Я - Фрея

Между деревьями сгущалась тьма. Лунный свет, не добравшись до земли, терялся в густой листве. Ветер тихонько что-то шептал, словно предупреждал о чем-то, на древнем забытом языке. Вдали, за холмами, выл зверь. Но это был не зверь.

Оборотни — это почти люди. Почти. На их клыках и когтях кровь. В их глазах яростное пламя. Они убивают ради забавы. Они живут среди нас…

Они ходят на двух ногах, смеются и целуются. Но если приглядеться — их тени слишком длинные, зубы слишком белые, а в глазах, когда они думают, что никто не видит, вспыхивает желтый огонь.

Притворяются. Смеются, сидя с друзьями за одним столом. Целуют жён. Качают детей. А потом, когда восходит полная луна, они сбрасывают кожу, и начинается охота.

Есть ли у них душа? Я не знаю. Но я знаю другое: мертвый оборотень лучше, чем живой.

Когда-то меня была семья. Пока ночью в дом не ворвался он. Тот, кто разорвал отца, как пергамент, прежде чем он успел схватиться за револьвер. Кто задрал голову и засмеялся, когда мать бросилась на него с кочергой.

А потом… потом он посмотрел на меня. И ушел.

Не потому, что сжалился. Оборотни не знают жалости. Просто он решил, что я — игрушка. Что когда-нибудь вернется и доиграет.

Он ошибся.

Теперь у меня есть только серебряные пули и клинок, закаленный в огне, сдобренном нужными травами. Я не охотница. Я — палач. Я выслеживаю их по следам когтей, по запаху испорченного мяса, по тому, как воют собаки, когда они рядом. Я загоняю их в хитрые ловушки. И я убиваю. Без жалости. Без сожалений.

Если в вашем доме по ночам скрипят половицы, если ваши дети вздрагивают от теней на стене, если по утрам вы находите на пороге кровавые росчерки — зовите меня.

Я не отказываю никому. Потому что когда-то мне никто не помог.

Теперь я ношу красный плащ не для красоты. Красный лучше скрывает кровь.

⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆

Луна висела над деревней, как серебряное зеркало, в котором отражались лишь кровавые воспоминания. Я стояла на краю леса, пальцы сжимали рукоять ножа — старого, с зазубринами, но верного. Ветер раздувал мой плащ, донося запахи дыма и полыни.

Последний был молодым, почти мальчишкой. Работал кузнецом в соседней деревне. Женился прошлой весной. Жена еще не знала, что по ночам он тщательно вылизывает пальцы после того, как разорвет овец в загоне.

Я нашла его у реки. Он сидел на корточках, мыл руки, и вода стекала с его пальцев розоватыми ручейками.

— Ты не должна была приходить, — сказал он, даже не оборачиваясь.

Чертова оборотничья чуйка.

— Твоя жена попросила. Говорит, ты стал… странным по ночам.

Он засмеялся. Звук был почти человеческим.

— А ты кто? Деревенская знахарка?

— Нет, — я скинула капюшон.

— Я — Фрея.

Его глаза вспыхнули желтым. Он рванулся вперед, но петля из веревки с вплетенной в нее серебряной нитью уже ждала его на земле. Когда он упал, я воткнула клинок между его ребер.

— Почему? — захрипел он, и в голосе вдруг прорвалось что-то детское.

— Я же не трогал людей! Только скот…

— Сегодня — скот, — поправила я, — завтра жену. Послезавтра — ребенка. Я знаю, как вы растете.

Когда он перестал дергаться, я перекрестила его лоб. Почти человек.

И вот я сижу в трактире на краю деревни. Пью вино, которое неприятно отдает железом, и жду. Рано или поздно кто-нибудь подойдет.

— Вы… вы та самая? — шепчет старик.

— Та самая, — кивая я.

— Моя внучка… она стала бояться лунных ночей.

Я киваю, достаю из-под плаща серебряный медальон. Глажу пальцем знак. Показываю его деду. Он смотрит на него больными покрасневшими глазами. Еле заметно кивает. Его пальцы дрожат, когда он пытается растянуть ворот рубахи, чтобы судорожно вздохнуть.

— Где она? — наконец задаю я вопрос.

Потому что мертвый оборотень действительно лучше живого…

Дом старика пахнет сушёными травами, мёдом и страхом. Пол скрипит под сапогами, будто предупреждает: «уходи, пока не поздно». Но для меня это «поздно» случилось уже давно.

Девочка-подросток сидит у печки, зябко кутаясь в платок. Глаза слишком большие, слишком блестящие. На запястье — царапины, будто от собственных ногтей.

— Она не спала три ночи, — шепчет старик.

— Вчера... вчера я нашёл во дворе задушенную курицу.

Девочка поднимает на меня взгляд.

— Ты пришла убить меня?

Её голос слишком спокойный для ребёнка. В нём уже слышится рычание, которое она еще не научилось прятать. Я опускаюсь перед ней на колени, чтобы быть на одном уровне. Смотрю, не отводя взгляд.

— Нет. Я пришла убить того, кто живёт в тебе.

Луна в ту ночь была огромной, кровавой. Мы вышли в поле за деревней. Девочка дрожала, но шла. В глубине души, той самой, что ещё не сожрал зверь, она понимала: лучше умереть человеком, чем жить чудовищем. Убить родных, отца, мать…

— Это больно? — спрашивает она, когда я раскладываю круг из веревки с серебряной нитью.

— Да.

— А потом?

— Потом ты проснёшься.

Я солгала. Но ложь во спасение — единственное, что остаётся в этой войне.

Когда она начала меняться, я зажгла скрученные в узел травы — полынь, зверобой, чертополох. Дым вливался в нее с дыханием, впивался в кожу, выгоняя зверя наружу. Она кричала. Кричала как человек, пока голос не превратился в рычание.

Серебряный клинок вошёл ей в грудь ровно в тот момент, когда луну закрыло широкое облако.

На рассвете я вымыла руки в ручье. Вода была ледяной, но кровь всё не сходила — будто въелась в кожу.

Старик молча поднял внучку на руки и унес к деревенскому кладбищу. Но похоронил не на нем, а рядом за оградой. Он не плакал. Оборотни отнимают у людей даже слёзы.

— Спасибо, — тяжело проговорил он.

Я не ответила. Потому что в этой истории не за что благодарить. Потому что завтра будет новая деревня. Новый оборотень. Новая могила.

Я затянула потуже завязки капюшона на плаще и пошла по дороге прочь от деревни. Впереди меня тоже ждали…

⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆

Зима пришла рано. Снег скрипел под сапогами, морозный воздух щипал кожу на щеках. Я шла по старой дороге, ведущей туда, где когда-то стоял мой дом.

Пять лет прошло, три года я охотилась. Три года хоронила тех, кого уже было не спасти, кто уже был потерян. И впереди всегда маячила еще одна дорога. Она меня ждала. Дорога домой.

Деревня была пуста. Не покинута — именно пуста. Двери распахнуты, в окнах чернели дыры, будто кто-то вырвал глаза у каждого дома. Посреди улицы лежал труп лошади — точнее, то, что от неё осталось. Рёбра торчали вверх костяным частоколом.

И везде следы. Не волчьи. Не человеческие. Его. Я всегда смогу их узнать.

Над дверью нашего дома висел венок из рябины — мамин оберег. Он истлел, но я всё ещё помнила, как она шептала над ним заговор.

«От зверя, от лиха, от того, что ходит меж миров... Спаси, отведи, защити.»

Не сработало.

Я переступила порог. Прах. Холод. Темные пятна крови, навсегда въевшиеся в деревянные доски пола. Глиняные черепки разбитой посуды. И запах. Запах боли и страха.

— Я знал, что ты вернёшься.

Искаженный человеческий голос раздался у меня за спиной.

Оборотень стоял в дверях, заслоняя свет. Он стал еще крупнее, чем в ту ночь. Шерсть темнее, когти длиннее. И глаза... Те самые глаза, что смотрели на меня, когда он убивал моих родителей.

— Ты выросла, — оскалился он.

— Я даже горжусь.

Я не стала говорить. Слова — для людей. Серебряный нож вспорол воздух.

Он играл со мной. Отступал. Нападал. Рычал и клацал зубами. Оставлял царапины на руках, на лице. Смеялся, когда я падала.

— Ты думала, я случайно оставил тебя в живых? — рыкнул он, ударив меня в грудь.

Я отлетела к печи, чувствуя, как трещит ребро.

— Я не тронул тебя, чтобы вырастить лютого охотника. Чтобы было с кем поиграть!

Я плюнула кровью ему в морду.

— Тогда играй.

Я выхватила из потайного кармана паутину ловчей сети. Серебряная сеть, сплетённая из цепочек отлитых из расплавленных крестов, взятых у мёртвых, упала ему на голову и спину. Он взвыл и завертелся вокруг себя в дикой пляске. Сеть растянулась, развернулась, внедряясь в шерсть и под кожу. Он выл, пытался ее содрать. Заклятое серебро оказалось сильнее. Он тяжело рухнул на дощатый пол. Из пасти текла кровавая пена.

Когда я вонзила клинок ему в горло, он засмеялся.

— Ты... почти как я...

— Нет, — прошептала я, проворачивая лезвие.

— Я хуже.

Потому что оборотни убивают от звериного голода. А я — потому что помню.

Я стояла над его трупом, вдыхая запах гари и крови.

⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆

На улице пошёл снег. Я вышла из дома. Я стояла, запрокинув голову к небу, и мне на лицо падали колючие снежинки.

Почему я всё ещё чувствую пустоту? Почему в груди по-прежнему огонь? Я посмотрела на свои руки. И впервые испугалась.

Кровь его была тёплой. Слишком тёплой. Она стекала по моим пальцам, густая и чёрная, и она не отпускала. Будто впитывалась в кожу, будто тянулась за мной тонкими нитями, приковывая к тому, что лежал внутри дома.

Я упала на колени, сжав голову руками. Что со мной?

А потом — боль. Будто кто-то вогнал мне под рёбра раскалённый клинок и повернул его. Я завыла. Нет, зарычала.

Волной накатило воспоминание… Той ночью, когда он убил их, он не просто посмотрел на меня. Он укусил. Быстро. Глубоко. Почти без крови. Так, что я даже не поняла.

— Ты будешь моей лучшей охотницей, девочка. А потом ты станешь моей.

Его голос. Его слова.

Я открыла глаза и увидела своё отражение в луже крови. Глаза. Жёлтые. Я закричала. Но голос сорвался в хрип. В рык. Кости затрещали.

— Нет. Нет! Нет!!

Я схватилась за серебряный нож — последнее, что связывало меня с человечностью. Металл обжёг.

«Ты почти как я...» Правда. Я всегда чувствовала зверя. Всегда находила оборотней быстрее, чем другие. Потому что он во мне. Он давал силу и знание.

Лезвие блеснуло в воздухе. Я резко вонзила его себе в грудь…

Снег падал на моё лицо. Я лежала на спине, глядя в серое небо. Холодно. Но внутри наконец гасло пламя того огня.

Красный капюшон раскинулся вокруг, как крылья мёртвой птицы.

Снег уже не таял на моих ресницах, когда я услышала шаги.

— Господи... — чей-то сдавленный голос.

Тёплые пальцы коснулись шеи, ища пульс.

«Нет. Оставь меня мёртвой…»

Но судьба никогда не слушалась меня.

⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆

Я проснулась у огня. Грудь горела, но рана была перевязана чистой тканью. Над потрескивающими дровами склонился незнакомец — мужчина в потрёпанном дорожном плаще, с лицом, изборождённым шрамами.

— Ты жива, — хрипло проговорил он, заметив мой взгляд.

Я попыталась ответить, но он покачал головой.

— Не надо. Серебро... оно еще не растворилось.

Его глаза скользнули к моим рукам. К когтям, которые уже начали втягиваться обратно. Он знает.

— Я тоже охотник, — сказал он, поворачивая вертел с мясом.

— Видел таких, как ты.

— Каких... таких? — мой голос звучал надтреснуто, чужим тембром.

— Полуоборотней. Тех, кто борется.

Он протянул мне кружку с чем-то остро пахнущим горечью.

— Пей. Это поможет.

Я сделала глоток — и мир на мгновение вспыхнул белым светом. Видение захватило мой разум.

«Лес. Лунный свет. Поляна. Стая. И он — вожак. Поднимает морду к небу. Его вой разрывает тишину. Он зовёт. Меня…»

— Ты чувствуешь это, да? — спросил незнакомец, когда я очнулась.

— Связь.

Я кивнула.

— Он... оставил в тебе часть себя. Чтобы ты стала его парой.

Я сжала кулаки.

— Я предпочту смерть.

Охотник усмехнулся:

— Смерть — это просто. Труднее — жить с этим и бороться.

Он бросил в огонь горсть трав, и пламя вспыхнуло зелёным.

— Я могу научить тебя контролировать это. Если хочешь.

Я посмотрела на свои руки — человеческие, но я уже знала, что человеческие они только внешне.

— Почему вы помогаете мне?

— Потому что мир слишком любит подталкивать людей к выбору, делить все на чёрное и белое, — он поворошил угли.

— А истина всегда где-то посередине.

Я не нашла, что ответить.

— Поспи, тебе нужно восстановить силы, — добавил он.

И я отключилась.

На рассвете мы отправились в путь. Вышли к перекрестку, откуда в разные стороны вели проселочные дороги. Как выбор судьбы.

— Куда теперь? — спросил я.

— На охоту. Ведь именно это — творя судьба.

⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆

Мы шли на север три недели. Рана постепенно затянулась, но все еще временами напоминала о себе тянущими болями. С каждым днём я все сильнее чувствовала зов — звенящую нить в груди, зовущую в чащобу окружавших нас лесов. По ночам мне снился бег, запах хвои под лапами, лунный свет на снегу, горячая кровь на зубах.

— Это нормально, — говорил мой спутник, когда я просыпалась.

— Ты должна приручить его, а не отрицать.

Я называла его «Странник». Ему не было и сорока, хотя выглядел он старше. Всегда сосредоточен и невозмутим. Он не представлялся, а я не спрашивала. Охотники часто используют не имена, а звучные прозвища, как нарекает их молва. Они привлекают внимание тех, кто нуждается в помощи.

На двадцать восьмую ночь я проснулась от того, что услышала.

— Они близко, — прошептала я.

Странник мгновенно вскочил, хватая арбалет.

— Сколько?

— Трое. Четвёртый... — я прислушалась к шепоту внутри.

— Четвёртый ранен.

Мы затушили костёр и залегли в засаде. Они пришли на запах дыма и пепла — два молодых самца и самка. Четвёртый, хромающий, плелся позади.

— Не стреляй, — я схватила Странника за руку, когда он взвёл арбалет.

— Они... не нападут.

Я знала. Потому что теперь я чувствовала их как своих. Самка подняла нос, учуяв меня. Её жёлтые глаза сверкнули в темноте.

— Сестра? — словно вопрошал её взгляд.

Я шагнула в лунный свет. Превращение — это всегда боль. Кости ломаются и собираются заново, кожа рвётся под шерстью, мир сужается до запахов и звуков. Но в этот раз... Мне было легко. Я упала на четвереньки и зарычала в ответ.

Странник не стрелял. Он наблюдал, как мы обнюхиваем друг друга, как раненый самец лижет мне лапы.

— Ты нашла свою стаю, — сказал он на рассвете, когда я, уже человек, дрожала у костра.

— Но ты не одна из них.

Я знала, что он прав. Я была посередине — ни волк, ни человек.

— Что теперь? — спросила я.

Странник бросил в огонь последнюю ветку, протянул одеяло.

— Теперь ты выбираешь, — жестко упали в тишину его слова.

Утром они ждали меня на опушке. Все четверо, уже в облике людей. Стояли, настороженно глядя в сторону моего спутника. Я повернулась к Страннику.

— Они не ушли. Что мне делать?

Он пожал плечами.

— Нет белого, нет черного. Помнишь?

Я стояла перед ними, чувствуя их страх и надежду. Они ждали. Ждали мое решение. Не как звери — как солдаты, потерявшие командира.

— Если вы моя стая, — голос не дрогнул, хотя внутри всё трепетало, — то теперь мы охотимся иначе.

— Мы больше не убиваем невинных. Мы защищаем.

— За это, — я посмотрела на небо, — может быть, нам простят наши грехи.

Они переглянулись. Потом один за другим склонили головы.

— Вот и свита, — хрипло рассмеялся Странник.

Я повернулась к нему.

— Ты научишь нас?

Его улыбка была похожа на оскал.

— Добро пожаловать в Крестовый поход против тьмы, девочка.

⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆

Год спустя мы спасли первую деревню. Потом — вторую. Люди шептались, глядя нам вслед, но в их шёпоте не было страха, была надежда и благодарность. «Красная Стая» — называли они нас. Мы патрулировали границы леса, выжигали гнёзда упырей, хоронили мёртвых, чтобы те не встали.

А по ночам... По ночам я позволяла себе бежать с ними под луной.

Однажды утром я проснулась от того, что больше не чувствую боли, что занозой оставалась в груди. Я посмотрела в зеркало. Глаза вновь были зелёными. Лишь в глубине, совсем глубоко, всё ещё мерцал жёлтый огонёк. И это было правильно.

Я натянула капюшон и вышла к «Стае».

— Пора.

Они уже ждали меня во дворе деревенского дома, в котором мы остановились на ночлег. Моя стая. Мои братья и сестра.

— Я — Фрея. Я — охотница за нечестью.

Я больше не одна.