Я - монстр

Сознание вернулось не вспышкой, а когтистой лапой, медленно и неумолимо вытащив его из бездны небытия. Первым пришло ощущение. Холод. Влажный, пронизывающий, металлический холод под брюхом. Он лежал в чем-то липком и мокром, и его тело — новое, чужое, непослушное — мелко дрожало, пытаясь выработать хоть каплю тепла.

Потом пришел Голод.

Это не было просто чувством пустоты в желудке. Это была отдельная сущность, извивавшийся внутри червь, который грыз его изнутри, требуя насыщения. Он скручивал внутренности в тугой, болезненный узел, сжимал горло и шептал на языке чистого инстинкта: Ешь. Выживи.

Он попытался пошевельнуться. Мышцы отозвались странной, непривычной болью. Он был… многоногим. Шесть гибких, суставчатых конечностей, заканчивающихся острыми, как бритва, когтями, судорожно дернулись, скребя по рифленому металлу пола. Он заставил их подчиниться, оттолкнулся и с трудом встал. Тело было длинным, приземистым, идеальным для перемещения в тесноте. Хвост — тяжелый, мускулистый, с костяным наконечником на конце — волочился за ним, громко скребя по полу.

Он пополз вперед, повинуясь Голоду. Туннель был узким, круглым, обшитым просмоленными кабелями и покрытым слоем слизи и непонятных технических отложений. В воздухе висел коктейль запахов: едкая озоновая гарь, сладковатая вонь гниющей органики, металлическая пыль и… что-то еще. Теплое. Живое.

Его зрение было странным. Он не видел привычных цветов. Мир был соткан из оттенков серого, но с наложенной на него картой температур. Холодный металл сиял тусклым синим, кабели под напряжением пульсировали желтоватым свечением. А впереди, за поворотом, манило алым, пульсирующим пятном. Цель. Добыча.

Он замер, прижавшись к стене. Инстинкт, старый как сама жизнь, диктовал тактику: бесшумное приближение, выбор момента, молниеносная атака. Он прополз еще несколько метров, его тело двигалось с неестественной, плавной грацией. Из его глотки вырвалось низкое, булькающее шипение — звук, который он сам не ожидал издать.

За поворотом было небольшое расширение туннеля, залитое грязной водой. И там, поглощая какие-то отбросы, копошилось существо. Крыса. Но не простая. Мутант, размером с крупную собаку, с выпученными, слепыми глазами-бусинами, покрытая клочьями слипшейся шерсти и покрытая язвами. Ее ребра проступали под кожей, но когти и зубы выглядели смертоносно.

Ксенос замер, оценивая. Его разум, все еще хранящий обрывки человеческого «я» — того, кого когда-то звали Алексей, — анализировал: Цель: агрессивна. Возможна болезнь. Риск высок. Но Голод… Голод сильнее.

Он не помнил своего имени. Не помнил лица. Только смутный образ: вспышку яркого света, пронзительную боль, прошедшую через все его существо, и падение. Падение в ничто. И вот теперь он был здесь. Этим.

Крыса почуяла его. Ее тупая морда повернулась в его сторону, ноздри затрепетали, учуяв новый запах — запах хищника. Она издала визгливый рык, обнажив желтые, кривые клыки.

Медлить было нельзя.

Его тело среагировало само. Оно сжалось, как пружина, и затем последовал мощный толчок всех шести конечностей. Он не побежал — он ринулся вперед, как черная стрела. Крыса попыталась увернуться, но ее реакции были слишком медленой. Ксенос впился в ее горло когтями передних лап, а его хвост, действуя по собственной воле, изогнулся и вонзил свое жало в бок твари.

Крыса завизжала, забилась в агонии. Ее когти расцарапали его хитин, но не смогли пробить. Яд, впрыснутый жалом, подействовал почти мгновенно. Конвульсии стали слабее, визг затих, переходя в хриплый предсмертный вздох.

Голод взревал внутри него, требуя своего. Он не стал ждать, пока жертва испустит дух. Его челюсти — длинные, способные раскрываться на невероятный угол — обхватили голову крысы. Раздался влажный хруст. Кислота, которую его тело уже вырабатывало, хлынула на плоть, шипя и испуская едкий пар. Он не ел в человеческом понимании этого слова. Он поглощал. Растворял и впитывал. Кости, мышцы, шерсть, мозг — все превращалось в питательную жижу, которую его организм жадно всасывал.

Процесс был отвратительным, животным. Но по мере его течения с Голодом начало происходить что-то новое. Боль утихала, сменяясь странным, пульсирующим теплом, которое разливалось по всему его телу. Это было не удовольствие. Это было наполнение.

И тогда по нему прокатилась волна. Не мысль. Не память. Ощущение. Его хитин на спине, поцарапанный когтями крысы, вдруг сжался, уплотнился. Он почувствовал, как молекулярная структура костяных пластин мутанта встраивается в его собственную, создавая нечто новое, более прочное. В его памяти всплыли обрывки: тесное, вонючее гнездо, полное сородичей; постоянный страх перед более крупными хищниками; знание каждого закоулка этих туннелей.

Он отполз от полупереваренной туши. Голод утих, сменившись новой, странной сытостью и… знанием. Он больше не просто видел мир в оттенках серого. Теперь он видел его и в спектре тепла, и в ультрафиолетовом свечении. Мир заиграл новыми, ядовитыми цветами. Он поднял голову. Его гибкая шея повернулась, и множество рецепторов уловили новые запахи. Десятки, сотни теплых, сочных двуногих существ. Где-то наверху. Где была Еда. Настоящая Еда.

Из его глотки вырвалось низкое, гортанное рычание. Первая охота окончилась. Теперь начиналась настоящая.

Он двигался по лабиринту туннелей, повинуясь зову, который был громче любого звука. Зову Плоти. Его тело, сытое и наполненное новой силой, стало более послушным. Конечности двигались бесшумно, когти не стучали по металлу, а цеплялись за него, как альпинистские кошки. Хвост больше не волочился, а был приподнят, готовый к удару.

Обрывки его прошлого жизни проносились в сознании, как призраки. Вспышка. Боль. И… цифры. Интерфейс. Карта. *«Ксенос-молодая особь. Уровень 1. Здоровье: 32%».* Он мотал головой, пытаясь отогнать наваждение. Это было не здесь. Это было Тогда. В Игре. Но карта… карта осталась. Смутный образ гигантской структуры, пронизанной трубами и туннелями, как муравейник. Исследовательская станция «Прометей». Нижние технические уровни.

Он поднялся по вертикальной шахте, используя когти, чтобы впиваться в сталь. Его теплое зрение улавливало следы — оранжевые отпечатки ботинок, ведущие вверх. Он шел по ним.

Вскоре туннель уперся в решетку. За ней был коридор, ярко освещенный холодным белым светом. И там ходили два алых силуэта. Двуногие. Люди. Один был толще и больше, его контуры говорили о бронежилете. Охранник. Второй — меньше, тоньше, в неуклюжем комбинезоне. Техник.

От них исходил запах. Запах чистого мяса, пота, металла и чего-то непонятного, химического — дезинфицирующего средства. Этот запах сводил с ума. Голод, дремавший после поглощения крысы, проснулся с новой силой.

Он прижался к решетке, сливаясь с тенями. Его сердце — или то, что выполняло его функцию — забилось чаще.

— …говорит, показатели по энергосетям скачут, — доносился голос техника. — Опять эти чертовы мутанты в вентиляции грызут кабеля. Надоело уже, Карл.

— Успокойся, Джим, — проворчал охранник, почесывая затылок. — Смена через три часа. Сделаем обход, отметимся и койку. Главное, чтобы из карантина ничего не сбежало.

Карантин. Слово отозвалось в нем электрическим разрядом. Оно значило опасность. Изоляцию. Клетку.

— А ты новую партию из сектора 7 видел? — продолжал техник, понизив голос. — Говорят, там такое привезли… Живое, черное, как смоль. Слюна кислотная, череп вытянутый. Гады, я тебе говорю.

Охранник хмыкнул.

— Видел я их в отчетах. Страшные, да. Но за бронестеклом — как рыбки в аквариуме. Ничего они нам не сделают.

Ложь. Мысль пронеслась в голове Ксеноса ясная и холодная. Они ничего не знают. Я уже здесь. Я не в аквариуме.

Он наблюдал, как люди прошли дальше, их шаги затихли вдали. Он должен был попасть туда. В их мир. Решетка была крепкой, но замок… замок был электронным. Простая защелка. Он протянул тонкую, гибкую конечность, похожую на хлыст, с острым кончиком. Его плоть на мгновение размягчилась, преобразуясь, подстраиваясь под задачу. Острие проникло в щель панели управления. Послышался тихий щелчок, искра, и решетка с легким шипением отъехала в сторону.

Он был внутри.

Коридор был пустым и неестественно чистым после грязи туннелей. Воздух был сухим и стерильным. Он пополз вдоль стены, держась в тени. Его цель была ближе. Он чувствовал ее. Одинокий теплый силуэт в боковом отсеке, отмеченном пиктограммой «Сервисный отсек гидравлики».

Дверь была приоткрыта. Изнутри доносилось ворчание и звук ударов гаечного ключа по металлу.

— Да чтоб тебя… Клин-клинком вышибать, — бормотал кто-то.

Ксенос заглянул внутрь. Это был техник, тот самый, Джим. Он стоял спиной, возясь с панелью гидравлической системы. Его комбинезон был расстегнут, каска валялась на полу рядом. Запах его пота был самым сильным здесь.

Это был идеальный момент.

Алексей — то, что от него осталось — на мгновение заколебался. Внутри что-то сжалось, крича: НЕТ! Это человек! Но этот крик был таким тихим, таким слабым по сравнению с ревом Голода и зовом Плоти.

Его тело уже двигалось.

Он вошел в отсек бесшумно, как дым. Техник ничего не услышал. Только когда черная тень упала на него, он обернулся. Его глаза, голубые и полные усталости, расширились от ужаса. Он даже не успел вскрикнуть.

Хвост с костяным наконечником вонзился ему в горло. Яд парализовал голосовые связки и нервную систему. Джим замер, его тело сковалось, глаза застыли в немом вопле. Он упал на колени, потом на бок, смотря на существо, которое медленно приближалось к нему.

Ксенос наклонился над ним. Он смотрел на это лицо, искаженное страхом. В его памяти всплыло другое лицо… смутное, женское, улыбающееся. Мама? Призрак растворился, сожранный реальностью. Перед ним была не личность. Не человек с именем, мечтами, семьей. Перед ним была Еда. Возможность. Эволюция.

Его челюсти разверзлись.

Поглощение заняло меньше минуты. Процесс был столь же ужасен, как и в первый раз, но теперь… масштабнее. Он чувствовал, как плоть техника растворяется, вливается в него, отдает ему свою сущность. И с ней пришла Лавина.

Не просто тепло. Не просто уплотнение хитина. В его разум ворвался шквал образов, звуков, эмоций.

…имя Джим Моррисон, не в честь певца, мама всегда шутила… ненавижу гидравлику, вечно течет… зарплата через два дня, куплю Эмми то платье, она так хочет… боюсь темноты в этих тоннелях… Карл тупой как пробка, но свой парень… запах жареной картошки из столовой… боль в спине после ночной смены… Эмми… дочка… улыбка…

Это был целый мир. Короткая, серая, но полная. И он, Ксенос, пожирал ее. Он чувствовал, как воспоминания дочери техника смешиваются с его собственными призрачными воспоминаниями, создавая чудовищный коктейль из боли и вины. Но вместе с ними пришло и знание. Язык. Он понял их язык. Не просто слова, а смысл, интонации.

И карта станции в его сознании из абстрактной схемы превратилась в подробный, живой план. Он знал, где столовая, где каюты, где оружейная. Он знал расписание смен. Он знал слабые места системы безопасности, о которых ворчал Джим.

Физически он тоже изменился. Его конечности стали чуть длиннее, суставы — подвижнее, приспособленные не только для лазания, но и для тонких манипуляций. Он инстинктивно понимал, как работают простые механизмы, которые чинил техник.

Он отступил от небольшой лужицы кислоты и расплавленной синтетической ткани, которая была всем, что осталось от Джима. Голод снова утих. Но на смену ему пришло нечто новое. Не сытость. Сила. И холодная, безжалостная ясность.

Он посмотрел на свои конечности. На острые, как бритва, когти. Он был оружием. И эта станция, со своими спящими, ничего не подозревающими обитателями, была его арсеналом, его кладовой, его полигоном для эволюции.

Где-то в системе уже должны были заметить пропажу техника. Скоро придут. Начнутся поиски.

Пусть ищут.

Он повернулся и бесшумно скользнул обратно в тень, в лабиринт вентиляционных шахт. У него теперь была карта. У него был язык. У него было знание.

Он был больше не слепым детенышем. Он был инфекцией. Он был раковой опухолью в теле станции. И он только что сделал свой первый, маленький, но такой важный шаг к метастазам.

Охота, как он уже понимал, только начиналась.