XVII. Грязь, кровь и вино!

Пролог

Париж…

Что первым делом приходит в голову при упоминании этого города?

Великолепные дворцы и утлые лачуги, мощенные мрамором роскошные парки и заполненные по щиколотку грязью узенькие улочки, разряженная, усыпанная драгоценностями знать и завшивленные бедняки в лохмотьях…

Да, Париж город контрастов, как бы банально это ни звучало.

А еще, Париж город возможностей, город, в который ежедневно стекается огромное количество людей в поисках лучшей доли. Так было раньше и так будет всегда.

Вот и сегодня, 11 июня 1630 года, в одно время, но через разные ворота, в Париж въехали два кавалера. Первый — блондин, второй — брюнет, один в черном колете, а второй в фиолетовом, первый со слугой, второй без оного — они были абсолютно разные и слегка похожи разве что возрастом, но их объединяло одно — пустые карманы и горячее желание взять от жизни положенное. А положенным они считали очень многое!

И никто из них пока еще не подозревал, к чему это приведет их самих и Францию…

Глава 1

Шевалье де Бриенн

«Опять скрипит потертое седло, и ветер холодит былую рану. Куда вас сударь к черту занесло, неужто вам покой не по карману…»

«К черту, точно к черту… — про себя ругнулся я, в который раз за последнее время прогоняя непонятно откуда взявшуюся в голове навязчивую песенку. — Какое к черту седло? Какая рана? Седло есть, но оно не скрипит, былых ран хватает, но их ничего не холодит, потому что жара, черт бы ее побрал. И самое пакостное — я ни черта не помню о себе. Вообще ничего. Знаю только, что это время и это тело не мои родные, я был гораздо старше своего реципиента, и сам я не француз… на этом все. Каким образом меня занесло во Францию семнадцатого века, тоже не представляю. В общем, очень много всего непонятного. Хорошо хоть, что о бывшем хозяине своего нового тела я знаю все. Вместе с тушкой мне досталось его сознание и воспоминания… и не только. Но об этом стоит подумать позже…»

В уши ворвался дикий гомон.

— Зелень, свежая зелень!

— Мясо, мясо! Эти кролики еще сегодня утром бегали по лугам…

— Кружева, мадам, фламандские кружева! Пьер, ленивая ты скотина, я за тебя буду работать?

— Обокрали, караул, люди добрые! Кошелек срезали…

— Ножи, отличное железо, волос режут на лету…

— Держи его, вон он побежал…

— Дуралей! Ха-ха…

— Чтоб тебя…

— Зелень, зелень…

— Молоко, молоко…

Впереди показались массивные въездные ворота. За крепостной стеной хорошо просматривалась громада Бастилии. А перед воротами раскинулось предместье, множество лачуг и просто торговых рядов из палаток и телег, промежутки между которыми заполняли толпы разномастного народа.

«Ярмарка, черт бы ее побрал…» — понимающе вздохнул я и невольно поморщился — со стороны города свирепо смердело.

Въезжать в Париж сразу расхотелось.

— Мессир*, если желаете, немного передохнем. Воняет тут жутко!..

*Мессир (итал. messère, фр. messer — «господин») — обращение к именитому гражданину в средневековой Италии и Франции. Указанное обращение могло добавляться к фамилии или должности человека. В дальнейшем трансформировалось в «месье».

Я обернулся в седле. Позади, на мохнатой, словно барашек, коротконогой кобылке ехал смуглый толстячок с добродушной мордой, очень смахивающий на странствующего пройдоху-монаха из народных песенок.

Не успев обдумать предложение, я кивнул. У меня сейчас так часто бывает. Проблемы адаптации в чужом теле. Как только вселился, пролежал без сознания два дня, думал сдохну, потом очухался, но некоторые постэффекты до сих пор остались, в том числе дикие головные боли. К счастью, в остальном я и новое тело пришлись друг к другу, словно хорошо подогнанные ножны к клинку.

Толстяк немедленно свернул к небольшой рощице неподалеку от дороги. Слетев с лошадки, он мигом развернул чистую тряпицу на траве, разложил на ней сыр с копченым мясом, а потом умчался в предместье, пообещав принести свежего сидра и хлеба.

Я спрыгнул с седла, привязал поводья к деревцу, с наслаждением вдохнул свежий воздух и несколько раз присел, разминая ноги.

Высокие черные замшевые сапоги, подвязанные на щиколотке и под коленом ремешками с пряжками, широкие штаны, белая рубашка с рукавами-пузырями и отложным воротником, а поверх нее короткий колет с полами до середины бедра, но без рукавов по случаю жары — тоже черного цвета, из оленьей замши. По нынешней моде застегнут только у ворота. Ну и широкополая шляпа, опять черная — все-таки из Испании еду, а там радуга в цветах одежды не приветствуется.

Мода первой половины семнадцатого века, что поделать. Впрочем, вполне терпимо и даже удобно, во всяком случае, движений не стесняет. Да и пообвыкся я уже.

Итак, о чем я?

Все довольно просто и одновременно загадочно.

Я шевалье Антуан де Бриенн, от роду восемнадцати лет, младший сын из давно обедневшего и разбазарившего свои владения некогда могущественного дворянского рода. Некогда мой прапрадед был даже самим коннетаблем Франции. Впрочем, закончил он очень плохо, да и род с того времени превратился почти в ничто, по сравнению с тем, кем был прежде.

Со мной тоже все достаточно сложно. Несмотря на молодость, шевалье де Бриенн успел натворить столько, что хватит на десяток пожизненных заключений на галерах. В частности — убивал за деньги. Нет, речь не идет об убийствах в подворотне, исподтишка, де Бриенну просто заказывали людей, а он ловил момент, провоцировал конфликт и убивал «клиента» на дуэли. Но факт остается фактом и от этого мне уже никуда не деться. Впрочем, никакого когнитивного диссонанса прежние занятия шевалье мне не приносили — убивал да убивал, мало того, что-то мне подсказывает, что и мне приходилось лишать людей жизни в моей прежней жизни. Речь о другом, расплачиваться за эти делишки теперь нужно было мне. И эта расплата вполне может настигнуть даже во Франции.

Похождения Антуана можно охарактеризовать одной фразой: наш пострел везде поспел. Начал совсем юнцом в наемных испанских терциях кутюльером-учеником, успел пройти пару компаний, драться и убивать учился у лучших бойцов, затем пустился в свободное плаванье, по-прежнему отправляя людей на тот свет. Уж не знаю, кто конкретно его учил, но в мастерстве фехтования малец достиг впечатляющих успехов. Я сам тоже умею фехтовать, причем, по ощущениям, занимался этим профессионально и очень долго, но таланты Антуана внушают искреннее уважение.

Последнее дельце паренька: угробил мужа своей любовницы, которая ему его и заказала. А тот оказался грандом Испании. А женушка мало того, что не заплатила, так еще и сдала Антуана властям. Пришлось спешно бежать. Но не только это являлось причиной моего появления в Париже, есть и другие мотивы…

— Ваша милость! — широкая физиономия толстячка лучилась довольством. — Все нашел…

Он примостил рядом с сыром и мясом запотевший глиняный кувшин с ковригой сероватого хлеба, выдернул из-за спины огромную наваху, принялся рубить провизию на пласты и болтать.

— Совсем с ума сошли эти французы, дороговизна страшная, да у нас в Гипускоа за такие цены вздернули бы не задумываясь, да и сидр — дерьмо, одно хорошо — прохладный…

Я невольно улыбнулся. Вместе с телом де Бриенна мне достался и Саншо Мендоса, веселый, улыбчивый толстячок, баск по национальности. Верный как собака, и, несмотря на свой добродушный вид, опасный как гремучая змея. Мой слуга, казначей, мажордом, компаньон и прочее, и прочее.

Служит он мне по фамильной традиции — еще его прадеды служили моим прадедам, для басков это святое, мало того, мы с ним закадычные друзья, как бы странно это ни звучало.

Виски прострелило жуткой болью. Картинка в глазах стала розовой.

— Мессир? — обеспокоенно вскрикнул Саншо. — Вам опять плохо? Я сейчас намочу тряпку водой…

Я мотнул головой, хлебнул сидра и натужно улыбнулся.

— Все хорошо, мой друг. Уже проходит.

— Хвала Святой деве Марии Компостельской! — баск осенил себя энергичным крестным знамением. — Ох, и напугали вы меня тогда, ваша милость. Может пару глотков орухо*? Живо ваш организм в себя приведет, крепкая, vaya con demonio*! У меня еще осталось… — он принялся рыться в переметной суме.

*Vaya con demonio — (исп.) черт побери.

Орухо — испанская водка. Представляет собой продукт перегонки сброженных остатков винограда после их отжимки в процессе изготовления вина. Содержание алкоголя варьируется от 30 до 60%.

Я отмахнулся.

— Говорю же, все в порядке. Выпей сам.

Саншо лукаво улыбнулся и припал долгим глотком к глиняной бутылке. Знает, стервец, что я крепкую выпивку не жалую, но всегда разрешаю ему.

Я потянулся, с удовлетворением отметил, что головная боль уходит и принялся за еду. Ветчина уже слегка попахивала, но вместе с овечьим сыром и свежим хлебом получилось вполне съедобно. А вот сидр мне очень понравился, он оказался более кислый, чем в Испании и более шипучий.

Баск засунул бутылку обратно в суму и с хрустом вгрызся в краюху хлеба, а потом вдруг начал копаться в своем кошельке, пересчитывая монеты.

Я про себя улыбнулся, уже понимая к чему это представление.

— Комнату то мы снимем, — озабоченно забормотал Саншо. — Но всего на пару дней. Опять же за постой лошадкам надо платить. Да и нам что-то кушать требуется. А дальше что? Но ничего, что-нибудь придумаем…

Я снял с пальца массивный золотой перстень и бросил его слуге.

Саншо ловко поймал и ошарашено воскликнул:

— Мессир! Это же подарок от маркизы Гуэрра! Как можно?

— Можно, мой друг, можно… — я безразлично пожал плечами. — Но не продавай, пока просто заложи. Кто знает, может, со временем выкупим.

— Как прикажете, — баск тщательно завернул перстень в тряпицу и спрятал себе в кошель, все еще продолжая осуждающе качать головой.

Да уж, самому слегка жалко. Золото, россыпь изумрудов вокруг большого рубина — работа тонкая, изысканная, стоит немало. Сам-то я с оной маркизой не знаком, но, по воспоминаниям Антуана, горячая она была штучка. Вот только с монетой у нас действительно скверно. Из Мадрида пришлось бежать спешно, последняя клиентка не расплатилась, а сам де Бриенн особой бережливостью не страдал. Мигом проматывал все что зарабатывал. Так что увезли только то, что было в кошелях. Но ничего, к счастью, у нас есть рекомендательное письмо, так что за деньгами дело не станет. Очень на это надеюсь…

— Мессир… — встревожено зашептал Саншо. — Сюда идут люди. И я готов прозакладывать свой кошель против дырявых чулок, они идут сюда не драться.

Я уже и сам заметил довольно колоритную, но короткую процессию. Впереди под ручку шествовали расфуфыренный кавалер и девица. А позади них брел сутулый, худющий малый, скорее всего слуга дворянина. Он тащил огромную корзину со снедью.

— Ваша милость? — баск посмотрел на меня.

Я подал знак не обращать внимания, мол, пусть идут себе — в роще всем места хватит.

Но чертова парочка направилась прямо к нам.

— Вы заняли нашу поляну! — с апломбом заявил кавалер.

Полненький, с румяными щеками, козлиной бородкой и тщательно завитыми кудрями он был несколько похож на павлина в брачный период. Сходство усиливала пестрая одежда, вся обшитая кружевами и ленточками. Даже приспущенные сапоги по краю раструба были украшены кружевами. Да и рапира на богатой перевязи сверкала позолотой.

Девица жеманно покраснела. Несмотря на яркую, нарядную одежду, по ней было видно, что она далека от благородного сословия — это я понял сразу. Прическа, покрой платья, непородистое, хотя и симпатичное личико — все свидетельствовали об этом. Опять же, благородные дамы пешком в рощи не ходят.

Я отметил про себя все эти мелочи походя, все-таки хозяин моего тела был плоть от плоти этого времени. Да и я сам, похоже, не совсем профан в человеческой психологии.

Запыленный носок сапога кавалера словно невзначай опрокинул наш кувшин, сидр янтарной струйкой пролился на траву.

Саншо украдкой убрал руку за спину, взявшись за наваху, но смолчал.

— Вы опрокинули наш кувшин, мессир… — я неспешно встал.

— Сидр? — рот кавалера скривился в глумливой гримасе. — Констанция, ты слышала, они пьют сидр, ха-ха-ха…

Девушка, тем временем, не отрывала от меня глаз и никак не среагировала на своего дружка. Слуга стоял в сторонке, по выражение на плоской морде было видно, что ему плевать на все вокруг.

— Получите и убирайтесь! — пафосно заявил дворянин, бросив на скатерть мелкую монету. — И поскорее!

— Шевалье де Бриенн, — я церемонно поклонился. — Позвольте узнать ваше имя?

Вежливость, черт бы ее побрал, это визитная карточка дворянина.

— Де Бриенн? Вы дворянин? — картинно удивился кавалер, хотя не мог не заметить мою шпагу и шпоры на сапогах. — Ах, ну да! Ну что же, а я — шевалье Оноре де Ганделю! К вашим услугам!

При этом он выпятил грудь, приняв горделивую позу. Похоже, этот крикливый петушок меня совершенно не опасался, даже наоборот, решил показательно унизить перед своей девкой. Впрочем, как и многие, в дальнейшем жестоко поплатившиеся за ошибку. Всему виной моя внешность, а точнее внешность Антуана де Бриенна. Худющий, несмотря на широкие плечи, скорее хрупкого телосложения, физиономия нежно-красивая и невинная, светлые патлы вьются — вылитый херувимчик. На женщин внешность действует убойно, а мужчины, видя Антуана, норовят доминировать, принимая красоту за слабость.

Правда глаза все портят: ледяные, зеленые, как у волка… но, к несчастью, в глаза редко кто смотрит.

Саншо не дожидаясь приказа, мигом убрал с поляны скатерть с едой и переметные сумы. Баск прекрасно знал, чем все закончится — насмотрелся, за годы, проведенные с де Бриенном.

— Вы имеете ко мне какие-то претензии, шевалье? — ухмыльнулся кавалер.

— Все претензии исчезнут, если вы сейчас извинитесь и пойдете прочь, — вежливо сообщил я. — В противном случае, я вам сделаю очень больно.

На самом деле, никакие стычки в мои планы не входили. Еще не хватало, в первый-то день в Париже! Пусть лицо у меня молодое, но мозги-то опытные. Опять же, я не забывал о существовании королевского эдикта, запрещающего дуэли. Так и на эшафот могу сволочь. Но, черт побери, уже поздно останавливаться, меня понесло. Время такое, дурное, стоит дать слабину — никогда не примут за своего. Сам же Ганделю и раструбит на весь Париж, который, по сути, большая деревня, что я слюнтяй и трус. Оттого и режут дворяне друг друга пачками, несмотря ни на какие эдикты. Честь превыше всего!

— Ха-ха-ха! — мелко захихикал де Ганделю. — Вы меня рассмешили! Констанция, прошу меня извинить, милая, я на минутку отвлекусь. Я принимаю ваш вызов, как вас там…

Баск взглядом показал на слугу, я в ответ едва заметно качнул головой, запрещая убивать парня. Его мотив простой — слуга и девка свидетели, а самый лучший свидетель — это мертвый свидетель. Саншо всегда просчитывает обстановку на несколько шагов вперед.

Но сегодня никто не умрет — не хочу портить себе карму.

Констанция раскраснелась. Судя по всему, ей очень нравилось, что мужчины из-за нее дерутся. Хотя на самом деле мы собирались драться из-за перевернутого кувшина паршивого сидра и снобизма ее кавалера, но она по женскому обыкновению об этом даже не вспомнила.

Дальние события заняли меньше минуты. Мы встали в позицию, обменялись формальными фразами, а потом я первым же выпадом проткнул бедро де Ганделю.

Все просто и незатейливо, и пусть несколько подло, но эффективно. После первого же касания шпагами, быстрая атака со стремительным броском вперед, клинок скользит по лезвию противника, одновременно сдерживая и отводя его в сторону. Весь фокус в работе ногами, надо перед атакой показать движением, что отходишь назад.

Даже для мастеров фехтования подобный прием опасен, а Ганделю мастером явно не был.

Уродовать ногу дворянина я не стал, хотя мог. Аккуратный укол, никаких разрывов мышц, которые образуются при извлечении клинка с проворотом или рывком в сторону.

— Черт! — ахнул дворянин и с размаху сел на задницу, не отрывая глаз от быстро расплывающегося кровяного пятна на штанине. — Но как, черт побери? Это невозможно!

Я вежливо поклонился и приставил клинок к его шее.

— Вы сдаетесь, мессир?

— Да, сдаюсь… — едва прошевелил губами дворянин, стремительно бледнея.

— Саншо… — я показал на раненого. — Помоги…

Констанция ахнула и брякнулась в обморок, но тут же встала, сообразив, что никто не обращает на нее внимание.

Баск принялся за дворянина — помимо всех остальных талантов, Саншо отличался немалыми медицинскими знаниями в области ранений любого вида и сложности.

После быстрого осмотра он довольно заявил:

— Мышца цела, вены не задеты, если его милость будет содержать рану в чистоте и меньше скакать козликом — уже через три недели вновь сможет танцевать. Я сделаю перевязку, но надо будет как можно скорей показаться этим коновалам, которые здесь себя называют врачами. Эй, как там тебя, не стой столбом.

Слуга с корзиной наконец ожил и принялся помогать баску.

— Мадемуазель, — я поклонился Констанции. — Прошу меня извинить, увы, я вовсе не хотел лишать вас вашего кавалера.

— Пустое! — отмахнулась девушка. — Он мне уже надоел своим бахвальством и мелочностью. Но как вас зовут?

— Антуан, мадемуазель…

Я с ней болтал машинально, на самом деле гадая сколько монет найдется в кошельке Ганделю. По неписанным законам все наличное состояние и оружие проигравшего драку переходило в собственность победителя. Поэтому на дуэли старались ходить с пустыми карманами. А этот кавалер выглядел вполне состоятельным типом.

К счастью, несмотря на фанфаронство и задиристость, Ганделю оказался благородным человеком. Никаких претензий он не предъявлял и горячо поблагодарил за помощь. И даже пообещал отрекомендовать своим друзьям, когда узнал, что я первый день в Париже. Кошель он отдал сам, шпагу тоже. И даже корзину с провиантом. Дальше его слуга сбегал за лошадью и увез своего господина, Констанция тоже ушла, но предварительно горячо прошептала мне на ухо.

— Улица Лебедя, таверна «У мамаши Мадлен», я дочь хозяйки! Мы сдадим вам комнату! Езжайте прямо сейчас, я только отделаюсь от этого петуха!

— Семь золотых экю! Один золотой луидор! И серебра на десять экю! — довольно прокомментировал Саншо, пересчитав добычу. — И шпагу можно продать за пять-шесть экю! Прекрасно, ваша милость, прекрасно. Так что перстень я вам возвращаю, и не спорьте.

Я молча пожал плечами: все сложилось наилучшим образом. На эти деньги можно прожить, не мелочась, пару месяцев. А перстень будет лучше смотреться у меня на пальце, чем в сундуке ростовщика.

Дальше мы плотно перекусили трофейным провиантом и отправились в таверну, где мамаша Мадлен сдала нам неплохую комнату за небольшие деньги, в основном, потворствуя своей дочери.

Добрались мы туда благополучно, без эксцессов, разве что по пути я обратил внимание на одного молодого кавалера, судя по всему, тоже впервые попавшего в Париж. Он слегка растерянно крутил головой по сторонам, слегка опешив от городского шума. И я сам не понял, почему я выделил его из прочих. Возможно, почувствовал в нем человека одной крови со мной…