Я утилизирован!

Таймер на стене отсчитывал последние секунды до утреннего сканирования. Мурен Ехансан замер, скрестив руки на груди, наблюдая за цифровым табло с почти религиозным вниманием. Пятнадцать секунд. Десять. Пять.

Ровно в 5:00 потолок его жилого модуля едва уловимо мигнул голубоватым светом — квантовые сканеры начали свою ежедневную работу, фиксируя каждый предмет, находящийся в тесном пространстве его квартиры. Пятьдесят восемь вещей — на две меньше разрешенного лимита. Идеальная норма для демонстрации лояльности без подозрительного избытка неиспользуемого лимита.

Мурен не двигался, пока длилось сканирование. Пятнадцать секунд полной неподвижности — еще одна негласная привычка его класса. Говорили, что движение во время сканирования могло вызвать ошибки считывания, а ошибки считывания могли привести к расследованию. Расследование — к карантину. А о том, что происходило в карантинных зонах, не говорили вообще.

Мягкий сигнал возвестил о завершении процедуры. «Обоснованное владение подтверждено», — произнес механический голос из динамиков.

Мурен выдохнул и потер большой палец о средний — нервный тик, сопровождавший его с детства. Впалые щеки и глубоко посаженные глаза придавали его лицу болезненный вид, усиленный преждевременной сединой на висках. Тридцать два года, а выглядел на все сорок пять — обычное дело для инспекторов Бюро Обоснований. Постоянный стресс и тяжесть ответственности оставляли свои следы.

Он подошел к старому телевизору — антикварной вещи, которую ему удалось обосновать как «исторический артефакт для изучения технологической эволюции медиа» — формулировка заняла три недели согласований с Бюро. Телевизор был единственной роскошью в его минималистичном жилище сектора D, если не считать странную фарфоровую чашку, официально зарегистрированную как «многоразовый контейнер для протеинового питания с повышенной теплоудерживающей функцией».

Изображение на экране старого телевизора пошло рябью, затем сфокусировалось на рекламе 20 века. Улыбающаяся женщина в старомодном платье в горошек демонстрировала стиральную машинку, сверкающую хромированными деталями. «Теперь с функцией деликатной стирки!» — гласила надпись под изображением.

Мурен рассматривал эту архаичную вещь, пытаясь понять ее назначение. В его мире стирка была централизованной услугой — каждый второй и четвертый день недели автоматический дрон прилетал к люку выдачи, забирал одежду и возвращал ее идеально чистой через двенадцать часов. Идея личного устройства для очистки одежды казалась абсурдной тратой пространства и ресурсов.

Тем не менее, что-то в этой рекламе, в искренней радости женщины от обладания собственной вещью, будило в нем странное, почти запретное чувство тоски по времени, которое он никогда не знал.

Система оповещения прервала его размышления. «Внимание. До начала рабочего цикла осталось сорок пять минут. Рекомендуется немедленно приступить к утренним процедурам».

Он механически выключил телевизор и направился в санитарный блок. Процесс подготовки к работе был отточен до автоматизма: три минуты на гигиенические процедуры, две минуты на одевание, пять минут на потребление синтезированного завтрака с оптимальным балансом питательных веществ для его весовой категории и рабочего профиля.

Сегодня, однако, была проблема. Вчера вечером он обнаружил, что на левом носке образовалась небольшая дырка. По правилам, он должен был немедленно подать заявку на утилизацию дефектного предмета и запросить обоснование на приобретение замены. Но это означало бы трату драгоценного обосновательного кредита, который он копил для чего-то действительно важного.

И он сделал то, что считалось серьезным нарушением. Вместо того чтобы утилизировать носок, он зашил его вчера вечером, используя иголку и нитку из тайника под половицей — предметы, не зарегистрированные в системе, хранение которых каралось карантином.

Надевая аккуратно заштопанный носок, он чувствовал одновременно укол тревоги и странное удовлетворение. Маленький акт сопротивления бессмысленной системе. Он надеялся, что никто не заметит — в конце концов, кто станет разглядывать носки рядового инспектора?

Башня Обоснований возвышалась над сектором C как стеклянный монолит, отражающий свет утреннего солнца тысячами зеркальных панелей. Три сотни этажей административной мощи, управляющей каждым аспектом потребления в Республике. Мурен работал на сорок третьем этаже — достаточно высоко, чтобы иметь собственный рабочий модуль, но недостаточно для права на визуальный доступ к городу через окно. Его отдел занимался обработкой заявок на утилизацию предметов категории С — «Предметы бытового назначения с ограниченным сроком эксплуатации».

Выйдя из корпоративного транспорта, Мурен быстрым шагом направился к главному входу, где сотни таких же, как он, инспекторов в одинаковых серых костюмах проходили биометрическую идентификацию. Его взгляд был опущен, как предписывали негласные правила поведения его класса, но внутренний радар профессионального инспектора всегда работал, подмечая потенциальные нарушения.

В просторном холле первого этажа сегодня было установлено новое голографическое панно, демонстрирующее последнюю линейку одобренных предметов гардероба для класса «Операторов», к которому принадлежал Мурен. «Обновление — ключ к эффективности», — гласил слоган под демонстрационными моделями.

Лифт доставил его на этаж точно в 8:00. Проходя по коридору, он кивнул нескольким коллегам — безликим инспекторам, чьи имена он едва помнил, несмотря на годы работы бок о бок. Взаимодействие вне рабочих процессов не поощрялось.

Перед входом в свой офисный модуль он ненадолго остановился у стойки секретарши отдела.

— Доброе утро, инспектор Ехансан, — поприветствовала его Элея Сорбет, не поднимая глаз от головизора, на котором сортировала входящие заявки. — Хорошо выглядите сегодня.

Этот комплимент, произнесенный абсолютно ровным тоном, был частью ежедневного ритуала. Элея никогда не смотрела на него, произнося эти слова.

— Благодарю за оценку, — стандартно ответил Мурен, но сегодня внезапно добавил: — У вас новая прическа?

Элея на секунду подняла глаза — неестественно ярко-зеленые из-за косметических имплантов, разрешенных для административного персонала как «средство визуальной дифференциации в рабочем пространстве».

— Плановое обновление стиля согласно сезонному расписанию обоснований, — ответила она, но уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки, выдавая, что вопрос ей понравился.

Мурен уже собирался пройти к своему рабочему месту, когда заметил, что Элея внимательно смотрит на его ноги.

— Хи, — хихикнула она, разглядывая его носки, — что это у вас там, инспектор? Не смогли обосновать замену?

Внутри Мурена всё похолодело. Он инстинктивно попытался спрятать ноги под ближайший стул и изобразил максимально опечаленное выражение лица.

— Ага, — устало выдохнул он, мысленно проклиная свою небрежность.

— Это ещё что, — успокаивающе произнесла Элея, понизив голос до заговорщического шепота. — Я вот вчера у одного из наших клиентов дырку на штанах видела.

Она оглянулась по сторонам и наклонилась ближе:

— А вы в курсе, что новый закон теперь запрещает даже ремонтировать вещи?

Мурен почувствовал, как капля холодного пота стекает по его спине.

— Как так? — выдавил он, стараясь, чтобы его голос звучал просто удивленно, а не испуганно.

— Да вот так! — Элея явно наслаждалась обладанием инсайдерской информации. — Такие вещи даже с обоснованием нельзя утилизировать, представляете! Обязательная замена.

— Да ну, ты врешь, — попытался отшутиться Мурен, чувствуя, как учащается его пульс.

— А вот и не вру, — Элея снова обнажила свои беленькие зубки в хищной улыбке и уставилась на его спрятанные ноги. — Надеюсь, вы их не штопали?

— Неееет, — протянул он, мысленно прикидывая, насколько серьезным будет наказание, если его разоблачат.

В этот момент дверь в глубине офиса резко распахнулась, и на пороге появился Рихтер Кронос — непосредственный начальник Мурена. Его худощавая фигура, обтянутая костюмом премиального класса, излучала нервную энергию, а вечно запотевающие очки придавали ему вид рассеянного ученого, хотя все знали, что за этой маской скрывался один из самых педантичных бюрократов Башни.

— Ехансан! Мурен! — резко произнес он, нервным жестом протирая очки, что было верным признаком его возбуждения. — Быстро в мой кабинет!

Мурен мгновенно выпрямился, выдернув ноги из-под стула, и трусцой последовал за начальником, ощущая на своей спине сочувственный взгляд Элеи.

Кабинет Рихтера Кроноса был образцом минимализма, предписанного правилами оформления рабочих пространств — стол, два стула, стандартные канцелярские принадлежности и вешалка в углу. Ни одного личного предмета, ни одного отклонения от корпоративных спецификаций. Идеально серое пространство без тени индивидуальности.

— Присаживайтесь, — сказал Кронос, указав пальцем на потертое временем сиденье стула напротив своего стола.

Мурен осторожно опустился на край стула, чувствуя, как его сердце колотится где-то в горле. Вызов к начальству вне графика регулярных оценок никогда не предвещал ничего хорошего.

— Не будем формуларничать и перейдем сразу к делу, — Кронос достал из ящика стола физическую папку с бумагами — редкость в эпоху цифровой документации — и начал медленно перелистывать страницы.

— Тааак, — протянул он, явно наслаждаясь моментом напряженного ожидания. — Вам поручена командировка в сектор «С».

Он приподнял брови и уставил хитрый взгляд на Мурена, очевидно ожидая эмоциональной реакции.

Мурен задействовал все свои силы, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. Ни один мускул не дрогнул, хотя внутри него всё ликовало. Командировка! Да еще в сектор С — территорию относительной свободы, где можно было увидеть товары и услуги, недоступные для его класса. Для инспектора его ранга такое назначение было неслыханной удачей.

Сдерживая волнение, он еле выдавил:

— На сколько?

— Десять дней, — подытожил Кронос, резко захлопнув папку перед самым носом Мурена.

От неожиданного звука Мурен чуть не вскрикнул, наблюдая, как папка, наполненная таким манящим ароматом другой жизни, исчезла в недрах ящика стола.

— Так вот, — добавил Кронос с выражением, явно демонстрирующим его недовольство решением руководства. Казалось, он завидовал этому назначению, но не мог ничего изменить. — Вам также позволено обосновать любые пять вещей и утилизировать семь.

Теперь Мурен окончательно потерял контакт с реальностью. Пять новых обоснований и семь утилизаций вне регулярного графика? Это был настоящий потребительский джекпот, мечта любого «Обоснователя».

Кронос, порывшись в кармане, достал клочок бумаги — не распечатку, а настоящую бумагу с водяными знаками — и нехотя протянул его Мурену. На нем четким печатным шрифтом было выведено его имя и дата командировки.

Мурен никогда в жизни не видел такой красивой бумаги. Он едва сдерживал дрожь в пальцах, когда принимал документ, замечая, как Кронос медленно и вальяжно переминал его в руках перед тем, как отдать, будто прощаясь с драгоценностью.

Начальник нажал на кнопку связи и произнес:

— Обоснование документации.

В кабинет бесшумно въехал корпоративный робот — гладкая серебристая конструкция на магнитной подушке с единственным оптическим сенсором, направленным сейчас на Кроноса.

— Добрый день, какие документы? — произнес робот мелодичным, но безжизненным голосом.

Кронос приподнял повыше листок, чтобы сканер робота мог распознать вещь, и официально произнес:

— Доверенность номер один-пять-шесть-семь-восемь-четыре.

Робот на секунду замер, обрабатывая информацию, затем произнес:

— Обосновано. Право передачи Мурену Ехансану. Одобрено.

На долю секунды робот застыл, завершая передачу данных в центральную систему, затем развернулся и так же бесшумно выехал за пределы кабинета.

Билет оказался в руках Мурена. Он ощущал текстуру настоящей бумаги подушечками пальцев, этот почти забытый тактильный опыт вызывал странное волнение. Как в замедленном кадре, он поднялся со стула, аккуратно сложил документ и, поместив его во внутренний карман пиджака, повернулся к выходу.

Кронос откашлялся, привлекая его внимание.

— Ехансан, — его голос внезапно стал тише, почти конспиративным. — Будьте… внимательны в секторе С. Там много соблазнов. И глаз.

Мурен удивленно посмотрел на своего начальника. За семь лет работы это было первое проявление чего-то похожего на личную заботу с его стороны.

— Буду предельно осторожен, сэр, — ответил он, слегка поклонившись.

Выйдя из кабинета, Мурен встретился глазами с Элеей. Она посмотрела на него с нескрываемым сочувствием, явно неверно интерпретировав его вызов к начальству как наказание. Она даже не удосужилась спросить о результатах разговора, что было совершенно нехарактерно для ее любопытной натуры. Это лишний раз подтверждало, насколько серьезным нарушением считалась починка одежды.

Мурен вернулся к своему рабочему модулю, механически провел ладонью над сенсорной панелью, активируя интерфейс. Сегодня в его очереди было сорок семь заявок на утилизацию, которые требовали рассмотрения. Но впервые за все годы работы он не мог сосредоточиться на цифрах и формулировках.

Сектор С. Десять дней. Пять обоснований. Семь утилизаций.

За что ему такая привилегия? В досье не было ничего, что объясняло бы это назначение. Он не отличался выдающейся эффективностью, не проявлял особой лояльности, не имел полезных связей. Совершенно средний инспектор с совершенно средними показателями.

Может быть, это ошибка? Или хуже — проверка? Ловушка для выявления скрытых нарушителей?

Мурен потер большой палец о средний, пытаясь успокоить нарастающую тревогу. Через тонкую ткань пиджака он чувствовал краешек бумажной доверенности — осязаемое доказательство того, что всё это реально.

Он должен быть осторожен. Очень осторожен. Возможно, это его единственный шанс увидеть другую сторону системы — или безвозвратно в ней пропасть.

Вечернее сканирование прошло без происшествий. Мурен сидел на краю своей узкой кровати, держа в руках бумажную доверенность и перечитывая ее в сотый раз, будто текст мог измениться или исчезнуть, если он отведет взгляд.

Завтра в 9:00 он должен прибыть на центральный транспортный узел сектора С, где его встретит представитель местного отделения Бюро для инструктажа. Официальная цель командировки — «Оптимизация процедур утилизации предметов длительного пользования категории В». Стандартная бюрократическая формулировка, не объясняющая, почему для этой задачи выбрали именно его.

В квартире было тихо, только мерное гудение системы вентиляции нарушало безмолвие. Мурен осторожно достал из тайника под половицей маленькую шкатулку. В ней лежали запрещенные предметы: иголка с ниткой, карманный нож, несколько листов настоящей бумаги и крошечная черно-белая фотография — единственная вещь, которая осталась у него от родителей.

На фотографии была запечатлена молодая пара, держащая на руках младенца. Его родители, Нэш и Лидия Ехансаны, улыбались в камеру, не подозревая, что через десять лет их заберут агенты Бюро за несанкционированное хранение семейных реликвий. «Избыточное потребление памяти» — так это официально называлось в судебных документах.

Мурену тогда было одиннадцать. Он помнил, как кричала мать, когда ее тащили к транспортеру Департамента Потребительской Безопасности. Помнил тяжелую руку отца на своем плече и его последние слова: «Не верь системе. Верь только тому, что помнишь сам.»

Фотографию ему удалось спасти, спрятав ее в подкладке школьной сумки. Все эти годы она была его тайной, его настоящим сокровищем, его единственной связью с прошлым, которое система так старательно пыталась стереть из памяти своих граждан.

Командировка в сектор С могла дать ему доступ к архивам, где, возможно, хранилась информация о судьбе его родителей. Слухи о том, что «утилизированные» иногда оказывались в специальных трудовых лагерях вместо предполагаемой окончательной «переработки», циркулировали среди инспекторов низшего звена, хотя никто не осмеливался обсуждать это открыто.

Мурен аккуратно вернул фотографию в шкатулку и спрятал тайник. Завтра начнется его путешествие в сектор С — территорию возможностей и опасностей. Он должен был быть готов ко всему.

Лежа в темноте, он прокручивал в голове детали предстоящей командировки, планируя каждый шаг с осторожностью человека, идущего по минному полю. При мысли о том, что могло ожидать его в секторе С, он чувствовал странную смесь страха и возбуждения.

«Не верь системе. Верь только тому, что помнишь сам.» Слова отца эхом отдавались в его сознании, пока он проваливался в беспокойный сон, полный странных образов: старого телевизора, транслирующего запрещенные новости; улыбающейся женщины с рекламы, внезапно превращающейся в его мать; и бесконечных коридоров Башни Обоснований, где за каждой дверью скрывалась тайна, способная разрушить весь его мир.