Я помню

Я не могу уснуть вот уже которую ночь. Мне мешает всё: от запаха гнили с кухни и света уличного фонаря из окна до капающей воды с протекающего крана в ванне и шума соседей за стеной, празднующих чей-то день рождения. Но больше всего мне мешает спать то, что я помню.

А помню я…

Я помню жгучее солнце, колющее мои руки сквозь стекло старого трамвайчика, стучащего колёсами так громко, что отдавало в ноги. Сидя у окна, я наслаждался музыкой, прикрыв глаза и деля наушники на пару с ней. Она что-то рассказывала, но мне это было не столь важно. В трамвае мы были совершенно одни, было немного за полдень, и пить хотелось просто ужасно. И это было волшебно. Облокотившись на моё плечо, она с горящими глазами рассказывала мне вещи, что звучали как белый шум, который без особых усилий перебивала музыка, включенная с её же телефона. Но я был очарован. Очарован её милым округлым лицом, её большими глазками-жемчужинками, её ореховыми волосами, пахнущими цветами, её тонкими руками, которыми она усиленно жестикулировала, изредка ими прикрываясь, чтобы посмеяться. Катались мы так с полный час, болтая ни о чём и просто коротая очередной летний день, ведь заняться больше было нечем. Оно и к лучшему. Я давно искал повод провести с ней время, ведь обычно её занятости позавидует любой предприниматель. Для нашего возраста у неё слишком много дел. И тем не менее, сейчас она выглядела как должна была – как самая обычная школьница на каникулах, что искрила своим позитивом вокруг, озаряя меня и пустой вагон.

Но вот трамвай замедлил ход. Мы немного качнулись вперёд и глянули в окно. Это была конечная остановка. Кондуктор вежливо попросила нас выйти, и мы были вынуждены послушаться. Но наушники мы так и не сняли. Выйдя из душного вагончика на свежую улицу, дуновения ветра на которой растрепали наши волосы, я лениво потянулся, а она повторила за мной, словно передразнивая. Край города не славился своими архитектурными излишествами, так что сошли мы чуть ли не на пустыре. Пройдя вперёд, мы зашли на самый обычный проспект, кой совсем не отличался от тысяч и тысяч себе подобных. Советские застройки сносить будут разве что после обвала. Серо-зелёные панельки окружали нас, частично показывая свои истории, протекавшие внутри. Люди сидели на балконах и стояли у окон. Они курили, поливали цветы, вывешивали постиравшуюся одежду, гоняли голубей, просто наслаждались теплом. И всем как одному было не до нас. Мы были словно наедине, за чертой от постороннего внимания. Этот мир был только для нас.

Вскоре излишне напряжённое солнце ослабило свою хватку, ведь её жгучие лучи не доставали до нас – спасибо каменным высоткам в девять этажей. Обычные пятишки не в состоянии перекрыть всю улицу. Теперь, когда было не так жарко, я позволил себе взять её за руку. Песня в наушниках сменилась, переходя на куда менее спокойные ноты и тона, позволяя мне сполна насладиться моментом. А она была и не против. Сжав мою руку, она с задором потянула меня вперёд, словно куда-то спеша. Однако, к сожалению, я поздно вспомнил, куда мы всё это время направлялись. Она опаздывала на семейный ужин и очень боялась расстроить отца и мать своей непунктуальностью. Поэтому вскоре она остановилась у одной из хрущёвок, отпуская мою руку и забирая один наушник. Мир словно сам по себе стал тусклее.

– Мне надо идти. Спасибо, что довёл до дома. Пока, – она мило улыбнулась мне и пропала за толстой железной дверью подъезда, что была полностью завешана выцветшими рекламными листовками, большинство из которых были оборваны по краям.

Но…

Это всё уже давным-давно неважно. В попытке отогнать эти воспоминания я вновь ворочусь на кровати, перекладываясь с одного затёкшего бока на другой. Фонарь за окном снова предательски светит мне в глаза, вынуждая накрывать подушкой. Задушить бы себя ею прямо сейчас, и дело с концом. Это воспоминание мне часто снилось, а сейчас я просто не могу перестать о нём думать. А толку в этом не было никакого. Она давно переехала за тысячу километров с хвостиком, создавая между нами рубеж, который я не в силах преодолеть. У неё уже давно есть муж и двое уже не маленьких детей. Она счастлива и без меня. Для неё я будто и не существовал вовсе.

Звук капающей воды раздражал меня всё сильнее. Эта ритмичность не давала мне уснуть. Но на самом деле это было лишь смешной отговоркой, ведь на самом деле я просто начал прогонять в голове очередное дорогое мне воспоминание.

Оно было волшебным…

Я помню, как лютая уральская зима нещадно задувала своими ветрами мне под куртку, заставляя ёжиться от любого, даже самого малого дуновения. По ощущениям было где-то под минус двадцать пять. Я только что вышел из колледжа, попутно напяливая шапку на свою пустую после пар голову, заросшую волосами по самую шею. А рядом шла она. Моя милая подруга, от которой я не мог оторвать взгляда, пусть и приходилось всегда смотреть сверху вниз из-за нашей разницы в росте. Она шла и рассказывала о своих долгах по композиции и перспективе, которые, по сути, из всей нашей группы закрыло человека три. В их числе я, конечно же, не был. Хотя справедливости ради стоит уточнить, что из колледжа я не ухожу только из-за неё. Мне нравится наблюдать, какой сонной она приходит по утрам, как беззаботно проводит время на лекциях, рисуя в своём маленьком блокноте меня и себя по очереди, как она с радостью отдаёт мне свой рюкзак после занятий, говоря, что я самый настоящий джентльмен, пусть я и не говорил, что согласен что-то нести. Хотя пусть. Мне не тяжело, а ей приятно. Идя до остановки, я разглядывал снежные танцы миллионов снежинок, круживших над нашими головами. Вокруг шли студенты, то обгоняя нас, стараясь побыстрее прыгнуть в подъезжающий автобус, то, наоборот, заходя нам за спину, чтобы успеть на следующую пару. И всем как одному не было до нас никакого дела. Мы были словно наедине, окружённые лишь холодом, льдом и заснеженными карагачами, которые росли в нашем городишке на каждом углу. Дойдя до остановки, мы почему-то стали беситься. Не то я сказал какую-то глупость, что она решила побить по мне своими маленькими кулачками, не то у неё просто появилось настроение до меня докопаться. Но мне было без разницы. Я просто наблюдал за её улыбкой, за её накрашенными розовой помадой губами, за её необычными глазами, имевшими восточный разрез и невероятно глубокий карий цвет, из-за которого было не разглядеть её зрачков, за её ямочками на щеках. В процессе нашей маленькой драки она умудрилась выронить телефон, который улетел прямиком в сугроб. А вдалеке как назло показалась маршрутка, которая была ей нужна. Мы стали искать телефон как можно скорее, разгребая снег руками и надеясь успеть до приезда «семнашки», чтобы не пришлось ждать её целых двенадцать минут. Благо, телефон мы нашли быстро. А вдобавок ещё и необычно. Мы одновременно положили на него руки, коснувшись друг друга пальцами, словно в каком-то слащавом романтическом фильме. Это было забавно. Я даже коротко усмехнулся. Но теперь мои руки горели от холода, ибо в отличие от неё перчатки я не носил. Ума ведь много. А денег не особо. Встав обратно на остановку, она ещё раз глянула на маршрутку, что только начала отъезжать от предыдущей остановки. Время ещё было, пусть и совсем немного. Она обернулась ко мне и, видя, как я потираю свои побелевшие руки, тихо цыкнула, подходя вплотную.

– Дурачок, заболеешь ведь, – сказала она так, словно была моей мамой, а не подругой.

Вытянув мои руки по швам, она застегнула мою куртку, в которой я всегда ходил распахнутым, ибо она была на размер меньше, и если я застёгивался, то ходил как оловянный солдатик. Следом она подтянула мне воротник и расправила сложенный на уголке капюшон, натягивая его поверх шапки, что уже успела покрыться слоем снега. Теперь мне было тесно, но тепло. Особенно горячо стало в районе лица, ибо после всего проделанного она коротко поцеловала меня в щёку, забирая свой рюкзак из моих рук и отходя на шаг. Это был мой первый поцелуй от неё. Что-то внутри сжалось на мгновение.

– Увидимся в понедельник, – она помахала мне рукой и зашла в подоспевшую маршрутку, занимая место у окна и маша мне на прощанье вновь.

Я смог пошевелиться, только когда маршрутка пропала из виду. Домой я шёл окрылённый, словно выиграл в лотерею. И это несмотря на то, что идти мне было почти час, ведь в сторону моего дома транспорт не ходил. Но пока я шёл, мне было тепло. Тепло и тесно.

Однако…

Да какая разница, как мне тогда было... Это никак не влияет на то, что я не могу сейчас уснуть. Да и у неё уже давным-давно жизнь ушла в совершенно другую сторону. Она долгое время жила со своим безымянным парнем, который ни во что её не ставил. Он постоянно подвергал её насилию, быть может, даже не только в плане рукоприкладства. Даже думать об этом противно. Уж не знаю, чем я оказался хуже этого деспота, но выбор она свой сделала. И пожалела. К сожалению, конечно же. Мне было искренне её жаль, когда я читал рядовую сводку новостей, в которой случайно увидел небольшую статью про неё. Она повесилась у себя на балконе в попытке спастись от этого неадеквата, который в тот момент выламывал дверь. Но какая разница, если это было тогда, а прямо сейчас я готов выйти на лестничную клетку, постучаться в соседнюю дверь, а когда мне откроют, убить всех и каждого, кто не умеет регулировать громкость музыки на своих колонках. Хотя ладно. Может, у людей так принято праздновать особые дни. Откуда бы мне об этом знать, если мой последний отмеченный день рождения был девятым от роду? Не помню я уже. Да и неважно это.

Сейчас мне нужно просто уснуть. Просто отдаться пустоте и ничему. Впасть в состояние, в каком я пребывал бесчисленное количество времени ещё до того, как, к сожалению, родился на свет.

Но я не могу. Мои глаза слипаются, а ясность ума совсем не отступает, словно цепляясь за возможность бодрствовать всеми правдами и неправдами. Может, потому, что я до сих пор кручу в голове то воспоминание…

А помнится мне…

Я помню приторный запах кофе, который, казалось, уже прожёг мне слизистую за годы работы в этом офисе. Помню, как ёрзал на своём чёртовом стуле, который стёр мне ягодицы до костей. И сколько бы раз я не просил начальника купить новое кресло – ответ всегда был один. Денег нет. Ага, как же. Выручка компании от одного только несчастного меня больше двух миллионов в год. И это чистыми. А за то, что я сижу скрючившись над клавиатурой с восьми до шести вот уже несколько лет, никто не хочет даже просто дать мне нормальную сидушку. Быть может, я купил бы кресло и сам, если бы не выплачивал, кажется, бездонный кредит, который висит на мне со дня, как умерла моя мать. Её долги просто перешли мне в наследство, да и на похороны тоже пришлось тратиться, хотя денег тогда было только на верёвку и мыло, да и те в долг.

От постоянного перебирания клавиш меня могла оторвать лишь моя коллега, которая каждый раз выдёргивала меня на обед, даже если я не был голоден. Пожалуй, она была единственной, кому не было на меня плевать из всего коллектива. Всем как одному было плевать и на меня, и на неё, мы были в этом офисе совершенно наедине. Только уставший я и сияющая она. Но даже так… Я не помню её имени. Но точно помню, что она была на пять лет старше меня. Она была в разводе и частенько упоминала свою маленькую дочь, с которой не могла видеться, ведь бывший муж ей просто-напросто запрещал. Она постоянно рассказывала, какую новую косметику купила и как сходила сделать ногти в новом месте. Рассказывала, как ходила в кафе на вечера с приглашёнными комиками, иногда пересказывая запомнившиеся ей шутки, которые я ни разу не посчитал смешными. Да и пусть. Главное, что ей было весело рассказывать это мне. Даже несмотря на то, что мне было всё равно. Всё равно настолько, что я не помню ни единого названия фильма, о которых она мне рассказывала, ни одного имени её знакомых, о которых она постоянно болтала, ни одного цвета её трёх кошек, которых она мне показывала со своего телефона. Я просто был мёртвой головой с почему-то живыми ушами. И тем не менее я ей нравился. Она постоянно приглашала меня к себе, но каждый раз я отказывался, говоря, что у меня нет настроения или сил на это. Она вечно тащила меня в рестораны и концерты, говоря, что оплатит еду и билеты. Но я каждый раз сливался в последний момент, придумывая совершенно невнятные причины, которые и близко не звучали как что-то правдоподобное.

Последнее, что я помню – хлёсткая пощёчина, что была звонче любого новогоднего колокольчика. Это и её слёзы.

– За что ты так со мной? Неужели я настолько тебе противна? – еле проговорила она тогда, захлёбываясь в истерике.

Противна? Вовсе нет. Просто мне нет дела ни до тебя, ни до твоих знакомых. Ни до кафе, в которые ты ходишь, ни до фильмов, которые тебя увлекают. Я не помню ни твоего имени, ни твоего голоса. Не помню даже боли от той пощёчины. Помню лишь то, что ты была в моём вкусе. Можно сказать, идеалом того, какую девушку я хотел видеть рядом с собой.

Хотя…

Да какая разница… В конце концов, я уволился и потерял с ней связь. Мы больше не обедали вместе, я больше не слушал о том, как прошла её неделя.

Всё, не могу больше. У всего есть предел.

Я встал со своего скрипучего дивана, что приходился мне кроватью. Он протяжно завыл одну кривую ноту, царапнув мой слух. Мои ноги тихо шлёпали по натурально ледяному деревянному полу, ведь за окном была поздняя осень, а балконная дверь сильно сквозила по низу. Включив свет, я сильно прищурился. Одна из двух лампочек в моей люстре сильно резала мне глаза своим свечением. Я прошёл в ванную, включая свет и там. Звуки капающей воды меня настолько одолели, что я просто перекрыл весь сток, чтобы не мучиться. Только в процессе этого дела я случайно глянул в зеркало, замечая кого-то незнакомого. Исхудавший, измученный временем мужчина лет тридцати шести. Его впалые глаза и синяки под ними явно не были показателем хорошего здоровья. А небритая вот уже сколько недель щетина показывала, насколько ему не хочется заботиться о себе. Волосы доросли уже до груди и лопаток, но стричься он совершенно не собирался. Да и не за чем. Красоваться ему было не перед кем. Закрыв глаза на страшного незнакомца в своём зеркале, я вышел на кухню и, схватив пакет мусора, который лежал в углу уже неделю, открыл окно и с размаху выкинул его на улицу, даря запах гнилья людям и снаружи. Теперь можно было разобраться и с проблемами в комнате. Вернувшись туда, я взял с собой метлу и вышел на балкон, берясь за черенок как за биту и сходу снося плафон вместе с лампой стоящего перед моей квартирой фонаря, который рассыпался сотней мелких осколков, полетевших вниз. Какой идиот додумался ставить столб прямо впритык к дому – тот ещё вопрос. Ныне оставалась лишь проблема с соседями, но сейчас она решится сама собой. По крайней мере, я на это надеюсь. В поисках нужного инструмента для своего плана я полез в шкаф, выкидывая все вещи из него прямо на пыльный пол. Летело всё – от летних шорт, возраст которых уже было не узнать, до моего делового пиджака, купленного по сильной уценке прямо перед собеседованием на работу. Но нужную вещь я всё-таки нашёл. Это был пистолет. Подарок от старого друга, который однажды вернулся с войны на неделю, отдал мне его и уехал обратно. Прошло двенадцать лет, но он так и не вернулся. Видимо, появились какие-то более важные дела. Но за подарок говорю ему спасибо. Вещь полезная. Особенно для меня и особенно сейчас.

Я лениво вынул магазин, проверяя в нём наличие патронов. Три. Более чем достаточно. Вогнав магазин обратно, я дёрнул затвор на себя, неприятно царапая пальцы о рёбра жёсткости на краю рамы. Выключив свет, я поспешил лечь обратно в свою импровизированную кровать. Взбив подушку и уложив её повыше, чтобы шея не сильно затекала, я наконец улёгся, накрываясь своим любимым пледом, вытягивая ноги и мирно выдыхая. И хотел я было вздохнуть с облегчением, что большая часть проблем наконец решилась и я мог нормально поспать, как почему-то к горлу подкатил ком, а на глазах навернулись слёзы. Сложно сказать, что было тому причиной – тот факт, что через четыре часа мне снова придётся вставать на нелюбимую работу, или то, что я упёр взведённый пистолет себе в висок. Да и неважно это. Неважно, как и вся моя жизнь и все мои воспоминания. Я даже не помню, как я выгляжу. Не помню своего имени. Не помню своих мечт и желаний. Не помню лиц своих близких, если они вообще остались. Мне только и остаётся, что тихо спать в ожидании очередного дня, на протяжении которого никто и никогда не поинтересуется, кто я.

Забавно ведь, не правда ли?

И ладно. Пора спать. Можно уже не плакать. Я медленно передавливаю указательным пальцем спусковой крючок, и как только слышится один короткий и звонкий щелчок…

Вот теперь я точно… Точно ничего не помню.

До чего же приятно спать.