Высший Хищник

Издавая басовитый мерно пульсирующий гул, неказистая и с виду неповоротливая баржа с крытым верхом плавно летела над тихо шелестевшем ковром высоких красно-фиолетовых кустов, больше походивших на молодые деревья с необычайно тонкими стволами и топорщившимися длинными листьями, чьи края были зазубрены на манер ножовки по металлу. По обе стороны от отвесных бортов судна попарно летели грациозные реапланеры каплевидной формы. На них, словно на древних гоночных мотоциклах, полулёжа сидели пилоты-гуманоиды в плотных комбинезонах и обтекаемых шлемах с затемнёнными забралами. Все машины держались ровным клином, что было вовсе не обязательно, но в этой излишне строгой манере чувствовалась былая военная выправка, которая так часто встречалась у вольных наёмников и которая не выветривалась никакими фривольностями гражданской жизни.

Двигаясь на той минимальной высоте, где лобовые стёкла и воздухозаборники не ловили каждую взмывающую ввысь крылатую зверушку, лёгкая эскадрилья влетела в тень колоссального древа, раскинувшего свои могучие ветви на добрый километр в каждую сторону от завито́го, словно женская коса, титанического ствола, состоявшего из множества отдельных ветвей, сросшихся воедино.

Известное в земных ботанических энциклопедиях как Magna Noаrus[1], а среди туристов и простых обывателей как дерево но́а, оно могло появиться только в уникальных условиях планеты Орулум-3, обладавшей сравнительно низкой гравитацией и при этом богатой минеральной и органической базой, позволившей не только деревам ноа, но и всей прочей флоре и фауне вырастать до невиданных размеров. Вернее сказать, что так дела обстояли когда-то в прошлом, по крайней мере на этом континенте, так как в день, когда игравшая в случайные мутации эволюция породила этих величественных титанов, она обрекла все прочие мега-растения на смерть.

Дерево ноа простирало могучие корни вширь на многие километры и врывало их глубоко в землю, жадно впитывая воду и минеральные соки планеты, а теми крохами, что оставались после его великого пира, могли насытятся только сравнительно мелкие и самые живучие растения, которым ноа будто бы снисходительно позволяло копошиться у его ног, скрывая от них солнце своей раскидистой кроной. Всего в пару сотен тысяч лет, некогда обширные и густые леса Орулума обратились травянистыми равнинами, среди которых одиноко стояли великаны-ноа, по злой иронии не желавшие расти слишком близко к прожорливым собратьям, что значительно замедлило их неотвратимую экспансию в новые биомы.

— Выдвигайтесь вперёд и найдите цель, — прервал радиомолчание низкий и твёрдый, но малость шепелявый голос.

— Есть, — ответили пилоты и, прибавив тяги, слаженно набрали высоту. Не ограниченные более темпом медлительной баржи они, лишь немногим уступая скорости звука, понеслись вперёд по курсу, после чего широким веером разошлись над безмятежными полями.

— Мы почти на месте. Пастбище миро́ша начинается в пятидесяти километрах к югу. Будем там через десять минут. Готовы к охоте?

— Готов с того самого момента, как ступил на эту дивную планету, — ответил ему в меру высокий человек крайне приятной наружности. У него были золотистые, аккуратно зачёсанные на бока и зафиксированные матовым лаком волосы, рот украшали идеально ровные зубы нежного цвета слоновой кости, его нос был аккуратен, но выразителен, обладая лёгкой горбинкой, а мощная и угловатая, словом истинно мужская челюсть венчалась волевым подбородком с маленькой ямочкой, вырезанной в кости по самой последней моде. Для заместителя губернатора галактического региона Ролана Ште́хесса, как для публичной персоны, вопрос внешности имел едва ли не первоочерёдную важность, и хоть большая часть его будущих избирателей мало что смыслила в красоте человеческих лиц и пропорциях людских тел, но порой даже этой малой крупицы было достаточно для желанного триумфа, как когда покупатели по не совсем понятной им самим причине отдают предпочтение одному приглянувшемуся щенку среди ещё дюжины любвеобильных и шаловливых комочков шерсти. По такой вот нехитрой причине эстетическая пластическая хирургия уже давно стала одним из основных орудий в арсеналах политиков, и среди их многочисленных ассистентов, знавших всё неприглядные тайны своих нанимателей, давно ходили шутки, что высшие чины Федерации чаще бывали в операционных под ножом скульптора-хирурга, чем в своих рабочих кабинетах со стилусом в руке.

Порой эта маниакально-болезненная, но совершенно неизбежная озабоченность приводила к весьма забавным казусам. Так за пятьдесят лет до вступления Ролана в его текущие полномочия, его бывший руководитель, наставник и по совместительству любимый дядя по несносной матери, сошёлся в электоральной битве за сенаторский мандат от звёздного региона Ялтере́я со своим заклятым врагом, который заодно приходился ему двоюродным братом. Многократные хирургические вмешательства помноженные на кровное родство привели к тому, что в час главных телевизионных дебатов, к которым обе команды готовились долгие месяцы, перед зрителями предстали два совершенно идентичных человека, которых многие, даже сами люди, приняли за подлинных клонов, что знатно раззадорило сторонников теорий заговора, согласно которым, всех политиков уже давно выращивали на фермах истинные хозяева Галактики, бывшие то ли древними Предтечами, то ли взбунтовавшимися ИИ.

Оба кандидата обладали огромным опытом подобных выступлений и прекрасно знали, как втоптать человека в грязь, оставшись при этом в белом, но в прошлом у этих двух кузенов было слишком много общего, в особенности тёмного и грязного, а потому им в кои-то веки пришлось обсуждать свои политические программы, и это в конец запутало избирателей. В своих пустословных и размытых, но неизменно преисполненных броского популизма речах, они говорили об одном и том же, но в разных выражениях, заявляя обо всём, но не обещая ничего конкретного, отчего избиратели и тут не смогли найти между ними хоть сколько-нибудь существенных отличий.

Кроме этой фарсовой двоицы в предвыборной гонке участвовала ещё целая троица куда более оригинальных и компетентных кандидатов, но они не обладали такими же внушительными финансовыми ресурсами, какие были у клана соперничавших братьев, и оттого не сумели выбить себе места на главных рекламных площадках, которые во многом и предрешали исход политической борьбы. Когда же настал день выборов, то запутанный электорат, вернее та его меньшая часть, которая после агитационной вакханалии вообще захотела уделять своё драгоценное время такому вздорному и незначительному мероприятию, почти что наугад голосовала между двух нарочито похожих имён, стоявших следом за одинаковыми фамилиями, подписывавших до боли схожие улыбчивые портреты, а после объявления результатов избиратели ещё долго гадали, победил ли их кандидат или нет.

Молодому, как называли политиков младше восьмидесяти лет, Ролану ещё только предстояло вступить в Большую Игру, благодаря чему он пока ещё мог позволить себе некоторые послабления во всяких житейских мелочах вроде закрытых празднеств и нелегальной охоты. Заместитель губернатора был одет в элегантный охотничий костюм из светло-коричневой, можно даже сказать кремовой ткани без единого пятнышка камуфляжа, из-за чего его не в пору броский фасон скорее подходил не охоте среди девственных, иноземных дебрей, а соответствовал светскому рауту с пикантными закусками, изысканным вином и разговорами на утончённые культурные темы, который должен был состояться уже после первобытного убийства могучего зверя. Особо хороши были его высокие, сверкающие глянцем кожаные сапоги, сделанные на манер изящной старины и достававшие до самого колена. Что же до его собеседника — Багру́да, то он во многих отношениях являл собой полную противоположность отпрыска политической элиты.

Он был не человеком, а ящероподобным катриндорцем, чьё коренастое тело покрывала мелкая чёрная чешуя, на фоне которой резко выделялись ярко-жёлтые глаза на покрытой старыми шрамами угловатой морде. Из одежды на нём были только грязно-серые шаровары, поддерживаемые широким тактическим ремнём, на котором висело много полезных мелочей, да распахнутый жилет на голое тело, из-под полы которого выглядывала рукоятка тяжёлого бластера, по-варварски украшенная резной костью. Обуви он не носил, и его тщательно наточенные когти издавали трель звонких перестуков при каждом его шаге по металлической палубе.

Кроме них двоих в рубке управления находилась пара рослых, но не особо плечистых цахталиев — молчаливых телохранителей Ролана из службы безопасности, по случаю охоты получившие новые костюмы, походившие по цвету и стилю одежке их нанимателя. У них были невыразительные плоские лица, покрытые пластинками ороговевшей кожи, напоминавшей то ли древесную кору, то ли растрескавшуюся от засухи почву. В затёртом кресле за штурвалом сидел совершенно лысый и самую чуточку склизкий пилот из расы чингибов, у которых были бездонные чёрные глаза, не имевшие век. Куда бы чингиб не смотрел на самом деле, гуманоиду, заглянувшему чингибу в глаза всегда казалось, что тот неотрывно и не мигая смотрел прямо на него, что с одной стороны было жутко до мурашек, но в то же время давало богатую почву для всевозможных шуток и карикатур. Однако чаще всего их светочувствительные глаза были закрыты солнцезащитными очками, имитировавшими освещение, порождённое их родной и довольно тусклой звездой. На соседнем кресле отвернувшись от лобового стекла, закинув тощую ногу на ногу сидел учёный биолог энтариец. Он был невысок, четырёхрук и трёхпал, а его глаза, в противоположность глазам чингиба, были нежно-зелёными с узкими прямоугольными зрачками, развёрнутыми горизонтально. Ещё в дальнем углу пристроился второй человек на корабле по имени Ва́нко, единственный канонир и по совместительству первый помощник Багруда.

— Да… Понял, — ответил кому-то катриндорец, дотронувшись пальцем до коммуникатора, который при помощи скоб крепился к чешуе его правого виска в том месте, где у него находилось ушное отверстие, точь-в-точь как у земных рептилий. — Шк’хал нашёл мироша. Он в двадцати километрах на юго-запад от исходной точки. Прибудем туда через четыре минуты. Фи́лек, за пять километров до цели сбавь скорость и подойди к нему на ста метрах. Ванко, проверь орудие и как замедлимся, то отводи крышу.

— Слушаюсь, — козырнул парень и вышел через дверь в грузовой отсек.

— Господин Штехесс, вы не забыли, как управлять рельсовой пушкой, или вам лучше кратко напомнить?

— Спасибо, но не стоит. Вчерашний урок я запомню надолго, — ответил Ролан и обворожительно улыбнулся, словно бы отвечал на вопрос журналиста, но всё же в этой обычно формальной улыбочке проскользнуло что-то недоброе в добавок к привычному высокомерию. — Правая ручка отвечает за наведение по горизонтали и вертикали, а также на ней имеется кнопка быстрого разворота. Первый левый рубильник отвечает за мощность заряда батареи, второй левый за кратность прицеливания и на нём же располагается кнопка смены боеприпаса, а педаль под правой ногой отвечает за спуск. Всего на барже сто бронебойных и двести осколочно-фугасных выстрелов. Стреляем на восьмидесяти процентах мощности для бронебойных и на сорока процентах для фугасных. Конденсаторы заряжаются десять секунд для первого и пять секунд для второго, но для стабильной работы электроника желательно стрелять не чаще шести выстрелов в минуту.

— Да, всё верно, — подтвердил Багруд, слегка ухмыльнувшись и показав кривые клыки. — Думаю, что Алетрий поставит вам зачёт автоматом.

— Разумеется, что так, — ответил биолог, почтительно кивнув, — Господин Штехесс теперь разбирается в физиологии мирошей не хуже меня самого.

— Хорошо, а то не хотелось бы, чтобы всё вышло как в прошлый раз.

— О, не волнуйтесь. Я никогда не промахиваюсь.

Конечно же Ролан самую малость преувеличивал свои охотничьи навыки, тем более что ему никогда прежде не приходилось добывать зверя из рельсовой пушки сто двадцать пятого калибра, но зверь был таким, что промахнуться по нему было весьма непростой задачей. К тому же на случай критического косоглазия стрелка у орудия имелась система захвата цели и автоматической доводки, которую Багруд мог незаметно включить, да и вообще она имела некое подобие разума и могла стрелять самостоятельно прямо по самым уязвимым и критическим точкам, но самолюбие заместителя губернатора ни за что бы не позволило ему прибегнуть к подобному жульничеству в достижении давней мечты. По крайней мере в присутствии посторонних.

— В таком случае нам пора занимать исходную позицию, — сказал Багруд, первым почувствовав босыми стопами, как судно начало замедляться, а затем его корпус проняла лёгкая дрожь от раскрывающихся створок кузова. — Прошу всех уважаемых гостей пройти за мной на верхнюю палубу.

Под палубой браконьер подразумевал грузовую площадку, на которую кустарно-дилетантским, но вполне себе надёжным способом было перемонтировано орудие, снятое с роботизированного танка и приспособленное для ручного управления. По краям платформы было установлено заграждение из невысоких столбиков и протянутых между ними стальных тросов, которые бы не смогли удержать пассажиров на крутом вираже.

Ванко сидел в кресле управления и плавно двигал рычагами, в последний раз проверяя исправность орудийных узлов. На его счастье, всё работало как нельзя лучше, и пушка покорно исполняла каждую его команду, издавая лишь едва различимое жужжание электромоторов и смазанных шестерней.

— Всё готово, босс, — крикнул он, услышав знакомый стук когтей о палубу, и нажал на кнопку, переводившее орудие в изначальную позицию.

Когда дуло развернулось прямо на корму, а вся установка немного осела в своём барабане, парень выпрыгнул из сидения. Слегка покачавшись из стороны в сторону, он поймал равновесие и отступил в сторону, уступая дорогу Ролану, а затем, по знаку Багруда открыл люк и нырнул в технический отсек, где располагались батареи и боезапас орудия, за которыми было желательно следить.

— Как пристегнётесь, то нажимайте на кнопку перевода в боевое положение и разворачивайте ствол на правый борт, — сказал катриндорец, не без скрытой насмешки наблюдая за каждым движением своего нанимателя. — Мирош скоро будет в поле видимости.

— Сейчас, — протянул Ролан, припоминая, какая из трёх кнопок на неизвестном ему языке обозначала включение, после чего, не желая признаваться в своей забывчивости, нажал на самую затёртую из них. Ему повезло, и агрегат вместо того, чтобы разразится гневным миганием и отказаться работать, вновь ожил и, к превеликому удовольствию политика, приподнял его на полметра вверх.

Ощущая лёгкую дрожь в желудке и гул сердцебиения в груди, Ролан ухватился за ручку наведения и отклонил его влево до упора, и в следующее мгновение он клюнул головой вперёд, а затем его с силой повело влево и назад. Послушное орудие в считанные секунды совершило полуоборот и не менее резко остановилось, достигнув ограничителя системы безопасности, не дававшего дулу навестись на кабину баржи.

— Легче, господин Штехесс, — заботливо посоветовал ему Багруд, хотя в душе ему хотелось ещё раз посмотреть, как богатей из-за собственной опрометчивости и неумелости едва не вылетает из кресла и неуклюже бьётся головой и боком о корпус установки.

— Ты что, изменил настройки чувствительности? — с нескрываемым раздражением бросил Ролан катриндорцу, по привычке желая свалить вину за свои промахи на кого-нибудь пониже рангом.

— Разве что занизил ещё больше прежнего. На родной машине эта башня делала полный оборот за полторы секунды. Такой лихой карусели человеку долго не выдержать. Уж поверьте, мы это проверяли. Так что советую немного сбавить обороты, хотя я прекрасно понимаю вашу жажду крови. В охоте важно терпение, а мирош от нас никуда не денется. Зато вот наша Элеонора девушка очень своенравная. К ней главное найти правильный подход, но помните, что ей нет никакого дела до любых регалий. Будьте с ней нежнее, и всё пройдёт как по маслу, — сказав это, Багруд показал Ролану свой угрожающий оскал из полусотни кривых клыков, который во всех жизненных случаях подменял ему улыбку. При её виде у чиновника пробежали мурашки по коже, а глаза покосились на оставшихся в стороне телохранителей.

Даже сквозь всю напускную учтивость, которой отпетый и жестокий до мозга костей контрабандист умел при необходимости обольщать своих властных собеседников, заместитель губернатора безошибочно угадывал его глубинное и неискоренимое презрение к себе не сколько как к личности, хотя и тут симпатии пришельца были не на его стороне, а скорее как к представителю высшего общества, с его закрытой элитарностью и высокомерным снобизмом ко всем не членам узкого круга избранных. И дело тут было не в дурных актёрских навыках Багруда, с ними как раз был полный порядок, иначе бы он уже давно оказался за решёткой, погорев при первом столкновении с федеральными службами, а в том, что вокруг Ролана с самого раннего детства вращалось великое множество лицемерных льстецов, желавших через него, юного и якобы всё ещё наивного, приобщиться к колоссальным ресурсам его семьи. Волею судьбы родившись в древнем политико-олигархическом роду, ради собственного выживания в не прощавшем ошибок мире ему пришлось, не дожидаясь физического взросления, отбросить детскую наивность и ударными темпами постигать гнилую науку интриг и бесконечных манипуляций, чтобы сперва только обороняться, а вскоре уже и перейти в решительное наступление, без которого долгосрочное выживание было попросту невозможно.

Ролан знал, что у него нет и никогда не будет настоящих друзей, даже среди его собственной семьи, что в его жизни будут только мимолётные попутчики, с которыми у него по чистой случайности на некоторое время совпали деловые интересы, чтобы затем разойтись и вновь обернуться непримиримыми соперниками. Он был совсем один в бесконечно большей вселенной, которая, будто бы лежала у него на ладони, но всё время норовила выскользнуть сквозь его напряжённые пальцы. Он был материальным воплощением и одним из многих сосредоточений живой идеи власти, пронизывавшей всё общество и заставлявшей его и всё его окружение действовать во имя её непостижимых и недосягаемых целей. Она вдыхала в него бесконечную силу и в то же самое время душила его, лишая собственной воли, превращая в послушную марионетку. Его разум находился под постоянным давлением, даже когда он не обдумывал дела, а занимался бытовыми делами или же попросту спал, он ощущал на задворках сознания чьё-то неясное присутствие, чью-то зыбкую тень, которую он не мог отделить от своей собственной. Там же обитало его желание сбежать от всего этого и обрести подлинную свободу, но даже в своих самых дерзких мечтах Ролан не мог вообразить себе пути к спасению и даже не совсем понимал, что есть это спасение, каким оно должно быть, потому как он не знал иной жизни, пребывая в золотой клетке или, лучше будет сказать, в бриллиантовом пузыре, до безобразия искажавшем всё, что происходило за его непробиваемыми стенами.

Его абсурдное, подчинённое чему-то всемогуще надличностному положение представлялось ему совершенно естественным и единственно возможным, с чем было невозможно да и не имело смысла бороться, а что оставалось только принять и играть по уже сложившимся до него правилам, изредка давая своим потаённым желаниям, во мраке его души приобрётшим преувеличенную и извращённую форму, вырваться наружу, благо что средств для их воплощения было предостаточно. Так поступал не только он, но и все прочие люди его достатка. Никто не искал себя в искусстве, спорте или науке, предпочитая банальное коллекционирование картин, регбийных команд и почётных званий в университетах за многолетнее спонсорство. Вместо возвышения на сверхчеловеческий уровень, обладавшая всем для свершения этого скачка самодовольная элита стремилась окунуться в архаический мир сгущенных животных наслаждений. Культура и идеалы палеолитического примитивизма, помноженные на производственные мощности кибернетической эры, — вот что составляло изнанку их великолепных жизней. Вкусная еда, весёлые дурманы, пышные ритуалы, сверкающие побрякушки, грубый секс и дикая охота — вот всё, из чего состояла изнанка их высокой и благородной жизни. И хотя каждый знал про каждого, и понимал, что каждый знает про него, и пусть невообразимый разгул порока уже давно приобрёл в их среде фальшивый облик новой нормальности, все они продолжали упорно молчать, сохраняя для публики благостное лицо. Ну, а где-то в забитом и тихом уголке своих сердец они тайно презирали друг друга и самих себя за всё содеянное и за отсутствие истинной воли, что парадоксальным образом толкало их на новый круг неудержимых, расточительных и преступных безобразий.

На красочном фоне их бесконечного притворства и самообмана в меру сладкоголосый межзвёздный преступник, живший так, как ему заблагорассудится, казался Ролану куда более правдивым, а оттого и более правильным, что, впрочем, было в высшей мере ошибочно, чем лучший из известных ему чиновников. Можно даже сказать, что Багруд вызывал у него нечто вроде тусклой симпатии, пускай, что заместителю губернатора и не удавалось осознать этого до боли непривычного ему чувства.

— А теперь лучше взгляните в прицел. Зверь уже перед нами.

Это была двойная неправда. Мирош был всё ещё далеко, где-то в паре километров, но он был столь огромен, что даже большого удаления его можно было разглядеть без всяких увеличительных приспособлений. С такого расстояния, видимый сквозь лёгкую дымку орулумской атмосферы, чем-то походившей на замутнённую прибрежную воду, могучий исполин напоминал морскую звезду из рода acanthaster planci, медленно ползшую по поросшему бурой водорослью дну мелководья. У него было приплюснутое тело, из которого росли не менее двадцати ног, покрытых костистыми наростами с заострёнными, будто бы надколотыми краями. В отличие от большинства морских звёзд, он не стелился по поверхности, перебирая маленькими ножками-присосками, вылезавшими из его лучей, а полноценно шагал, как паук-сенокосец, только делал это очень медленно, потому как ему некуда было торопиться. Впрочем, дополнительные малые щупальца на конечностях у него всё же были, но служили не опорой, а сенсорами, навроде человеческих пальцев, если бы те ещё могли пробовать вещи на вкус. Через них же он мог пить, опуская лапу в водоём или пробивая почву до самых водоносных слоёв, однако ел он всё же ртом. По центру его брюха располагался огромный многосоставной клюв, который мог вытягиваться из тела, опуская его до самой поверхности. Мирош не щипал травку, словно какая-то корова, он питался кустами и даже целыми деревьями, вынимая их из земли вместе с корнями, клубнями и почвой, а затем втягивая внутрь себя. Он был способен переварить практически что угодно, включая твёрдые скальные породы, а непереваренные остатки выходили с верхней части его тела и, будто многотонные валуны с вершины горы, скатывались по его бокам и падали вниз, чтобы, разбившись и разлетевшись на десятки метров, удобрить округу.

Среди всех исконных обитателей Орулума у мирошей не было подлинных природных врагов, не считая вирусов и некоторых особо опасных паразитов, медленно выедавших гигантов изнутри, чтобы после привлечь новых носителей запахом тухнущего мяса огромного трупа. Даже самые крупные хищники, которыми славилась дикая планета, с их налитыми мускулами, наточенными когтями и нерушимыми клыками на массивных челюстях, которыми они могли вскрывать обшивку танков словно мясные консервы, не могли преодолеть толстый защитный панцирь, который покрывал железистые тела мирошей, как это бывает у многих земных моллюсков, которыми в некотором роде и являлись эти исполины. На протяжение миллионов лет они жили в спокойствии, не зная страха, степенно скитаясь по бескрайним равнинам, продолжая расти до самой своей смерти от старости, а потому им нечего было противопоставить новому сверххищнику, прибывшему из мрачных глубин космоса.

— Цельтесь в сочленения между спинных пластин и стреляйте в момент, когда он вытянет ногу для шага, — посоветовал Багруд, понимая, что в такие моменты все бывшие наставления мгновенно улетучивались из головы и надо было брать на себя полное руководство. — В таком положении его броня будет наиболее уязвима. Филек.

— Да, босс.

— У нас всё готово. Приступай к манёвру.

— Так точно, — сказал пилот и, держась в трёх сотнях метрах от зверя, повёл артиллерийскую баржу по плавному кругу, позволяя обозреть цель со всех сторон.

Встречные потоки воздуха растрепали прилежно уложенные волосы чиновника, а угловатый воротник с звонкими хлопками ударялся о шею, успевшую покрыться красноватым загаром. Затаив дыхание, Ролан прильнул лицом к резиновой прокладке окуляра прицела, и стал наводить перекрестие орудия на спину животного.

По бокам мелькали голубоватые цифры, указывавшие на количество боезапаса, на углы ствола, на возвышение относительно земли, на уровень заряда конденсаторов и ещё десяток баллистических показателей, до которых ему не было никакого дела. Единственное, что охотник воспринимал в этот миг был облик его жертвы и звук биения его собственного сердца, игравшего тот же зловещий и побудительный ритм, что некогда отбивали барабанщики на рабских галерах.

Величественный мирош хотя и уловил появление корабля браконьеров, но никак на него не отреагировал, потому как к нему и прежде приближались суда, причём куда бо́льшие, однако они не причиняли ему никакого вреда, а потому он ещё не знал, что их надо бояться, как и не знал, что вообще такое страх, а учиться было уже поздно.

Покрытая толстыми роговыми пластинами нога, походившая на древнюю крепостную башню, слегка задрожала, а затем медленно выдернулась из земли, просевшей под её весом, и поплыла по воздуху прочь от тела. Ролан сразу же заметил это движение и ставшей мокрой от пота ладонью, осторожно повёл ручку в сторону разошедшихся пластин, попутно увеличивая кратность прицела.

— Сейчас! — крикнул Багруд, когда конечность вытянулась на максимальную длину.

На мгновение весь мир застыл перед напряжённым взором Ролана, а затем его нога опустила роковую педаль.

Раздался тихий писк, за которым последовал оглушительный грохот, ударивший не только по ушам, но и по щекам всех присутствующих. Пускай орудие и разгоняло снаряд за счёт беззвучных электромагнитных сил, но под их неудержимым давлением бронебойная болванка с сердцевиной из сплавов иридия за долю секунды разгонялась до сверхзвуковой скорости. Покинув дуло орудийного канала, она создавала ударную волную, громыхавшую не хуже настоящего порохового выстрела.

Неуловимая серебристая молния промелькнула в воздухе и с чудовищным треском ударилась о спинные пластины, разметав тысячи сверкающих кусочков панциря и самой себя по сторонам и оставив на месте столкновения внушительный кратер, но так и не расколов пластины.

— Хороший выстрел, — браконьер похвалил Ролана, оценив попадание через карманный телескоп. — Следующий пускайте не туда же, а поднимайтесь ближе к центру и так дальше по периметру. Надо полностью снять с него одну пластину, и тогда можно будет как следует поджарить ему внутренности.

Тем временем почувствовавший что-то неладное зверь низко загудел, словно пароход, ещё более перепугав взмывших в небо птиц и ящеров. Природное чутьё подсказывало ему опустить тело на землю и плотно поджать к нему ноги, тем самым образовав монолитный и совершенно непреступный бастион. Это бы сработало против естественных угроз, а для его беспощадных убийц, предпочитавшим стрелять по неподвижным целям, это было только на руку.

Мирош вновь поднял вытянутую лапу и куда более торопливо чем прежде повёл её обратно. Однако не успела она преодолеть и трети пути, как Ролан вновь нажал на педаль, и воздух сотряс новый гиперзвуковой взрыв.

Этот выстрел получился куда менее удачным и уклонился в сторону от места сочленения ближе к центру пластины, что, впрочем, не было критично. Следующий выстрел попал уже куда надо, и крайний кусок панциря длиной в тридцать и шириной в пять метров, с громким хрустом откололся и полетел в низ.

— Скорее выстрелите в пробоину фугасом, иначе он сможет сомкнуть рану, — поторопил стрелка Багруд, одним глазом смотря на зверя, а вторым проверяя, за ту ли ручку ухватился Ролан. Однако после третьего выстрела заместитель губернатора вернул себе былую уверенность и даже начал чувствовать машину, как продолжение самого себя. Его движения стали плавнее, в них исчезла беспокойная суматошность.

Охотник нажал на кнопку смены боеприпаса и тут же без напоминания понизил мощность заряда до полагавшихся сорока процентов. К моменту, когда он навёл орудие в цель, конденсаторы уже полностью зарядились, и он незамедлительно выстрелил.

На этот раз снаряд вышел из орудия почти беззвучно, издав только лёгкий, дозвуковой свист, который перерос в оглушительный взрыв, сопровождавшийся яркой световой вспышкой. Наполненная высокомощным Дилием-8 сердцевина, углубившись на метр в тело мироша, поджарила и размолотила его плоть, после чего выбросила её наружу в виде отвратительного, дымящегося фонтана.

Пронзённый незнакомым ему до этого чувством боли колосс, возопил как никогда прежде за всю его многовековую жизнь. Дыхательные клапаны на гранёном брюхе метались из стороны в сторону, как окна во время бури. Грузное туловище надувалось и раздувалось, а страдающий вой гулким эхом разносился по всему материку, но почти никто из гуманоидов не мог его расслышать, потому как он был слишком низок для их ушей. Зато они могли собственными телами ощущать завораживающую и тревожащую пульсацию, из-за своей редкой частоты и всеобъемлющей полноты напоминавшую удары сердца, только теперь оно было чужим.

Мышцы оказались непоправимо повреждены, и мирош больше не мог поднять многотонную ногу, не причинив себе нестерпимой боли, которую он не привык превозмогать. Поняв своим травоядным умом, что в глухой обороне ему ни за что не достичь победы над противником, он попытался нанести ему сокрушительный удар, но его конечности, несмотря на всю их величину и непревзойдённую крепость, благодаря которым он мог бы ровнять с землёй целые города, были совершенно бесполезны против маленькой и юркой баржи, всё время ускользавшей от него, но продолжавшей вести гибельный огонь.

Ролану потребовался целый час и сто семьдесят два выстрела, из которых только три ушли в молоко, чтобы сразить инопланетного исполина.

— Ну что, господин заместитель губернатора, позвольте вас торжественно поздравить с убийством самого большого из известных науке сухопутных существ, — говоря это, Багруд грузно хлопал в ладоши, по обычаю своей расы вторя им хлёсткими ударами хвоста о палубу. — Вы один из немногих, кто справился с ним так легко.

— Рад это слышать, — ответил ему спрыгнувший с сидения Ролан и улыбнулся куда более живо и подлинно, чем ранее на мостике. — Если политическая карьера дальше не пойдёт в гору, то может брошу всё и пойду в вольные охотники.

— Нет уж, мне лишние конкуренты не нужны, — куда более жёстким тоном предупредил его Багруд, несколько позабыв о былой обходительности. — Лучше каждый из нас будет заниматься своим делом, и изредка обращаться за помощью. Не так ли?

— Может и так, — невозмутимо согласился Ролан, легонько пожав плечами.

Уставший чиновник отошёл от орудия и, опершись о стену, разделявшую кабину управления и артиллерийскую площадку, по-плебейски вытер рукавом пот с раскрасневшегося лба, немного размял затёкшее от постоянного прижатия к прицелу лицо и посмотрел на результаты своей эпохальной охоты. Баржа продолжала медленно кружить над распростёртой, сочащейся кровью, желчью, лимфой и ещё невесть чем гороподобной тушей, чьи отдельные части продолжали то и дело содрогаться в посмертных конвульсиях.

Зрелище было грандиозным, в независимости от тех оттенков, в которые его окрашивала индивидуальная мораль наблюдателя. Отвратительно-траурное или триумфально-торжественное оно не могло не внушать чувство чего-то значительного, что разительно влияло на жизнь всего своего окружения. Для охотника это был настоящий подвиг, сравнимый с победами Геракла, однако по какой-то неведомой причине вспыхнувшая в груди Ролана эйфория вместо того, чтобы побаловать его чувствительную гордыню, а после постепенно затухнуть и выйти на плато сладостного послевкусия, с самой своей вершины, даже не дав толком прочувствовать неповторимый момент, резко канула в блеклый мрак апатичной фрустрации, словно ничего и не произошло.

Все мысли покинули его просветлённую голову, оставив после себя только лёгкий туман смутных ощущений, нашёптывающих что-то совершенно неясное, но крайне действенное и тревожное. Ролан пристально смотрел на убитое им существо, но не чувствовал и тени того сокровенного удовлетворения, за которым он в тайне, скрывая свою личность, прилетел на Орулум. Он не получило того, на что были потрачены баснословные деньги, сопоставимые с годовым бюджетом какого-нибудь провинциального мегаполиса. Вероятно, что именно из-за таких его растрат, на одной из отданных ему под управление планет уже второе десятилетие приходилось откладывать планы по обновлению энергетической инфраструктуры. Все приложенные усилия и все свершённые преступления в одночасье стали бессмысленными, обратившись какой-то грубой и злорадной насмешкой, какую ощущал Сизиф, взирая с вершины горы на скатившийся к её подножию камень.

— Наша вторая команда, занимающая разделкой туши будет здесь уже через несколько минут. Деликатесные части будут вырезаны ближе к концу дня и прибудут на кухню аккурат вовремя, а вот извлечение и очистка его клюва займут несколько дней, после чего мы вышлем его к вашу резиденцию по нашим закрытым транспортным каналам. Надеюсь, что в вашем особняке найдётся достаточно место для такого трофея. А теперь, я бы хотел попросить вас вернуться в кабину. Мы сейчас отправимся на базу, так что надо бы закрыть отсек, — сказав это, Багруд слегка потянул Ролана за плечо. — Вам нехорошо?

— А, нет. Всё в порядке, — заместитель губернатора слегка встрепенулся, вырвавшись из транса, и, коротко оглядевшись по сторонам, дал знак своим телохранителям. Неуверенной походкой он вошёл на мостик баржи, где его с натянутыми поздравлениями встретил Алетрий, которому, при всей его готовности к содействию охоте, было очень трудно изображать поддельную радость по случаю фактической казни одного из вверенных ему под опеку уникальных существ. Но Ролан в отличие от всех присутствующих вовсе не заметил этой дурной игры и ответил ему привычным набором формальных благодарностей.

Обратный полёт к базе проходил в унылым молчании, если не считать редких переговоров Багруда и пилота с наездниками реапланеров, вальяжно летевших где-то поблизости. Дело здесь было не столько в дурном настроении Ролана и Алетрия, сколько в общей привычке к молчанию всех остальных пассажиров, будь то контрабандисты или агенты службы безопасности, прекрасно осознававшие вред длинного языка. Что же до триумфатора, то заместитель губернатора сидел в кресле второго пилота и как-то бесцельно таращился в мониторы, на которые были выведены изображения с внешних камер, снимавших всю нижнюю полусферу корабля.

Перед его глазами мелькали кроны малых деревьев, на которых росли пёстрые плоды, столь любимые местными зверьками, карабкавшимися по длинным тонким веткам за счёт гибких костлявых рук с присосками на пальцах. Он видел броские пятна распустившихся цветов, и блеск рек, озёр и затопленных канав, отражавших багряные солнечные лучи. Зрелище было поистине завораживающим, но Ролану были совершенно безразличен весь этот природный калейдоскоп, однако всё переменилось, когда они вылетели на равнины, поросшие высокой, колосящейся травой.

Разумеется, что сама по себе смена ландшафта не смогла бы вызволить его из плена меланхолии, в отличие от напряжённого действия, развернувшегося на этих бескрайних просторах. Приминая траву и взрывая копытами землю, по равнине неслось огромное стадо высоких, длинноногих существ, с не менее длинными шеями и хвостами-хлыстами, так что они напоминали диковинную помесь диплодока с жирафом и речным раком, потому как их тела вдоль хребта были защищены крупными пластинами. Их было не меньше трёх сотен. Во время бега они склоняли шеи к земле и выпрямляли хвосты, чтобы те служили им балансирами. С каждым шагом их тела качались из стороны в стороны, после чего кинетическая волна шла к макушке и кончику хвоста, заставляя всё тело извиваться. При взгляде сверху казалось, что они не бежали, а ползли по земле, словно заправские змеи. Однако они не были столь молчаливы, как земные пресмыкающиеся, и вместе с ними по пурпурному морю неслась слаженная мелодия из прерывистых гудков, которыми они обменивались между собой.

На некотором отдалении от этого стада, вытянувшись в разреженный полукруг, бежали другие существа. Размерами они были несколько меньше первых, отличались от них приземистостью, имели куда более короткие шеи, но зато даже с высоты птичьего полёта можно было ясно различить их массивные налитые мышцы, игравшие при каждом шаге под их толстой, лишённой шерсти шкурой. У них были большие головы с мощными, лишёнными зубов, но костистыми на манер клювов дунклеостеев челюстями, нижняя из которых могла расходиться в разные стороны, чтобы увеличить площадь захвата или же чтобы позволить заглотить больший кусок или даже всё животное целиком, если оно было относительно мало. Стайные хищники, пользуясь свей социальностью и недюжинным умом, слаженно загоняли добычу, желая измотать самых слабых членов стада, и, когда те более не смогут поспевать за сородичами, то скопом наброситься на отставших.

— Что это за звери? — спросил Ролан, не обращаясь ни к кому конкретно, так что инициативу взял на себя Багруд.

— Тех, что больше, называют игфилами, а тех, что меньше, салашами. Первые травоядные, вторые хищники, и у них всё течёт своим чередом.

— А много их на планете водится?

— Игфилов? — переспросил Багрду и покосился на биолога. Так как на чёрном рынке эти животные не представляли особого интереса, то контрабандиста они тоже не интересовали, и он не был в курсе размера их популяции.

— Да, это достаточно распространённый вид, типичный для открытых местностей, а таких на этом материке много. Если мне память не изменяет, то по последним данным их численность составляет не менее тридцати миллионов только этого подвида, а есть ещё несколько других.

— Это прекрасно, — по губам Ролана скользнула кривая усмешка, и он поднялся из кресла. — Тогда экосистема ничего не потеряет, если мы прикончим несколько из них?

— В общем-то да, — неуверенно ответил Алетрий, в свою очередь передав визуальный пасс катриндорцу, который начинал чуять что-то неладное в поведении своего клиента.

— Мы можем устроить на них охоту. Думаю, что заповедник согласится на цену в пятьдесят тысяч кредитов за голову игфила.

— Да, вполне сгодится, — растерянно подтвердил энтариец, понадеявшись, что он не слишком продешевил, и что ему не придётся вдвойне оправдываться перед коллегами за такую самовольность.

— Меня она тоже устроит, — сказал Ролан до того, как к нему обратился Багруд.

— Хорошо. Тогда я немедленно пошлю парней на разведку, чтобы они нашли спокойное стадо и подходящий ландшафт, чтобы возле стада имелись хорошие стрелковые позиции. Но, чтобы не вспугнуть игфилов прежде времени, придётся высаживаться за три километра и идти пешком. На борту у нас есть достаточно гаус-винтовок и ружей, чтобы полностью снарядить отряд…

— Нет, нет, нет… вы меня не поняли, — прервал его Ролан, и Багруд в тот же миг смекнул, что тот хотел ему сказать. — Я не хочу стрелять по ним из детских игрушек. Я хочу пострелять по стаду из вашей Элеоноры.

— Но тогда вы убьёте всё стадо, а заодно прервёте охоту салашей, — возразил Багруд, попытавшись мягко вразумить чиновника, поддавшегося расстройству чувств.

— Ну и пускай, — бросил Ролан, посмотрев в глаза собеседникам, со всё той же холодной усмешкой. — Тела мы забирать не будем, так что после нас у этих ваших салашей останется целый шведский стол. К тому же наш многоуважаемый смотритель сам сказал, что их тут не меньше тридцати миллионов, так что с них не убудет. Готовьте орудие, Багруд.

— Ладно, — ответил ящер, пообещав себе по завершении этой охоты больше никогда не иметь дела с этим человеком, какие бы суммы он ему не предложил. — Но стрелять будете только осколочными, и если попадёте по салашу, то это обойдётся вам в…

— Как это бывает со всеми хищниками, салашей гораздо меньше, чем их добычи. По нашим подсчётам их где-то около полумиллиона, — откликнулся биолог.

— В двести пятьдесят тысяч кредитов, а каждый осколочно-фугасный выстрел сверх восьмидесяти одного оставшегося с охоты на мироша обойдётся вам в пять тысяч.

— Гулять, так гулять, — сказал Ролан и, ударив с Багрудом по рукам сам пошёл к выходу с мостика, не дожидаясь открытия крыши.

В тот день на полях Орулума произошла изуверская кровавая бойня, которая возможна только посредством развитых технологий, служащих нуждам войны и опустошения, а не мира и процветания. Плодородную почву взрыли десятки широких воронок, в которых валялись разорванные тела двух сотен зверей, пропитывая землю остывающей кровью. Большая часть рытвин располагалась очень плотно, образуя огромную чёрную проплешину на растительных просторах, вокруг которой были разбросаны ещё множество малых пятнышек — следы стрельбы по тем, кто попытался спастись бегством. Даже бесстрашные салаши, увидев смерть своих сородичей от небесной кары, не решились пировать обильными останками и предпочли скрыться в высокой траве от глаз всемогущего существа, оставив свежее мясо тухнуть на радость червям и мухам.

Ролан продолжал стрелять, даже когда больше не мог обнаружить крупных целей, и закончил лишь с истеканием боезапаса осколочно-фугасных снарядов. Он хотел переключиться на бронебойные, но Багруд заблаговременно приказал Ванко отсоединить контейнер, в котором они хранились, от пушечной установки. Общая стоимость по объявленному прайс-листу составила немногим выше пятнадцати миллионов, но Багрд поднял её до всех семнадцати, объяснив это тем, что столь неизбирательный и хаотичный обстрел наверняка зацепил множество малых существ, обитавших в траве, и, к его беспокойному удивлению, Ролан без толики препираний согласился всё оплатить. То бесстрастное выражение лица, с которым он вёл стрельбу и с которым вновь уселся за кресло второго пилота, не на шутку встревожили контрабандиста, поскольку он прекрасно знал, как истинная тьма поглощает разумное существо, и умел определять первые симптомы этого неисцелимого недуга. Даже маленький, забитый жизнью человек, павший жертвой этой болезни, становился чрезвычайно опасным для своего окружения, но их тёмный путь обычно был краток, зато людей наделённой властью и богатствами она превращала в истинных чудовищ, которых ничто не могло остановить.

Не желая больше устраивать совершенно бесцельный расстрел фауны, предприимчивый и не особо принципиальный, но всё же прагматичный и не лишённый самого обычного благоразумия катриндорец, приказал пилоту поскорее возвращаться на базу, набрав высоту побольше и переключив экраны с камер нижней полусферы на камеры верхней, чтобы почуявший, но ещё не до конца распробовавший вкус крови Ролан случайно не нашёл себе новой цели. Благодаря этому остаток пути прошёл без происшествий, но по возвращении на базу Багруда ждали новые неприятности.

Главный исследовательский центр планетарного заповедника располагался на горном плато, возвышавшемся над окружавшими его джунглями на пару сотен метров. Когда-то и на нём росли непроходимые леса, но выбравшие его местом своей грядущей базы пришельцы-экспедиторы, выжгли с корнем всю его растительность, после чего частично забетонировали поверхность и возвели по его периметру высокий забор, находившийся под напряжением и защищённый маломощными зенитными установками, сбивавшими всех занесённых в чёрный список летунов, которые могли навредить станции и её обитателям.

Не считая общей и небольшой жилой зоны, вся обширная территория базы была разделена на три специализированные секции: зоологическую, ботаническую и техническую. На зоологической и ботанической располагалось по лабораторному корпусу, которые были окружены либо садами и грядками с местными видами растений, выбранных для более подробного исследования или для получения пищи, либо с загонами, вольерами и клетками для зверей, разводимых с той же самой целью. На площади технического сектора, единственно полностью покрытого бетоном и асфальтом, располагались главные инфраструктурные агрегаты, включая малый термоядерный реактор, который работал на дейтерии, добываемом в океане автономной плавучей установкой, а также посадочные площадки для атмосферных и космических кораблей, на одну из которых и села охотничья баржа Багруда.

Первыми его встретили пилоты реапланеров, которых возглавлял джагхлатрувиец по имени Шк’хал — самый лихой пилот из всей шайки, а заодно и самый безбашенный боец, готовый ломиться один против троих, благодаря чему Багруд использовал его для устрашения и решения вопросов силовым путём, которого он обычно старался избегать, чтобы не привлекать к своей персоне лишнего внимания, предпочитая куда более тихие средства убеждения и принуждения, не чураясь любых манипуляций. Пообещав им справедливую долю от охоты на стадо, ящер сопроводил почтенного гостя в жилой корпус, где оставил его отдыхать до торжественного ужина со свежеприготовленной дичью и привезёнными деликатесами, после чего пошёл вместе с Алетрием к одному из исследовательских корпусов, где его уже добрый час поджидала разгневанная земная женщина.

— Ты говорил, что убьёте только мироша! — сходу начала Шао, нарочно опустив все приветствия.

— Планы поменялись, — бесстрастно ответил Багруд, проходя мимо черноволосой девушки в помещение. — Гость внезапно захотел продолжить охоту.

— И что с того? Ты должен был связаться с нами и обсудить вопрос.

— Я спросил Алетрия. Он всё одобрил.

— Я не… я… — промямлил биолог, чувствуя, как Шао сверлит его презрительным взглядом. — В общем- то да. Но…

— И не волнуйся ты так. Что игфилов, что салашей на планете столько, что от одной маленькой охоты они не вымрут.

— С вашими варварскими замашками ещё как вымрут. Можешь мне сказки не рассказывать. Твой прошлый гость убил птицу рах в гнезде со всеми её птенцами, а теперь вот это! Ради денег ты без зазрения совести истребишь кого угодно.

— Ради денег — да, просто так — нет. Я здесь не веселюсь, в отличие от моих клиентов, а веду бизнес.

— Лучше бы ты вёл его в другом месте. Где-нибудь подальше от нас всех.

— А я и могу, но тогда на освободившееся место придёт кто-нибудь другой, и, весьма вероятно, что он окажется гораздо хуже меня, — продолжая говорить Багруд подошёл к книжному шкафу и снял с верхней полки полупустую бутылку чего-то вроде синеватого виски, затем взял один из мытых химических стаканов и налил в него напиток на дюйм от дна. — Ты лучше остынь и напомни: сколько мы убили мирошей за год вместе с этим?

— Пятерых, — процедила сквозь зубы Шао.

— Всего пятерых! А ведь запросов было в десять раз больше, и я вполне бы мог удовлетворить все из них, если бы позарился на предложенные гроши.

— Даже пять это уже чересчур! На всей планете их осталось чуть больше полутысячи.

— Значит такими темпами у них ещё есть в запасе сто лет. К тому же мы сами даём тебе и твоей команде выбрать наиболее старого и больного зверя. Думаю, что к концу столетнего срока они успеют обратно размножится, а меня уже не будет на этом свете, чтобы дальше вставлять им палки в колёса.

— Мироши к достигают репродуктивного возраста только к первому столетию жизни, так что ты и до своей отправки в могилу успеешь обречь их на исчезновение.

— Может быть и так. Но я не вижу в этом ничего… противоестественного. Кому как не тебе знать, что в этой жизни побеждает самый шустрый. Ты либо приспосабливаешься под новые обстоятельства, либо нет. Если вспомнить ваших земных крыс, то вот это действительно супер-вид. Что с ними не делай, всё вынесут. Наверняка природа мать снабдила их какой-то особой внутренней закваской, бродящей и не дающей им стоять на месте. Столько лет прошло, а они всё преследуют вас попятам даже в самых отдалённых концах галактики, а всё потому, что они способны почти в мгновение подстроиться и под вас, и под прочие обстоятельства, становясь всё лучше с каждым поколением. Вроде даже поговаривают, что в некоторых местах эти зверьки в своей борьбе с передовыми способами дератизации сумели подойти к порогу разумности. Таким не требуется ничья помощь, даже если против них ведётся современная война, а мироши… Даже при всём их величии Колосса, они бестолковы и требуют защиты от особ вроде меня, а может вскоре и от какой-нибудь малой и шустрой твари, которая научится обходить их непробиваемую защиту. Пока у неё сменится сотня поколений, прибавляющих себе когтей, зубов, щупалец и ядов, мирош только успеет доковылять до самки и кое-как с ней спариться, если у них вообще совпадут периоды гона и что-нибудь не испортит им настроение. Как по мне, то победитель в этой гонке волне очевиден. Вроде же так работает теория эволюции? Собственно, почему бы нам не взять и не ускорить её итог? — злорадно-торжественно закончил Багруд и опустошил стакан.

— Даже если и так, то не нам вмешиваться в природные процессы, ни ради кучки денег, ни уж тем более ради веселья.

— Кучки денег. Хах! Я понимаю твою бескорыстную приверженность науке, но, девочка, разуй глаза и посмотри на мир, в котором ты живёшь. У тебя много славных принципов и совершенно никаких средств за душой, а всё, что тебя окружает, будь то предметы или отношения, требует их для своего существования. Ты говоришь со мной именно потому, что ваша исследовательская база и весь этот заповедник дышат на ладан и не могут постоять за себя, как и этот мирош. Ваших бюджетных средств едва хватает на обслуживание лабораторного оборудования, а на охрану уже ничего не остаётся. Той одинокой, устаревшей орбитальной станции с её тремя ракетными катерами, которых попросту списали из звёздного флота, будет недостаточно, если все браконьеры сектора устремятся к вам за добычей. И уж поверь… на зов о помощи никто к вам не явится. Лететь в такую-то глушь, тратить топливо и время ради чего? Ради этих больших улиток? Ваших любимых мирошей и ещё сотню видов до сих пор не истребили только благодаря тому, что я делюсь с вами собственной крышей. Стоит мне её убрать, и всё тут же закончится.

— Если бы мерзавцы вроде этого твоего Штехесса не набивали собственные карманы, то ты был бы нам не нужен.

— Если бы, да кабы, то этот дерьмовый мир стал бы очень даже неплохим местом, — дурашливо протянул Багруд, чем ещё больше разозлил Шао. — Учитывая, что ваша группа получит свою долю от Штехесса, то можно сказать, что бюджетные деньги всё же дошли до своей цели, пускай что и окольными путями. Лучшего предложения на рынке чем моё тебе не найти, куколка. А если тебе хочется узнать, что такое по-настоящему невыгодная сделка, то можешь обратиться за помощью к межзвёздным корпорациям. В отличие от меня им не будет никакого дела до твоих зверьков, если только кто-нибудь из совета директоров вдруг не захочет повеселиться на сафари или задобрить очередного Ролана. Зато, можешь не сомневаться, они попросят доступ ко всем ресурсам планеты. Пообещают с уважением отнестись к экосистеме. Заверят, что якобы сделают аккуратные шахты, но не успеешь и глазам моргнуть, как они перероют всё самым дешёвым карьерным способом и после бросят вас на бесплодных развалинах планетарного масштаба. Как тебе такое? Хочешь устрою? У меня как раз с прошлой охоты остался один такой контакт.

— Только через мой труп, — твёрдо ответила женщина, и Алетрий поддержал его судорожными кивками. Шао хотела продолжить и продолжить свои нападки, но контрабандист её опередил.

— Вот и славно, что мы поняли друг друга, — срезал Багруд, пресытившись дурацким спором, и поставил стакан в раковине с другой посудой. — Кстати, нашему нынешнему гостю охота как-то не шибко понравилась. Он не недоволен, но всё же…

— Есть вероятность, что он не заплатит? — встрепенулся Алетрий.

— Нет, и в этом я уверен, но не думаю, что от него стоит ждать чаевых или какой-то дальнейшей помощи вашему заповеднику, хотя и раньше мало кто о вас повторно вспоминал после отлёта. Все они щедры на обещания и скупы на действия. Впрочем… я бы всё же посоветовал лишний раз с ним не пререкаться, а то мало ли… — говоря это Багруд многозначно покосился на Шао. — Быть может, что вторую часть оплаты придётся из него вытягивать.

Подобные споры между браконьером и зоологом случались после каждой новой охоты в независимости от количества убитых животных и их редкости, так что даже откажи Багруд Ролану в артиллерийском расстреле стада, то в общем и целом суть обвинений ничуть бы не изменилась. Из-за этого одинокие и бессильные причитания Шао никак не влияли на методы, которыми катриндорец вёл свои дела. Земная женщина была отнюдь не единственным учёным на станции кто искренне ненавидел Багруда и его подчинённых, уничтожавших то, что они прибыли изучать и оберегать. Браконьеров презирали абсолютно все, включая умного, но слабовольного Алетрия, и они бы с удовольствием выдворили негодяев с планеты и из системы, однако своими скромными силами они этого сделать не могли, а запросы в захолустную звёздную администрацию звёздного сектора, находившегося на самых задворках территории Федерации, неизменно отправлялись в мусорную корзину кабинетов.

Пользуясь своим удалённым положением от строгих и дотошных контрольно-ревизионных ведомств центральных систем, местные чиновники не брезговали нарушать любые административные правила, пренебрегая своими обязанности и злоупотребляя полномочиями, и нередко из выгоды, или из страха, или из того и другого одновременно вступали в сговоры с преступными группировками, тоже любившими ютится возле окраин освоенной галактики, но уже скрываясь не от ревизоров, а от агентов безопасности и звёздного флота. Его космические корабли обладали непревзойдённой мощностью и могли парой залпой уничтожить всех окрестных браконьеров и пиратов, если бы они по глупости собрались в одном месте, однако из-за своей массивности и требований к ремонту и снабжению они предпочитали лишний раз не удаляться от родимых баз. Запросы, сделанные напрямую в центральные федеративные аппараты, чаще всего терялись в общем потоке поступающих жалоб и прошений, который даже с помощью компьютеров было невозможно качественно обработать, а если они всё же и попадали в руки министерских бюрократов, то они отвечали отказом, требуя сперва обратится в нижестоящую региональную инстанцию, тем самым замыкая порочный круг.

После пары лет бесплодных тяжб и недвусмысленных намёков со стороны Багруда многие учёные смирились со своим положением и продолжили свои исследования в надежде опередить искусственное истребление. Однако смирение вовсе не означало принятие, и каждый закуток научной станции встречал браконьеров косым взглядом и мнительным молчанием, к которым те уже давно привыкли и не обращали внимания, если только сами не хотели спровоцировать конфликт за неимением иных развлечений. Багруд этого не одобрял и старался поддерживать хрупкий баланс между учёными и своей шайкой, так что конфликты случались довольно редко и больше напоминали громкие, но пустые ссоры в школьной столовой, куда зашёл главный задира. Единственной, кто не желала сдаваться и кто сама лезла на рожон была Шао, которую катриндорец велел не трогать. Багруду нравилось в свободное время сталкиваться с ней лбами и опровергать её благородные морализаторства, так что ему не хотелось, чтобы она притихла раньше времени и оставила его без этих полу философских дискуссий о сущности природы и общества. Всё же он был не из совсем простых дуболомов.

По желанию заказчика праздничный ужин был назначен на закатный час, а местом его проведения вместо столовой залы жилого комплекса была выбрана уютная поляна, расположенная в ботаническом саду. Ещё до прибытия браконьеров на планету учёные нарочно спланировали её как зону отдыха, рассадив ветвистые, дававшие хорошую тень в жаркий полдень деревья полукругом, так чтобы с поляны открывался несравненный вид на заходящую над Орулумом звезду. Для пущего удобства они оборудовали поляну скамейками, столами и небольшим кострищем, носившем сугубо декоративные цели. Однако при необходимости браконьеры быстро устанавливали на него всё необходимое оборудование для старомодного запекания дичи. Ввсе прочие блюда готовились на автоматизированной кухне, которую пришлось модернизировать для удовлетворения изысканных пристрастий высокородных гостей. Среди учёных ходили шутки, что этот пищевой агрегат теперь являлся самым современным и навороченным устройством на всей станции, опережая геномные анализаторы и биологические репликаторы.

Подготовкой к пиршеству занималась исключительно команда Багруда, не привлекая к работе учёных. Его ребята на удивление недурно справлялась с сервировкой столов и приготовлением мясных блюд, которыми занимался сам катриндорец, как и большинство его сородичей, обладавший особым пристрастием к приготовлению животных продуктов.

Весь ужин был обстоятельно распланирован так, чтобы его торжественная часть пришлась на самые живописные мгновения заката, когда всё ещё выглядывающий из-за горизонта огненный диск уже не слепит глаза и у смотрящего появляется возможность вдоволь насладиться его малиновым ореолом. Ролан прибыл к столу вместе со своей свитой, в которой кроме уже четырех телохранителей-цахталиев, в то время как ещё два остались присматривать за его временным жилищем, присутствовала его личная секретарша — Э́йла. Она была высокой и стройной девушкой с серебряными волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке, и холодными голубыми глазами, которые словно бы светились в темноте. Как и её начальник, она, рождённая с приятной, но довольно заурядной внешностью, прошла через великое множество пластических операций и курсы метаболических препаратов, чтобы завоевать право следовать за ним на публичных мероприятиях и с тем заполучить заветное место под солнцем. Однако эта жизнь устроена так, что нельзя получить что-то, не отдав чего-либо взамен. За свою новую неотразимую красоту она поплатилась малейшими проявления живой самобытности, и эта образцовая шаблонность, совмещённая с прекрасным знанием этикета, умением держать себя сделала её совокупный образ практически неотличимым от образа машины, отчего её нередко принимали за типового андроида-ассистента, и искренне удивлялись, когда понимали, что она всё же была человеком из плоти и крови. Эта потрясающая мимикрия составляла её главную ценность в глазах придирчивых нанимателей, так как заказать роботизированный аналог мог позволить себе кто угодно.

Благодаря выдающимся достижениям технического прогресса андроиды стали во всех отношениях совершенны и в то же самое время смехотворно дёшевы. С заводов каждый день выходили многотысячные шеренги бесподобных гуманоидов, которые затем использовались как расходный материал на самых грязных и неблагодарных работах. Дешёвые кафешки и мотели для космических дальнобойщиков и изобиловали молодыми парнями и девушками модельной внешности, которых по договорённости с управляющими можно было отвести в номер за несколько десятков кредитов. Среди них можно было запросто подобрать таких, которые бы походили на Эйлу и лицом, и фигурой, а если кому бы и захотелось, то ушлые предприниматели могли по предоставленным фотографиям изготовить андроида точь-в-точь похожую на помощницу Ролана. Её внешность была важна, но не она составляла главную ценность ассистентки и эскортницы.

Найти машину, которая бы вела себя как машина, или человека, который вёл бы себя как человек, было совсем не трудно, как и отыскать машину, в совершенстве копирующую человека. С этой, казалось бы, невозможной задачей уже давно справились пытливые программисты, имевшие цель и не видевшие препятствий, однако найти человека, который, оставаясь на все сто процентов органиком, смог бы уничтожить в себе всё человеческое и во всём своём естестве обратиться машиной было чрезвычайно сложной задачей. Даже самым въедливым и формализованным представителям бюрократического аппарата федеральных служб, привыкшим к чётким директивным действиям и подавлению личного начала, не удавалось полностью вытравить из себя остатки человеческого. Для такой ужасающей метаморфозы были необходимы особые стечения жизненных обстоятельств, когда на кон становилась сама жизнь, в которые попадал человек определённого склада — фантастически гибкий и непомерно стойкий, умеющий подстроиться, не сломавшись.

В стороне от этого экзистенциального конфликта плоти и механизма стояли индивиды, прошедшие полный путь кибернетических улучшений не только тела, но и мозга. Для них эти две непримиримые противоположности уже давно слились переплелись в нечто превосходное, в чём они и находили ответ в этом великом и бесперспективном противоборстве разумного углерода с интеллектуальной сталью. Правда это почти никогда не спасало их от прочих жизненных бед, порождавших нищету, преступность и разногласия.

Кроме своих подчинённых Ролан привёл с собой Алетрия, решив вознаградить его за участие в охоте. Энтариец умолял Шао не бросать его одного в этом змеином сборище и пойти вместе с ним, однако принципиальная девушка ответила ему грубым отказом не только потому, что она всё ещё злилась на охотников за убийство мироша, а в немалой степени из-за того, что Алетрий предложил ей встретиться с Роланом и лично попросить его о помощи в налаживании финансирования заповедника, что уже окончательно вывело девушку из себя.

По случаю такого мероприятия господин заместитель губернатора переоделся в чёрную рубашку с весьма скромным, по его меркам, вечерним костюмом из лёгкой серой ткани, едва заметно переливавшейся в лучах заходящего солнца. В отсутствие камер официозной, но от того не менее желтушной и настырной прессы, он позволил себе не надевать удушливого галстука, пресловутых орденов и медалей, не имевших за громким названием никакого подтверждения делом, а следовательно и подлинной ценности. Однако общие светские замашки, которые он впитывал в себя с молоком матери, всё равно давали о себе знать, и даже на этом диковатом ужине он был неотразим в своей франтоватости. Единственным, кто мог хоть как-то посоперничать по вопросам моды, была Эйла. Никогда не покидая дома без запаса нарядов, девушка привезла с собой на Орулум белоснежную кофту, имевшую всего один рукав и оставлявшую левую половину её тела голой за исключением груди, и угольно-чёрные брюки-клёш с высокой посадкой по талии, отчего её и без того длинные ноги казались чуть ли не в два раза длиннее миниатюрного тела.

Стоя бок о бок, Ролан и Эйла выглядели как безупречная пара идеальных людей, вышедших в реальный мир из рекламы какого-нибудь премиального автомобиля, уверявшей, что без столь дорого и во многом бессмысленного приобретения невозможно достичь подлинного счастья в скоротечной жизни, особенно в личной её сфере и в особенности мужчинам. Из-за того, что подавляющее число участников ужина были пришельцами, то они были способны уловить лишь поверхностные лоск и блеск в кой-то веки представших перед ними публичных личностей, и только один единственный человек — Ванко, помогавший Багруду у вертела, мог в полной мере оценить их слаженный дуэт.

При всём его внешнем великолепии, Ролан не вызывал у Ванко ни единой капли симпатии, а обладание безупречной красавицей пробуждало в сердце молодого парня едкую зависть и ещё большую неприязнь. В то же время каждый взгляд на Эйлу рождал в нём противоречивые чувства. Её обворожительная красота и бесподобная грация пленяли его мужское естество, побуждая парня забыть обо всё прочем и отдаться этому чистому влечению, но его разум и его особое жизненное чутьё всеми силами удерживали его от этого чувственного порыва, возвращая Ванко в циничную реальность. Она принадлежала к совершенно иной части общественного организма, враждебного к пропащему юному скитальцу, который в немалой степени благодаря козням этого самого общества и был вынужден примкнуть к шайке контрабандистов. При этом сама девушка отнюдь не была причиной его жизненных бед, являясь такой же заложницей обстоятельств и плохих решений, выбранных в противоположность ужасным, и не заслуживала всей полноты его ненависти и презрения, но всё же она безропотно служила тем, кто тысячью незримых рук ежедневно не давал ему подняться наверх и удушающей хваткой тащил обратно во тьму социального дна. Из-за всех этих чувств, его так и подначивало выхватить ютившийся подмышкой бластер и немедленно пристрелить Ролана точным выстрелом между глаз, чтобы отомстить за все прошлые невзгоды, а заодно по праву сильного завладеть его женщиной, которую он считал за безвольную игрушку в руках господина, совершенно не задумываясь о её подлинных мотивах и желаниях. Впрочем, Ванко был пылким и мечтательным, но далеко не глупым и весьма осмотрительным юношей, за что он и приглянулся Багруду в качестве нового помощника взамен старому, пропавшему где-то под сенью джунглей. Не желая погибать из-за романтических бредней, он умело остужал бурлившую смесь злобы и вожделения, и невозмутимо продолжал свои кулинарные дела, лишь изредка проскальзывая юрким взглядом по оголённому женскому плечу, получая от этого странное садо-мазохистическое удовольствие.

За исключением этого потаённого напряжения, праздничный ужин прошёл весьма недурно — сказывалась многократная практика, сделавшая из непритязательных и грубых головорезов учтивых официантов и умелых конферансье. Блюда благоуханно дымились, алкоголь лился рекой, десерты ласкали глаза и язык, в то время как густая и размеренная мелодия симфонического электро-оркестра кружилась над столами, теряясь в кустистых кронах. Всё в нём было устроено ради увеселения и ублажения гостей, но этого не хватило, чтобы вызволить Ролана из цепких лап тоскливой меланхолии. Медальон из лучшей части зобной железы мироша, которую довелось пробовать сущим единицам, остался наполовину недоеденным и был лениво истыкан вилкой. Эйла, которая и так никогда не выказывала на публику большого аппетита, в чём ей помогали пилюли, вслед за господином отказалась от блюда, пускай то ей и понравилось, и весь остаток вечера, продолжая отзеркаливать Ролана, с томным и скучающим видом потягивала ахфанское вино, заев его тремя солоноватыми канапе с серебристыми шпажками. Виновник торжества тоже почти не пил и практически всё время сидел молча, порой обводя всех присутствующих расплывчатым взглядом исподлобья. Эта резкая и разительная перемена в улыбчивом показушнике, с которым Багруд пролетел от самой Кафии, всё больше беспокоила катриндорца. Он пытался его приободрить, пошутив, что хоть на суше и нет зверя больше, чем мирош, однако в далёких океанах водятся куда более громадные и опасные левиафаны, которых добывают при помощи глубоководных субмарин, так что его путь охотника ещё не завершился, и впереди его ожидает ещё множество громких побед. Однако на Ролана это не подействовало, и Багруд решил, что лучшим решением в сложившейся ситуации будет оставить гостя в покое. Пускай себе сидит и варится в собственном соку. Всё равно утром следующего дня он уже отправится обратно домой. Надо было только переждать ночь.

За всей музыкой, разговорами и размышлениями, никто не заметил подозрительного шуршания среди рассаженных трав и цветов. Сперва далёкого и неясного, а затем близкого, осторожного и зловещего. Все уже привыкли, что исследовательская станция была безопасной зоной. Полагаясь на роботизированные системы, её обитатели вполне ожидаемо расслабились, потеряли бдительность и не заметили, как в их некогда совершенной и надёжной защите стали образовываться маленькие прорехи. Из-за большой загруженности и отсутствия лишних средств никто их не ремонтировал, пока повреждение не становилось критическим и его больше нельзя было игнорировать.

Глухой рык застал пирующих гуманоидов врасплох. Чёрное пятно спрыгнуло с толстой ветви и, попав в круг света, тут же ринулось к столу, на котором стояли недоеденные блюда, включая половину большого окорока. Послышались возгласы, вопли, крики, приправленные отборной бранью. Металлическая посуда с грохотом упала на землю. Следом за перовой с веток соскочили ещё две приземистые фигуры.

— Чёрт побери, откуда здесь удруши? — воскликнул Багруд, хотя и прекрасно знал, как эти звери проникли на базу и зачем пришли на поляну.

Трое лысых, походивших на небольших и коренастых шимпанзе существ с крючковатыми когтистыми пальцами и круглыми головами, на которых была хорошо различима только большая пасть, походившая на зловещий бутон из костистых лепестков, не обращая внимания на воцарившуюся вокруг них панику, бесцеремонно влезли на стол и принялись уплетать кушанья, разбрасывая вокруг не пришедшуюся им по вкусу еду, хотя они и были всеядны.

— Осторожно уходите отсюда. Не бегите, а то они могут погнаться за вами, — Багруд обращался к Ролану и его телохранителям, которые уже успели вскочить с мест и встать между своим нанимателем и неведомыми существами. Его верный бластер уже лежал в руке, и чешуйчатый палец осторожно касался спускового крючка. — Мы с ними разберёмся.

Удруши были весьма умными, наглыми и живучими существами, привыкшими брать что им вздумается и без тени страха бросаться на своих обидчиков. Держались они небольшими группами и всегда вставали на защиту сородичей, впадая в неудержимую ярость. Багруд одновременно уважал и ненавидел их, потому как они доставляли ему не мало проблем, мешая промыслу или воруя блестящие запчасти у машин. Охотится на них было тяжело и бессмысленно, в них не было ничего материально ценного, а в питомцы они совершенно не годились, однако ящер прекрасно знал как с ними сладить. Способ был только один — сразу уничтожить всю группу до того, как они почуяли опасность или чью-либо кровь. Рассвирепевшего удруша, мечущегося из стороны в сторону в попытке зайти врагу за спину или наброситься на него сверху, было очень тяжело прикончить, особенно если дело происходило в лесу, кустарнике или густой траве. К тому же они были ночными животными, и в охоте среди потёмок им не было равных.

Браконьеры всегда держали оружие где-то поблизости, и не успели бы удруши доесть остатки пышного ужина, как их бы превратили в горстку зловонного пепла. Этот манёвр был хорошо отлажен, но внезапно оживившийся Ролан воспротивился уводившим его прочь с поляны телохранителям. Вырвавшись из их не слишком настойчивых рук, он выхватил из кобуры свой скорострельный бластер самой последней и передовой модели, который он прихватил с собой на случай предательства со стороны Багруда, и навёл прицел на животных.

Поляну озарили синие вспышки. Коротка очередь синих сгустков энергии вырвались из гудящего ствола и метнулись к сгорбившимся фигурам. Послышалось шипение. Выстрел угодил в поверхность стола, лишь слегка зацепив лапу удруша. Раненный зверь возопил дурным голосом, а его собратья обратили сверкающие от жира морды в сторону Ролана и пронзительно зашипели, после чего вся троица соскочила со стола и бросилась в рассыпную.

— Ну вот и всё, — злорадно протянул Ролан, опуская пистолет.

— Идиот, — выругался на него Багруд, подбегая ближе и борясь с желанием хорошенько влепить Ролану по его самодовольной роже. — Скорее уводите его в дом. Они теперь…

Не успел он договорить, как один из удрушей, обежав в тенях длинную дугу, выскочил из-за деревьев и бросился на своего обидчика. Телохранитель, в последний миг заметивший его появление, успел броситься ему на перерез и выставить вперёд предплечье. Челюсти удруша сомкнулись на жилистой плоти, но не успел цахталий направить дуло ему в голову, как зверь отпустил свою добычу и бросился назад во тьму, чтобы уже другой его собрат напал на Ролана с другой стороны.

Времени на перевязку не было. Тёмная кровь вытекала из-под манжета и густыми чёрными каплями падала на траву. Отовсюду слышался скрежет когтей о дерево, доносились шлепки маленьких лапок и звучал грозный рык. Казалось, что возле них носилось не троица, а целая дюжина удрушей, выискивавших лучшего момента для нападения. Целиться было бесполезно, и телохранители открыли беспорядочный огонь по всему, что двигалось. Прибывшие им на подмогу браконьеры, мигом поняв ситуацию, немедленно сформировали свой защитный круг и открыли не менее хаотичный огонь на поражение.

Щепки разлетались во все стороны. Воздух пропитали запахи озона и горелых листьев. Прежде чем пал первый удруш, половина деревьев, росших у поляны, покрылась чёрной угольной коркой. Как и предполагал Багруд, гибель собрата только подхлестнула ярость, оставшихся двух. Они стали атаковать ещё более активно и бесшабашно, желая провраться за оборонительный рубеж, отчего по ним стало проще попасть.

Когда же был убит и второй, то последний оставшийся удруш внезапно притих, будто его никогда и не было. Цахталии и Ролан подумали, что он мог сбежать, но Багруду не верилось в такую трусость у удруша. Он приказал не распускать формации и держать ухо востро. Следующие несколько минут в глухой и молчаливой обороне, после чего катриндорец приказал всем слаженно и неторопливо отправиться к зданию. Слушаясь, его бойцы опустили оружие, но не отпустили рукояток, и, немного разойдясь, отправились к жилому отсеку.

В момент, когда они почти вышли из сада, послышался приглушённый хруст ветвей, и на группу свалился удруш. Ослеплённый желанием отомстить за убитых собратьев, он после нескольких широких взмахов когтями уцепился за ногу Ванко, вероятно перепутав его с Роланом, и в считанные мгновения всполз вверх по его телу, желая впиться зубами в его живот или лицо.

Прочие браконьеры сперва отпрянули в стороны, но тут же побросали плазменные ружья и достали ножи, чтобы схватить тварь и аккуратно прирезать её, не задев самого Ванко, который, превозмогая боль от вонзившихся в его тело когтей, удерживал удруша за шею, не давая себя искусать. Однако Ролан их всех опередил.

Вновь засияли синие вспышки. Первая половина размашистой очереди попала удрушу прямо в хребет и в голову, но вторая пошла вверх и угодила Ванко в солнечное сплетение, сердце и низ горла. Все умолкли, и в повисшей тишине раздались два глухих удара упавших мёртвых тел.

— Какой же ты кретин, — сказал Багрду, направляя дуло в голову чиновнику. Спустя секунду бластеры Ролана, его телохранителей и фазер Эйлы оказались направлены на Багруда, а ещё через одну винтовки и ружья браконьеров присоединились к мексиканскому противостоянию, пока ошарашенный Алетрий испуганно вжимался в ближайший ствол. — Сказали же тебе — уходить.

— Значит плохо сказали, — бросил ему Ролан. На его лице не было и тени страха, а даже напротив, оно сияло зловещей улыбкой, растянувшейся по холёным губам. Спустя годы поисков и душевных метаний, он наконец-то смог ощутить ускользавшее от него удовольствие и облегчение, а новая опасность и новая возможность убийства лишь больше раззадорили его внезапно распалившийся разум, обострив все чувства.

— Твою мать… — прошипел Багруд, видя, что накопившееся за десятилетия крысиной возни дерьмо всё же вскипело и вылилось наружу до того, как катриндорец успел отправить его в космическую пустоту. Багруд был почти уверен, что сможет выйти живым из этой перестрелки. Ему доводилось бывать и в куда более скверных передрягах, и он бы без сожаления пристрелил всю заносчивую компашку, если бы не был убеждён, что не слишком опечаленные смертью Ролана Штехессы из кровной мести и ради сохранения статуса не дадут ему прожить дольше года, даже если им придётся достать его из-под земли. — Ты убил моего лучшего помощника.

— Ты же знаешь, что это вышло случайно.

— Это не делает его живым, — Багруд немного помолчал и твёрдо добавил, — я требую компенсации.

— И сколько? — насмешливо-торжествующе спросил Ролан, как никогда прежде ощущая свою власть и власть своих денег. Что бы он не вытворил, всё сойдёт ему с рук, и было бы нелепостью не пользоваться этим на всю катушку.

— Сто тысяч кредитов моей команде и ещё пятьдесят тысяч его матери.

— А с чего это тебе больше?

— А с того, что он был отличным помощником, но паршивым сынком. Цена устраивает, или будешь торговаться?

— Сто пятьдесят за голову человека? Ха-х. Думаю, что меня это вполне устроит, — сказал Ролан и первым отвёл бластер в сторону. — И всё же ты не врал, когда говорил, что охота на Орулуме — вещь поистине незабываемая. Такие приключения действительно запоминаются на всю оставшуюся жизнь… Скажи, а во сколько мне обойдётся его череп?

— Отдам в подарок, если пообещаешь, что я больше тебя никогда не увижу, — ответил Багруд и убрал бластер назад под жилет.

Грубовато и властно сжимая Эйлу за талию, Ролан возглавил свиту и удалился в свои комнаты, чтобы подобающим образом закончить приятный вечер. Плюнув ему вслед, Багруд встал на одно колено возле хладеющего тело Ванко и почтительно закрыл ему глаза. В умелой руке, попав в свет далёкого фонаря, сверкнула холодная сталь, и тёплая кровь заструилась между камнями садовой дорожки.

[1] Великий Ноар(лат.)