупредил. Но мгновение минуло, Сизов вздохнул и открыл дверцу.

Он встал под свет. Зажмурился.

– Хальт! – прорезался тонкий голос.

Или сейчас, подумал Сизов.

Сзади с ревом, визгом шин, отрывистыми командами в громкоговоритель подоспел эскорт. Целая толпа солдат высыпала откуда-то. Какой-то бесстрашный военный со звездой бригадного генерала на погонах пошел прямо на «кегли», за которыми пряталось, щетинясь стволами автоматических винтовок, боевое охранение.

Английский мат разорвал воздух ночи.

Сизов фыркнул. Мат сработал почище бомбардировки. Охранение попряталось, барьеры оказались сдвинуты, один «мардер» погасил огни. Бригадный генерал махнул рукой Сизову.

Сизов подошел.

– Пешком, – показал генерал в сторону двух приземистых домов, рядом с которыми на освещенном щите помаргивала надпись: «Willkommen in Greutzen».

Лента асфальта пропадала в прорехе между домами. Сизов медленно обогнул «кеглю», сдвинул барьер и направился к домам. Немногочисленные окна были темны. Всего один фонарь освещал въезд.

– Херр Сизов! – крикнул вдогонку генерал.

Сизов обернулся.

– Финкельштрассе, фюнф! – куда-то за дома показал пальцем генерал.

Сизов кивнул. Закинув сумку на плечо, он перешагнул крашенный бордюр и пошел по тротуару.

За его спиной множились шорохи, побрякивания экипировки, звучали негромкие голоса. Видимо, какое-то время его решили сопровождать. Сизов не оглядывался. В его груди теснилось тревожное ожидание. Я дойду, думал он, а что дальше? Дадут ли мне вывести детей? Или дадут, а потом…

Он достал телефон и включил фонарик, встроенный в него. Пятно света побежало по стенам домов на перекрестке в поисках табличек-указателей. Хабен-штрассе, четыре. Готлибвег, двенадцать. Значит, дети побежали в центр города. Видимо, в крайние дома их не пустили. Или те пустовали, но были заперты. В центре же обычно располагаются административные здания, почтамт, тот же полицейский участок. Там можно было надеяться на то, что их защитят. Это если у детей было время сообразить. Но, скорее всего, они просто бежали наобум с целью где-нибудь укрыться.

– Хальт!

На углу здания была оборудована огневая точка. Сложенный из мешков с песком капонир выставил наружу хобот пулемета. Пулемет смотрел в сторону прячущейся в сумерках площади впереди.

Сизов остановился. Темная фигура выступила из-за мешков, посветила фонариком. Сизов жмурился от света, направленного в лицо.

– Вер зинд зи? Наме?

– Сизов, – ответил Сизов.

На поясе у фигуры зашипела рация. Фигура выцепила ее, поднесла к уху, слушая. Потом произнесла несколько слов, снова осветив Сизова.

– Идти, – сказала она по-русски, ткнув рацией в пустоту.

– Я и шел, – сказал Сизов.

Маленькую, аккуратную площадь он пересек под звук собственных шагов. Каблуки ботинок как-то особенно звонко впечатывались в асфальт. Светил одинокий фонарь и, видимо, на ратуше, центральном здании площади, работала подсветка в виде гирлянды, пропущенной на уровне второго этажа. Крохотные огоньки пунктиром делили ратушу на две невидимые части. Правда, в светлеющем воздухе угадывались коническая крыша, арочный пролет и темные двери высотой в полтора человеческих роста.

И ни капли света в окнах.

Где же тут? Сизов прошел чуть дальше, выглядывая указатель. Направил фонарик телефона. Ага, Финкельштрассе, три. Та самая Финкельштрассе. Искомая. Значит, следующий дом – тот, что надо. Финкельштрассе, фюнф. Пять, то есть.

Здание примыкало к ратуше и тоже было темным, спящим.

И дети, наверное, спят.

Эта мысль заставила Сизова замедлить шаг. Что это я, действительно? – подумалось ему. Ворвусь среди ночи? И что получится, если ворвусь? Перепугаю ведь всех. Может, им и надо, чтобы я ворвался? Чтобы потом сказать, что они ни при чем. Все я – выломал, разбил, раскидал.

Расстрелял.

И часовню развалил тоже.

Сизов двинулся по дуге, чуть отдаляясь от здания, надеясь его хотя бы рассмотреть. Дыры и сколы на фасаде ему совсем не понравились. Значит, штурм, по крайней мере, один, был. И по зданию велась стрельба. Зубы сжались сами. Даже челюсть заболела. Сволочи! С кем воюют?

Но, получается, дети отбились? Как?

Здание было двухэтажным. Жилые квартиры, судя по всему, находились на втором этаже. Внизу располагались помещения, сдаваемые в коммерческую аренду. Угловая контора оказалась адвокатской. Сизов с грехом пополам разобрал буквы на вывеске. Следующей шла кондитерская лавка с башнями бутафорских тортов в витрине. Третьим был книжный магазинчик.

«Buchladen».

Двери, стенам и витрине книжного магазинчика досталось больше всего. Поводив фонариком, Сизов заметил многочисленные следы пуль, несколько темных кругов от разрывов

гранат, участки облетевшей штукатурки и измочаленные жалюзи в остатках витринных стекол.

Тренькнул телефон.

– Арсений Емельянович? – спросил тот же голос, что звонил ему раньше.

– Да, – сказал Сизов.

– Вы на месте?

– Почти. Перед домом.

– Будьте предельно осторожны.

– С детьми?

– И с детьми тоже.

– Будет какой-то транспорт? Мне их вывозить?

– Пока решаем.

– Что мне делать?

– Доберитесь до детей и ждите. Они хотят с вами поговорить. Я имею в виду детей.

– Хорошо, – сказал Сизов. – Но я не совсем понимаю…

– Кто бы понимал, – вздохнул человек на том конце. – Ни с детьми, ни с будущим ничего не понятно. Все, отбой.

Из телефона раздались короткие гудки.

Сизов снова посмотрел на здание. Дети, похоже, укрылись в книжном. Именно книжному магазинчику досталось больше всего. Хотя, с точки зрения Сизова, штурмовать его было делом простым. Светошумовые в витрину, дверь выбить, трое через окно, остальные – в дверь, два человека страхуют черный выход, если он есть.

Но, видимо, не сложилось.

Странно.

Почему не сложилось? Вряд ли дети могли противостоять обученным военным или полицейским. Интересно. Жителей дома, скорее всего, эвакуировали.

Сизов подступил ближе. Дверь книжного магазинчика неожиданно открылась. В тишине звякнул колокольчик. В образовавшуюся щель просунулась едва видимая голова.

– Вы – Сизов? – спросила она детским голосом.

– Он самый, – кивнул Сизов.

– Заходите.

– Можно?

Сизов поднялся по узким ступенькам крыльца.

– Быстрее! – потребовал ребенок.

– Уже.

Пуля, выпущенная снайпером, должна была клюнуть его в затылок, но пролетела сквозь и оставила дырку в стене.

– Закройте!

Сизов повиновался и прикрыл за собой дверь. Девочка, а это оказалась девочка, подперла ее деревянным бруском.

4.

– Сюда.

Посчитав, видимо, что короткого бруска хватит для защиты от проникновения в магазинчик кого бы то ни было, она потянула Сизова в темноту, которую дальше, впереди, дробил мерцающий свет свечей.

Из разбитой витрины веяло.

Через узкий проход Сизов, потрогав затылок, за своей провожатой направился вглубь помещения. Пахло бумажной пылью. Из тьмы проступали полки с книгами. Под ногами похрустывало.

– Сюда.

Девочка привела его в зальчик, где среди стеллажей, на полу, на книгах, прислонившись к стенам, спали остальные дети. Две свечи, тонкая и низенькая толстая, охраняли их сны. Был и живой сторож – вихрастый мальчишка, сидящий у свечей за конторкой. Он дремал, но проснулся, едва они вошли.

Девочка развернулась, подала Сизову ладошку.

– Ксюша, – представилась она.

Она была невысокая и круглолицая. Сизов пожал ладошку.

– Сизов.

– Николай, – привстал мальчишка.

Сизов пожал руку и ему. Мальчишка был белобрысый и очень серьезный.

– Сизов.

– Вы садитесь.

Девочка с усилием подвинула стоящее в углу пустое кресло.

– Я здесь чтобы эвакуировать… – сказал Сизов. – Думаю, утром будет транспорт. С Евросоюзом договорятся.

– Вы здесь для другого.

– Для чего?

– Мы все вам объясним, – сказал мальчик Николай. – Ну, что сможем. Мы сами не все понимаем до конца.

– Садитесь, – проявила настойчивость девочка.

Сизов сдался. Он забрался в кресло, низкое, неудобное, с узкими планками подлокотников. Зад внизу, колени вверху.

И ничего не понятно.

– Я думаю, будет еще один штурм, – негромко сказал Сизов, стараясь найти удобную позу.

– Мы знаем, – кивнул Николай.

Девочка откуда-то принесла два круглых стула и поставила их перед креслом.

– Давай, – сказала она Николаю.

Мальчик вышел из-за конторки с еще одной свечой, установленной на блюдце, поджег ее и подал Сизову.

– Это вам.

– Зачем? – спросил Сизов.

Со свечой он был скован в действиях. Ее пришлось держать в двух руках.

– Чтобы был свет.

– Чтобы мы вас видели, – добавила Ксюша. – Держите на уровне подбородка.

Сизов приподнял блюдце.

– Так?

– Да.

Дети сели на стулья. Некоторое время они молчали, и Сизов почувствовал себя в роли подопытного существа, мыши или паука, которых в его детстве изучали в «живом уголке», устроенном в школе в кабинете биологии.

Это раздражало. С чего это он, не последний, в сущности, оперативник, должен подчиняться непонятным детям?

– Знаете, ребята…

Сизов потянулся из кресла.

– Арсений Емельянович! – выставила руки девочка.

– Да пусть идет, – сказал кто-то в темноте.

Сизов замер.

– Чертик, ты помолчи, – прошипел, наклоняясь, Николай.

– А чего вы шепчетесь?

Названный Чертиком, пошуршав, выступил к свету. Был он смуглый. Черные волосы лезли на глаза.

– Ты – Чертик?

Сизов, черт знает почему, опустился обратно в кресло.

– Чертков, Иван Сергеевич, – представился, кивнув, мальчик.

Он встал за Ксюшей и Николаем, глядя на Сизова с таким выражением лица, будто Сизов не оправдал его надежд.

– Слушайте, ребята, я не знаю, каким образом… Но давайте все-таки я, на правах взрослого, имеющего некоторый опыт человека…

– Видите, никакого толку, – сказал Чертик, словно раньше о Сизове велся серьезный диспут.

Сизов подумал: чего я сижу? Почему они командуют? Зачем свеча? Глупости какие-то!

– Арсений Емельянович! – прижала ладони к груди Ксюша. – Вы послушайте!

Ее зеленые глаза были полны тревоги. Ей, видимо, было страшно, что Сизов вспылит, попытается командовать и распоряжаться, не поверит и не поймет. Вспылить, честно говоря, очень хотелось.

Сизов поморщился.

– Хорошо, – сказал он. – Я вас выслушаю. Только сначала ответьте на один вопрос. Всего один, и я в полном вашем распоряжении.

– Мы готовы, – кивнул Николай.

– Да, – сказала Ксюша.

– Откуда вы меня знаете?

Дети вдруг сникли. Николай опустил голову, а Ксюша прикусила губу, вид у нее сделался виноватый.

– Мы хотели это в конце…

– В конце?

– Да.

Сизов вздохнул.

– Вы понимаете, что мы тут обложены войсками НАТО? Возможно, наши сейчас разворачивают войсковые соединения, чтобы ради вас разнести весь Евросоюз. Мы на грани войны!

– Войны не будет! – уверенно заявил Чертик.

– Почему?

– Потому что это – прошлое!

Мальчишка выпалил это с такой уверенностью, что Сизов невольно подумал: действительно, какая война?

И тут же оборвал мысль.

– Ребята, постойте. Что значит – прошлое?

– Это значит – отжившая структура, – сказал Чертик. – Нежизнеспособное старообразование.

– Ваня, он не поймет, – сказала Ксюша.

Чертик фыркнул.

– Не настолько же он тупой!

– Эй-эй! – воскликнул Сизов. – Я сейчас…

Мальчишка напрашивался на подзатыльник. Но чтобы встать, куда-то надо было положить блюдце со свечой. Подлокотники были слишком узки, а бросок блюдца на пол или на одну из полок грозил опасностью пожара. Книги, всюду книги! Вообще, иезуитское кресло было сложно покинуть.

– Арсений Емельянович! – подалась Ксюша. – Мы вам все объясним. Только можно по порядку?

Сизов поводил блюдцем по воздуху.

– Зачем свеча?

– Для концентрации, – сказал Николай.

– Тем более, нам свет отрубили, – добавил Чертик.

– Хорошо, ладно, – кивнул Сизов. – Давайте по порядку.

Ксюша набрала воздуха в легкие.

– Мы хотели общее будущее! – выпалила она. – Мы хотели, чтобы вместе. А они не понимают! Даже наши одногодки… почти все!

Сизов почувствовал, что, возможно, сходит с ума.

– Мы поэтому и на конкурс поехали! – продолжала Ксюша. – Мы хотели показать им будущее, Арсений Емельянович!

– Будущее? – спросил Сизов.

– Да!

– Постойте!

Сизов почти физически ощутил, как скрипит мозг.

В его голове пытались как-то соединиться авиабаза Гайленкирхен с темно-синим домом с круглыми окнами, усеянный пулевыми отверстиями фасад книжного магазинчика со спокойно спящими детьми, военные НАТО с тихим Гройценом, одни слова с другими словами, сомнение с надеждой, прошлое с будущим.

– Все, – махнул рукой Чертик. – Завис.

– Я не завис! – вскинулся Сизов, ища глазами, куда бы пристроить чертово блюдце со свечой. – Ксюша!

Он протянул блюдце девочке, но та лишь отклонилась назад.

– Коля.

– Это ваша свеча, – сказал Николай.

– Вы можете мне понятно объяснить, что вообще происходит? – напряженно спросил Сизов. – На доступном мне языке?

Он невольно повысил голос, и в темноте кто-то простонал, зашевелился, стукнул каблуком об пол. Через несколько секунд новая фигура с заспанным лицом, ежась, вышла к креслу.

– Обязательно кричать? – спросила она.

Ксюша посмотрела на Сизова с укором.

– Я не хотел, – прошептал Сизов.

– Вы так всех разбудите, – сказала фигура, ожесточенно протирая глаза.

Вблизи она оказалась высокой девочкой с взбитыми со сна волосами, которые стояли пушистой, заваливающейся набок волной.

– Уже разбудили, – поддержал ее сердитый детский голос.

– А сколько времени? – произнес еще кто-то.

– Четыре.

– О, я такой сон видел!

– Про что?

– Если б я помнил!

Темнота зашевелилась, зазевала, зашуршала. Получилось, что Сизов разбудил всех. Скоро сонные дети выстроились перед креслом в два ряда. Иного теснота помещения не подразумевала. Кофточки, свитера, пиджачки, блузки, юбки и джинсы. Где-то узоры, где-то серебро пуговиц, где-то крылышки воротничков.

Сизову пришлось знакомиться. Мальчишек звали Андрей, Дима и Дима-маленький. Девочки представились Аней, Олей, Кариной, Светой, Машей и Викторией. Итого двенадцать.

– Сизов, – назвался Сизов.

Он смотрел на детей, те смотрели на него. Никто из детей не копался в носу, никто не интересовался своими ногтями, никто не уводил взгляд в сторону. Не чесался, не гримасничал, не поправлял одежду.

– Я вас другим представляла, – сказала вдруг одна из девочек, кажется, Света.

– Каким? – спросил Сизов.

– С усами.

– У меня нет усов.

– Жалко, – вздохнула Света.

– Арсений Емельянович хочет, чтобы мы ему все рассказали, – вступила Ксюша.

– Все-все?

– Чтобы он понял.

– Но это не факт, что он поймет, – отозвался Чертик.

Сизов чуть не кинул в него блюдцем. Что за вредный мальчишка! Хотя если бы кинул, был бы не лучше.

– Вам же, наверное, нужно, чтобы я понял? – спросил он. – Я хочу понять.

– Вы только слушайте внимательно, – сказала Ксюша.

– Я…

Сизов не успел договорить – здание вдруг вздрогнуло, и Сизова вместе с креслом дернуло вправо. Сверху сыпнула пыль, одна из книг за спинами детей слетела с полки. Что-то грохнулось на втором этаже. Звон дошел через перекрытия. Сизова дернуло обратно. Синхронно мотнулось пламя свечей. От детей отделились и запрыгали тени, словно играя в салки.

– Что это? Это по нам? – спросил Сизов.

– Ага, – кивнул Чертик.

– Они что, хотят сравнять нас с землей? Ребята, нам надо как-то…

Сизов твердо решил выбраться из проклятого кресла, но почему-то так этого и не сделал. Куда бы свечу…

– Сидите-сидите! – наперебой загалдели дети. – Они не смогут! Здесь безопасно! Это прошлое!

Сизов мысленно застонал. Дом тряхнуло снова, но слабее, чем в первый раз. Из танка? Из «мардера»? – принялся гадать Сизов. Из ПТРК? Он повертел головой. Что-то ни трещин, ни проломов в стенах.

– Они ничего не смогут, – сказал Николай.

– Не очень-то верится, – возразил Сизов.

– Мы здесь уже четвертый день.

– Четвертый?

Сизов заелозил в кресле, вывинчиваясь из него, но тут тренькнул телефон. С блюдцем на ладони Сизов нажал на кнопку ответа.

– Я слушаю.

– Арсений Емельянович? – поинтересовался все тот же голос, что и раньше.

– Да.

– Как ваши дела?

Сизов посмотрел на детей. Дети слушали.

– Сижу в кресле.

– Как дети? Все живы?

– Да, но у нас нет электричества.

– И воды, – подсказал Николай.

– И говорят, что воду нам отрубили, – передал Сизов.

– Это они умеют. Вот что… У нас здесь решили, что переводить отношения с Евросоюзом в горячую фазу пока рано.

– Как рано? – запротестовал Сизов. – Вы знаете, что по нам стреляют?

Человек на том конце помедлил.

– Да, – сказал он через паузу. – Мы фиксируем. У нас есть средства объективного контроля.

– Вы понимаете, что рано или поздно…

– Арсений Емельянович, – прервал Сизова собеседник, – вам дети уже рассказали, что от вас требуется?

– Н-нет. Мы в процессе.

– Тогда включайтесь. И если вам не удастся в течение двадцати четырех часов…

– Что не удастся?

– Прекратить все это. – В голосе контакта прорезалось раздражение. – Я не знаю, на самом деле. Вы же в центре событий. Вам лучше знать.

– Мне?

– До свидания.

Сизов в полной растерянности стиснул исходящий короткими гудками телефон. Что это? Как это? Мне лучше знать? Ха-ха, ха-ха-ха. Он перевел взгляд на тихих мальчишек и девчонок.

– Я ничего…

– Арсений Емельянович!

– Вы просто поверьте!

– Выслушайте нас!

– Дайте нам несколько минут!

– Вы поймете!

Дети говорили друг за другом, словно передавали реплики, как эстафетную палочку, но в голове Сизова их слова мешались, наползали, наслаивались, превращаясь в безобразную кашу, в которой он, как ни силился, ничего путного разобрать не мог. Под черепом будто надувался пузырь. Вы… да… вы… минут!

Сизов зажмурился. Голоса звенели.

– Вы послушайте!

– Так случилось!

– Мы можем в будущее!

Где-то за стенкой брякнула и разорвалась граната. Ни осколков, ни гари, ничего.

– Дети – всегда будущее, – неожиданно для себя отреагировал Сизов, открыв глаза.

– А мы – форматоры, – сказала одна из девочек.

Кажется, Аня. С волосами.

– Кто?

– Мы формируем будущее, – сказала Ксюша.

– Как формируете?

Ксюша пожала плечами.

– Формируем, и все.

В Сизове забилась мысль.

– А вот дом… Темно-синий. Я видел на фото.

Дети закивали.

– Это мы.

– Но это так, чит, – добавил Чертик.

– Чит?

– Ну, паллиатив. Местное воздействие.

– На что? На действительность? – спросил Сизов.

– На реальность.

– Но в реальности был другой дом.

– Он уже в прошлом.

Сизов мотнул головой. Он повел рукой с зажатым в пальцах блюдцем со свечой перед строем мальчишек и девчонок как человек, с помощью чеснока и распятия защищающийся от нечистой силы.

– Так, подождите… Ксюша, по порядку.

Ксюша сложила ладони на коленках.

– Это такая способность, Арсений Емельянович. Она у нас открылась полгода назад. Ну, разные же способности есть.

Сизов кивнул.

– Вы создаете дома.

– Да нет же! – воскликнул Чертик. – Какие дома? Вы чем слушаете? Мы будущее создаем! Формируем.

– Как?

– Придумали дом и вообразили его на месте прежнего.

Сизов нахмурился.

– Но как же? Для этого должен быть проект, строительная организация, техника, материалы. Прежнюю постройку необходимо снести, срыть фундамент, заложить новый…

Он умолк, когда услышал негромкий смех.

– Ничего этого не нужно! – заявил Чертик.

– То есть, возможно, в прошлом и настоящем так и было, – пояснил Николай, – но для будущего, в основном, важно мысленное усилие.

– То есть, вы подумали – и дом появился? – спросил Сизов.

– Примерно так, – кивнула Ксюша. – Только сложнее.

– А прежний дом?

– В том-то и дело, что его не было! – раздражился Чертик. – Ну, вы подумайте, Арсений Емельянович! – Он несколько раз стукнул себя кулачком по лбу. – Если стоит другой дом, был ли прежний?

– Снесли.

– Нет! Он сместился в прошлое. Закрылся. Перестал быть.

Сизов понял, что тему с прошлым ему лучше оставить, иначе он перейдет в стан сумасшедших. Тут бы с будущим разобраться.

– Хорошо, я пока… Я не возражаю. Пусть, – сказал он, смотря на огонь свечи. – Но как можно, просто вообразив…

Он поднял глаза.

– Ну, смотрите, – сказала Ксюша, – решили вы сделать стул.

5.

– Прекрасно, – кивнул Сизов. – Но проще – табурет.

– Хорошо, – согласилась девочка. – И вот вы его придумали. Четыре ножки, сиденье. Простой предмет мебели. Придумали, какого он будет цвета, и где вы его поставите. У себя в воображении вы видите его так ясно, что, когда открываете глаза, он уже стоит перед вами там, где вы и хотели.

– Но я же его не делал!

– Почему?

– Всего лишь представил! Я должен выпилить ножки, должен вырезать отверстия в сиденье, прикрепить или приклеить ножки к основанию, потом покрасить.

– О! – выдохнул Чертик. – Начинается! А если вы купите его в магазине? Уже готовый табурет?

– Какой мне надо?

– Да. Такой, что вы и хотели.

– Ну, для этого мне нужно пойти в магазин или заказать его по сети.

– Еще вы можете поручить его сделать мастеру.

– Могу.

Чертик просунулся между Николаем и Ксюшей.

– А теперь пошлите все промежуточные этапы к черту! Все те, что располагаются между тем, как вы представили табурет, и его местонахождением у вас в комнате. Что от этого изменится? Ничего. Вы просто не знаете механизма, который отвечает за появление табурета, вот и все. Но вот, он уже стоит. Ваше желание было начальным толчком, после которого произошли преобразования реальности.

– Ваня хочет сказать, – добавила Ксюша, – что мы не знаем, как все работает с будущим, мы лишь пользуемся этим механизмом.

– То есть…

Сизов умолк, пытаясь сформулировать. Дети напряженно ожидали. Их глаза поблескивали, улавливая трепет свечного пламени.

– У вас есть способность, так? – уточнил он.

Дети кивнули.

– Она у всех?

– Да, – сказала Ксюша.

– У всех двенадцати?

– Да.

– И эта способность позволяет… скажем, менять мир.

– Не совсем так, – качнул головой Николай. – Мы пока не можем изменить мир глобально. Мы как раз хотели, когда поехали на конкурс…

– И что случилось?

Чертик шумно выдохнул.

– Неужели не понятно, Арсений Емельянович? Они испугались! Они испугались будущего, потому что держатся за прошлое!

– Наверное, вы им какое-то не то будущее показали, – предположил Сизов.

– Мы ничего не показывали, – сказала Ксюша. – Они просто почувствовали, что все, чем они живут, в будущем не будет иметь смысла.

– Это как?

– Ну, они живут завистью, злостью, обманом, богатством, принуждением, чужой болью, властью. Этого больше не будет.

– Не будет?

Ксюша покачала головой. За ней повторили все дети.

– У нас тоже? – спросил Сизов, проведя ладонью над острым язычком огня. – У нас многие люди живут тем же.

– Мы знаем.

– Зачем же вам я?

– Все очень просто! – жарко заговорила Ксюша. – Чтобы воплотить будущее, нам нужен вектор. Ну, направление. Потому что без направления все наши способности локальны. Не меняют всего, понимаете?

– Не понимаю.

– Арсений Емельянович, вы – тупой! – рассердился Чертик. – Нам нужен кто-то, кто вообразит будущее! Представит его таким, какое оно должно быть!

– Я ничего не знаю о будущем, – сказал Сизов.

Ему сделалось грустно. Действительно, подумал он, что я знаю о будущем? Какое оно должно быть? Вот уж вопрос вопросов.

– Нет, ребята, – сказал он.

– Арсений Емельянович! – вдруг выступил вперед мальчик в больших очках.

Это был Дима-маленький. Видимо, по близорукости, он ткнулся Сизову в колено и отступил на маленький шажок.

– Извините, – сказал он и пытливо наклонил голову. – Вы знаете, что такое будущее?

– В том-то и дело, что нет! – ответил Сизов.

– А его, знаете, мало кто может увидеть, – сказал Дима-маленький. – Вы, конечно, можете возразить, что все люди о чем-то мечтают и заглядывают вперед. Но это не так. Большинство людей совсем не думают о будущем.

– Ну, нет, – сказал Сизов. – Почему же не думают? Уж точно строят планы на завтра, на послезавтра, на выходные. У кого-то все на полгода вперед расписано.

Дима-маленький вежливо улыбнулся.

– Конечно. Но это не имеет никакого отношения к будущему. Это, простите, ожидания. Индивидуальные мечты. Частные предположения.

– Что же в этом плохого?

– Ничего. Но они никак не соотносятся с будущим в целом. Понимаете? Будущее – это, скорее, общие представления о том, где мы хотим оказаться через некоторое время. Не через год даже, а через десять, двадцать, пятьдесят лет. К чему мы стремимся. К чему мы должны стремиться. Что мы хотим наблюдать вокруг. Какие отношения между людьми видеть. Коллективное выражение будущей реальности. Разве многие об этом думают?

– Немногие, – вынужден был признать Сизов. – Но у всех же свои мысли насчет этого.

Дима-маленький снова улыбнулся.

– Свои – это свои, Арсений Емельянович. А есть общие. Чтобы не было войны. Чтобы люди не голодали. Медицина. Техника. Роботы.

– Ну и прекрасно!

– Но люди же не так думают!

– Почему? – удивился Сизов. – Всем не хочется войны.

– Нет, все просто об этом не думают.

– Ну, что-то вы…

– Арсений Емельянович! – не вытерпел Чертик. – Это же элементарно. Если ты думаешь о будущем, ты его приближаешь. Если ты видишь его светлым, справедливым, без войн и голода, ты всеми силами стараешься его таким сделать. А это значит, что ты сам становишься честным и справедливым. Потому что будущее, каким ты его представляешь, начинается с тебя! Чтобы строить новый мир, нельзя стремиться остаться частью старого. Хотите светлого будущего – светите! Хотите справедливости – не врите и не подличайте сами. Хотите к звездам – мечтайте о звездах!

– Тогда в вашем будущем окажутся от силы несколько сотен тысяч человек, – сказал Сизов.

– Почему?

– Сами же сказали. Люди не думают о будущем. Люди не умеют жить так, как вы хотите, чтобы они жили в будущем.

– Они смогут!

Сизов грустно улыбнулся.

– Это детская вера в людей. Это хорошее чувство, но, к сожалению, не имеющее никакой основы под собой.

– Вы не правы! – крикнул Чертик.

– Я хотел бы быть не прав…

– Нет, это не так!

Дети заговорили наперебой. Не так! Неправда! Вы ошибаетесь! Так ничего не изменить! Нужно новое!

Сизов слушал их, смотрел на разгоряченные лица, на то, как непослушная волна темных волос прыгает на голове Ани, как у Димы-маленького сползают очки с переносицы, как Иван-Чертик упирается в него взглядом, как во врага. Он поймал себя на ощущении, что за совсем короткий промежуток времени, кажется, полюбил всех этих детей. Замечательные мальчишки и девчонки, которые хотят светлого будущего.

Ему бы так.

– Люди просто разные, ребята, – сказал Сизов, – злые и добрые, здоровые и больные, стойкие и трусливые. Они живут как живут, у них забот по горло, проблемы, сожаления, беспокойства, соперничество, беды. А вы – будущее!

– Ну и что?

– Арсений Емельянович, – сказала Ксюша, – им просто нужно открыть глаза. Показать это будущее, понимаете? Чтобы они поверили.

– Ну, не знаю.

– Пожалуйста!

Сизов мотнул головой.

– Что – пожалуйста, Ксюша? Я должен представить для всех людей будущее? Вы этого от меня хотите?

Дети закивали.

– А мы транслируем, – сказал Николай. – Вы только ясно представляйте. Чтобы всем… Вы увидите, как оно наступит.

– Будущее?

– Да.

– Само?

– Да, мы постараемся.

Сизов повертел блюдце со свечой. Как-то уже и не мешало ему блюдце. Сроднился, что ли?

– А это не чит? – спросил он.

– Будущее?

– Ну, чтобы оно само? Я думаю, что люди должны выстрадать свое будущее.

Чертик громко фыркнул.

– Ага! Конечно! Только вы не понимаете. В выстроенной системе невозможно построить светлое будущее. Это прошлое. Оно хочет жить привычным прошлым. Оно всех держит в своих границах как в концлагере. Люди давно уже выстрадали будущее, только почему-то страдания не кончаются.

– И что ты понимаешь под системой?

– Ну, это когда деньги – всему голова, когда люди вынуждены жить в таких условиях, когда им необходимо заботиться о том, что поесть и где переночевать. Когда за все надо бороться и за все платить. За хлеб, за воду, за сон, за свет и тепло.

– За лучшие условия, – сказала Ксюша.

Сизов хмыкнул.

– Кажется, это составляющие развития человеческого общества.

– Нечеловеческого! – заявил Чертик. – Вы так не человека развиваете, а животное и способы, как ему подняться над другими животными, чтобы все блага себе заграбастать.

Сизов потряс блюдцем.

– Ребята, а ничего другого не придумали!

– Вы придумайте, – сказали дети чуть ли не хором.

Сизов улыбнулся.

– Всякие философы над этой проблемой столетиями бьются. И потом, откуда вы взяли, что я смогу?

– Мы в вас верим!

– О! Этого мало.

– Вы сможете! – сказала Ксюша.

– Дети, – сказал Сизов. – Вы – замечательные. Вы – очень хорошие. Способные. У вас очень правильные устремления. Но вы, как всякие дети, максималисты и идеалисты. Вам, наверное, кажется, что все можно решить одним махом. – Он вздохнул. – А это невозможно.

– Возможно!

– Ну, давайте препираться, – сказал Сизов. – Я – нет, вы – да. Вы представьте, какое будущее я могу выдумать? Я – агент, к тому же еще и отстраненный. Я о будущем знаю, что оно где-то есть. И все!

– Но вы же здесь, – сказал Чертик.

Дети заулыбались. Сизов кивнул.

– Я вас спасаю.

– Спасите заодно человечество.

Сизов посмотрел на свечу. Пламя трепетало от его дыхания. Спасите человечество. Как? Нет, очень хочется выступить в такой роли. Очень. Уважение. Почет. Награды. Возможно, посмертно. Улицу в мою честь назовут. Или даже город. Несколько городов. И, возможно, пролив.

Но, черт возьми…

– Вот, смотрите, – сказал он. – Представим, что я соглашаюсь. Это не сложно. Что мне предстоит сделать?

– Думайте о будущем, – сказал Николай.

– И все?

– Серьезно думайте. По-настоящему.

– То есть, я концентрируюсь на пламени и думаю?

– Да.

– И о чем мне думать? – спросил Сизов. – О космических кораблях и небоскребах? О роботах в роли вездесущих помощников? О городах на Марсе?

– О людях думайте. Чтобы им было хорошо.

– Всем?

– Всем.

– Это утопия, ребята! Люди же притащат в ваше будущее…

Дом снова тряхнуло. Одна девочка, вроде бы Карина, не устояла на ногах и упала, но ей быстро помогли встать.

– Это же и притащат, – кивнул в сторону проема Сизов, невольно одной рукой вцепившись в подлокотник. – Бомбы, ракеты, тщеславие, жадность. Страх!

– Ну и сделайте так, чтобы такие люди не смогли к нам в будущее попасть! – потребовал Чертик.

– Да?

– Я где-то читал: так можно!

Чертик смотрел так, будто хотел прожечь в Сизове дыру.

– И как это сделать?

– Придумайте. Только не механизм, Арсений Емельянович. А правило.

– Какое? – вздохнул Сизов. – «Все, кто преисполнен злобы, не пройдут в будущее»? «Хочешь в светлое будущее – не темни»?

– Примерно.

Ага, подумал Сизов. Десять заповедей.

– И это сработает? Тьма не пройдет, да? А экономика в будущем какая? Какие двигатели стоят на кораблях? Открыты ли сверхсветовые скорости? Роботы на каких процессорах бегают?

Чертик заулыбался так, словно Сизов с умным видом произнес какую-то несусветную глупость.

– Это не важно. В будущем узнаете. Вы только настройтесь, пожалуйста, почувствуйте направление. И все получится.

Что получится?

Сизов почувствовал, что устал. Будто провел интенсивный спарринг. И еще пробежал километров двадцать. А всего-то – посидел в кресле. Пообщался. Меня побили и победили. Будущее победило меня.

А почему? Потому что оно было со свечой.

– Хорошо, – сказал он. – Я попробую. Но, если не получится, мы эвакуируемся. Все согласны?

– Да! – закричали дети.

– Только честно! – сказала Ксюша.

– Я буду честно представлять будущее, – пообещал Сизов.

– Ура! – сказал Чертик.

Сизов оглядел мальчишек и девчонок.

– Могу приступать?

– Конечно!

Дети прямо на полу полукругом расселись перед креслом. Сизов стал напоминать себе дедушку, готовящегося рассказать сказку многочисленным внукам. Смешно, конечно. Он вовсе не дед.

– Сюда точно не ворвутся?

– Нет, мы контролируем.

– Ну, хорошо. Сейчас…

Сизов выровнял дыхание, чуть наклонился, чтобы быть глазами близко к блюдцу со свечой. Концентра…

Тренькнул телефон.

– Да, – сказал Сизов в трубку.

– Как там у вас? – спросил прежний голос.

– Пока хорошо.

– НАТО будет бомбить. Бомбовый удар будет нанесен по Гройцену в течение часа. По вашему дому конкретно.

– Они там совсем?

– Да. У них со штурмами не складывается.

– Уроды.

– В общем, мы им пригрозили, что если наши дети… Что если они убьют наших детей…

Голос умолк.

– Это прошлое, – сказал Сизов.

– Что?

– Позвоните через час.

Сизов прервал связь, выключил телефон и посмотрел на детей.

– Слышали? Бомбить хотят. За час справимся? – спросил он.

– Это от вас зависит, – сказала Ксюша.

Сизов уткнулся в язычок свечи.

– Тогда поехали.

6.

Будущее.

Будущее, будущее, будущее, повторил про себя Сизов.

Как халва. Сколько не говори, сколько не думай, слаще не станет. Будущее. Какое оно должно быть? Какое оно есть? Каким я его вижу?

Пламя свечи подрагивало, фоном, периферией проступали за ним детские головы, шеи, плечи.

Значит, прекрасный новый мир. Будущее. Города утопают в зелени. Нет ни пробок, ни суеты. Все производства вынесены на окраины или упрятаны под землю. Деятельность их незаметна.

Не то. Не складывалось. Сизов не почувствовал отдачи, отзвука в себе. Кому интересны автоматические фабрики?

Он скрипнул зубами.

Ладно.

Будущее – это люди, вот что. Надо о них. А люди в будущем живут в радости. Потому что по другому в будущем невозможно. Со злобой, ненавистью, страхом, отчаянием, завистью путь в будущее заказан.

Вообще, пролегает невидимая граница. Да-да, встрепенулось в Сизове, граница. Барьер. Он совершенно неощутим, но пока ты не достиг определенного градуса… тьфу!.. определенного состояния – доброты, смирения, милосердия, любви… Да, любви, любви ко всему живому! Только тогда тебе открывается будущее. Прошлое остается в прошлом, за пеленой, а будущее – проявляется, проступает сначала рисунком, штрихом, тенью, потом становится все ярче, все явственней…

И вот ты уже переступаешь невидимую черту, и все меняется. Прежний мир шелушится и отваливается целыми пластами, улицами, городами, прежними чувствами, информационными волнами, не в силах тебя удержать.

Ты идешь по светлым, широким, ниоткуда взявшимся тротуарам, изумленно наблюдая, как вокруг гуляют, сидят, занимаются делами или парят в воздухе такие же, как и ты. Тебе машут руками, и ты, мгновение назад полный настороженности, со смехом машешь в ответ.

Будущее!

Оно обволакивает, оно шепчет, оно звенит голосами. Некоторые голоса проявляются у тебя в голове, осторожно, весело, доброжелательно интересуясь, нужна ли тебе помощь, можно ли тебе что-нибудь подсказать. Ты открываешь, что ничто телепатическое тебе не чуждо. Да! – шепчешь ты. Пожалуйста. Покажите мне все!

И тебе показывают.

Из чужих глаз, но так, словно ты наблюдаешь все сам. Места и смыслы летят скоростным потоком. За короткий промежуток времени у тебя в голове одна за другой вспыхивают картины.

Антарктическая станция: яркий, до рези в глазах, снег, пингвины, кромка берега, волна лижет берег, мачты связи, роботы разгружают припасы в стоящий на сваях ангар, мороз щиплет нос, кто-то кричит: «Кирилл! Время!».

Небо с жарким, палящим солнцем: умопомрачительная высота, внизу – причудливые изломы строящейся башни, ты – на тонкой штанге, строительный робот-паук карабкается выше, из него тянутся нити, сплетаются в каркас, ветер свистит и дергает страховочный трос, вдали – пестрые пятна леса.

Пруд: пружинят мостки, в мутной воде проскальзывают силуэты рыб, в такт шагам покачивается сетчатая кормушка, которую надо опустить в воду, на другой стороне пруда сидит на мостках девушка, улыбается.

Улица: пасмурно, сеет мелкий дождик, ты бежишь по лужам, руки расставлены в стороны, язык высунут, жадно ловит безвкусные капли, в груди теплеет, ты думаешь, как бы посильнее разогнаться, толчок, еще толчок, воздух мягко подхватывает, подбрасывает выше, выше, и через мгновение ты уже летишь, восторг наполняет тебя, а снизу кричат: «Энди! Не улетай далеко!».

Больница: мягкий, рассеянный свет, прозрачная капсула, строчки показателей помигивают на боковой стенке, ты смотришь на ногу, она – неприятно-розовая, по внешней стороне бедра ползет под колено тонкая серая змейка шрама и, обвивая, выныривает у ступни. «Вот, – делится с тобой жизнерадостный голос, – порвал ногу! В лохмотья! По собственной дурости, конечно. Сначала протектор, потом привезли сюда. Три дня в регенераторе, завтра тесты, и буду как огурчик!».

Помещение: под потолком потрескивают лампы, стоит небольшой стол, на столе – шахматная доска, судя по фигурам, партия длится уже какое-то время, напротив сидит робот-андроид с вполне человеческим, «живым» лицом. Обхватив голову руками, он смотрит на доску. Вокруг него, составляя, видимо, группу поддержки, теснятся еще несколько роботов. Лица их задумчивы. Один постукивает себя пальцем по подбородку, другой наклоняется и шепчет: «Лошадью ходи».

Светлый зал: кресла, возвышение, огромный темный экран, кресла составлены в полукруг, слышатся разговоры, ты осматриваешься и видишь людей, их голоса приветливо отзываются в твоей голове. Потом становится тихо, на возвышение бодрым шагом выходит лектор, молодой парень в светлых брюках и курточке. На экране возникает тема «Основы и приемы молекулярного строительства». Ты превращаешься в слух. А парень показывает всему залу особенности работы с воссозданием материалов из доступной среды. «Представьте, – говорит он, – что вам доступен гигантский принтер. Вам надо всего лишь наладить с ним связь. Вот, смотрите…». В его руках по очереди появляются и исчезают бруски туфа, известняка, гранита, базальта.

Производственный корпус: высокий арочный свод расчерчен фермами, снуют на направляющих краны и подъемники, высятся корпуса диковинных машин, вокруг них суетятся роботы, прикручивают панели, крепят кожухи, тут и там помигивают огоньки точечной сварки. Ты плывешь на платформе вдоль сборочной линии, следуя ограничительным линиям, в голове твоей объемная модель механизма соотносится с фактической, один за другим следуют этапы сборки, проверяются прочностные и эксплуатационные характеристики. «Так, здесь порядок», – бормочешь ты.

Детский сад: ты идешь мимо низеньких столиков. Столиков семь, за каждым – по три ребенка лет пяти. Вечный детсадовский ералаш в прошлом. Дети тихо перешептываются. Поглядывают. Гримасничают. Ждут твоего слова. На столиках – тарелки и ложки. «Дети, – говоришь ты, – сегодня у нас на завтрак – каша». Недовольный гул заставляет тебя улыбнуться. «Не хотим кашу! Хотим конфет!» – взвиваются голоса. «Конфеты на завтрак?» – удивляешься ты. «Каши – невкусные!» – заявляет мальчик Миша. «А мы добавим фруктового пюре! – говоришь ты. – Или меда! Или сиропа!». «А сироп – малиновый?» – подозрительно щурятся малыши. Ты фыркаешь: «Любой!». И тут же для примера протягиваешь ладонь. В ближней тарелке приподнимается манная каша с оранжевым завитком.

Космос. Космос!

Открытый космос: скафандр, фал, по верхней планке забрала бегут цифры, впереди вырастает борт корабля, свет от солнца приглушен фильтром. Автомат корректировки на несколько миллисекунд включает маневровые, тебя подносит к обшивке и медленно ведет вдоль. Детектор попискивает, выискивая следы повреждений. Ничего, ничего, бороздка от микрометеорита. «Саня, – дышит в наушнике навигатор, – что ты как маленький? Послал бы робота». «Не хочу, – упрямишься ты. – Космос – это мое».

А вокруг – мрак и бисеринки далеких звезд.

От всех этих картин и от многих других, оседающих в памяти золотистым ворохом, тебе тоже хочется заняться чем-нибудь полезным, чем-то достойным, интересным, возможно, героическим, чтобы будущее, как свет, прорастало дальше, в неизведанные пространства, вглубь людей, наполняло их жизни смыслом и счастьем. Тебе хочется кричать: будущее! И ты кричишь.

Люди смеются. От них к тебе идет тепло. Ты чувствуешь себя нужным, окруженным вниманием и участием. Ты делишься своим теплом, своей радостью с ними. Ты кричишь: это мое будущее!

И оно действительно становится…

Бумм!

Сизов повел глазами, отвлекся. По дому гуляло грохочущее эхо. Бомбу скинули? Сама собой пришла мысль: бомба – это прошлое. А ведь смешно, подумалось ему. В каком времени тогда нахожусь я?

– Арсений Емельянович, дальше, – попросила Ксюша.

– У меня получается? – спросил Сизов.

– Кажется, да.

– Это хорошо.

Сизов повел плечами, расслабил мышцы шеи. Свеча горела ярко. Мальчишки и девчонки сидели, закрыв глаза. Сизову вдруг показалось, что от детей к нему тянутся прозрачные нити, а сам он распространяет вокруг сияние, но длилось это одно мгновение. Спина и плечи его покрылись мурашками. Ах, черт, зараза, будущее!

Будущее.

Он представлял будущее дальше, строил станции и города, взмывал ввысь и оттуда любовался тонкими линиями улиц, аккуратными коттеджами, утопающими в зелени, прудами и перекинутыми через них мостиками, монструозными зданиями, научными центрами, парками и космодромами. Он запускал магнитные модули и антиграв-платформы, он наблюдал, как люди парят в воздухе. Для электричества не нужны были провода, для того, чтобы утолить голод, достаточно было протянуть руку и вообразить себе блюдо.

Он создавал общество, в котором не было денег, создавал людей, которым были бы чужды вражда и злые, низкие мысли. Он всеми клетками тела, всем существом ощущал ту общность, которая возникала между всеми живущими благодаря неожиданной возможности чувствовать мысли и настроение друг друга.

Это было что-то новое, чудесное, волнующее.

И вдруг все кончилось.

Свеча догорела и погасла. Видения прекратились. Сизов очутился в темноте и едва дышал. Ему казалось, будущее проломилось, прошло сквозь него, вымывая и увлекая за собой все его силы. Мышцы одеревенели, под лопаткой гнездилась боль, не давая пошевелиться. Сизов даже тихонько застонал. Он подумал, я стар, я, наверное, стар для будущего.

Но тут зашевелились, заподнимались дети.

– Все? – спросил кто-то.

– Да, – ответили в темноте.

– Тихо, да?

Ни звука не доносилось снаружи. Ватная тишина.

– Можно идти?

– Сейчас.

Кто-то коснулся Сизова, и он дернулся, словно его ударило током. Зазвенело упавшее блюдце.

– Это на счастье.

Стало вдруг светло, и Сизов заморгал и прикрыл глаза ладонью. Источник света был совершенно не понятен. Светился, казалось, сам воздух. Сквозь пальцы покачивались силуэты детей.

– Арсений Емельянович, мы пошли? – спросили его.

– Куда? – проскрипел Сизов.

– В будущее.

– А оно, что, уже?

Сизов заоглядывался, завертел головой. Книги, полки, стены, все вокруг приобрело дымчатую прозрачность. Сизов тронул стену справа, и та подалась под рукой, словно имела странную, мягкую, губчатую структуру.

Дети заулыбались.

– Вы с нами? – спросили они.

– Да, конечно, – сказал Сизов.

– Тогда догоняйте.

Мальчишки и девчонки двинулись прямо через стены. Свет всплескивал, и Сизов замечал, как проступает край неба, по которому плывет далекая антиграв-платформа. Будущее. Настоящее.

Сизов опомнился, только когда все дети уже пропали. Он дернулся, пытаясь встать из кресла, но обессилел от одного рывка. Руки затряслись. Грудная клетка заходила ходуном. Как же это? – подумалось ему. Мне разве нельзя? Или просто необходимо чуть больше… Сизов напрягся. Лоб его сделался влажным от пота. Он сдвинулся, навалился на подлокотник, намереваясь использовать его как рычаг, чтобы вытащить засбоившее тело из сиденья-капкана. Ничего не получилось. Силы кончились раньше, и Сизов, лишь чуть приподняв зад, сполз обратно.

Несколько секунд после он лишь дышал.

Было тихо. Свет понемногу гас. Сизов, собравшись, еще раз попробовал приподняться, только вот оказалось, что одного мысленного порыва для успеха недостаточно. Мышцы свело намертво. Похоже, понял он, кресло станет тем местом, из которого извлекут мои останки.

Сизов заплакал. Он понял, что плачет лишь после того, как все вокруг подернулось жаркой, колючей мутью. Тогда Сизов просто закрыл глаза. Значит, мне нельзя, подумалось ему. Нельзя. Будущее – для них.

Он сидел, чувствуя, как немеют конечности, как вдох за вдохом все больше сдавливает грудь, как в комнату проникают звуки – треск, визг разлетающихся осколков, грохот складывающихся перекрытий.

– Арсений Емельянович!

Сизов открыл глаза. Напротив стоял Чертик.

– Да, Ваня, – прошептал Сизов.

– Вы идете?

– Я не могу. Не могу подняться.

– Ну-ка!

Чертик поймал Сизова за руку. После трех попыток извлечения Сизова из кресла, не имевших результата, Четрик сказал:

– Извините.

И пропал.

– Ничего, – улыбнулся Сизов.

Из проема плеснул огонь, затылок и шею обдало жаром.

Ну, подумал Сизов, вот и все.

И вдруг почувствовал, что его куда-то несет. Появившиеся дети облепили кресло и дружно потянули Сизова через стену в светлый, солнечный день. И оба Димы, и Ксюша, и Аня, и Чертик. Все-все! Они кричали, дышали, фыркали, налегали на спинку и подлокотники. Кресло скользило все быстрее.

– Думаете, Арсений Емельянович, мы вас бросим? – поинтересовался Чертик. – Не для этого мы вас выдумывали!

– В будущее? – удивляясь стремительному разлету света впереди, спросил Сизов.

– Ага!

Где-то в прошлом затренькал телефон. Врываясь в новый мир, становясь все легче и свободнее, Сизов обнаружил, что счастливо, по-мальчишески смеется.

7.

Будущее.