Я не дам тебе упасть

Ледяной ветер бил прямо в лицо, стараясь сорвать с плоскости крыла. Маска и очки пока защищали, но при таком морозе пластик станет хрупким и помутнеет совсем скоро. Нужно успеть. И пусть салон наполовину пустой, это не повод сдаваться! Нужно успеть совершить невозможное.

Кто эти люди лично ему? Даже меньше, чем никто, если как следует задуматься. Случайные попутчики в двенадцатичасовом перелёте. Отвратительно орущий мальчонка, лет восьми и его не вполне адекватная «яжемать». Пьянчужка, громогласно и добродушно вещающий на весь самолёт о том, как они с мужиками отлично половят рыбу, когда он долетит. И о том, как долго они не виделись. И как все будут рады. Лучше, конечно, чем агрессивный алкаш, но тоже утомляет. Может, потому и решился выйти на крыло, навстречу верной и глупой гибели? Подальше от этого шумного сборища утомительных незнакомцев и незнакомок? Или пересмотрел фильмов о неуязвимых героях? Сомнения… Такие убивающие сомнения, вытягивающие решимость из души и силу из конечностей. Недовольно прорычав что-то в уже начинающую промерзать маску, он ещё раз проверил трос основной страховки и сделал новый шаг.

Ну, как, шаг. По сути, по крылу он сейчас полз. Словно человек-паук, раскинув, куда достал спасительную сеть тросов. Полз и думал обо всём, кроме неизбежной смерти. Да, точно, это фильмы всему виной. Отважный член экипажа выползает наружу, спасает всех, получает обморожения всего и вся, жизни спасены! Кино, что с него взять. А он… Он даже не член экипажа. Рядовой пассажир. За тем лишь исключением, что о самолёте этом знает больше, чем техники и командир воздушного судна вместе взятые. Как никак, один из инженеров-проектировщиков. И о проблемах правого крыла, которые могут, при некотором стечение обстоятельств, привести к катастрофе, вопрос поднимал не раз. И перед начальством, и на собрании, и даже наверх писал. К чему привело? К увольнению, разумеется. Хорошо, хоть, что позволили сохранить лицо – уволили с почётом, по собственному. И рекомендации дали хорошие. Лишь бы молчал. Ничего личного, простые цифры. Вероятность стечения таких обстоятельств – одна тысячная процента. А экономия топлива – 20 процентов. Сокращение времени в пути – около двенадцати процентов. Начальство и коллег он понимал, и почти не осуждал. Но на крыло вызвался выйти сам. Сам рассказал о том, что знает, в чём проблема, что есть шанс, пусть и мизерный, всё исправить. Он единственный понимал, что это путь в один конец. В любом из случаев: разбившийся самолёт или падение с крыла, когда – уже исправленное – оно выйдет на рабочий режим. Остальные надеялись на чудо. Это же так естественно – надеяться на чудо, кода больше надеяться не на что. Самое смешное, что это чудо вполне реально. Если поломка действительно та, которую он предположил. И если её получится исправить. Мысли мешали страху пробраться глубже, отсекали его, тормозили, создавали на пути ужаса препятствие – вязкое и липкое. Пока страх не добрался до сердца, пока паника не превратила мышцы в кисель, он полз. Сантиметр за сантиметром. Всё ближе и ближе к цели. Она уже видна, но пока не дотянуться.

Очки мутнели, мешая чётко видеть ситуацию. В одну секунду мерещилось, что он был прав в гипотезе, и проблему удастся устранить. В следующую – что в точке, куда он полз, всё в полном порядке. Но думать об этом он тоже себе запрещал. Доползёт – увидит. Сейчас для него главное – удержаться и доползти. Опытный инженер, технарь до самого мозга костей, он прекрасно осознавал, что означает появившееся внезапно биение страховочного троса. Знал, что время уходит. Знал, что всё предприятие – авантюра, и даже знал (но не позволял себе об этом думать), сколь мизерен шанс на успех, что весь этот безумный подвиг может оказаться напрасным. Мысли убивают. Нужно делать. Ползти.

И всё-таки его почти сорвало. Сантиметрах в тридцати от цели, когда лопнуло промёрзшее крепление основного страховочного троса, порыв ветра удалил в лицо, приподнял тело над плоскостью крыла, толкнул в грудь… В спину что-то упёрлось, нажало, надавило – ветру вопреки, прижало к крылу. И больше не отпускало. Аэродинамика – странная штука, в ней много необычного и прекрасного. Но такого явления быть не могло. Словно чьи-то пальцы удерживали его там, где человек удержаться не мог. Прижимали к крылу, но ползти ничуть не мешали. Наоборот, слегка подталкивали в нужном направлении. Ещё немного. Чуть-чуть совсем! На горизонте появилось размытое из-за мутнеющих очков, но осознаваемое серое пятно. Горный склон. Неуклонно снижающийся самолёт мог как пролететь над ним, так и впахаться изящным серебристым фюзеляжем прямо в стылую беспощадно жёсткую серость – не угадать. Да и какой смысл? Задача! У него есть задача! Всё, что зависит от него – он сделает. А дальше…

С поломкой он, действительно, угадал. И на душе сразу стало легко. Настолько, что страх смыло начисто, а осознание неизбежности смерти перестало иметь хоть какое-то значение. Поломка плёвая – даже отмороженные пальцы в толстых варяжках справятся. Если знание и умение есть. А они есть! И плевать, что очки стали почти непроницаемой пеленой, руки его и наощупь всё починят. Понимание, что полз не зря, придало моральных сил, но вот с физическими вышло не очень. Слишком много сил отняло продвижение до цели. Двинуть рукой и открыть сервисный лючок не получилось. И вновь он ощутил, как чьи-то огромные незримые пальцы приходят на помощь и подталкивают его обессиленную руку в нужном направлении. Ещё чуть-чуть. Буквально тремя тумблерами щёлкнуть…

Он никогда не прыгал с парашютом, и сейчас жалел об этом. Настолько понравилось ему эта лёгкость, ощущение свободного падения, чувство снятого с плеч груза ответственности. Даже сквозь мутный пластик очков было видно, что самолёт выправился и теперь пытается набрать высоту, пройти над вершиной горы, не зацепив её. Удастся ли?

Забавно. У проносящегося мимо заметно плотнеющего столба воздуха есть не только свист, но и причудливые хлопки, будто крыльями кто-то неспешно бьёт. Наверное, с точно таким же хлопком расправляется купол парашюта. Которого, увы, нет – ни над его головой, ни за спиной. А вот сейчас, как классно было бы дёрнуть за кольцо, ощутить резкий рывок… Вот, да, именно такой!!! Осознание пришло не сразу, да и понимания не добавилось. Но что-то резко рвануло его за шиворот, чуть не сломав позвоночник, замедлило падение, превратив его в довольно комфортный неспешный спуск. Задрав голову, он посмотрел в небо, пытаясь увидеть, как его воображение создало над головой спасительный парашют. Доводилось ему такое видеть в старом мистическом сериале – у бомбардировщика отказало шасси, и сесть требовалось на пузо, размазав о палубу авианосца заклинивший пулемётный отсек вместе с застрявшим в нём стрелком. В кино всё закончилось хорошо: стрелок нарисовал на листке бумаги шасси, и они появились в действительности. Но, увы, это не кино.

Небо вверху оказалось белёсым и слепящим, сквозь мутный пластик смотрелось сплошной мешаниной пятен. Вот те два, прямо над головой, при должной фантазии можно принять за крылья. Большие такие, белые, и очень пушистые. И будто бы их обладатель склонился над падающим и удерживает за шиворот. Короткий смешок в его промёрзшей маске прозвучал глухо и неприятно, отвлёк от фантазий. Взгляд, сам собой, дёрнулся к горе, нашёл самолёт.

Высоту тот набрать не успевал. И всё самопожертвование инженера не помогло. Эх, раньше надо было вызываться выйти на крыло! Трусость помешала, хатаскрайничество. А сейчас… Выходило, что пять минут трусости превратили всё в бессмыслицу. И так обидно было это осознавать. Слова вырвались сами собой.

– Не держи меня. Не дай самолёту упасть. Ты можешь, я знаю. Не должен – да. Не имеешь права – да. Но я очень прошу.

Он и сам не понимал, что бормочет, откуда берутся эти слова и знания. И почему их просто необходимо произнести в данную минуту. Но бормотал – снова и снова. Рывок, и падение – теперь устрашающе неизбежное – возобновилось. Его несколько раз перевернуло через голову прямо в воздухе, да так, что поплыл весь мир вокруг и резко подкатила тошнота. Он сумел выровняться, вновь поймать взглядом пятно самолёта, и увидеть, как тот – быстрее, чем это вообще было возможно, набирает высоту и минует гибельный склон, вонзается в небеса. Ещё минута, и самолёт стало совсем не различить, но инженер знал – откуда только – что тот непременно долетит. И всё с ним будет в порядке. А недоработку эту исправят – обязательно исправят! В самое ближайшее время! И… Удар о землю прервал разом и поток мыслей, и всё остальное.

Ангел-Хранитель не имеет права вмешиваться. Чтобы обратиться к Ангелу-Хранителю, нужно озвучить свою просьбу. Касаться она может только самого просящего, или самых-самых близких его. Ангел-Хранитель, нарушивший предписания, лишается крыльев.

Лишённый крыльев Ангел падал навстречу земле. Кончики его пальцев всё ещё ощущали холод, оставленный контактом со стылым металлом фюзеляжа, Ангел помнил инертную и хрупкую тяжесть наполненного посторонними – для него – людьми самолёта. А стопы его помнили царапучие камни горы, от которой пришлось отталкиваться, чтобы успеть. Взгляд Ангела пронизывал тучи и алюминий, видел восторг и недоверие спасённых людей. Ангел знал, что не разобьётся. Возможно, земля задержит падение, и придётся сотни лет топтать её, благодаря за услугу, и стараясь воздать за неё. А возможно, и разойдётся в стороны она, пропуская падающего Ангела ниже и ниже. Всё может быть. И нет смысла метаться. И нет смысла паниковать. Смирение, отказавшее Ангелу в момент, когда услышал просьбу своего подопечного, вернулось в полной мере.

Крепкие пальцы бережным кольцом обхватили запястье Ангела, и падение замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Ангел медленно задрал голову и увидел над собой покрытый ледяной коркой лик. Маска и очки разбились при падении, но обморожение лица осталось. Инженер уверенно держал запястье своего Ангела-Хранителя, не позволяя тому спуститься ниже. За спиной инженера, пока ещё очень слабенькие, испачканные машинным маслом и покрытые инеем, уверенно опирались на воздух пушистые крылья.

Чуть трескаясь, обмороженные губы растянулись в улыбке, и Ангел услышал хриплое.

– Я не дам тебе упасть.

От автора