Я вижу мертвецов

«Я вижу мертвецов»

(Коул Сир, фильм “Шестое чувство”)

1.Холодные пальцы

13 октября 2024 года Феликс заехал во двор. Полночь. Темнота. Все фонари погасли. Он вспомнил: был штормовой ветер, как предупреждали синоптики. Обрыв проводов? Перебои с подачей электроэнергии?

Вышел из машины. Взлетела газета и прилипла к лицу. Оторвал, будто она была опасна. Сплюнул, будто она забилась в рот.

Ветер гнал по асфальту обрывки рекламных листовок, – все с логотипом "Марсианский тур". Это было название компании, откуда он ушел со скандалом, даже "трудовую" не забрал.

Но откуда здесь листовки турфирмы, если Феликс стоит в своем Ермолаевском переулке, где Патриаршие пруды, а фирма находится на Баррикадной? Они могли переехать. Но завтра он к ним едет забрать свои вещи и трудовую, на Баррикадную.

И тут Феликс увидел девушку, в костюме, – она наклонилась и что-то собирала..., метрах в ста. А по скверу пробежал какой-то мужчина, но не в спортивной одежде, а в плаще. Мужчина бежал быстро, легко, широкими шагами, в застегнутом плаще и не снимая шляпы.

На улице ни души, если не считать пронизывающего ветра, если считать, что у ветра есть душа.

Феликс пошел по тротуару, туда, где сидела девушка.

На ней был фирменный черный шарф с логотипом "Марсианский тур", - он сразу узнал этот шарф. Его выдавали всем, и сумасшедшая пиарщица требовала, чтобы носили его сотрудники, не снимая.

Девушка заметила подходящего мужчину, и стала искоса поглядывать на него. Лицо ее скрывала темнота.

Что она там собирала среди ночи?

Подходить Феликс не решился, она и не запрашивала помощь.

Он притворился, что разговаривает по телефону, развернулся и пошел обратно.

…Она стояла у его машины. Что значит "она"? Ну, скажем, вторая девушка, похожая на первую. А чего она там стоит? – это было неясно.

Но у нее также повязан шарф, и костюм сидит идеально. Вон воротник пиджака как плотно прилегает к задней части шеи. В такую погоду, без плаща... И прическа… — волосы, собранные в строгий хвост, как у девушки, собирающей что-то на тротуаре.

Феликс нажал кнопки своего подъезда. Дверь не открылась.

Ну да, перепутал код.

За спиной кто-то стоял. Но оглядываться было боязно.

Вот женская рука скользнула в левый карман плаща. Феликс стоял и завороженно смотрел на свой карман, но обратно руку никто не вынул. Зато чья-то тонкая, как ветка, рука стала нашаривать кнопки на двери. И чья-то другая, тоже тонкая, как ветка, рука, поползла по его плечам и шее.

Он уперся лбом в эту проклятую дверь. Он закрыл глаза.

–Феликс Михайлович!

–Да, я…

–А Вы почему не здороваетесь?

Он сразу открыл глаза и увидел стоящую рядом сотрудницу той фирмы, откуда уволился, но главное, именно к ней завтра он должен был явиться. Она занималась его документами и обещала все выдать.

Он ее хорошо запомнил из-за странного дефекта внешности. У нее одно ухо было острым и торчало, и вытягивалось вверх над аккуратно собранными в пучок волосами.

–Элина Мстиславовна?

–Она.

–Вы – менеджер из турагентства.

–Догадался.

–Я не понял, ...Вы тут среди ночи...

–С собачкой гуляю.

–А где…?

Тут он увидел свору собак, бегущих по скверу за кем-то.

–Ваши?

–Ты что, дурак? Одна там моя. Куда мне свору держать…

–Я тут живу, а Вы…

–Ты в мой подъезд заходишь, не заметил?

Феликс не растерялся, быстро отошел шагов на десять. Засунул руки в карман плаща, но одну сразу выдернул, – там, в левом кармане, было что-то холодное и склизкое.

Он стоял перед чужим домом. Как он сюда попал? Ах, да, шлагбаум был поднят.

Он пошел к женщине с каким-то вопросом, а на самом деле хотел еще раз заглянуть ей в лицо.

–Сюда говори! – и она подставила свое острое ухо.

Он забыл все слова. Но заметил главное: женщина перед ним не отбрасывала тени под уличным фонарем, а его тень была.

Но это так может ложиться свет, – решил он, достал ключи, они лежали в правом кармане, быстро сел в машину, завелся и вырулил из этого двора на дорогу. Потом притормозил и настроил геолокацию на Ермолаевский переулок. Ему предстояло проехать примерно 5 километров в другую часть города.

Первый анализ произошедшего с ним привел его к простому выводу. Он причалил к чужому дому с открытым шлагбаумом. Так. Далее какая-то сумасшедшая женщина стала его обыскивать, Такое вполне возможно. И когда он стал подозревать , что это его коллега по бывшей работе, та была не против взять на себя эту роль, как и роль Бабы Яги или Клеопатры. Если бы он, Феликс, их опознал.

Что ж тут удивительного? Ничего.

По пути он поднял с переднего сидения пассажира листок А4, распечатанный с принтера.

Что за распечатка?

Он припарковался на краю дороги.

Распечатка его поста в соцсетях, где он делился мыслями о том, как меняются планы человека от момента поступления на работу до момента увольнения.

_____________________________________________________________________________

Хотите радикально увеличить свою эффективность и плодотворность?

Идите в офис и через месяц увольтесь. Коэффициент идей вырастет примерно в 2 раза.

НА ВХОДЕ!

1. Проект суперский - надо дерзать, презентовать и возглавить

2. Обрасту завязками и связями – на всех уровнях

3. Завоюю доверие руководства

4. За сверх обязанности получу побольше денег и бонусов

5. За месяц они поймут, что без меня... хм, хотя консёрн все же есть

НА ВЫХОДЕ!

1. Аншлаг 24 на 7. Но, кхэх, ощущение, будто зимой собираешь грибы

2. Дерик – бизнюк, владелец – даун, хайскилды – бандерлоги, сотрудники – андроиды, все как на подбор. Пряом съемка фэнтези.

3. О бонусах инфа в фоллоуапе, они звучат примерно, как эхо в горах

4. Запуск в баинг, – там достали, как мышь из капкана – кислород перекрыли - все проекты забанили

5. Сделана вербализация – подготовлен кондуит – открывается дверь и неизвестная тебе нога делает пинок

6. Каждый синк – это буря в стакане воды

7. На каждый апсайд – по два даунсайда

8. Выглядишь как аутстандинг – кровинушку попортили, ходишь в маске, но не из фильма «С широко закрытыми глазами»!

9. Трясу бегунком – скорей бы к морю, морю дауншифтинга!

10. Бастинда на ресепшене смотрит с укором, будто я вчера помочился на стойку регистрации, но холодные пальцы бастинды схватили меня за горло.

_____________________________________________________________________________

Машина во дворе точно стояла на сигнализации. Свои посты он никогда не распечатывал. Этот пост был сделан после увольнения. Как листок появился в машине?

Да тоже элементарно. Кто-то из бывших подбросил его в машину, а он только сейчас заметил. Но для чего? Это не компромат, это вообще, шуточный список.

...Он припарковался около своего подъезда. Листовкам с рекламой своей бывшей компании он уже не удивился. Женщина стояла на углу дома, копия той, что он только что встретил в неизвестном переулке – он решил, что это уже галлюцинация.

Он осторожно шел, на случай, если видение погонится за ним, то удирать надо будет однозначно… Он подходил к подъезду ближе и ближе, женщина стояла на месте и сверяла что-то в блокноте.

Но вот она рванула к нему, она широкими шагами бежала к нему, – набрать код он никак не успевал, скрыться тоже.

Феликс прижался щекой к дверям. Женщина пробежала мимо, но выдохнуть он не успел, как ее тонкие холодные пальцы обхватили его шею.

Он орал себе: «Нет, это все глюки!»

Тогда женщина стала ползать и извиваться как змея перед ним. И он невольно пробормотал: «Элина Мстиславовна?»

Как он оказался в подъезде и лифте, – он не помнил. Женщина стояла, опустив руки вдоль бедер, повернувшись лицом в угол между двумя квартирами. В лифте он уловил запах её духов (морская соль и что-то сладкое), трудно не узнать этот противный приторный запах после стольких лет работы в офисе.

Он заперся в квартире и лежал откашливаясь, потом он увидел следы пальцев на шее.

Распарился в горячей воде ванной, улегся со светом, есть не мог, воду выпил с трудом.

В 3:14 ночи зазвонил телефон:

— Уточняем последнюю дату. Феликс Михайлович!

— А сколько времени? Почему Вы звоните в это время?

Но голос Элины Мстиславовны без конца повторялся, – его записали на автоответчик турагентства.

Заснуть он больше не смог, пытался отвлечься в интернет-играх и все повторял «Бред, бред, бред, бред…».

К утру он решил заехать на кладбище, поклониться матери. Скорее в этом была причина появления весточек с того света. Причина всегда одна.

…Феликс обмотал шею шарфом, чтобы не видно было синяков от пальцев той сумасшедшей. Проверил левый карман, – все чисто.

Он поехал на метро, руки тряслись. Глаза, как у рака. В Колумбарии сначала он пошел в кассу, – внести годовой взнос за обслуживание захоронения.

Перед кассой стояли лавки для посетителей, какой-то мужчина в плаще и шляпе. Дальше шла стена захоронений, где Феликс на одной плите, где не было фотографии, прочитал надпись:

________________________________________

Элина Мстиславовна Позднышева

1975–2024, с датами.

________________________________________

...В офисе сидел новый охранник, перед которым выросла высокая стопка черных обложек, как на паспорт,– Феликс дал ему паспорт и спросил, к кому по кадрам.

–К Позднышевой, – последовал ответ.

Вокруг, по стенам, как в колумбарии, были ячейки, куда ставят урны для праха.

Элина Мстиславовна сидела за своим столом, ровно как в тот день, когда он увольнялся.

И в той же позе, склонив голову и не глядя на вошедшего.

На ней был черный костюм. На шее фирменный черный шарф с логотипом "Марсианский тур", прическа… — волосы, собранные в строгий хвост, как у тех ночных эфемерных женщин. И венчало этот имидж, конечно, ухо. Оно казалось теперь еще острее.

Феликс разглядел ее получше. Лицо белело, как будто покрытое мелом, кожа на шее и руках отливала синевой, а на шее к тому же темнели пятна.

—Вы должны были получить документ 15 апреля. Вот здесь расписывайтесь. Вот здесь и вот здесь.

Феликс открыл фотографию той плиты в Колумбарии. Дата смерти той Элины Мстиславовны стояла 15 апреля 2024 года.

Он расписывался, ничему не удивляясь.

И тогда она протянула ему последний документ…

Это была тонкая черная книжица, чуть шире паспорта, как из той стопки, что лежала у охранника на столе. На ней серыми буквами было написано «Паспорт на захоронение."

Он почему-то стал листать ее. На первой странице было указано «Общие сведения о захоронении». Под ними кладбище, с которого он сегодня приехал.

А дальше шли Секция…, ряд…, ниша…

Он уже знал, что будет на следующей странице.

Но он ошибся. Там была графа «Сведения о лице, ответственном за захоронение».

Там был вписан его тесть, он жил в Ростове, хотя с женой Феликс был в разводе.

Здесь он улыбнулся. Подумав, что тесть похоронил кого-то из своей родни, получил паспорт на захоронение и забыл его здесь, в офисе. Но на шестой странице Феликс нашел свое имя, отчество и фамилию. перечитал фамилию несколько раз, вслух и про себя, надеясь, что при очередном прочтении фамилия изменится.

Его фамилия стояла под графой «Сведения о захоронении».

–Я сделала последнюю запись 14 октября, – сквозь губы сказала Элина Мстиславовна.

А почему она не могла сказать "сегодня"?

У Феликса не было больше вопросов. Он опустил голову и руки на колени.

Его отвлек скрип ее кресла. Элина Мстиславовна встала. Не как живая, — а как кукла на тугой нитке, у которой голова легко запрокидывается назад, а руки болтаются, будто в них продеты веревки. Рот ее был раскрыт и повернут к потолку.

Она передвигалась к двери, как детский экскаватор, который когда-то был у Феликса, медленно и спонтанными движениями.

Она закрыла дверь. Феликс попытался крикнуть, но звук застыл в воздухе, рот заполнила ледяная жижа — как будто он внезапно оказался под водой. Льдинки, куски земли и деревянная стружка посыпались из его рта. За спиной он услышал странный звук, какой бывает, когда человека душат, и он, бедолага, издает последние стоны.

И еще голоса людей…, и еще….

Толпа одинаковых, как клоны, женщин в черных костюмах с торчащим ухом окружила Феликса, – они стали тянуть руки к его шее. И больше он ничего не чувствовал, зато видел. Они понесли его куда-то. И он был очень легким, как кусок поролона. Он увидел знакомые лица коллег, лицо жены, потом тестя, потом матери, и еще людей, которых встречал когда-то по жизни, первую учительницу, а потом воспитательницу детского сада, а потом кассиршу в Колумбарии. Но никто не видел его.

А еще он увидел огонь в печи, и мешочек для пепла, и урну, и открытую нишу, но не мог ничего сказать. Ему так хотелось домой. Зачем его сегодня оставили в темноте? Зачем он сегодня оставил машину дома? Зачем он вышел из дома сегодня, 14 октября?

Зачем…

2. Бешеная электричка

Глаза открылись резко, с ощущением, будто его выдернули из глубокой воды. И так же резко он глотнул воздуха. Он находился в электричке, на лавке. Электричка покачивалась, колёса выбивали ритм, похожий на тиканье часов. Над ним склонился мужчина — длинный плащ, потрёпанная шляпа, глаза, скрытые тенью полей.

— Феликс Михайлович, — представился незнакомец. Его голос звучал так, будто доносился из старого радиоприёмника — с лёгким шипением.

В его руке был паспорт захоронения. Тот самый, с черной обложкой, что выдала Элина Мстиславовна.

— Не теряй, — он протянул документ и показал свои острые зубы. — И не разбей, – он кивнул на урну с прахом на соседнем сиденье.

Керамическая, с привязанным листком, на котором виднелась запись.

— Другого праха не будет, — добавил Феликс Михайлович, поправляя шляпу. — Два раза кремировать — не получится. Сейчас моя станция. А тебе до конечной. Элина Мстиславовна просила тебе передать паспорт на захоронение, вот я и передал.

Мужчина отвернулся, поправил плащ, взял свой старый чемодан и пошел к выходу.

…Феликс не мог вспомнить, как оказался в электричке.

Последнее воспоминание: какая-то суета в офисе, где все было как в Колумбарии… Потом — темнота.

Он засунул Паспорт захоронения в карман и выкрикнул:

–Феликс Михайлович!

Но тот уже вышел на станции, а электричка тронулась.

Куда едет электричка? – Феликс вспомнить не мог.

За окном — никаких пейзажей, только чёрный туннель без конца и один вопрос, который теперь будет преследовать его до самой конечной станции:

"Когда же ты успел умереть?"

Электричка неслась, как угорелая. Поезд разогнался и летел по рельсам, как по небу. Он явно двигался по инерции, будто все станции закончились или отказали тормоза.

Скоро ли конечная? И куда я там пойду? Ну ладно. Так нужно, - успокаивал себя Феликс. И взгляд Феликса вырывал из темноты тоскливые огоньки шоссе, одиноких строений и бесформенных нагромождений. И только. И больше ничего.

Ночь. Электричка из Москвы. А куда я пойду? Я там никого не знаю.

Феликс так долго вглядывался, что казалось, глаза уже выскочили из орбит, а теперь играют с этими огоньками наперегонки по стеклам электрички.

В вагоне он остался один. Ну, конечно, один. Как-то все разом вышли на предыдущей станции. Да когда она была, предыдущая станция? Вечером, а уже ночь. И тьма кромешная.

Он всматривался в черное окно, прислушивался к стуку железных колес и вздрагивал, как заячий хвост, когда эти две проклятые створки раздвижных дверей, со стуком сходились вместе, и сходились все чаще…

Этот день 14 октября выдался дурацким. Утром новая знакомая Катерина бросила трубку во время телефонного разговора. Солман, старый приятель, был чем-то занят. На Хэдхантере высветились отказы от работодателей, – удалил их с почтового ящика, чтобы они не собирались, как воробьи на току. Вдобавок странная история с кладбищем, где была табличка с Элиной Мстиславовной.

…Отдышался. Растерянность прошла.

Утро, день, вечер, и он в электричке до последней станции с неизвестным названием. Электричка несется мимо унылых перронов.

Даже привычные «ароматы» электрички не успевают тут задержаться. И веяния запахов пива, пота, мочи, креозота и дорожной пыли уступили одному запаху. В вагоне стоит запах горячего металла.

А он ведь любил этот запах. Когда-то в детстве его часто перевозили по городам. И постоянно на поезде. Это было связано с работой матери. Жили в общежитиях, ждали от института квартиру, но не дождавшись переезжали в другой город. Маленький Феликс забирался на вторую полку, и там…, изучал Атлас железных дорог, играл в шахматы с попутчиками, читал и фантазировал.

Теперь, когда ее нет, пришло другое время. Он смог оценить то, что было при ее жизни, за все эти годы. Да что там говорить, все было согрето теплом матери, ее беспредельно любящим сердцем.

Он вспоминал, зная, что будут боль, мука, отчаяние, сиротливость, опустошенность, подавленность, – душа будет разрываться от невосполнимой потери.

Квартиру матери он решил отдать сестре – куда ему эта трешка. Пусть устраивает свою личную жизнь, ей детей рожать. У него тогда полегчало на душе, будто от обузы тяжелой избавился. Мать бы одобрила великодушный поступок сына.

Ему хватит той, старой, ждущей ремонта квартиры на Патриарших прудах.

А почему он сегодня не пошел домой, а сел в электричку?

Правда, недавно он так уже делал. На прошлой неделе Феликс решил махнуть из Москвы в пригород, принял волюнтаристское решение – снять что-нибудь на время, пожить на той станции, которая понравится, а дома сделать ремонт.

И станция понравилась. Крохотный вокзал уютно разместился в зелени деревьев. А по дорожке и городок, с квартиркой на четвертом этаже в кирпичной пятиэтажке, с заботливой одинокой хозяйкой, живущей в соседнем доме.

Но потом он туда не поехал. И ремонт перенес.

Он глянул в окно электрички – там была темнота, и впереди в его жизни тоже была сплошная темнота.

Вдруг раздался громкий звук. Кто-то вошел в вагон?

Нет, сошлись и стукнулись дверцы вагона. И он решил загадать, если створки ударятся раньше, чем через минуту, все наладится, – если нет, тогда что ж, надо принять сюрпризы судьбы.

Но откуда замешательство, тревога?

Так, надо взять себя в руки. Надо понять, как называется последняя станция, на которую надо приехать. Вот взять роман Еко Тавада "Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов". Молодая японская танцовщица, гастролирующая по Европе на поезде. Каждая глава - новый город на пути, новое приключение, еще один сон, еще одна мечта. С того поезда невозможно сойти, но с этого тоже.

С поезда невозможно сойти, - эту фразу Феликс повторил раз пять.

Электричка действительно бешеная. Вон, дверцы стукнулись снова.

Как же его это бесило… А почему раньше-то не замечал? – спрашивал себя Феликс.

Он подошел к дверкам, стал изучать на них замки – ничего не предусматривалось для остановки этих половинок, хотя бы для временной остановки.

И тогда Феликс познал ярость, он со всей силы их сталкивал, разводил на исходную позицию, будто от этих действий створки должны были бы сдаться на милость победителю.

Его гнев быстро прошел.

А может это напоминание о чем-то. Как у Толстого в «Крейцеровой сонате» главный герой, Василий Позднышев вспоминает, что с ним случилось, как сел в поезд. В поезде перед ним возник омут страстей, в который он попал в прошлом, и тьма, что накрыла его тогда и вызвала преступление.

Позднышев, Позднышев…, – где-то уже встречалась эта фамилия…

Ну да, в Колумбарии похоронена Элина Мстиславовна Позднышева. Однофамилица «кадровички» на работе. А я с дуру подумал, что она мертва, а на работе ее призрак.

«Лечиться надо», - поругал себя Феликс.

3. Призраки в вагоне

Электричка не сбавляла скорость. Он оказался заперт в этой железной коробке, которую тащит какая-то неведомая ему сила.

Огоньки в окнах стали вытягиваться в тонкие желтые резиновые полоски.

Что впереди по этой ветке? Он подошел к стенке с картой маршрута.

Все правильно, последняя станция называлась Перерва. Любопытно, но Феликс уже побывал на ней.

Дело было осенью. Тогда он ездил по поручению мамы и ее дальней родственницы узнать о судьбе двоюродного брата мамы, которого звали Гена.

«Феликс выяснит!» - говорила мама всем по телефону.

Легко сказать.

Все, что нужно было узнать, – жив Гена или нет. Правда, когда Феликс доехал до той «Перервы», мамы уже не было на свете. И он решил выполнить долг перед ее памятью, найти этого Гену. А о чем с ним разговаривать? Да, неважно.

Тогда, через неделю после похорон матери, он доехал до станции прошелся по центральной улице и уехал обратно.

Феликс себя не помнил в тот период. Держал в руке конверт. От Гены. Письмо давно прислал, еще в 90-х, мама ему тогда позвонила, потом связь прервалась.

Выходило, он не случайно ехал в Перерву. Перерва манила его?

…Тогда, ведь улицу Лобачевского он нашел минут через двадцать, а вот с домом вышла загвоздка.

Счет домов на улице заканчивался Тридцать девятым домом, и табличка на нем висела «39». А дальше домов не было. На конверте был указан дом № 47. Андрей предположил, что вместо 4 должна стоять единица, – это значит, дом № 17. Зашел . В доме жила большая семья, а до них жили старики, и никогда о его родственнике там слыхом не слыхивали. В домах под номерами 27 и 37 тоже ничего не прояснилось.

Вернулся к дому № 39, за время обхода других домов и часа не прошло, как здесь, в конце улицы появились новые строения, но там никто не жил. Одни дома недостроенные, другие – брошенные.

Жилой оказалась сторожка, за деревьями, после дома №39 в сторожке сидел сторож. Что он охранял, было непонятно. Но у него даже рукомойника не было.

Да он вообще молчал, может испугался чего-то. Мало ли какая нечисть тут бродит ночами. Феликс вышел из сторожки и направился на железнодорожную станцию, но сколько шел – все оглядывался, вдруг сторож идет за ним, что там на уме у молчуна?

Феликс подальше обходил яму, вырытую на дороге, без указателей, сваленный ураганом тополь, брошенный трактор с окнами, занавешенными материей… Места там были, будто постапокалипсис уже наступил. Самое место снимать продолжение «Ходячих мертвецов».

Феликс то шел, то бежал, то стоял как вкопанный. Знал, надо было успеть на последнюю электричку в Москву. И стоял тем не менее. Наверное, это была апатия. Но он тогда успел.

…Свет в вагоне заморгал и погас, – через секунду включился. И так повторилось несколько раз, пока не наступила темнота. А за ней… тишина, безрадостная, боязливая, гнетущая, душная, жуткая, зловещая, настороженная и невыносимая.

Электричка будто нырнула под воду и наступила такая глухота в ушах, что Феликс стал нашаривать руками предметы вокруг, а их было много… Нахлынуло беспокойство. Он догадался, что это были чемоданы, расставленные рядами, как в багажном отделении аэровокзала. Глаза привыкли к темноте. За чемоданами мелькнула тень, за ней еще одна, – толпы людей где-то сновали туда-сюда, оставляя на стенах и сиденьях лишь свои тени. Феликс хотел что-то им выкрикнуть, хотел позвать… Да голос пропал. Пассажир электрички, которым был Феликс, не мог никак напомнить о себе появившимся теням.

Но к нему что-то карабкалось, пробиралось, лезло по полу. Он стал задыхаться, он понял, – ужас заполняет его внутри и толкается наружу, как ребенок в теле матери. Тьма своими щупальцами тянулась с пола. Ощущение было примерно такое, будто напялил на себя тесный свитер, сразу на два размера меньше.

Тонкая полоска света стала пробиваться по проходу, будто кто-то светил фонариком между сиденьями.

Худосочный встревоженный тип со впалыми щеками и сильно выделяющимся кадыком на шее (откуда он взялся?) стал показывать в окно и бубнить:

–Призраки, призраки бродят по пустынным улицам под холодным ветром и едким дымом. Дым бродит по пустынным улицам. Дым бродит по пустынным улицам. Призраки повсюду вокруг нас. Не ищи встречи с ними! Не ищи встречи с ними! Не ищи встречи с ними!

Девушка с фиолетовыми короткими волосами, выпрыгнула как из комикса, и прилипла к стене, как летучая мышь.

–Тени, тени, тени, тени, – повторяла она. – Я думала, они не настоящие, но они покрасили мою печень.

Она успела добраться до Феликса, и не стесняясь своего тела в оспинах, стала демонстрировать правый бок.

–Ты зачем колотишь кулаками по столбам? – пристал к ней какой-то высокий парень.

–Здесь погиб Гена, здесь погиб Гена, – ходила взад-вперед по вагону девушка с носом как клюв колпицы.

–Как ты уродлива! Уродлива, говорю.

–Я вижу мертвецов, – тряс его за грудки парень в одежде, как из больничной палаты.

–Отпусти его, он еще не добрался до конечной станции, – успокаивала его женщина в одежде клоуна и болоньевой куртке, заправленной в штаны.

Но парень не отпускал Феликса.

–Отпусти его, мил человек.

–Я вижу, кто он.

–Ты умный. А все остальные кругом дураки: да?

Своими очками с выпуклыми линзами и беретом на голове, надетым немного набок, она напомнила ему маму. Даже фраза «мил человек» была из ее лексикона.

–Ты изуродовал мой чемодан, ты съел ручку, – к Феликс подошел человек небольшого роста, но коренастый, широкий, причем с чемоданом, который он держал за ручку. – Здесь была кожаная ручка, и ты ее съел… Вот все смотрите, он съел кожаную ручку.

–Гена, успокойся! – женщина сняла свой парик и погладила им этого человека по лысой голове.

Но Гена выскочил на середину вагона и быстро спел четыре строки из известной песни, пританцовывая при этом.

«Он уехал прочь на ночной электричке.

В темноте шагов ты все ждешь по привычке.

Осень и печаль - две подружки-сестрички,

Рядом с тобой этой ночью немой».

Феликс посмотрел на него, отвернулся, он искал в толпе женщину-клоуна, которая его защищала от парня в больничной одежде. Но парень выглядывал из-за нее и кричал: «Я – Феликс! Я – Феликс».

Тут и мяч запрыгал по проходу и голоса невидимых девочек закричали: «Давайте играть! Давайте играть!»

…Когда включился верхний свет, в вагоне никого не оказалось, будто и не было этого парада уродцев.

Свет, рассеянный и желтый падал на пустые скамьи электрички. И одна из двух половинок медленно стала открываться.

Феликс очнулся от оцепенения. Встал и звук этого сумасшедшего поезда вернулся. Не было остановок, не было той кутерьмы, что явилась во тьме. Но дверь по-прежнему отъезжала к стене.

Он начал движение между рядами сидений, сильно наклонившись вперёд, чтобы сместить центр тяжести, как астронавт на Луне.

Где пассажиры других вагонов? Они часом не уснули?

Дверцы в передний вагон не раскрылись. Они будто магнитом были прижаты друг к другу. Через стекла просматривался весь проход: в том вагоне не было ни одного пассажира.

Феликс рванул в вагон, который шел сзади, и дверцы раскрылись. Отсутствие пассажиров не удивило. Но в окнах было темно-синее, чернильное небо.

Еще вагон. Небо уже было фиолетовым.

Вернулся. Да, цвет неба в каждом вагоне отличался.

Еще вагон назад. Там небо было пепельным.

Выходило, что в каждом вагоне был разный цвет неба.

В его вагоне небо черное, в следующем – темно-синее, в третьем по счету назад – фиолетовым. В четвертом по счету назад – пепельным. Четыре вагона – четыре разных неба.

Кажется, он что- то заметил в вагоне пепельном.

Вернулся.

Свертки с металлическими табличками, на которых портреты тех, кто умер. Такие таблички прикручиваются к памятникам на кладбище. И рядом с ними сидел охранник из его офиса с горкой черных паспортов на захоронение. Как же он не заметил охранника?

–Кто-то забыл их или оставил умышленно? – спросил Феликс.

Дверцы стукнулись, он оглянулся. Никто не вагон не вошел, но и охранника не было.

А может этот поезд пропал? Нет его уже на свете, а раз Феликс в нем, то и Феликс нет?

Буквально вчера он читал про пропавшие поезда. Чем подогревался его интерес? Предчувствия были?

Сейчас он присел на сиденье в последнем вагоне, где в окнах разливался оранжевый закат. И вспомнил название того пропавшего поезда.

«Silverpilen» —такое было у него название, что в переводе означало «Серебряная стрела». Серебристый поезд, построенный в 60-е годы, как призрак курсировал в подземке Стокгольма. Хотя он был снят с производства. По легенде, поезд всегда был пуст, но иногда останавливался и подбирал пассажиров, которые потом пропадали на несколько дней, месяцев или даже лет, а иногда пропадали навсегда. Явление необъяснимое. Входить в тот поезд – это пописать себе приговор. Если даже 99 процентов в истории вымысла, если даже 99,99 процентов вымысла, – мистику того, что поезд видели очевидцы, нельзя сбрасывать со счетов. А они видели поезд на ржавых железнодорожных путях и на заброшенной станции метро «Кимлинг» на 11-й линии (синей ветке) стокгольмского метро. Они видели, и никто не мог их переубедить.

Дверцы вагона вдруг разъехались и быстро сошлись, будто в этот раз кто-то приложил усилия к их стыковке. Феликсу показалось, что за дверцами теперь уже точно кто-то затаился. Но этот кто-то был явно не из мира людей, а из мира теней или еще чего-то. Его нельзя было разглядеть. Дверцы снова разъехались. Кто-то вошел… Феликс залез с ногами на сиденье, его не покидали дурные предчувствия.

Кто-то в черном прополз под сиденьем.

Снова ужас, снова перехватило дыхание. Но больше никаких признаков движения существа не было.

Куда делась эта тварь?

…Феликс нащупал в кармане телефон и набрал номер Солмана. Пошли продолжительные гудки, и на том конце вдруг ответили. Феликс поздоровался, спросил: «как дела?». Но в ответ…в ответ прозвучал нечеловеческий голос, – там не было голоса человека. Скрип, шорох, скрежет, тяжелый вздох, жалобный плач, – вот все, что там было. Появилось подозрение, что Солман сошел с ума, трет телефон о песок и что-то нашептывает.

Феликс улыбнулся сам себе идиотской улыбкой, и мешком упал на сиденье пассажира.

Он сам неизвестно где, и его звонки идут неизвестно куда.

До какой станции его везет этот бешеный поезд?

Феликс побежал назад, против движения поезда, побежал до самого конца.

Он сумел держать внимание только на полу прохода, – опустить голову, и сконцентрироваться на одном, чтобы не видеть окон. Добежал до последнего вагона, последней двери этого поезда, за которой лишь разбегались рельсы. Их видно было под лунным сиянием. Нажал на ручку двери, и дверь открылась… Нет, нет. Это ручка опустилась, был даже щелчок, но дверь оказалась заперта. Побежал обратно, за курткой, рюкзаком и урной, что оставил тот странный тип, который назвался его именем. Джинсы были испачканы в машинном масле, но рядом была аккуратно сложена одежда, как на похороны. Черный пиджак с брюками и белая рубашка.

…Когда вернулся, обратил внимание, насколько он встревожен, как трясутся руки, как он весь дрожит, то ли от холода, то ли от страха. И он еще раз опустил ручку вниз. Дверь поддалась, следом ворвалась струя холодного воздуха. Он машинально захлопнул дверь. Как же он был изнурен! Сполз на пол, – тут он почувствовал утомление, закрыл глаза, но вернулись уродцы – это были те маленькие женщины-клоны Элины Мстиславовны, что душили его в офисе. Теперь они зачем-то пытались засунуть руки ему снизу под штанину.

4. Выход в никуда

…Он стоял снаружи, под мощным ветром, вцепившись в ручку, на выступах последнего вагона. Электричка, эта безмозглая куча железа на колесах, тащила его во тьму.

Руки немели, поэтому по очереди приходилось давать отдых одной руке, пока другая держалась за ручку. Оставалось ждать момента, когда этот сумасшедший поезд остановится или по крайней мере снизит скорость. Но поезд ехал с одной скоростью. Куртка немного спасала, надувалась от ветра, но спасала. И температура воздуха все-таки была летней, хотя стояла поздняя весна. Но во рту уже пересохло, он не знал сколько еще выдержит с такой жаждой воды.

…Он не сразу осознал, что это наконец, случилось, что поезд встал. Он даже не заметил, как снижалась скорость эшелона.

Феликс спрыгнул на шпалы, – подогнул колени, как учили еще в армии.

Удачно приземлился. Но когда перешагнул через рельс, ноги с насыпи поехали по песку, и он кубарем скатился с насыпи, перевернулся на спину и замер под звездами, лежа как в барокамере. Да, костюм тот не стал надевать, сберег, но костюм-то остался в вагоне.

Поезд тронулся, и вот уже за поворотом скрылся его хвост. Как там, у Хемингуэя, в его рассказе «На Биг-Ривер»: «Поезд исчез за поворотом, за холмом, покрытым обгорелым лесом».

Вот…, – подумал Феликс, – вот к чему сегодня я видел какой-то огонь.

…Сколько он пролежал – не помнил. Темнота еще держалась, а небо заволокло тучами. Перевернулся, – все серебрилось под луной. Электрички больше не приходили.

…А дальше пустой перрон, поросший побегами травы. И надпись «Станция Перерва». Он прошел до одинокого здания с запертой дверью и разбитыми стеклами. Осветил лист бумаги, приклеенный к двери. Разыскивался Геннадий Васильевич Гавин. Фотография была нечеткой. Все, что можно было разобрать, лысоватый человек с мелкими глазами, – обычная внешность. Выходило, родственник матери разыскивался полицией. Ну, дела.

Покрутился перед замершим зданием, кроме крыс здесь вряд ли кто обитал. Одна, наглая даже демонстративно пробежала перед гостем.

Выходило так, что станция Перерва больше не функционировала, но электричка сюда его доставила.

На всякий случай Феликс отошел подальше, – прислушаться к жизни станции, если она еще каким-то образом теплится в этом бетоне, в опустошенных залах вокзала и на этих рельсах.

Но торчать на этом перроне под Луной, в октябре – было не лучшим вариантом.

Он подошел к надувной лодке из прорезиненной ткани, что была установлена на перроне. Это была лодка Халкетта, он такую покупал когда-то в подарок. До этого он плавсредства не замечал. Но залез в нее, подложил под голову рюкзак, и вытянул ноги прямо на бортик. Мимо плелся мужчина. В костюме, со старым чемоданом. За лодкой какая-то жалкая старуха пристроилась прямо на бетоне. И скреблась там, как мышь в амбаре.

Старуха его раздражала. Своим скрипучим, прокуренным голосом она просила неизвестно кого: «Не отрывай мне руку! Не отрывай мне руку!» Он встал – потянул рюкзак. Но вещь будто была прибита к лодке гвоздями. Он оторвал рюкзак вместе с куском материи, и пошел в дальний конец платформы. Шел, оглядывался и увидел, как из темноты выплывала какая-то громадина. Показался локомотив, вагоны. Это был поезд без огней. Он подкатил медленно, будто передвигался не по рельсам, а по льду.

…Поезд встал. Ни одна из дверей не открылась, не показался ни один проводник. В поезде все спали.

Из тумана раздался звонкий стук. Это осмотрщик вагонов согнувшись пополам, шел и простукивал буксовые узлы и буксы. На человека, который отделился от стены вокзала он внимание не обращал. Феликс спрыгнул с платформы, подошел к осмотрщику, спросил, что за место, знает ли он Гавина Геннадия?

Осмотрщик продолжал свое дело, не обращая ни малейшего внимания на подошедшего человека.

Феликс отошел от него и увидел, как двое подозрительных рассматривают на перроне его рюкзак.

–Эй! Эй!

Он залез на платформу, те двое быстро пошли в другом направлении и исчезли в тумане.

Стуки по железу продолжались, но работягу нигде не было видно, пока не показались две ноги с другой стороны поезда.

Как Феликс оказался под вагоном он даже не осознал. Ну хоть единственный человек появился в этом проклятом месте. Хоть узнать, где тут люди живут…

Феликс пробирался на другую сторону, но колеса сдвинулись с места, и он прижался к шпалам, видя над собой днище вагона, а также металлические перегородки, крепления, люки, тяги, шланги.

...Когда он поднял голову, поезда уже не было. Феликс вышел на тропу в густом белесом тумане, который окутал кустарники, растения и подобрался под кроны деревьев.

Пахло дурманом. Сорняк вокруг разросся и издавал такой сильный, приторный и неприятный запах.

В ближайших зарослях было какое-то шевеление. Он крикнул – никто не отозвался. Не узнал, правда, свой голос… – в тишине он прозвучал не то, что тревожно, а сначала натужно, потом как-то пискляво. Тяжело вздохнув, Феликс достал телефон, включил на нем фонарик, осветил все вокруг. Железнодорожная насыпь оставалась позади, а рядом проходила дорога. Пыль лежала на ней высотой с ладонь, а вокруг росли сорняки.

Феликс остановился, вылупил глаза в темноту, где остался перрон. Задрал голову на деревья, что притихли, как перед грозой. Глаза уже стали привыкать к скудному ночному освещению, к ночи, которой не было конца.

Он стал разговаривать сам с собой, что еще делать в кромешной тьме? В округе вряд ли была хоть одна живая душа, чтобы его услышать. Было так темно, что собственную руку он не мог разглядеть, а в телефоне вскоре собиралась сдохнуть зарядка.

…И снова его окружала абсолютная тишина. Ни ветра, ни комаров, ничего. В одну секунду окружали звуки природы, а потом раз! И ничего. Тишина продолжалась несколько секунд, которые показались ему вечностью. Потер уши, будто его оглушило.

И тогда он услышал, как рядом крупный зверь, скорее, лось, а может кабан. Раздался жуткий, леденящий кровь вой. Вдалеке залаяли собаки. И зверь ломанулся в лесную гущу, так и оставшись не опознанным.

В тот же миг вдали зажегся огонек. Свеча, фонарь, костер… Бог его знает.

- Дом, люди, - немного успокоился путник.

Меланхолия оставалась в нем, но он припустил вперед, спотыкаясь о траву и комья грязи.

Вот уже впереди показался небольшой двор с постройками, без забора.

– Хозяева! Есть тут кто? – крикнул он. – Скажите, где я?

В доме показалось движение, во всяком случае была тень, только двери так и не отворились. Да и в окно никто не выглянул. Да и окон не было.

Он просто не хотел себе в этом признаться.

Феликс снова окинул двор внимательным взглядом, и без промедления открыл калитку, прошёл до самого дома. И, пока не испарилась в нем вся решимость, громко постучал. За дверью послышались шаркающие шаги, и только.

- Здравствуйте! - произнес Феликс, и дернул на себя железную дверь.

За дверью была каменная стена.

Мимо шла старуха. Согнувшись чуть ли не пополам.

–Я от станции иду.

–Какой станции?

–Перерва.

– Откуда ж ты такое слышал, сынок? Отродясь тут железной дороги не было. Больше шестидесяти километров до Шохино. Там ходит электричка.

–Станция Перерва?!

–Чего орешь? Кладбище здесь, а не станция. Ты заходи.

–Куда? Там камень за дверью.

–У каждого камень должен быть на могиле. Да на лавку присядь. Вон видишь, гости сидят.

–А вот звук электрички. Слышите?

–Да утихомирься, что ж ты не успокоишься никак? Звуки всякие долетают, бывает задерживаются.

–Замерз я. Печку истопим?

–Перекладывали печку недавно. От старой дым шел в дом. Пришлось мастера звать. Вон там лежит. Николай Степанович. Вот у кого руки золотые. Ему на памятнике медные руки приделали. Так люди интересуются, говорят, музыкант что ли был?

–Я Гену ищу Гавина…

–Давно он тут у нас обитает. От Николая Степановича пройти до изгороди и налево. Там калина растет, сразу за ней крест железный небольшой лежит в траве. Травой все поросло, и крест железный упал. Если почистить, на табличке можно буквы разобрать. Да он сам к тебе придет, когда ты устроишь свое место.

–Место на кладбище? Зачем? Я в городе живу.

–Молодые все так говорят, когда сюда приходят. Не могут сразу свыкнуться.

–Что все прямо сюда приходят. Кладбищ то много по земле.

–Это для живых много, а для покойных кладбище географического места не имеет. Одно на всех.

–Выходит, моя мама здесь?

–А где ж ей быть? Она как умерла, так к мужу и приехала.

–К мужу?

–Ты ж про него сейчас спрашивал. Генка Гавин, ейный муж был. Отец твой.

–Она никогда не говорила, кто мой отец…

–А он рассказывал, как тебе редкое имя дал. Феликс, вот. Приличный такой мужчина был, Генка. В костюме, плаще, шляпе…, как ты вот сейчас одет.

–Да я не знал, что надо костюм.

–Не знал, а надел.

Феликс увидел, что он в той одежде, что лежала на сиденье в поезде.

–Мать твоя в электричке к тебе подходила. Мог бы с ней выйти на станции. Мать все-таки.

Феликс только теперь понял, кто был в костюме клоуна…

–Я на станцию… Найду ее…

–Урну оставь.

–Какую?

–Под мышкой свою урну держишь, забыл, что ли? А если разобьешь? Надо было в ячейку поставить, как тебе Элина Мстиславовна говорила. У тебя один прах, – другого нет, должен соображать.

–Старушка, старушка! Ты где? Я вчера на машине ездил, сегодня на кладбище к матери заезжал, и в офис заезжал. Я же живой!

–Мертвец ты. Сегодня, 14 октября 2024 года ты умер.

–Старушка? Ты где?

В этот момент Феликс заметил между могил небольшую семью: отца, мать и девочку. Женщины шли с гвоздиками, мужчина с венком.

Феликс не успел сойти с тропы, как женщины прошли сквозь него, а потом и мужчина прошел сквозь него. Феликс сначала пытался схватиться за одежду мужчины, потом пошел следом и стал извиняться, даже чуть не упал на стоящий на пути холмик. Но удержался на ногах, не упал, оглянулся, – он опять стоял один, посреди незнакомого кладбища. Позвал их, этих людей, – они уже были вдали, но никто не оглянулся.