Я. Буду. Сверлить

Максим Ведерников не был скандалистом. За тридцать семь лет жизни он усвоил простую истину: большинство проблем решается разговором, а не руганью и физической силой. Он работал аналитиком в логистической компании — скучная работа, приличные деньги, никакого стресса. Жил с женой Мариной на пятнадцатом этаже панельной шестнадцатиэтажки на окраине города. Самая обычная жизнь самого обычного человека.

Марина работала в турагентстве до тех пор, пока оно не закрылось три месяца назад. Интернет, с его онлайн-бронированием и системами автоматизации, сожрал многие турагентства точно так же, как сожрал все видеопрокаты и большинство книжных магазинов. Она расстроилась, но не впала в панику. Сказала, что поищет что-нибудь новое, не торопясь. Денег хватало — Максим зарабатывал достаточно.

Взамен она взялась за квартиру. Мыла, убирала, готовила. Максим приходил с работы и находил все в идеальном порядке. Было приятно. Почти идиллия.

Если бы не сосед сверху.

Этот ублюдок начал сверлить ровно полгода назад. Каждое утро, ровно в девять, раздавалось жужжание дрели. И не прекращалось до одиннадцати вечера. Четырнадцать часов с небольшими перерывами. Каждый день. Включая выходные.

Поначалу Максим относился к этому спокойно. Ремонт — дело обычное. Неделя, две, месяц максимум.

Прошло два месяца. Потом три. Четыре.

Сверление не прекращалось.

— Может, он там семнадцатый этаж себе строит, — шутил Максим за ужином.

Марина не улыбалась. Она была дома весь день. Она слышала это проклятое жужжание все четырнадцать часов, пока Максим сидел в офисе.

К концу пятого месяца она изменилась.

Стала молчаливой. Перестала готовить — в холодильнике появились полуфабрикаты. По утрам, как только начиналось сверление, она хватала куртку и уходила. Возвращалась вечером с красными глазами и пустым взглядом.

— Где ты была? — спрашивал Максим.

— Гуляла, — отвечала она. — Просто гуляла.

Что она могла сказать? Что сидела в кафешке, потому что там хоть музыка играет, хоть люди разговаривают — что угодно, лишь бы не слышать это долбаное жужжание? Что бродила по торговому центру часами, разглядывая витрины, которые ей были совершенно не интересны? Что однажды зашла в кинотеатр и купила билет на случайный фильм — боевик с взрывами и погонями — просто чтобы громкий звук заглушил жужжание, которое, казалось, уже звучало у нее в голове?

Максим не понимал. Как мог понять? Он ведь был на работе.

— Может, тебе к психологу сходить? — предложил он однажды.

Марина посмотрела на него так, словно он предложил ей прыгнуть с крыши.

— Это не у меня проблемы с головой, — сказала она тихо. — Это у него. У того, кто над нами.

Вечером, в начале шестого месяца, они сидели в гостиной. Максим пялился в планшет, Марина держала в руках книгу, но не читала. Просто смотрела на страницы.

Сверху жужжало.

Часы на стене показывали 22:45. Еще пятнадцать минут до тишины.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Максим, пытаясь разрядить обстановку. — Он там, наверное, купил себе кусок бетона и теперь высверливает в нем комнаты. Как Микеланджело высекал Давида из мрамора.

Марина медленно повернула к нему голову. В ее глазах было что-то страшное. Не злость. Что-то холоднее.

— Сходи к нему, — сказала она. — Пожалуйста. Спроси, когда это закончится. Потому что если это не закончится скоро, я... я не знаю, что я сделаю.

Максим посмотрел на жену. Действительно посмотрел — впервые за несколько недель. И увидел: синеву под глазами, впавшие щеки, пальцы, судорожно сжимающие книгу.

— Хорошо, — сказал он. — Схожу. Прямо сейчас.

Шестнадцатый этаж выглядел точно так же, как пятнадцатый — те же облупленные стены, тот же запах — кто-то жарил рыбу, кто-то курил в подъезде. Максим остановился перед дверью, из-за которой доносилось жужжание, и нажал на звонок.

Звук дрели оборвался почти мгновенно.

Тишина.

Потом — шаги. Медленные, осторожные. Кто-то подошел к двери и замер.

— Добрый вечер, — сказал он громко. — Я Ваш сосед снизу. Хочу с Вами поговорить.

Молчание.

— Послушайте, — Максим старался говорить дружелюбно, — Вы сверлите уже полгода. Я понимаю, ремонт — дело серьезное, но моя жена дома целыми днями, и ей тяжело. Не могли бы Вы сказать, сколько это еще продлится?

За дверью кто-то дышал. Максим слышал это четко — частое, прерывистое дыхание, как у человека после бега.

— Неделя? Месяц? Просто чтобы мы понимали.

Глазок потемнел — кто-то отошел от двери.

— Эй! — Максим повысил голос. — Я с Вами разговариваю!

Тишина.

Он постоял еще минуту, чувствуя, как внутри закипает злость, потом развернулся и пошел к лестнице. Хамло. Обычное хамло, которому насрать на других людей.

Дома он рассказал Марине.

— Не открыл, — сказал он. — Даже не ответил.

Марина кивнула. Она не удивилась. Она ничему уже не удивлялась.

— Значит, будет продолжаться, — сказала она тихо.

На следующее утро, ровно в девять, сверление возобновилось.

Максим встретил соседа три недели спустя.

Он возвращался с работы — обычный вечер, обычная усталость. Зашел в подъезд. У лифта уже стоял человек — ждал, когда кабина спустится.

Невысокий мужик лет пятидесяти. Лысеющий. Потрепанная куртка. Сумка через плечо. И глаз — правый глаз дергался. Не моргал, а именно дергался, как будто под веком засело какое-то насекомое.

Мужик нажал на шестнадцатый этаж и забился в угол кабины. Максим посмотрел на него и понял: это он. Сверлящий ублюдок.

Он не нажал на пятнадцатый. Просто стоял и смотрел.

Лифт пополз вверх. Мужик нервничал все сильнее. Тик усилился — теперь дергался не только глаз, но и угол рта.

Шестнадцатый этаж. Двери открылись.

Мужик выскочил в коридор. Максим вышел следом.

— Простите, — окликнул он.

Мужик обернулся. Вблизи он выглядел еще хуже — серая кожа, красные глаза, руки в ссадинах и мозолях.

— Это Вы живете в квартире над нами? — спросил Максим, стараясь говорить спокойно.

Мужик кивнул. Почти незаметно, но кивнул.

— Вы сверлите каждый день. Уже больше полугода. Моя жена... она дома весь день. Ей тяжело. Когда это закончится?

— Простите, — прошептал мужик. Голос слабый, как у человека, который давно не разговаривал. — Простите, но у меня договор.

— Какой, к чертям собачьим, договор? — Максим почувствовал, как терпение лопается. — Вы кому-то делаете ремонт по договору?

— Нет. Я там живу. Но у меня... обязательство. Понимаете?

Максим не понимал. Совсем не понимал.

Мужик достал ключи. Руки тряслись так сильно, что ключи звенели. Он пытался попасть в замок, промахивался, пытался снова.

Дверь открылась.

— Что Вы делаете?! — взвизгнул мужик, когда Максим шагнул к двери. — Я вызову полицию!

Но Максим уже зашел внутрь. И замер.

Стены словно изъела болезнь: сотни, тысячи аккуратных отверстий, каждое — не больше двух сантиметров в диаметре. Они шли рядами, спиралью, хаотичными скоплениями — покрывали почти каждый сантиметр, превращая стены в жуткое решето.

На полу валялись горы бетонной крошки. Серая пыль покрывала все — мебель, подоконники, даже люстру. В углу стояла дрель, провод змеился через всю комнату к розетке. Рядом — десятки одинаковых сверл, аккуратно разложенных.

— Что за...

— Я ищу своего младшего брата, — сказал мужик. Тик внезапно прекратился. Лицо стало спокойным, почти мертвым. — Ваню. Он пропал. И я заключил договор, чтобы найти его.

Максим оглядел квартиру. Дыры везде. На всех стенах. Сколько времени нужно, чтобы просверлить столько?

Он хотел схватить этого психа за грудки. Ударить. Вытрясти из него разумное объяснение. Но психов бить нельзя. Это все знают.

— Какого брата? Какой еще договор?

— Я ищу своего младшего брата, — повторил мужик монотонно. — Я заключил договор.

Говорить с ним было бесполезно.

Максим развернулся и вышел.

Дома он рассказал все Марине.

— Псих, — сказал он. — Конченый псих. Там вся квартира в дырах. Тысячи дыр. Он говорит, что ищет брата. Что заключил какой-то договор. Больной на всю голову.

Марина сидела за столом, держа чашку холодного чая.

— Надо жаловаться, — сказала она тихо. — В управляющую компанию. Участковому. Это же опасно — так сверлить стены. Дом может рухнуть.

Максим позвонил участковому. Тот выслушал с явной скукой.

— Ремонт с девяти до двадцати трех часов разрешен законом, — сказал он. — Если шум в эти часы — мы ничего не можем сделать. Пишите коллективную жалобу от соседей, если хотите.

— Но там тысячи дыр в несущих стенах! Дом может рухнуть!

Участковый помолчал. В трубке послышался шорох бумаг.

— Несущие стены? Вы уверены?

— Абсолютно. Я видел своими глазами.

— Тогда это уже не моя компетенция. Обращайтесь в управляющую компанию с письменной жалобой на повреждение общедомового имущества. Они обязаны провести проверку. Если не отреагируют — пишите в жилищную инспекцию. Можете также вызвать МЧС, если считаете, что есть угроза обрушения.

— Но человек же явно ненормальный! Он бормочет про какой-то договор, про брата...

— Если считаете, что сосед... с отклонениями — напишите заявление в психоневрологический диспансер по месту жительства.

— То есть Вы ничего не будете делать?

— Я зафиксировал Ваше обращение. Действуйте по порядку: управляющая компания, жилищная инспекция, психоневрологический диспансер. Всего доброго.

Максим и Марина сидели на кухне. Сверху продолжало жужжать.

— Мы можем съехать, — сказал Максим без особой уверенности.

— Куда? — Марина смотрела в окно. — Ипотека на двадцать лет. Мы привязаны к этому месту.

На следующий день Максим позвонил в управляющую компанию.

— Да, Ваше обращение зафиксировано, — монотонно сказала девушка в трубке. — Направим инженера для проверки. В течение тридцати дней.

— Тридцати дней? Дом может рухнуть!

— Такие сроки установлены регламентом. Если считаете, что угроза серьезная — обращайтесь в МЧС.

Максим позвонил в МЧС. Объяснил ситуацию.

— Подъедем, осмотрим, — пообещали. — Ожидайте в течение суток.

Приехали только через два дня. Двое сотрудников в форме поднялись на шестнадцатый этаж. Максим пошел с ними.

Звонили и стучали долго. Сосед не открыл.

— Принудительно вскрывать дверь мы можем только при непосредственной угрозе жизни, — сказал старший. — Дом не горит, не затоплен, нет запаха газа. Обращайтесь в управляющую компанию, пусть они получают доступ через суд.

Они уехали.

Жужжание продолжалось.

В среду Максим вернулся с работы и обнаружил, что наверху тишина. Он посмотрел на часы — 18:30. Время, когда сосед обычно работал вовсю.

— Мариш! — крикнул он, входя. — Я дома!

Ответа не было.

Он прошел по квартире. На кухне — остатки завтрака. Чашка недопитого кофе. Холодная. Тарелка с недоеденным бутербродом. Она была дома утром.

В спальне на тумбочке лежал ее телефон.

Максим взял его. Разряжен. Марина никогда — НИКОГДА — не выходила без телефона. Даже в магазин на углу.

— Она просто забыла, — сказал он вслух. — Забыла, и все.

Но внутри что-то сжалось холодным узлом.

После десяти вечера Максим начал звонить всем. Ольге, ее лучшей подруге — та не знала ничего. Родителям в другой город — они говорили с дочерью три дня назад, все было нормально.

— Может, она встретила кого-то, заболталась, — сказала мать Марины неуверенно.

— Без телефона? — Максим слышал, как его собственный голос звучит странно, механически. — Она не выходит без телефона. Никогда.

Полночь. Он сидел у окна, смотрел на улицу. Редкие машины. Редкие прохожие. Может, сейчас она появится. Вот сейчас.

Не появилась.

На рассвете он задремал и провалился в кошмарный сон.

Проснулся от звонка. Ольга:

— Ты нашел ее?

— Нет.

— Боже мой... Звони в полицию!

Он позвонил.

Дежурный выслушал его с профессиональным равнодушием.

— Исчезнувших совершеннолетних граждан мы начинаем искать через трое суток, — произнес он. — Подайте заявление. Если через три дня супруга не объявится, начнем розыск.

— Три дня? — Максим не мог поверить своим ушам. — Но с ней могло что-то случиться!

— Понимаю Ваше волнение. Но таковы правила. В девяноста процентах случаев люди возвращаются сами.

Максим положил трубку.

Три дня. Семьдесят два часа.

Максим бродил по квартире, натыкаясь на следы Марины. Книга на тумбочке — она читала какой-то исторический роман, дошла до двести двенадцатой страницы. Закладка была там до сих пор. Тапочки у кровати — правый чуть впереди левого, как она всегда их ставила. Халат на крючке в ванной, все еще пахнущий ее шампунем — тем дорогим, который она покупала в «Рив Гош».

В холодильнике стояла ее любимая минералка — «Боржоми», которую она пила каждое утро. Бутылка была открыта три дня назад. Вода выдохлась.

Он открыл шкаф в спальне. Ее одежда висела ровными рядами. Платья, блузки, джинсы. Та самая юбка, которую она надевала на их годовщину. Он провел рукой по ткани, и вдруг понял — она не взяла с собой ничего. Совсем ничего. Даже куртку. А на дворе была середина октября, температура по ночам опускалась до нуля.

Куда можно уйти без куртки? Без телефона? Без денег? Он проверил — ее кошелек лежал в сумочке на полке.

Никуда.

А сверху, методично и неумолимо, жужжала дрель. Как будто ничего не случилось. Как будто его жена не пропала.

Что-то внутри Максима начало медленно закипать.

Пятница. Суббота. Марины нет. Полиция приняла заявление с видимым безразличием. Дежурный в отделении полиции — толстый мужик лет сорока пяти с потными руками — заполнял бумаги, даже не глядя на Максима.

— Возможно, у вас был конфликт? — спросил он монотонно. — Ссора?

— Нет. Мы не ссорились.

— Проблемы в семье? Может, у супруги есть любовник?

— Нет! Исключено!

Дежурный пожал плечами. Дескать, ну да, все так говорят, а потом оказывается, что жена сбежала с любовником на Кипр.

— Мы начнем проверку, — сказал он. — Больницы, морги, камеры наблюдения. Если что-то найдем — позвоним.

«Если что-то найдем». Как будто речь шла о потерянных ключах, а не о живом человеке.

А сверху продолжало жужжать. В субботу. В воскресенье. Четырнадцать часов в день, лишь с короткими перерывами.

В воскресенье утром, около одиннадцати, что-то внутри Максима переломилось.

Он поднялся на шестнадцатый этаж — не на лифте, а пешком, поднимаясь по ступенькам и чувствуя, как с каждым шагом внутри растет холодная ярость. Остановился перед дверью. Не стал звонить. Начал бить в дверь кулаком — сильно, яростно.

— Открой! — орал он. — Открой, ублюдок!

Жужжание внутри прекратилось.

Шаги.

— Открывай, я сказал!

Дверь распахнулась.

Максим ворвался внутрь, схватил мужика за грудки и прижал к стене. Ткань рубашки была мокрой от пота — кислого, вонючего пота человека, который давно не мылся.

— Из-за тебя! — орал Максим, тряся соседа. — Понимаешь? Из-за твоего долбаного сверления моя жена пропала! Ты довел ее до того, что она... что она...

Он не мог закончить. Не знал, как закончить.

— Это не я, — прошептал мужик. В глазах его был такой ужас, что Максим на миг ослабил хватку. — Клянусь, это не я. Это он...

— Кто — он?

— Когда у меня пропал брат... — мужик говорил быстро, захлебываясь, — мне приснился сон. Пришел темный человек. Высокий, в черном, лица не разглядеть. Он сказал — давай сыграем в игру. Если выиграешь, я верну твоего брата. И я согласился. Что еще мне оставалось? Ваня был всем, что у меня было. Но я не уверен, что играю правильно, поэтому продолжаю сверлить! Каждый день! Ищу его!

— Какой еще темный человек? Что ты несешь?

— Посмотри сам, — мужик указал дрожащей рукой на стену. — Посмотри, и ты поймешь!

Максим подошел к стене. Наклонился к одной из тысяч дыр.

Внутри была темнота. Просто темнота.

Он достал телефон. Включил фонарик. Поднес к дыре и посветил внутрь.

И увидел.

В дыре был глаз.

Живой, человеческий глаз, который смотрел на него из темноты. Карий, с красными прожилками в белке. Зрачок сузился от света.

И глаз моргнул.

Максим отшатнулся, как будто его ударило током. Сердце заколотилось. Он шагнул к другой дыре. Посветил.

Глаз. Другой. Голубой.

В следующей дыре — зеленый глаз. В следующей — серый.

Он начал метаться вдоль стены, светя в дыры. Везде одно и то же. Глаза. Десятки глаз. Сотни. Все живые. Все моргающие. Карие, голубые, зеленые. Детские — большие, круглые. Старые — мутные, с бельмом. Женские — с длинными ресницами. Мужские — налитые кровью.

Все настоящие.

— Что это такое? — голос Максима сорвался почти на визг. — Откуда там глаза?

— Не знаю! — мужик сидел на полу, обхватив голову. — Богом клянусь, не знаю! Темный человек сказал — я должен найти среди них глаз Вани. Если угадаю — он вернет брата. А если нет...

Он не закончил. Просто всхлипнул.

Максим дрожащими руками набрал 02.

— Полиция. Сержант Самсонов. Слушаю Вас, — ответил дежурный.

— Запишите адрес, — сказал Максим. Голос его звучал удивительно спокойно — словно принадлежал кому-то другому. — Приезжайте немедленно.

— Что случилось? Назовите Ваши фамилию, имя и отчество.

— Максим Николаевич Ведерников. Тут у моего соседа... — он оглянулся на стену с дырами, — в стене глаза. Живые глаза. Они моргают.

Пауза на том конце провода была долгой. Потом голос дежурного изменился — из вежливо-равнодушного стал раздраженным:

— Послушайте, Максим Николаевич. Еще раз позвоните с заведомо ложным вызовом — мы выпишем Вам штраф.

— Вы не понимаете, я...

— Нет, это Вы не понимаете, Ведерников. Если выпили — ложитесь спать, а не беспокойте городские службы. У нас и без Ваших бурных фантазий работы хватает.

— Я требую зарегистрировать мое обращение! — Максим почувствовал, как внутри снова поднимается ярость. — Я знаю свои права!

Недовольное сопение на том конце:

— Назовите адрес и контактный телефон.

Патрульные приехали через пятнадцать минут. Двое — молодой и постарше. Максим показал им дыры.

— Вот, смотрите!

Старший наклонился, заглянул в дыру.

— И что? Обычная дырка в стене.

— Вы не видите? Глаз! Там глаз!

— Какой глаз? — Полицейский посмотрел на него оценивающе. — Вы употребляли сегодня алкоголь? Наркотики?

— Что? Нет!

Младший тоже посмотрел в несколько дыр. Покачал головой.

— Там пусто.

Они переглянулись. В этом взгляде было все — и диагноз, и приговор.

— Всего доброго, — сказал старший. — И не звоните больше по пустякам.

Они ушли. За дверью Максим услышал:

— Наркоман. Обдолбался и теперь глюки ловит.

— А это случайно не тот, у которого жена пропала?

— Он самый. Неудивительно, что сбежала…

Дальше голоса растворились в гулкой пустоте лестничной клетки.

Максим стоял посреди квартиры психа. Подошел к стене. Посветил.

Глаз смотрел на него. Моргнул.

— Почему они не видели? — спросил он мужика.

— Не знаю. Может, видят только те, кто заключил договор. Или те, кому это предстоит.

Максим вышел. Спустился к себе. Лег на кровать.

Над ним, в стенах за двадцатисантиметровым слоем бетона, были дыры. И глаза в них.

Глаза, которые видел только он. И тот псих наверху.

Следующей ночью ему приснился странный сон.

Он стоял в своей гостиной. Но она была другой. Стены раздвинулись, пространство исказилось. Воздух стал плотным, вязким. В нем плавала светящаяся пыль.

В углу стояла фигура.

Высокая. Неестественно высокая. Черная. Руки длинные, с пальцами, в которых было слишком много суставов.

— Максим Ведерников, — голос был мягким, приятным. — Мы можем поиграть в игру.

— Где моя жена?

— Рядом. Совсем рядом. Буквально в нескольких сантиметрах. Хочешь ее найти?

— Чего ты хочешь?

— Поиграть. Я люблю игры. Твой сосед играет уже восемь месяцев. Правда, не очень успешно. Ты можешь попробовать. Если найдешь Марину — верну ее.

— А если нет?

Фигура наклонила голову — угол был неправильным, слишком большим.

— Тогда она останется там. Рядом, но недоступная. Навсегда.

— Я не буду...

— Ты уже согласился, — перебила фигура. — Когда посмотрел в первую дыру.

Максим хотел возразить, но не мог двигаться.

— Правила просты, — продолжала фигура, обходя его кругом. — Сверли стены. Смотри в дыры. Ищи. Где-то среди глаз — глаз Марины. Найдешь — она вернется. Не найдешь... ну, ты понял.

— Сколько у меня времени?

— Сколько угодно. Хоть всю жизнь. Но знай — с каждой дырой только один шанс. Один взгляд. Ошибешься — сверли дальше. А глаз с каждым днем становится больше. Твой сосед начинал с сотни. Теперь их тысячи.

— А если откажусь?

— Можешь отказаться. Но Марина останется там. Навсегда. Выбор за тобой.

Голос начал удаляться.

— И еще. Слишком много дыр — стены рухнут. И тогда умрешь не только ты. Счастливой охоты!

Смех. Фигура исчезла.

Максим открыл глаза.

Утро было серым. Дождь барабанил по окнам. Максим встал, умылся. Посмотрел в зеркало — красные глаза, небритое лицо.

Оделся и поднялся на шестнадцатый. Позвонил.

Дверь открылась сразу.

Мужик стоял спокойный. Тик исчез. Глаза ясные.

— Ты видел его, — сказал мужик. — Темного человека.

— Да.

— Значит, теперь ты тоже ищешь.

— Я найду ее. Обязательно.

Мужик грустно улыбнулся.

— Я тоже так думал. Восемь месяцев назад. Я знал цвет глаз Вани. Серо-зеленые, с желтыми пятнышками. Я помнил каждую деталь. Но там... там все глаза кажутся правильными. И все неправильными. Ты смотришь и думаешь: это он! А потом сомневаешься. И сверлишь дальше. Без конца. Удачи тебе.

Закрыл дверь.

Максим спустился домой. Достал дрель — отцовскую, старую. Проверил — работает.

Потом оделся и вышел.

Хозяйственный магазин был в пяти минутах. Обычный магазин — инструменты, краски, гвозди. Пахло маслом и металлической стружкой.

— Вам помочь? — спросил продавец — старик лет шестидесяти.

— Сверла. По бетону. Двадцать на двести. Штук десять.

Старик кивнул, достал коробки.

— Что-нибудь еще?

Максим посмотрел на сверла. Десять штук. Каждое на несколько сотен дыр. Потом придется покупать еще. И еще.

Сосед сверлил восемь месяцев. Тысячи дыр. И не нашел.

Какой шанс найти нужный глаз среди тысяч? Учитывая то, что постоянно появляются новые. Один к миллиону?

Но выбора нет.

Марина там. В двадцати сантиметрах. Ждет.

— Нет, — сказал Максим. — Пока все.

Расплатился. Взял пакет и вышел под дождь.

Максим нашел Марину через три с половиной месяца.

Он уже не помнил, какой это был день. Дни слились в единое жужжание. Он сверлил методично — просыпался, сверлил до изнеможения, падал, спал несколько часов, просыпался снова.

На работу больше не ходил — уволили после второй недели прогулов. Деньги таяли. Он экономил на всем — ел раз в день, не включал свет без необходимости, не тратил воду.

Руки покрылись мозолями, которые лопались и кровоточили. Он обматывал их изолентой и продолжал.

Похудел на пятнадцать килограммов. Один раз поймал себя на том, что жует бумагу, не замечая этого.

Зеркало в ванной он разбил на второй месяц — не мог смотреть на того, кем становился.

И вот — очередная дыра.

Он посветил машинально, не надеясь увидеть что-то особенное.

И замер.

Карий глаз. С зелеными вкраплениями у зрачка. С родинкой на нижнем веке — крошечной, которую видно только вблизи.

Марина.

Он знал эти глаза лучше, чем свои собственные.

Это она.

Рука с телефоном тряслась так сильно, что он едва смог набрать номер соседа. Звонил три раза — не брал трубку. На четвертый ответил:

— Да? — голос был осипшим, далеким.

— Я нашел, — Максим не узнал собственный голос — хриплый, ломающийся. — Я нашел Марину. Я абсолютно уверен.

Долгая пауза. Потом:

— Я тоже был уверен. Семнадцать раз. Ты действительно готов назвать ее? Если ошибешься — все. Конец игры.

Максим снова посмотрел в дыру. Глаз моргнул — медленно, устало.

— Да. Я уверен.

— Тогда произнеси полное имя. Четко.

Максим встал перед дырой. Сердце колотилось так, что он слышал пульс в ушах.

— Это глаз Марины Ведерниковой. Моей жены.

Секунда тишины.

Две.

Три.

Потом воздух дрогнул — будто кто-то резко распахнул невидимое окно. Сквозняк пронесся по квартире.

В коридоре послышались шаги.

— Макс?

Голос. Ее голос.

Он бросился к двери, распахнул ее.

Марина стояла на площадке. Волосы спутаны. Босая. Но живая.

Ее глаза — те самые карие глаза с зелеными вкраплениями — смотрели на него.

— Ты... настоящая?

Вместо ответа она шагнула вперед и обняла его. Крепко, отчаянно. Максим почувствовал, как она дрожит.

Она была теплой. Пахла пылью и чем-то металлическим, но под этим — ее запах.

Они плакали, стоя посреди лестничной площадки под мерцающей лампочкой.

Первую неделю Максим боялся спать.

Боялся, что проснется, а Марины не будет. Что это сон.

Но она была реальной. Ела, пила, спала рядом с ним. Принимала душ — долго, смывая что-то невидимое. Смотрела в окно часами, молча.

О том, где она была эти месяцы, Марина почти не говорила.

— Не помню, — отвечала она. — Темно было. И тихо. Как будто спала.

Он не настаивал.

Жизнь постепенно возвращалась в нормальное русло. Марина снова начала готовить. Дыры в стенах заштукатурили — наняли рабочих.

Сосед сверху больше не сверлил. Тишина была почти пугающей после месяцев постоянного жужжания.

Прошло два месяца с возвращения Марины.

Максим встретил соседа у подъезда — впервые за все время. Тот выглядел хуже, чем в последний раз: еще более худой, сгорбленный, с дрожащими руками.

— Вы... — Максим не знал, что сказать. — Как дела?

Сосед посмотрел на него долгим взглядом. Глаз больше не дергался. Вместо этого в нем была пустота.

— Я перестал, — сказал он тихо. — После того, как ты нашел свою жену. Я понял, что не найду. Столько дыр... Знаешь, что самое страшное? А вдруг я уже нашел его? Вдруг я посмотрел на его глаза и не узнал, потому что забыл, какие они на самом деле? Или вдруг я назвал бы не того, и тогда вернулся бы кто-то другой, и я думал бы, что это Ваня, но это был бы не он?

Максим почувствовал, как внутри холодеет.

— Твоя жена, — продолжал сосед, глядя ему в глаза, — ты уверен, что это она? Абсолютно уверен?

— Да, — ответил Максим, но голос прозвучал неуверенно.

— Хорошо, — сосед кивнул. — Тогда тебе повезло больше, чем мне.

Он пошел к подъезду, но на полпути остановился:

— Или не повезло. Потому что сомнение — оно как червь. Один раз заползет в голову — и все. Ты будешь каждый день вглядываться в нее, искать отличия. И находить. Или думать, что находишь. И никогда не узнаешь правду. Потому что после таких игр никто не остается прежним. Ни те, кто вернулся. Ни те, кто их искал.

Сосед скрылся в подъезде.

Максим стоял на улице, переваривая услышанное.

В тот же вечер случилось первое.

Они смотрели телевизор. Марина сидела, подобрав ноги под себя — так, как всегда.

Или почти так?

Максим вдруг осознал, что смотрит не на экран, а на нее. Изучает. Левую ногу она всегда подгибала сильнее, чем правую — это была ее привычка, из-за старой травмы колена. Но сейчас обе ноги были подогнуты одинаково.

Или он ошибается? Или травма зажила за эти месяцы? Или он всегда неправильно помнил?

Марина заметила его взгляд:

— Что-то не так?

— Нет. Все хорошо.

Но было не хорошо.

Потому что теперь он начал замечать.

На следующий день Максим пришел с работы и почувствовал запах.

Марина готовила. Что-то с карри.

Он замер на пороге кухни.

— Пахнет вкусно, — сказал он осторожно.

— Да, решила попробовать новый рецепт. Курица в карри. Надеюсь, понравится.

Максим смотрел на нее.

Марина никогда не готовила с карри. Не то чтобы не любила — просто у нее от этой специи начинала болеть голова. Всегда. Даже запах вызывал дискомфорт.

Но сейчас она стояла над кастрюлей, и никакого дискомфорта не было.

— Мариш, — начал он, — у тебя же от карри...

— Что?

— Голова. У тебя всегда болела голова от карри.

Она нахмурилась:

— Нет, Макс. Я часто готовлю с карри. Ты, наверное, путаешь с кориандром — вот от него у меня и правда иногда голова кружится.

Кориандр? Максим никогда не слышал про кориандр.

Или слышал? Или это было карри? Или он правда путает?

Три месяца сверления. Истощение. Стресс. Может, это его память играет?

Он сел за стол.

Марина поставила перед ним тарелку, поцеловала в макушку и села напротив.

— Приятного аппетита.

Они ели молча.

Максим смотрел на нее украдкой.

— Последние дни ты странно себя ведешь, — сказала Марина, откладывая вилку. — Постоянно смотришь на меня. Как будто проверяешь что-то. Что случилось?

— Ничего. Просто... соскучился. По тебе. Рад, что ты дома.

Она улыбнулась — та самая ее улыбка, немного кривая, с приподнятым левым уголком губ.

Или это правый угол поднимался?

Максим отвел взгляд.

Ночью он считал ее вдохи. Раз. Два. Пять. Двадцать три. На тридцать четвертом сбился и начал заново. Слушал, как воздух наполняет ее легкие и выходит обратно — доказательство жизни, которому он больше не верил до конца. В четвертом часу встал, прошел на кухню и сел в темноте, глядя в окно на спящий город.

Взял телефон. Открыл фотогалерею. Начал листать старые фотографии — до исчезновения.

Марина на море. Крупный план. Он увеличил фото, всматриваясь в детали.

Родинка на шее. Справа, чуть выше ключицы. Маленькая, коричневая.

Максим тихо поднялся, прошел в спальню. Присел у кровати. Марина спала на боку, шея открыта.

Он посветил телефоном, едва касаясь экрана, чтобы свет был слабым.

Родинка. На том же месте.

Он выдохнул с облегчением.

Марина открыла глаза:

— Макс? Что ты делаешь?

— Извини. Телефон уронил, искал...

Она снова закрыла глаза.

Максим вернулся на кухню.

Родинка на месте. Все хорошо.

Но руки тряслись, когда он наливал себе воду.

Потому что он знал: завтра он будет проверять что-то еще. И послезавтра. И каждый день.

Слова соседа засели в голове, как заноза: «Сомнение — оно как червь. Один раз заползет — и все».

Каждая мелочь по отдельности объяснима. Человек меняется. Травма исчезновения могла изменить привычки. Его собственная память могла исказиться за месяцы психоза.

Но вместе... вместе они складывались в тревожную картину.

Или он просто сходил с ума?

Он никогда не узнает правду. Даже если попытается.

Даже если это была она — настоящая, родная Марина — он уже не сможет поверить до конца. Червь сомнения въелся слишком глубоко.

И даже если это была не она — какая-то сущность из дыры — она была идеальной копией. Неотличимой.

Игра не закончилась, когда Марина вернулась.

Игра только началась.

И он будет играть в нее всю оставшуюся жизнь.

Максим закрыл глаза.

И услышал.

Тихое, едва различимое.

Жужжание.

Где-то далеко в стенах.

Или в его собственной голове.

Которое теперь не прекратится. Никогда.