Я номер четыре

В НАЧАЛЕ НАС БЫЛО ДЕВЯТЬ. Мы уехали, когда были молоды, почти слишком молоды, чтобы помнить.

Почти.

Мне сказали, что земля содрогнулась, что небо было полно света и взрывов. Мы были в том двухнедельном периоде года, когда обе луны висят на противоположных сторонах горизонта. Это было время празднования, и взрывы сначала были ошибочно приняты за фейерверки. Их не было. Было тепло, из воды дул мягкий ветер. Мне всегда говорили о погоде: было тепло. Был мягкий ветер. Я никогда не понимал, почему это важно.

Что я помню наиболее ярко, так это то, как выглядела моя бабушка в тот день. Она была неистовой и грустной. На ее глазах были слезы. Мой дедушка стоял прямо у нее через плечо. Я помню, как его очки собирали свет с неба. Были объятия. Были слова, сказанные каждым из них. Я не помню, что это было. Ничто не преследует меня больше.

Чтобы добраться сюда, потребовался год. Мне было пять лет, когда мы приехали. Мы должны были ассимилироваться в культуре, прежде чем вернуться в Лориен, когда она сможет снова поддерживать жизнь. Нам восьмерым пришлось разбежаться и пойти своим путем. Как долго, никто не знал. Мы до сих пор этого не делаем. Никто из них не знает, где я нахожусь, и я не знаю, где они находятся, и как они выглядят сейчас. Именно так мы защищаем себя из-за очарования, которое было наложено на нас, когда мы ушли, очарование, гарантирующее, что мы можем быть убиты только в порядке наших чисел, пока мы остаемся в стороне. Если мы собираемся вместе, то очарование нарушается.

Когда одного из нас находят и убивают, круглый шрам оборачивается вокруг правой лодыжки тех, кто еще жив. А на нашей левой лодыжке, образовавшейся при первом отливке лорикового шарма, находится небольшой шрам, идентичный амулету, который носит каждый из нас. Круглые шрамы являются еще одной частью очарования. Система предупреждения, чтобы мы знали, где мы находимся друг с другом, и чтобы мы знали, когда они придут за нами в следующий раз. Первый шрам появился, когда мне было девять лет. Он разбудил меня ото сна, обжигая себя в моей плоти. Мы жили в Аризоне, в маленьком приграничном городке недалеко от Мексики. Я проснулся с криком посреди ночи, в агонии, в ужасе, когда шрам врезался в мою плоть. Это был первый признак того, что могадорцы наконец-то нашли нас на Земле, и первый признак того, что мы находимся в опасности. Пока шрам не появился, я почти убедил себя, что мои воспоминания были неправильными, что то, что анри сказал мне, было неправильным. Я хотел быть нормальным ребенком, живущим нормальной жизнью, но тогда я знал, вне всяких сомнений или обсуждений, что это не так. На следующий день мы переехали в Миннесоту.

Второй шрам появился, когда мне было двенадцать. Я учился в школе, в Колорадо, участвуя в орфографической пчеле. Как только началась боль, я понял, что происходит, что случилось с номером два. Боль была мучительной, но на этот раз терпимой. Я бы остался на сцене, но жара зажгла мой носок. Учитель, который вел пчелу, опрыскал меня огнетушителем и отвез в больницу. Врач в отделении скорой помощи нашел первый шрам и вызвал полицию. Когда Анри показал, они угрожали арестовать его за жестокое обращение с детьми. Но поскольку он не был рядом со мной, когда появился второй шрам, они должны были отпустить его. Мы сели в машину и поехали, на этот раз в Мэн. Мы оставили все, что у нас было, кроме Лорического сундука, который Анри приносил с собой на каждом шагу. Все двадцать один из них на сегодняшний день.

Третий шрам появился час назад. Я сидел на понтонной лодке. Лодка принадлежала родителям самого популярного ребенка в моей школе, и без их ведома он устраивал на ней вечеринку. Раньше меня никогда не приглашали ни на одну из вечеринок в моей школе. Я всегда, потому что знал, что мы можем уйти в любую минуту, держал себя в руках. Но в течение двух лет было тихо. Анри не видел в новостях ничего, что могло бы привести могадорцев к одному из нас или предупредить нас о них. Так я завел пару друзей. И один из них познакомил меня с ребенком, который устраивал вечеринку. Все встретились. Там было три кулера, немного музыки, девушки, которыми я восхищался издалека, но никогда не разговаривал, хотя и хотел. Мы вышли из дока и прошли полмили в Мексиканский залив. Я сидел на краю понтона ногами в воде, разговаривая с милой, темноволосой, голубоглазой девушкой по имени Тара, когда почувствовал, что она приближается. Вода вокруг моей ноги начала кипеть, и моя голень начала светиться там, где шрам впитывался сам. Третий из символов Лориена, третье предупреждение. Тара начала кричать, и люди начали толпиться вокруг меня. Я знал, что нет никакого способа объяснить это. И я знал, что нам придется немедленно уйти.

Ставки теперь были выше. Они нашли Номер Три, где бы он или она ни находились, а Номер Три был мертв. Поэтому я успокоил Тару, поцеловал ее в щеку и сказал ей, что приятно встретиться с ней и что я надеюсь, что у нее будет долгая красивая жизнь. Я нырнул с борта лодки и начал плавать под водой все время, за исключением одного вдоха примерно на полпути, так быстро, как только мог, пока не достиг берега. Я бежал по обочине шоссе, прямо внутри линии деревьев, двигаясь со скоростью, такой же быстрой, как и любая из машин. Когда я вернулся домой, Анри был в банке сканеров и мониторов, которые он использовал для исследования новостей по всему миру и деятельности полиции в нашем районе. Он знал, что я не сказал ни слова, хотя он поднял мои мокрые штаны, чтобы увидеть шрамы.

Вначале мы были группой из девяти человек.

Трое ушли, умерли.

Нас осталось шестеро.

Они охотятся на нас, и они не остановятся, пока не убьют нас всех.

Я номер четыре.

Я знаю, что я следующий.