Я выбираю/Цена выбора

Доверие губительно?

Люди так доверчивы. Они всегда верят тому, что показывают. Я улыбалась людям, но улыбка была фальшью. За ней скрывалась отнюдь не счастливая жизнь. Мне завидовали за то, чего я не имела. А я, в свою очередь, завидовала тому, насколько им было проще.

Маленький городок, где каждый знал друг друга. Слухи здесь распространялись со скоростью звука. И моя семья, что печется о своей репутации. Можно сказать, что статус – единственное, что они ценили больше всего. И свое мировоззрение они внедрили мне. Каждое мое действие и слово зависело от мысли: «А что подумают другие?» Я была зависима от чужого мнение, но еще сильнее зависела от матери. Не совру, если скажу, что она была одной из немногих, кто вселял страх. Даже отец ей уступал в этом. Однако, она была и самым любимым мной человеком. Моя любовь к ней была велика. Я никогда не держала на нее обиду, даже если попадала под горячую руку, не имея к этому никакого отношения. Она могла быть самой жестокой женщиной, и в то же время самой заботливой и любящей. Мне не оставалось ничего иного, как адаптироваться под ее перепады настроения. В голове я разделила ее на две личности: одна была для меня авторитетом, начальником, вторая – матерью. Так мне было проще принять все ее поступки по отношению ко мне.

Не помню дня, когда позволила себе полностью расслабиться. Я всегда считывала любые колебания ее эмоций, и не только ее. У меня это получалось легко, будто это мои заводские настройки. Научилась по звуку шагов определять любого из семьи, а если тишина позволяла – даже по дыханию.

В школе я была веселой. Наигранно веселой. Во мне смешались гордость, вдолбленной матерью, и жизнерадостность, которой я пыталась скрыть боль. Я спрятала ее глубоко внутри и никогда не заглядывала.

– Нельзя показывать слабости.

Я следовала этому правилу, но думала, что близкие исключение, и это было ошибкой. Оказалось, что они тоже бьют по больному и увидеть от кого прилетела стрела – вдвойне больней.

Мечта, сожженная до тла.

Я любила творческую сферу, но почему-то именно она не воспринимается окружающими всерьез. Родиться творческой личностью в консервативной семье то еще испытание. Родители хвалили мои рисунки. Я могла реализовать любые идеи, что приходили мне в голову. Мое тело стало референсом для моих рисунков, а зеркало верным помощником. Если бы тогда я усерднее начала заниматься рисованием, может, все и получилось бы, ведь желанием я горела… и догорела. Стоило самому близкому человеку посмеяться над мечтой стать художником и назвать твой труд ерундой, я уже не могла взять в руки карандаш. Положив белый лист перед собой, я садилась за стол, но каждая попытка оборачивалась неудачей. Скомкав один лист, я начинала рисовать на следующем, но чем больше прикладывала усилий, тем хуже получались рисунки, а голос, подтверждающий твою никчемность вгонял в истерику. Таланта… никогда и не было. Если раньше рисование приносило удовольствие, то сейчас – сплошную горечь. На бумаге могла стоять одна лишь точка от грифеля карандаша, что не скользил по ней как фигурист по льду.

Я слышала, что за мечтой нужно следовать, но не помню, что за нее приходиться бороться. Даже если бы мне так сказали, любовь к семье была бы для меня превыше всего. Человек, что с детства подстраивался под настроение и характер других, не способен пойти против установленной системы.

Имела ли я право подвести семью? Меня пугала ответственность, но и сбежать от нее не могла. Я была удобным ребенком, послушным. Но этого всегда было мало. Я всегда была недостаточно умной, недостаточно красивой, недостаточно сильной. Увидеть предел чужих ожиданий казалось сложнее чем достать с неба звезду. Я завидовала тем, от кого не ожидали ничего.

Упущенный выбор?

Несформированная личность. Почему-то, когда мне плюнули этим заявлением в лицо, я пришла в бешенство. Наверное, так реагируют на правду, которую всю жизнь отрицают.

В глубине души я это понимала. Меня никогда не спрашивали, чего я хочу – все всё решали за меня. Могу ли я винить их за это? Разве не я сама позволяла им это делать?

А вот когда начали спрашивать, мой ответ был: «не знаю.» мне приписали нерешительность как черту характера. Предоставив мне выбор, я старалась переложить его на других. Не жалко ли это выглядит со стороны? В тот момент я поняла, что человек никто без своего окружения. Общество, в котором мы живем и оказывает на нас самое большое влияние. Оно формирует из тебя личность: твой характер, взгляды; и у устанавливает рамки. Обычно выбрав одно, мы теряем другое, но один выбор остается с нами всегда: слепо следовать правилам общества, игнорируя сомнения, или преодолеть страх и быть тем, кем ты хочешь себя видеть.

Я жила в мирочке, который ненавидела и презирала по мере того, как больше о нем узнавала. Злые языки распространяли сплетни, через каждые последующие уста правда искажалась и дополнялась вымыслом. Ты не медийная личность, но за каждым твоим шагом следили, потому что это было одним из развлечений. Люди, как стервятники, ждали и молились пока ты оступишься, чтобы возвысить себя на твоем фоне. Страх допустить ошибку был величайшим из всех, а стремление к идеалу – семейной ценностью.

– Ты должна быть сильной.

– У тебя не может быть страхов.

Но страхи были, только, приходилось молча преодолевать, в одиночку.

Рожденная для сцены.

Душевную боль перекроет физическая. Не с этого ли люди начинают наносить себе увечья?

Ноги и руки окрасились синяками, но уже от собственной подачи.

Постепенно разочарование коснулось и моих близких. Мне всегда хотелось чувствовать себя в безопасности, верить, что родственные связи могут огородить от других. Забавно, что отличий между ними и чужими практически не было, более того, они сильнее выжидали твоего провала. Мы первыми оказывали помощь другим, но, когда в ней нуждались мы, от нас отворачивались все.

Я наблюдала за этими театральными эмоциями, лицемерными словами. Все вокруг исполняли роли, и никто не срывал с них маски. Хуже всего, мы сами играли в этом спектакле.

Я боялась людей. Красота меркла из-за их гнилых душ. Видеть в них прекрасное, я уже не хотела.

Меня пугало, что семья может первой наброситься, если посмеешь ослушаться. Этот страх пожирал изнутри. Ты начинаешь видеть врагов во всех и постоянно находишься в ожидании удара в спину. А удары были, куда больнее, чем если бы тебе, правда, вонзили нож.

Меня сравнивали большую часть моей жизни и в этом конкурсе меня принижали, хотя я не была зазнавшимся человеком, чтобы в унижениях от близких была необходимость.

Друзья имелись, а доверия к ним – нет. Что-то не давало мне сблизиться с ними. Скорее, из-за того, что не хотела проверять ошибаюсь ли на их счет. Слушателями моих душевных терзаний стали стены. Не было прекраснее дня, когда я оставалась дома одна. Я чувствовала себя так легко и спокойно. Мне не нужно было играть роль, которую от меня ждут, натягивать улыбку и быть на чеку весь день. впервые за долгое время я могла позволить себе расслабиться и выплеснуть эмоции, не боясь, что кто-то вторгнется в мое личное пространство или услышит меня.

И только подушка принимала мои слезы. Я не любила ночь, но только в ее господство я могла дать волю настоящим эмоциям.

Любовь жестока.

Если ты отличник, то для тебя планка будет выше, чем для остальных.

Стресс перед экзаменами бил по состоянию, а упреки родителей – окончательно добивали. Тогда впервые я задумалась о смерти. У меня было одно заветное желание – прекратить эти душевные муки. Неоднократно я тянулась к ножу и прикладывала его к запястью. Тонкие порезы украшали мои руки до самых локтей, но они вскоре зажили, в отличие от других шрамов, более глубоких. В одиночестве, захлебываясь в слезах, я молила Бога о спасении, но он не слышал меня.

Никто не жаждет смерти, просто только в ней видит выход.

Я не знала себя, не знала, что ожидать от себя. Я боялась, что, действительно, могу решиться на это. Тому, кто вечно скрывает настоящие чувства, сложнее в них признаться другому человеку. Мне потребовалось немало решимости, чтобы сделать это. Но после мольбы о помощи, я услышала лишь холодный голос, озвучивающий краткий и весьма ожидаемый ответ. На меня даже не взглянули. А я не сводила глаз, жалея о своем признании. Меня пристыдили за слабость. Услышанные слова я могла предугадать, даже знала, что именно так мне ответят. Но кто не пойдет на поводу надежды, что теплится в груди. Я хотела хоть раз ошибиться на чужой счет… но увы.

Испокон веков любовь в литературе восхваляется как нечто прекрасное, но на своем примере я поняла, что любить значит терпеть боль.

Мне интересно, люди, что бросаются такими жестокими словами, осознают насколько они обидны? Нарочно ли они это делают?

Днем тебе говорят, что ты бесполезна, а вечером обнимают со словами: «люблю тебя.»

Никем не ценится твой труд. Ты всегда «стараешься недостаточно.»

Я старалась, в тишине, без огласки, но все считали, что мне либо везло, либо легко все дается.

Боль - фундамент личности?

Я стала ходячим мертвецом. Дом, школа, дом, школа и ничего более. Я слушала, но не слышала, я смотрела, но не видела. чувства меня покинули, будто я стала пустой оболочкой. Возвращаясь домой я молилась не упасть в обморок от усталости и так каждый раз. Я не чувствовала землю под ногами, не чувствовала собственное тело, даже жизнь не была ощутима ни в каких аспектах.

Может, поэтому я случайно умудрилась сломать ногу? Я впервые что-то сломала по неосторожности, и в последний раз, ибо мне сказали не доставлять хлопот.

Слова всегда были такими ранимыми или все дело в том, кто их произносит? А может дело не в других?

После гипса другим моим ровесникам позволяли отлежаться дома, а меня даже в течение недели гнали в школу. Не желая выглядеть жалкой и беспомощной в чужих глазах и имея представление, как со мной могут «не нарочно» обойтись, я сняла гипс на пятый день и перевязав ногу, прихрамывая пошла в школу, прилагая старания, чтобы минимизировать нагрузку на больную ногу.

Не могу сказать точно повезло ли мне с крепким здоровьем или с силой воли, которую пришлось выработать в течение жизни. Болеть и лечиться дома было непозволительной роскошью. Мне всегда твердили, что я сильная и со всем справлюсь, и я поверила, что мой организм отличается от других, что ему не нужны таблетки, чтобы восстановиться.

Я копила обиду, и она же сломила меня. Личность, которую я построила для других, рассыпалась как песочный замок. Я обозлилась на всех, возненавидела все сущее на земле. Не присущие мне качества начали укрепляться. Раздражительность, вспышки гнева, агрессия, упрямство – это все стало частью меня. И в этой ненависти растворились все мои страхи.

Я пожалела себя и осудила других. Прокляла тех, кто с ненавистью смотрел на меня, чтобы они вкусили то, через что я прошла в десятки раз сильнее.

Личный ад.

Бомба замедленного действия. Вот как бы я назвала себя.

В мой организм не поступал ни грамм алкоголя, мои легкие не вдыхали никотин, я никому не вредила, при возможности всегда помогала кому бы то ни было, меня ограничивали во всем, и я слушалась. Но при всем этом, я была плохой дочерью и человеком.

Если меня считали плохой, имел ли смысл быть другой?

И я стала плохой, бунтующей против установленных правил и открыто выражающей ненависть. И только тогда по заслугам оценили мою прошлую версию. Но было поздно. На меня внимание обратили слишком поздно.

Роли поменялись. Я становилась жестче, а мать – мягче. Однако, легче не становилось. Во мне кипела злость. Я не была в восторге от того, кем становлюсь, но что еще обиднее, это видеть, как у меня появляется мать, когда в ее любви я уже перестала нуждаться.

Почему все были слепы? Я увязала в болоте, пока другие игнорировали зов о помощи.

Ад – это гореть в ненависти ко всему миру. Социофобия сменилась мизантропией. Такой прилив сил никогда не ощущался мною прежде.

В каждом человеке есть хорошее.

Это ложь. Но благодаря ей многие люди способны простить.

Имя, доказывает принадлежность роду. Свое же я ненавидела как весь этот род. Оно никогда не откликалось мне. Меня звали, но обращались не ко мне. Это было как кличка для собачки, не более.

Плата за счастье.

Когда меня бросили учиться в большом городе, я думала, что это новая страница моей жизни, что смогу склеить себя и стать ток, на кого смогу смотреть в зеркало без осуждения… но с отражением мы не подружились.

Я никого не подпускала к себе, ни к кому не привязывалась. Не из-за страха или вероятности испытать боль. Люли мне стали омерзительны. Я смотрела на их лица и словно видела всю их гниль. Я опустила глаза, чтобы не видеть монстров вокруг.

Я начала изучать психологию, чтобы помочь себе. Обратиться к профессионалу я бы не посмела. Что посторонний человек может узнать того, чего не знаю я? Что он скажет такого, чего я не слышала или не говорила самой себе? Проблема ведь не в том, что мы не знаем причину, а в том, что не можем пересилить себя и столкнуться лицом к лицу с жестокой действительностью. К тому же, я руководствовалась одним правилом: всегда ври о своих слабостях, и когда истинное лицо человека предстанет перед тобой, он не сможет причинить тебе боль.

Мне посчастливилось познакомиться в интернете с людьми, чья жизнь тоже была полна неудач и сожалений. Благодаря одному из них, истории, которыми делились участники чата не были каким-то гнетущим нытьем. Он ко всему относился проще, что невольно заставляло других смеяться над собственными проблемами. Я научилась плевательски относиться к тому, что не зависело о меня, познала самоиронию и начала создавать себя заново.

Я ожила, расцвела как цветок. Но счастье длилось недолго. Связь с ними становилась крепче, а страх утраты сильнее. Я была уверена, что рано или поздно мы разойдемся, а чем дольше нахожусь с ними, тем больнее будет расставание. Я ушла, навсегда, и меня отпустили.

Когда счастье стучится в твою дверь, его надо принимать.

А моя жизнь обошлась так, что следом за счастьем, стучится и беда.

Отражение боли.

На моих руках красовались шрамы, равные количеству прожитых лет. Я делала их иглой, а затем обтирала солью, в которую добавляла пару капель воды. Более глубокие шрамы, на заживление которых я не надеялась, располагались на ногах, где прикрыть их не составляло труда. В порыве эмоций я не придавала значения месту, где отразится моя боль. Забинтованные руки, иногда выглядывающие из-под кофты, стали частью моего ежедневного имиджа. Вместо пудры лицо покрылось бледностью, в качестве теней выступали синяки, а искусанные губы не нуждались в помаде. Блеск глаз сменился бездонной ямой, куда я выбросила лучшие годы своей жизни.

Хотела ли я, чтобы кто-то заметил, что мне нужна помощь? И что важнее, смогла бы я переступить свою гордость и принять ее?

Я начала экономить на всем, даже на еде. Оказывается, если желание жить угасает, в первую очередь исчезают твои потребности. Не было смысла тратиться на одежду, косметику. Иногда, видя на витринах кондитерских изумительные сладости, в голове проносилась мысль: «Я итак скоро умру. Почему бы не побаловать себя?» но вкус не ощущался, сколько не старайся. Постепенно я начала раздаривать свои украшения, личные вещи.

В какой-то момент я устала скрывать. Перестав прятать шрамы, я поняла, что людям никогда не было до тебя дела. Всем плевать на твое существование. Рано или поздно о тебе забудут.

У каждого моего шрама были две истории: одна служила напоминанием моих испытаний, другая – для отвода любопытных глаз.

Люди верят в то, во что хотят верить, потому что им так проще. Поэтому семья верила в нелепые случаи возникновения ушибов. Но когда их количество росло, случилась истерика.

–У тебя есть все: дом, еда, одежда, хорошее образование. Чего тебе не хватает?

Мне не хватало понимания.

Эгоизм - наша суть?

На свете много людей, с кем судьба обошлась более жестоко чем со мной, но, когда беда приходит к тебе, голову занимают мысли не о других. Даже если на фоне других меркнут мои проблемы, повод ли это обесценивать их?

Многие делились со мной своими переживаниями, но эмпатию к ним я только имитировала. Иронично было осознавать этот контраст. Раньше у меня был синдром спасателя, а теперь, я, скорее, походила на апатичного социопата.

Незаметно я отдалилась ото всех. Мое одиночество скрасили знакомые из интернета. Только с ними мне было легко общаться – с незнакомцами. Они не знали кто я, откуда, как меня зовут, как выгляжу, а я не знала их, поэтому могла говорить обо всем, что таилось в душе. Но вскоре мне надоело само общение с кем-либо. Я замкнулась и заткнулась. Порой ловила себя на мысли, что круто быть глухой, не слышать чужие голоса и не отвечать им. Я уставала, даже находясь рядом с одним человеком, будто одно его присутствие высасывало остатки сил.

Как люди засыпают ночью? О чем они думают перед сном?

Я воображала разные варианты своей смерти и то, как на нее отреагируют остальные. Но похороны… как я не хотела, чтобы над моим телом лили крокодильи слезы.

Люди должны собираться, чтобы проводить в последний путь. Лично я застала то, как они обсуждают всех прибывших и делятся сплетнями друг с другом, как воруют драгоценности в доме, где должны оплакивать покойника. Я все гадала, как у них так натурально получается выдавливать слезы. О чем они думают, чтобы так плакать? Много практиковались? Актерский талант?

Смотря на этот ужас, жить хотелось все меньше. Делить землю, по которой ходят такие как они – мерзко до тошноты.

Лучший вариант для себя я выбрала утонуть в море, подальше от родных мест. Мне очень нравились волны и морской бриз. Умирая, я хотела чувствовать не беспокойство, а умиротворение и только море приносило его к моим ногам, пока свежий воздух сдувал печаль с моего лица.

Неизлечимо больные люди жаждут жить, а сломленные идут к смерти. Ирония в том, что обмена между ними нет.

Отречение.

Даже лучший визажист в мире не смог бы заставить смотреть на свое отражение с любовью.

Я ненавидела людей, ибо видела и знала до чего они могут опуститься. И тоже, одна из них.

В новостной ленте мы сталкиваемся с невероятными преступлениями, которые уму не постижимы и наивно верим, что нас подобные случаи обойдут стороной. Но каким бы осторожным ты ни был, чужие инстинкты находятся не под твоим контролем.

Вокруг меня брат лапал сестру, компания мальчиков терлась о маленькую девочку, сын полез к матери, убийство и насилие оправдались деньгами и связями. Находясь в гуще событий, я мучилась от собственной беспомощности. Мое дикое желание помочь пресекалось на корню, ибо в этом мире на сторону простого смертного не встанет даже закон, а народ будет обвинять жертв, находя самые абсурдные причины. В этом был смысл эволюции?

Я не боялась умереть от чьих-то рук, я боялась, что эти самые руки навредят моим близким. На земном шаре много отпетых негодяев, но еще больше тех, кто закрывает на это глаза.

Мы живем в мире, где нет доверия к тем, кто должен защищать простых граждан.

Если ребенка похитят, нет доверия полиции, ибо они будут стремится не найти испуганное дитя, а поскорее закрыть дело под любым предлогом. Ложась на операционный стол, нет доверия врачам, ибо от их профессионализма зависит твое здоровье. Нет доверия пожарным, ибо от их храбрости и смекалки зависит твоя жизнь. Не поэтому ли вера в Бога не изживает себя. Его воля – истина. Ничего не остается, кроме как надеяться, что Бог услышит и спасет тебя, а грешников накажет.

Море печали.

Если от мира еще можно убежать, то от себя никуда не деться. Неудовлетворенность собой служит древесиной для горящего желания покончить с этим.

Я отправилась на море. Впервые за долгое время, надев черное вечернее платье, я решила пообедать в дорогом ресторане видом на неугомонные волны. Эта трапеза была самой вкусной в моей жизни и вовсе не от того, что стоила больших денег, а от того, что я наслаждалась процессом.

Когда думаешь о времени, оно течет для тебе медленнее. Я прошлась босиком по мокрому песку вдоль берега, после чего присела в укромном местечке около скал и включила свой плейлист. Лишь для этой цели я взяла с собой телефон. Я не собиралась строчить в этот день прощальное сообщение и портить себе настроение. Прощальные письма я оставила в своей квартире. Они не были переполнены обидой или чем-то еще, напротив, в них отразилась благодарность и объяснение своего поступка. Я не надеялась, что они поймут. Мне это и не нужно было.

Умереть, получая поздравления, весьма символично, по крайней мере, на надгробии.

Сожаления были, но я утешала себя тем, что имелись и прекрасные моменты моей жизни. Компания девочек, которая собиралась каждое лето и проводила чудесные каникулы в деревне. Двоюродные братья, что заботились и играли со мной. Папа, что возвращаясь после долгих командировок всегда одаривал самой яркой улыбкой и подарками. Мама, что стремилась дать мне все лучшее, чтобы я никогда не познала нужды ее детства. Одноклассники и одногруппники, которые заполняли мою копилку воспоминаний доверху. Лучшие подруги, что выслушивали все мои душевные раны и пытались вытащить из трясины, в которой я погрязла.

Вода достигала по колено, с каждой волной касаясь подола платья, когда я остановилась. Эгоизм застилал мне глаза.

А что почувствовала бы я будь на их месте? Эти люди дороги мне. Заслуживают ли они такой боли? Вина станет спутником их жизни. Когда мне было тяжело, рядом были они. А что я? Трусливо сбегаю? Их жизнь не малина, кому как не мне оказывать им поддержку, хотя бы ту, что могу. Почему выход из своей ситуации я увидела только в собственной смерти? Неужто это все, на что я способна спустя столько лет мучений? Каждая клетка моего организма регулировала лишь бы обеспечить мне жизнь. А что делаю я? Утопаю в жалости к себе?

Сомнения заполняли голову, а уровень воды становился ниже. Уже в тот момент я понимала, какой мне долгий путь предстоит пройти, чтобы вернуться в колею.

Цена выбора.

Когда-то я слышала такую фразу: «Если человек однажды возжелала смерти, в ее объятия он и будет идти.» Впоследствии я убедилась в этом.

Попадая в неприятные ситуации, извилины мозга работали не над поиском решения, а вбрасывали «самый легкий путь». Ответ каждой задачи был один и тот же. Чем сильнее боролась, тем быстрее получала противодействие.

Я решила прекратить борьбу и ждать. Время не лечит, но оно учит жить. Я терпела и ждала, цепляясь за свое дорогое. Неважно что ждет нас после смерти – райское блаженство или вечная тьма, одно я знаю наверняка, того, чем одарили здесь, там не будет и частички.

Я училась наслаждаться обыденностью. Встречи с друзьями, вкусная еда и полноценный сон стали особенно ценны. Каждый день я радовала себя чем-то мелким, незначительным, но этого хватало, чтобы поднять настроение.

Я увидела много прекрасных людей. Они озаряли своими улыбками даже в пасмурную погоду. Рядом с ними хотелось улыбаться. Кто-то делал комплименты, кто-то мог угостить за счет заведения. В конце концов, мне всего-то нужно было позволить себе видеть прекрасное в других. Вместе с этим я научилась принимать себя. Прошлое полно сожалений, но именно оно закладывает фундамент нашей личности. «Могло быть лучше» сменилось на «могло быть и хуже». Всегда есть вероятность стать бесхребетной версией себя. Я была довольна, что сумела снизить эту вероятность. Перестала обесценивать свои достижения, плеваться оскорблениями в зеркало и отстать от себя.

Стало легче. Жизнь не была бременем, а моя личность обузой для меня. Да, на это ушли годы, но это того стоило.

Жизнь – это цена выбора. Покуда ты живешь, выбор есть всегда. А будешь делать его ты или за тебя, зависит только от тебя самого.

Я выбрала помогать тем, кто нуждается в понимании. Таково было мое предназначение.

Эпилог

Передо мной сидела с иголочки одетая женщина лет тридцати в бежевом костюме и с золотистыми округлыми очками, придающие ей некий шарм. Ее молочная кожа, черты лица сильно бросались в глаза из-за контраста с черными длинными волосами. На левой руке она всегда носила тонкие золотые часы. Она была эталоном элегантной женщины с хорошим вкусом.

Это была психолог, что излучала холод, а не тепло, но она сидела передо мной настоящая. Она не пыталась скрасить правду, уйти от вопроса, говорила, что думала, даже если это может в чем-то ее подставить.

Внутри ее светлого и просторного кабинета царили уют и комфорт. Я могла лежать на диванчике, обнимая подушку, и делиться своими мыслями, не боясь, что это выйдет за двери.

Ее бархатный голос был усладой для ушей.

«Ты вправе выбирать легкий путь, однако с последствиями тебе одной придется жить.»

Я ушла, обещав вернуться, когда добьюсь того, о чем могу гордо заявить.