Я тебя провожу

Сиреневый плен сумерек
На перекрёстке рек...
Взгляд являет ответ,
Живой или нет человек.
(Ольга Гусева)

Калерия раздевала ёлку, которая росла рядом c дачным домиком. Январь перевалил через экватор, ослепительно светило низкое зимнее солнце, а снег, накануне насытившийся оттепельной влагой, покрылся даже не настом, а настоящей ледяной бронёй. И Калерия подумала, что вот, дни уже становятся длиннее и светлее, скоро весна, и снова наступит май…

Новогодние украшения из прозрачного пластика, блестящие красные бантики, такая же красная мишура и смотанная в клубок гирлянда с тихим шелестом улеглись в большой пакет из «Пятачка», и Калерия, завязав ручки пакета узлом, отнесла его в пристройку. А затем поднялась на веранду, уселась в кресло, глотнула из рыжей керамической кружки остывший кофе и то ли замечталась, то ли задремала, одним словом, провалилась в зыбкое вязкое забытьё…

…Калерия сидит в своём любимом кресле на веранде – не на жёстком пластиковом, а на летнем – мягком и уютном. Белые ночи еще не наступили, и недавно окончательно проснувшийся от зимней спячки сад окутали сиреневые сумерки.

Калерии достался участок на самом краю дачного массива, прямо на границе между негостеприимным на вид лесом и ухоженными, иногда разделёнными низкими сетчатыми оградами садовыми участками, недалеко от Т-образного перекрестка двух рек. Одна речка, без названия обозначенная на топографической карте, неторопливо течёт к большой воде, а вторая, совсем маленькая, можно сказать, ручей, впадает в эту более солидную. И через ту речку, что поосновательнее, к владениям Калерии перекинут дощатый мостик…

Калерии много лет. Хоть волосы ее упорно не желают седеть, лицо уже покрылась морщинами, а тело отяжелело, колени и прочие суставы болят на смену погоды и похрустывают при каждом третьем шаге. Калерия вышла на пенсию и теперь обитает в своём маленьком дачном домике. Муж ещё работает, живёт в городе с кошкой, навещает Калерию по выходным и ещё пару раз в неделю по вечерам после работы. А дочь… о дочери отдельный разговор…

Калерия всегда была дамой весьма прагматичной, крепко стоящей на земле, но почему-то иногда её захлёстывали мысли, что та жизнь, которой она живет, вроде как понарошечная, а вот завтра, ну, или послезавтра случится чудо, и начнется какая-то другая, настоящая жизнь. Однако эта настоящая жизнь всё так и не начиналась. И в какой-то момент, когда Калерия вдруг поняла, что никакого чуда не будет, до неё вдруг дошло, что свою настоящую жизнь она прожила понарошку.

Довольно поздно родив единственную дочь, все свои лучшие годы Калерия положила на то, чтобы судьба дочери сложилась лучше, чем её собственная. Пусть хотя бы в жизни дочери случится какое-нибудь чудо. А повзрослевшая дочь никакого чуда не хотела. Она просто хотела успешного успеха, любовной любви, счастливого счастья. Дочь хотела жить по своим законам и решила, что любовь и забота родителей, особенно матери, уж слишком навязчивы и стреноживают её порывы к вольному полёту. И однажды дочь заявила, что хочет жить своей жизнью, и отдалилась от родителей, перестала приезжать из почти столичного города, звонить и писать сообщения в мессенджере. Муж Калерии перенёс это спокойно – дескать, дочери просто некогда, а Калерии было больно.

… И вот поздним майским вечером Калерия, окутанная сиреневым мороком сумерек и забытья, сидит в мягком уютном кресле на веранде. Глаза её закрыты, ноздри наполнены пьянящим ароматом буйного черёмухового цвета, лёгкий влажный ветерок, дующий со стороны большой воды, нежно касается её растрёпанной, скучающей по парикмахеру стрижке – как будто мама в далёком детстве гладит её по голове… И вдруг слух Калерии улавливает какой-то странный шум, похожий на звук шагов по гравийной дорожке. Калерия нехотя открывает глаза. Перед верандой стоит мужчина. Незнакомый. Навскидку лет двадцати восьми или около того. Высокий, крепкий, красивый. Но, боже мой, какой же он странный. Дело даже не в двух длинных светлых косах, лежащих на его груди, и не в причудливой одежде (похожую она видела у реконструкторов на фестивале в Крепости). Весь облик этого мужчины совсем не соответствует окружающей Калерию действительности – как если бы он случайно подъехал к её дачному домику на машине времени из самого начала прошлого тысячелетия или из ещё более далёких времён.

– Приветствую тебя, добрая женщина. Моё имя Гестар[1] сын Вальгеста[2]. Не знаешь ли ты пути на берег?

Низкий раскатистый голос Гестара звучал глухо, как будто в его речи не хватало звонких согласных звуков. И почему-то Калерию совсем не удивило, что сказанные на неведомом языке слова ей абсолютно понятны.

– Привет, Гестар сын Вальгеста. Меня Калерией назвали, – тут наша героиня намного запнулась и вспомнила своё детское семейное имя. – Можешь звать меня Ката[2]. Тебе ведь нужен берег большой воды?

– Да, Ката, мне нужен берег моря, там меня ждут товарищи на корабле, – рокочущий бас чужака ласкал слух Калерии и буквально обволакивал её с ног до головы.

И она решилась:

– Пошли. Я тебя провожу. Тут недалеко.

Калерию удивила та лёгкость, с которой она вылезла, нет, вскочила с кресла, но наша героиня сначала отмахнулась от этой мысли. Её занимал только этот чужак со светлыми косами, которому она едва доставала до плеча. От Гестара исходила какая-то мощная, почти звериная мужская сила, немного жутковатая, но страшно притягательная. И Калерия повела его к берегу. Через мостик, а потом кратчайшим путём через лес.

Калерия ни за что не решилась бы пойти по этой тропинке в полутьме майской ночи одна. Но если она не испугалась этого огромного незнакомого пассажира машины времени, чего ей ещё страшиться? Калерия шла между сумрачно-сиреневыми стволами деревьев на пару шагов впереди Гестара, глядя только вперёд. Днём она бы обязательно увидела корень полузасохшей сосны, коварно змеившийся поперёк тропы, но ночью его не заметила, споткнулась и распласталась на травянисто-песчаной дорожке. Однако же успела подставить руки.

Ладони зазудели и засаднили, но Калерии стало всё равно, когда её тело взлетело над тропинкой, а душа воспарила куда-то к тёмно-синему небу с каймой фосфоресцирующих в лунном свете облаков. Руки Гестара были крепкими, словно высеченными из мрамора, вот только и эти руки, и вся его плоть под несусветной одеждой были тёплыми, потому что живыми.

Калерия чувствовала удивительную лёгкость в своем теле. Она и не вспоминала, что у неё в руках и ногах есть суставы, а в спине – позвоночник, и всё это хозяйство должно было отозваться хрустом и резкой болью при падении. Её почему-то не остриженные волосы цвета тёмного шоколада рассыпались по плечам, а пальцы рук, кольцом обвивших мощную шею мужчины, были вовсе не узловато-артритными, а тонкими и изящными.

– Куда идти? – зачем-то спросил Гестар.

– Вперёд, никуда не сворачивай.

Калерия выдохнула эти слова, и её щека уместилась было на крепком плече мужчины, но шерсть его синей рубахи показалась слишком уж колко-щекотной, и Калерия чуть подняла голову. Борода мужчины тоже оказалась колко-щекотной, а его губы – жадными и горячими. Поцелуй закончился вместе с воздухом в груди обоих. Но тут же возобновился. Их сердца перестукивались глухим стаккато[4], пока не слились в едином звучании. Калерии хотелось, чтобы это продолжалось вечно, но увы, всё рождается, живёт и умирает.

– Ты сможешь идти? – наконец, спросил её Гестар.

– Да, конечно.

И ноги Калерии почувствовали под собой твёрдую землю. Дальше по тропе они шли рядом. Рука мужчины обхватила Калерию подмышкой, так что его пальцы касались её тяжёлой налитой левой груди, подрагивающей при каждом шаге.

Лес расступился внезапно. Волны весело набегали на прибрежные камни и о чём-то с ними шептались. Видимо, не договорившись, убегали обратно, чтобы тут же снова вернуться. А чуть вдали в чернильной синеве между водой и небом виднелся силуэт приближающегося к берегу длинного узкого корабля с большим квадратным парусом, вероятно, выбеленным солнцем и водой, но казавшимся густо-тёмным.

– Это мой корабль, – обрадовался Гестар. – Ты пойдёшь со мной.

В этих его словах не было вопроса, только уверенность. И Гестар – у Калерии теперь язык бы не повернулся назвать его чужаком – крепко держал женщину за руку.

Пойти с ним на корабль? Душу Калерии, тело которой ещё помнило тепло этого мужчины, а губы – вкус его губ, охватила тревога, смешанная со страхом неизвестности, а в голове её резко пробудилось всегдашнее привычное благоразумие.

– Нет, Гестар. Я просто пошла тебя проводить.

С этим словами Калерия выдернула свою руку из шершавой ладони мужчины, развернулась и быстро зашагала к лесу.

Одна половина её существа боялась, что она передумает и побежит туда, к ждущему её Гестару, другая же поторапливала её и не позволяла обернуться…

…Крик вороны разорвал тишину, и Калерия вынырнула из забытья. Подёрнув плечами от лёгкого морозца, она встала, поскрипывая артритными коленями, открыла дверь домика и шагнула в его тепло, ещё хранящее аромат кофе и булочки с корицей. Внезапно звякнул телефон. Замерзшей рукой Калерия выудила его из кармана пуховика. Сообщение. От дочери.

«Мама и папа, привет! Я соскучилась. Приеду в выходные. Люблю вас. Целую.»

[1] Gestar = гость/чужак + воин

[2] Valgestr = чужестранный гость

[3] Созвучие с древнескандинавским именем Kátа (от мужского имени Káti, происходящего от прилагательного kátr = весёлый, бодрый)

[4] Стаккато (итал. staccato — отрывисто) — музыкальный штрих, предписывающий исполнять звуки отрывисто, отделяя один от другого паузами