Глава 1: День первый. Гостья из полудрёмы
Дом скрипел и вздыхал, проживая свои дни вместе с хозяином. Пыль, густая и бархатистая, пахла прошлым: сухими травами, забытыми книгами и холодной золой. Элиас лежал на своей кровати, укрытый старым пледом. Дневной сон был спасением от боли в суставах и вязкого, как смола, одиночества.
В полудрёме, на границе яви и сна, он почувствовал лёгкое прикосновение к своему лбу. Прохладная, нежная ладонь. Он приоткрыл глаза. Рядом с кроватью, в столпе солнечного света, пробивавшегося сквозь пыльное стекло, сидела девушка. Юная, лет восемнадцати, со светлыми волосами, заплетёнными в косу, и добрыми, любопытными глазами. Она улыбнулась ему, и Элиас почувствовал, как что-то тёплое разливается в груди, вытесняя привычную боль.
— Вы совсем раскрылись, — её голос прозвучал не в ушах, а прямо в сознании, тихий и мелодичный, как перезвон колокольчиков. Она аккуратно поправила на нём одеяло.
Элиас не испугался. Всё происходящее казалось естественным, как продолжение сна.
— Кто ты? — беззвучно спросил он.
— Я Лия, — ответила она. — Я пришла помочь.
Она помогла ему подняться с кровати и добрести до старого кресла..
День потек в ином, забытом ритме. Лия нашла на полке тяжёлый, обтянутый бархатом фотоальбом. Его страницы пахли временем. Она села у его ног, и они вместе начали перелистывать пожелтевшие карточки.
— А это кто? — спросила она, указывая тонким пальцем на черно-белое фото молодого, серьезного мужчины с младенцем на руках.
— Это я… и Томас, — голос Элиаса дрогнул. — Я помню этот день. Он был такой крошечный, такой тёплый. Я держал его и боялся дышать. Боялся сломать. Я чувствовал, как его сердечко бьётся о мою ладонь, быстро-быстро, как у птенца. И я думал… я думал, что готов отдать за него всё. Что я всегда буду сильным, чтобы защитить его.
Он замолчал, и его взгляд уперся в свои дрожащие, покрытые пигментными пятнами руки.
— А теперь посмотри на меня, — прошептал он, и по его щеке скатилась слеза. — Я обуза. Мой мальчик работает на износ, чтобы купить мне лекарства, которые всё равно не лечат. Он приходит домой уставший, а ему нужно готовить на двоих, ухаживать за мной. У него нет своей жизни! Нет семьи! Всё из-за меня.
Его плечи затряслись от беззвучных рыданий. Горечь, которую он так долго держал в себе, прорвалась наружу.
— Лучше бы я умер поскорее! Освободил бы его… Может, мне самому?..
Лия не произнесла ни слова. Она лишь мягко приложила палец к его губам, и её прикосновение было прохладным и успокаивающим. Затем она взяла его руку в свои ладони.
— Вы не обуза, — тихо прозвучал её голос в его голове. — Вы — его отец. А то, что вы чувствуете, — это любовь. Она просто стала очень тяжёлой. Но это всё ещё любовь.
Она смотрела на него своими ясными глазами, и в их глубине не было ни жалости, ни осуждения — только бесконечное понимание. И Элиас, глядя в них, медленно успокаивался, словно буря в его душе улеглась под её тихим взглядом.
Когда вечером пришёл Томас, он застал отца необычно умиротворённым.
— К нам приходила девушка, — сказал Элиас. — Лия. Мы смотрели фотографии.
— Да, пап? — устало улыбнулся Томас, с болью думая, что отец снова разговаривал с пустотой. Он помог ему с ужином, дал лекарства и, уходя спать, с тревогой прислушивался к тихому бормотанию из комнаты отца.
Глава 2: День второй. Танец с памятью
На следующий день Лия появилась снова, как только шаги Томаса затихли за дверью. Она принесла с собой запах свежескошенной травы и полевых цветов.
— Сегодня будем наводить порядок в воспоминаниях, — весело объявила она и принялась мыть окно, впуская в комнату больше света.
Мир за стеклом стал ярче и чётче. Лия нашла старый патефон, сдула с него пыль и поставила пластинку с вальсом.
— Вы пригласите даму на танец? — спросила она с лукавой улыбкой.
— Я не танцевал лет сорок, — проворчал Элиас, но в глазах его уже зажглись огоньки.
Она помогла ему подняться. Он был слаб, но, опираясь на неё, сделал первый неуверенный шаг, потом второй. Лия была почти невесомой, но в то же время служила ему надёжной опорой. Они медленно кружились по комнате под скрип пластинки, и Элиас закрыл глаза. Он снова был молод. Он танцевал не в пыльной комнате, а в залитом солнцем саду, и в его руках была не призрачная Лия, а его первая любовь, Анна, которая смеялась и пахла сиренью.
Когда музыка стихла, он, тяжело дыша, опустился в кресло.
— Ты так на неё похожа, — прошептал он.
— Я знаю, — ответила Лия, поправляя ему плед.
Позже они пили чай с булочками и вишнёвым вареньем, которое Лия, казалось, сотворила из воздуха.
— Я знаю эту историю, — говорила она, когда Элиас рассказывал ей очередную байку из прошлого.
— Откуда ты всё знаешь? — не переставал удивляться он.
Она лишь пожимала плечами и улыбалась, а в её глазах плясали солнечные зайчики.
Вечером Томас нашёл на столе две пустые чашки со следами варенья. Отец сидел в кресле и тихо напевал старый вальс, глядя на пустой стул напротив. На вопрос сына он ответил:
— Мы с Лией сегодня танцевали. Она прекрасно танцует.
Томас молча кивнул, чувствуя, как ледяные пальцы страха сжимают его сердце.
Глава 3: День третий. Последняя колыбельная
На третий день Элиасу стало хуже. Он почти не вставал с кровати, дыхание стало прерывистым. Лия появилась на рассвете и больше не отходила от него. Она не суетилась, не делала вид, что всё в порядке. Она просто была рядом, её присутствие — тихое и светлое обещание покоя.
Она смочила ему губы водой, прохладной ладонью провела по горячему лбу. Боль отступала, когда она была рядом.
— Спой мне, — попросил Элиас шёпотом.
И она запела. Ту самую колыбельную, которую много-много лет назад пела ему мать, а потом он сам пел маленькому Томасу. Её голос лился тихо и чисто, прогоняя страх и боль. Элиас закрыл глаза, и перед его внутренним взором проносились картины его жизни: смех жены, первые шаги сына, запах сирени, тёплый хлеб… и добрые, сияющие глаза девушки, пришедшей к нему на пороге вечности.
Он чувствовал, как силы покидают его, как тело становится лёгким и невесомым.
— Я не хочу уходить, — прошептал он. — Я боюсь.
— Не бойтесь, — ответила Лия, её голос был как шёпот ветра. — Это не конец. Это как вернуться домой после очень долгого пути. Я буду рядом.
Она взяла его руку и крепко сжала. Её ладонь была прохладной и удивительно настоящей. Он цеплялся за это прикосновение, как утопающий за спасательный круг.
Когда Томас, отпросившись с работы пораньше из-за плохого предчувствия, вбежал в дом, он застал отца лежащим на кровати. Элиас был спокоен, на его губах застыла слабая улыбка. Его рука была протянута в сторону, словно он до последнего мгновения держал кого-то невидимого.
Воздух в комнате был необычайно чистым и свежим, и в нём едва уловимо пахло летним лугом и сиренью. На давно засохшем цветке, на подоконнике, омытый полуденным солнцем, распустился один-единственный белый бутон. Томас подошёл к кровати и осторожно вложил свою ладонь в остывающую руку отца, накрывая то место, где только что было прикосновение чуда.