X COM. Интервью

Капрал Салек Вангу не первый раз в жизни проходил “интервью”, но первый раз чтоб попасть на само “интервью”, ему пришлось, словно шпион – прятаться, скрываться и следовать запутанным инструкциям. Сказать, что два дня такой щепетильной конспирации его разозлили – ничего не сказать.

Комната, в которую он попал имела два противоположных выхода и оба вели прямо на оживленные улицы Алжира. За столом сидел неприметный человек, в такой же неприметной одежде. Человека ничуть не удивило резкое появление капрала, налицо он остался невозмутим.

Посреди комнаты: старый стол и два стула, друг напротив друга. Один уже занят “вербовщиком”, так про себя окрестил капрал сидящего человека. Больше, в просторной комнате, целой мебели не имелось, в трех шагах позади свалены в кучу остатки старых столов, на вид будто бы школьных парт.

Из важного, капрал отметил про себя, что у комнаты не только два свободных выхода, но и два затянутых старыми тряпками окна, с этой стороны тоже вполне пригодных к побегу. Он уже знал, что оба окна с внешней стороны не зарешечены и теперь понимал, в случае необходимости он может “покинуть” комнату и сквозь них. Знал он это, так как, в нарушение подготовленных инструкций пришел существенно заранее и уже успел несколько раз обойти квартал в котором и расположилось полузаброшенное здание зажатое меж двух улиц.

Так же капрал знал, что “вербовщик” не один. Хотя в комнате их вместе с ним двое, с северной стороны, в кафе напротив, всего в двадцати шагах от двери сидят еще двое. Он легко их вычислил. Даже в густой толчее алжирских улиц, сидя за столом и попивая чай, делая вид что заняты чтением новостей с телефона – они бросались в глаза. Все дело в их рожах: наглых, угловатых с весьма специфичным и достаточно отвратным застывшем мимическом выражении, тем самым, которое капрал Салек Вангу постоянно наблюдал в отражении.

Еще один расположился у противоположной двери, он присел у парикмахерской, делая вид что ожидает своей очереди. Его, капрал заметил не сразу. Даже наоборот, именно интерес последнего его выдал. Слишком долго и упорно он смотрел капралу в спину, и застигнутый неожиданным встречным взглядом, слишком быстро отвел глаза. И того четверо. Вербовщик и три оперативника.

Зачем ему, отставному капралу уже несуществующего иностранного легиона, эта информация? У капрала не было слов объяснить, и не было необходимости сомневаться и думать. Его так научили, а значит так надо.

Вербовщик, как все интервьюеры в жизни капрала, подобран с особой тщательностью. Еще один вопрос: “Почему все они такие?”, на который капрал не искал ответа. Так надо, потому они такие. Он полная противоположность сидящих снаружи оперативников: низкий, мягкотелый, с невыразительным лицом, бегающими глазками и постоянно мельчайшими руками, которые то ли от нервов, то ли от переизбытка энергии бесконечно что-то теребили, перекладывали и занимались ненужной ерундой.

Вербовщик раздражал с первого взгляда, чем неожиданно очень порадовал капрала. Как уже сказано, те многие с кем капралу по долгу службы пришлось проходить подобную процедуру всегда раздражали, его и всех его товарищей. В этом неожиданном раздражении он увидел хороший знак: организация, в которую он вербуется – серьезна. В ней отлично знают: такие как сидящий сейчас за столом, должны раздражать.

– Садитесь.

Капрал сел.

– Наша беседа не займет много времени и пройдет следующим образом: я задаю вопросы, вы отвечаете. Если вы с чем-то не согласны или не желает давать ответ на поставленный вопрос, можете в любой момент покинуть комнату. Вам все ясно?

– Да.

– Представьтесь.

– Салек Вангу.

– Это имя дано вам при рождении?

– Нет. Этим я пользуюсь последние двадцать лет.

– Имя при рождении?

Капрал назвал. Как и год и месяц рождения, дату не смог, ее он не знал. Вербовщик, знал о капрале многое, почерпнув знания, казалось бы, из частично утраченных, а частично засекреченных архивов. Капрал не имел никакого представления, где заканчиваются знания вербовщика и начинается блеф, потому на все вопросы отвечал откровенно, настолько, насколько мог.

– В каком звании вас командировали в Ливию?

– Капрал.

– Должность?

– Заместитель командира второго отделения, первой РЭБ.

– Вы несли службу в Триполи или Тобруке?

– И там и там.

Вербовщик молчал, и капрал понял тот ожидает пояснений.

­– С августа двадцать седьмого по февраль двадцать восьмого – Триполи. Март двадцать восьмого в Тобруке.

– В марте двадцать восьмого принимали ли вы участие в подавлении антиправительственного мятежа?

– Да.

Вербовщик оторвался от своих записей, и первый раз за интервью, посмотрел капралу в глаза. Лицо его скривилось в отвращении и капрал догадался следующие слова будут не вопросом – утверждением.

– Двадцать семь погибших гражданских! Десятеро из них студенты, вышедшие на мирный пикет с плакатами. Чтоб их опознать пришлось вести специалистов по ДНК из Швейцарии. Мечеть полыхала настолько сильно, что кости выгорели изнутри. Ваша работа?

Капрал, готовый вполне спокойно признаться, набрал было воздуха для ответа, когда вербовщик его опередил.

– Не отвечайте, я и так знаю. В этом все вы. В этом весь иностранный легион! Ваши враги безоружные студенты.

На краткий миг капралу показалось что он не сдержится, переклонится через стол и свернет шею мерзкому заморышу. Плевал он на дохлых студентов с Эйфелевой башни, но легион при нем оскорблять нельзя. Легион, пусть даже уже несуществующий – его семья. Другой у него не было. Именно легион его принял в час нужды: накормил, одел, обул и всему обучил. И именно легион, и десятки предшествующих на службе в нем "интервью", научили его следующему: вербовщик специально провоцирует его, бьет в самое больное и значимое. Капрал Салек Вангу, на миг стиснул зубы, а потом громко выдохнув, буднично произнес:

– Если того требует приказ или необходимость, моими врагами могут оказаться и безоружные студенты.

Лицо вербовщика вдруг утратило, резкость, а вместе с тем и предосудительное выражение. Так же буднично переворачивая лист она произнес:

– Отлично. Продолжим.

Он что-то нащупал, что-то связанное с легионом и детством и решил вернуть капрала назад во времени. Теперь настал момент говорить о юности.

– Во сколько лет вы записались в иностранный легион?

– В пятнадцать.

– Чем занимались до этого?

– С малолетства в банде. Воровство, рэкет. По мелочи.

– В Кот-д'Ивуар?

– Да.

– Почему покинули страну?

– Мне предъявили обвинение в предумышленном убийстве.

– Вы действительно убили человека?

– Да.

– Кого и за что?

– Парнишку из другой банды. За что … я не помню. Кажется, мы что-то не поделили.

– Почему вас не спрятал ваша банда?

– С четырнадцати лет, за предумышленное – вышка. Никто не хотел связываться.

– И чем вы занялись?

– Уехал из страны?

– Без документов, как?

– Перебежал границу.

– Вам помогли?

– Нет. Армия бедная, маленькая. Граница дырявая. Я перешел в километре от пограничного пункта.

– Куда направились?

– Сначала Марокко, потом сюда в Алжир.

– Почему не остались в Марокко?

– Мне там не нравилось.

– А в Алжире нравилось?

– Нет.

– Чем вы занимались здесь?

– Воровал, возил контрабанду.

– Возили контрабанду?

– Да. Алжиро-марокканскую границу я тоже преодолел самоходом, и уже знал где и как ее удобнее пересечь. Это пригодилось.

– О какой контрабанде речь?

– Наркотики. В основном кокаин. Специально чтоб не встречаться с британской таможенной службой у Гибралтара, суда, прибывшие из Латинской Америки, разгружались на востоке в марокканских портах. Потом транспортом или пешими группами, товар доставлялся в Алжир, где снова загружался на плавсредства и направлялся дальше.

– В Европу?

– Не знаю. Возможно.

– Как вы попали легион?

– Меня задержали за хулиганство. Мелкое. Документов не имелось, пробили по базам. Всплыла судимость. Я сбежал и первым делом направился на вербовочный пункт, здесь же в столице.

– Вы сами додумались спрятаться в легионе?

– И да, и нет. В камере у нас стоял телевизор, и несколько раз подряд, как специально, крутили фильм про паренька, который убегает от погони и записывается в легион.

– Думаете вам намекали?

– Думаю да.

– Зачем им это?

– Не знаю.

– Как вы сбежали?

– Меня не особо охраняли, я просто дал деру.

– Как вас приняли в легионе?

– Как всех.

– Были специальные условия?

– Да, если я не пройду первоначальную подготовку меня выдадут по ориентировке. Я прошел.

–Тогда вам дали новое имя?

– Да.

– Вы сами его, выбрали?

– Нет.

Вопросы сыпались непрерывно. “Короткое” интервью растянулось на три часа. Вербовщик интересовался всем: всей его историей, всеми операциями в которых он участвовал, его отношением к операциям, к некоторым людям и предшествующим обстоятельствам. Всю подноготную, без исключений. Интервью скакало по событиям и временным отрезкам, не заботясь ни о хронологии, ни о многих деталях, смешивая информацию в странный и пугающий коктейль жизни наемника. Однако кое-что капрал уже уяснил, все заданные вопросы касались событий “До”. Вопросы о событиях “После” или даже “Во время”, пока не прозвучали. Из чего следовало несколько умозаключений: во-первых, вся имеющаяся информация о капрале ограничена теми знаниями, которые имелись в легионе. А те знания иссякли почти в тот же самый момент, когда наступило “Во время”. Во-вторых, все предшествующие три часа, не проверка фактов, которые, судя по всему и так достаточно точно отражены в его деле, скорее это проверка на вшивость. Своеобразный тест на полиграфе, показывающей насколько он способен соврать и вообще склонен ли ко лжи. Полиграфом, казалось, выступает сам вербовщик. В-третьих, что самое важное, ни вербовщик, ни организация, что стоит за ним, кажется не знают истинных причин и мотивов его желания присоединится к их борьбе.

О том что интервью переходит на следующий этап он понял по изменению контекста вопросов.

– Капрал вы считаете себя хорошим человеком?

– Нет.

– Есть ли люди, которые могут считать вас хорошим человеком? – вот они и подобрались к “Во время”. Впервые за три часа интервью, в котором капрал иностранного легиона Салек Вангу, откровенно признавался в таком количестве жутких преступлений что от его рассказа даже в аду стало бы чуточку холоднее, у него дрогнул голос.

– Есть…была, больше нет – лицо капрала напряглось, тело одеревеневшее за часы сидения на стуле, приняло положение взведенной пружины.

– Расскажите – спокойно, отодвигая свой отработавший блокнот, обратился к нему вербовщик. И капрал рассказал.

Ему поступил очень странный звонок. За его счет. Ему никогда никто не звонил и только поэтому Салек взял трубку. Голос, с другой стороны, уставший, больной незнакомый.

– Алло, Салек? Здравствуй.

– Слушаю.

– Салек, это Мари. Ты помнишь меня? Мы познакомились в Дакаре. Это в Сенегале.

Он перебил голос: – Я знаю где Дакар. Что вам нужно?

– Это было шесть лет назад, помнишь?

­– Я ложу трубку.

– Салек! – истошно завопила женщина, и даже через искажение радиоволн слышно как много уходящих сил она потратила на этот крик – У тебя есть дочь.

Еще четыре минуты капрал Салек Вангу слушал тихий голос из трубки. Потом, когда разговор окончился, он простоял несколько секунд у аппарата, а после ни к кому не обращаясь сказал вслух: – Ха, мало ли у меня детей по Африке!

Потом он пошел в расположение, принялся за чистку экипировки. Его всегда успокаивала рутинная работа по уходу за винтовкой. Сегодня не успокоила. Опять ни к кому, не обращаясь он произнес: – Шлюха, да она от кого угодно понесла. Нашла дурака! – и только после еще пятнадцати безуспешных минут на протирку канала ствола, он не выдержал и направился в штаб.

Через два дня его самолет приземлился в Дакар-Блез, откуда он сразу направился в Сентер-Хоспитальер. К приезду, его старая подруга Мари – скончалась. Ее забрал туберкулез, тот самый банальный туберкулез, который человечество научилось лечить давным-давно. Узнав о ее кончине, капрал Салек Вангу и бровью не повел, он смутно помнил время, проведенное с ней, а ее саму не помнил почти совсем. Облегченно вздохнув, он уже хотел уйти, когда услышал в коридоре ругань. Может и стоило уйти, но ведь приехал он не к Мари. Потому остался.

Из палаты умершей, силком волокли маленького волчонка. Девочку. Она плакала, ругалась и цеплялась руками за дверной косяк, потом за тележки стоящие в коридоре, потом за халаты. Молодой врач, не выдержав очередного порванного халата, ударил девочку по рукам.

Салек Вангу скривился – и это его ребенок, плачущий, ревущий, слабый? Его снова посетила мысль – уйти сейчас, пока не поздно. Он думал, а процессия медперсонала, тянущая брыкающуюся девочку, поравнялась с ним. Не выдержав, визга, он схватил девочку за руку, в желании как следует ее тряхануть и заткнуть. И в этот миг она подняла на него свои глаза.

В коридоре повисла тишина, девочка больше не рвалась в палату, она молча смотрела в глаза наемнику, а тот смотрел в ее. Потом, без объяснений, без слов, как будто она все прочла его глазах, спокойно высвобождаясь из рук врача она сделал шаг и обняла его ногу. Капрал Салек Вангу уже знал, миг назад он прозрел, миг назад осознание вторглось в его голову и он все понял: возможно, она не его кровь, возможно он не воспитывал ее, возможно многое – но она его дочь! А он ее отец! Он знал это так же внятно как знал, что после дня следует ночь. Он прожженный наемник, человек у которого в близких числились такие же наемники и отпетые подонки, впервые в жизни почувствовал, что кому-то нужен, что он кому-то важен и что самое поразительное и странное, он уже знал, что она, маленький кучерявый волчонок, самое важное в его порочной жизни. Он понял это за один удар сердца и понял что это не изменится. Никогда.

Молодой врач хотел было отдернуть его дочку, но был припечатан к стене столь быстро, что стоящие рядом медсестры охнуть не успели. А капрал с волчонком на руках, никем не остановленный, направился к выходу.

Как всегда, легион не подвел. Наверняка он бы делал документы месяцами, может годами. Но с такой организацией за плечами, двери открывались, печати ставились. Париж звонил, в трубке не просили – требовали: капралу Салеку Ванге кавалеру ордена Почетного легиона - оказать содействие! Дакару оставалось только подчиниться.

Через пять дней, похороны, а вместе с ними и все следующие юридические формальности были улажены. Капрал и волчонок направились в Алжир.

Салек никогда не слушал треп однополчан, по вопросам устройства детей в элитные школы при помощи легиона. Эти темы всегда обходили его стороной. Теперь он жалел, что не слушал. Теперь пришлось побегать. Оно того стоило, уже через два месяца, благодаря прошлым его заслугам перед легионом и Францией, волчонку нашлось место в элитном пансионе для девочек, прямо в предместье Парижа. Его заверили – лучше не бывает. Ему подходило, ведь для его дочки только лучшее!

За эти, казалось бы, пролетевшие в заботах месяцы, в его жизни многое поменялось. Не только тот факт, что его дочка теперь почти всегда находилась рядом, в нем самом что-то поменялось. Он вдруг осознал, что все конфликты ему надоели и теперь ему, человеку, который больше ничего не умеет делать, кроме как убивать, убивать – не хочется. Еще меньше, чем убивать, ему не хотелось умирать, его фатализм так долго бывший ему надежным спутником и опорой, куда-то делся и возвращаться не спешил. Он хотел жить. С этим своим желанием, он обратился к молодому лейтенанту. Того, не сказать, что обрадовало решение капрала, но и не удивило. Дату рассмотрения выхода на законную пенсию назначили через три месяца. Формальность, его отпустят. Всех отпускают.

Он провожал волчонка на посадку. Учебный год скоро начинался и упустить с таким трудом добытое место, никак нельзя. Она уезжала, он не переживал, ее встретят и устроят, и даже не грустил, уже заранее предвкушая теплоту их встречи через три месяца. Он обязательно будет там через три месяца, ведь он дал слово. И он сдержит его, приедет к ней в Париж, даже если придется пересекать средиземноморье на весельной лодке. И тогда они вдвоем прогуляться по Елисейским полям, и будут есть мороженое, которое ей так нравится. А потом он найдет работу, он еще не знает какую, но на что-то он ведь годен. Прямо там в Париже он найдет себе занятие, в этот раз что-то честное, простое. И все будет хорошо. Нет, сегодня он не испытывал никакой грусти, наоборот провожая ее он улыбался, так как не улыбался никогда в жизни.

– В тот день, я посадил ее на самолет – спокойно произнес капрал Салек Вангу.

– В тот день? – уточнил вербовщик, чувствуя, что за этим словосочетанием скрывается многое.

– Шестнадцатое августа.

Вербовщик выдохнул. Год можно не называть, он и так понимал, что это за “шестнадцатое августа”. Теперь все знали эту дату. Дата – когда вся история человеческого рода разделилась на до и после. День, когда в небе появились они. Вербовщик дал время капралу для раздумий, но тот рассказ не продолжил. Видимо решив его окончить таким образом.

–Я тоже помню те события, день, в который все когда либо запущенное человеком в небо, вплоть до геостационарной орбиты, вернулась назад. От удара ЭМИ у меня закружилась голова. Так мы узнали, что они пришли: когда наши собственные машины предали нас.

Капрал отмахнулся от дешевого псевдо-психологического экскурса в историю, и усмехнувшись своей самой людоедской улыбкой, возразил: – Нет, нет, нет! Это отсюда, из Алжира летают Боинги нашпигованные электроникой. Из Эль-Голеа, в Алжир летает только старый добрый ДиСи. Доработанный и модифицированный моторник времен второй мировой. Мало приборов, мало электрических цепей – нечему гореть от ЭМИ. – неожиданно Салек Вангу, рассмеялся так, будто бы рассказывал что-то забавное. – Много позже, нам скажут: от входа в атмосферу материнский корабли ионизировал атмосферу, бла-бла-бла! Несчастный случай! Трагедия! Все ложь! Наглая вонючая ложь! – последние слова капрал почти что кричал. Немного отдышавшись, он продолжил спокойнее: – Поршневой ДиСи легко пережил импульс, а вот последующий за ним плазменный залп не пережил.

В комнате на долгое время воцарилась тишина.

Первым ее нарушил капрал.

– Рассказать, чем я занимался после?

Вербовщик утвердительно кивнул.

– Многословную версию или по существу?

– По существу.

Капрал Салек Вангу, потянул рукав футболки оголяя плечо. Там от края плеча, и вниз стремясь к предплечью десятками зарубок виднеются татуировки. Вербовщику нет необходимости спрашивать их значение, оно вполне очевидно. Но капрал будто бы похваляясь своими трофеями, сам рассказывает:

– Тонкие хрупкие палочки – людишки. Коллаборационисты, предатели, все те, кто по доброй воле помогал врагу. – тонких палочек очень много, десятками они обвивают плечо, капрала. Но вербовщика, очевидно, больше интересуют черепки нечеловеческой формы. Их три. Капрал следит за глазами вербовщика.

– Все верно, эти за наших серых друзей. Вот эти два за головастых, а вот это за большого зеленого.

Брови вербовщика взметнулись вверх.

– Вы справились с мутоном?

– Не знаю, как они называются: здоровый под два с половиной метра ростом, с зеленой кожей, тяжело бронированный и хорошо вооруженный.

Вербовщик заинтригован: – Как?

Капрал смеется: – Я же здесь не за красивые глаза, верно? В легионе я прошел усиленную инженерно-саперную подготовку, но вы уже это знаете, именно поэтому я здесь. – Вербовщик кивнул – Вот и наш зеленый друг это узнал ­­– сказав капрал продвинул руку с сжатым кулаком на середину стола и резко разжал. – думаю его ошметки, где ни будь на крышах, до сих пор клюют чайки.

Вербовщик кивнул, явно впечатленный.

– Теперь вы знает обо мне все, а наша беседа затянулась. Хватит вопросов! Просто скажите – я принят или нет? И перед тем как ответите, давайте на чистоту: не столько нужны вы мне, сколько я вам. Ваша так называемая организация, как вы уже заметили мне не так уж необходима. Правда в том, что я сражался и до вас, и даже когда вы поднимите свои нежные рученьки и замашете белыми флажками, признавая, что врага вам не победить, я все еще буду сражаться. Им меня не купить, не запугать, только убив, они меня остановят. С вами или без вас, но я вырежу всех серокожих ублюдков! – только теперь капрал отпустил футболку, прикрывающую плечо.

– Если вас примут в наши ряды капрал, вам руки не хватит на черепа! – легко парировал вербовщик. Потом он замолчал, явно подбирая слова.

– Правда, что нам нужны специалисты. Не только военные, в самых разных областях. Даже в тех, о которых вы никогда не слышали. Но в первую очередь, нам все-таки нужны люди с подготовкой вроде вашей.

– Значит я принят?

Вербовщик будто бы не замечал слов капрала.

– Люди, стоящие выше, мое руководство, видит ситуацию так: подготовить нового специалиста сложно, но возможно. Отучить старого пса от привычек – нет. И вы капрал как раз тот самый пес. Вы импульсивны, агрессивны, недисциплинированны и сегодня доказали, что не способны четко выполнять поставленные задачи. Вы слишком долго охотились вне стаи, и я не уверен, что в дальнейшем сможете. А наша организация, капрал, это стая во всех ее смыслах. С точки зрения моего руководства, вы не годитесь для полевых операций. Максимум что вам можно доверить – участвовать в качестве инструктора. Люди с вашими знаниями нам нужны, и этого не отнять.

Капрал приготовился ответить, но вербовщик, вставая со стула продолжил.

– Но позволю себе предположить, вас такое не устроит.

– Верное предположение.

Вербовщик понимающе кивнул.

– Видите ли капрал, в обычной ситуации я был бы склонен согласился с доводами и аргументами руководства. Однако, там наверху либо не замечают, либо не хотят замечать – ситуация весьма "необычна". Мы боремся с врагом который технологически опережает нас на столько, что даже толком не понятно на сколько. Мы не знаем ни его примерной численности, ни возможностей, ни истинных мотивов. Одно нам ясно наверняка – они нам враждебны. Но даже не это пугает меня. С каждым днем со всех сторон доносятся слухи о молодых людях с настолько промытыми мозгами, что они искренне верят в идеи, пропагандируемые оккупантами. Эти идейные – глупцы, но они готовы рисковать жизнью ради «большого блага». За последнюю неделю, у меня два сообщения о попытке внедрения в организацию вражеских агентов. Пока что нам удается их вычислять, по крайней мере я на это надеюсь, но это вопрос ближайшего времени, когда враг изменит подход и организацию наводнят вражеские соглядатаи. Я не могу этого допустить. Ваша борьба капрал – месть одиночки. Но наша, нечто большее – надежда вида. Мы единственная грань, отделяющая человечество от безоговорочной капитуляции.

Вербовщик маленькими шажками вышагивал по ту сторону стола. Все сказанное, очевидно его очень беспокоило, и сейчас его мысль находилась далеко от происходящего интервью. Капрал его не торопил.

– Теперь вы понимаете капрал, что ваша основная ценность отнюдь не в умениях и навыках, они тоже полезны, но все же второразрядны. По большему счету Салек, вы во всем уступаете тем молодым, которых мы вербуем каждый день. И единственное ваше преимущество заключается в том, что никто не сомневается в вашей ненависти к врагу.

Вербовщик остановился, поднял записную книжку и приготовился покинуть комнату.

– Мое руководство смотрит на вещи иначе, но боюсь очень скоро обстоятельства вынудят их присмотреть политику приема новобранцев. К счастью, я не собираюсь ждать, когда они прозреют.

– И что это значит? – недоуменно спросил капрал.

Вербовщик вытащил из блокнота стопку сложенных листов, кинул на стол, а потом достав из кармана спички, кинул рядом.

– Прочтите. Запомните. Сожгите. ­– после этих слов он направился к выходу, но не доходя до южной двери на миг застыл, развернулся и зашагал к столу. Из внутреннего кармана серой куртки он достал грязно-желтый замызганный пятиугольник неправильной формы с серыми лучами, пересекающимися в центре. Аккуратно положив его рядом с капралом, развернувшись вербовщик вновь направился к двери. Уже у самого выхода, не оборачиваясь, он торжественно произнес:

– Добро пожаловать в X СОМ, рядовой Салек Вангу.