Я - зло по призванию

Книга: Я - Зло по Призванию

Глава 1.

— Дитя моё, Лавинета Таянна, освети нас своим выбором! Кем же ты видишь себя в будущем, когда вырастешь и расправишь крылья?

Преподаватель этикета, сир Ланселот, произнёс это с той сладковатой, приторной улыбкой, которую обычно используют, разговаривая с маленькими детьми или не особо умными котятами. Он восседал напротив меня на стуле с гнутыми ножками, который скрипел при каждом его движении, словно в нем завелся несговорчивый дух дерева, а я, шестилетняя, но уже пропитанная духом противоречия, с ненавистью разглядывала свои лаковые туфельки, впивающиеся в пальцы. Казалось, весь этот идеальный, вылизанный мир с его ритуалами и улыбками был создан, чтобы причинять мне физический дискомфорт.

Я медленно подняла на него взгляд своих зелено-серых глаз, не моргнув.
— Злодейкой. — объявила я четко и ясно, перекрывая его насильственно-благостный тон. — Повелительницей тьмы. И я захвачу весь мир.

Его улыбка не просто исчезла. Она сползла с его лица, словно жир с остывшего супа, оставив после себя маску полнейшего недоумения и легкой паники. Он даже поправил свой напудренный парик, который внезапно съехал набок, как будто сам пытался отползти подальше от услышанного.
— Но... но, милое дитя, — залепетал он, и его пальцы затряслись, роняя на пол изящный фарфоровый стаканчик с чаем, который он как раз собирался поднести к губам. — Это же такие ужасные, неженственные фантазии! Почему же не прекрасной принцессой в сияющих одеждах? Или, быть может, доброй феей, приносящей радость и исцеление? Их платья, надо заметить, куда как изящнее, чем какие-то... чёрные балахоны.

Я фыркнула так выразительно, что напудренный парик на его голове затрясся с новой силой, осыпая плечи белёсой пылью, и он на мгновение стал похож на заснеженную гору, пережившую небольшую лавину.
— Кто вообще хочет быть принцессой? — с искренним недоумением спросила я. — Целыми днями улыбаться как идиотка, учиться кланяться и петь глупые песни, а потом тебя ещё и на аукционе замуж выставят за какого-нибудь придурковатого наследника с челкой до подбородка. Феей? Постоянно кому-то помогать? Скукотища смертная. Волшебницей — тоже, у них там свои правила и ограничения. А вот злодейка... — тут мой голос приобрел мечтательные, почти сладкие нотки, — злодейка делает что хочет. Живёт как хочет. Никто ей не указ. У неё есть Великая Цель. И, конечно, чёрный дракон. Это само собой разумеется. Без дракона как-то несолидно.

Последствия этого диалога были стремительными и предсказуемыми. Сир Ланселот, человек впечатлительный, удалился в свои покои с приступом «мигрени» и крепким травяным успокоительным, которое пахло как болотная тина и, по слухам, могло усыпить нетренированного человека на сутки. Мой отец, лорд Аларик лин Ванесса, боевой маг, чьи молниеносные разряды на учениях обращали в бегство целые отряды, с грохотом запер массивные дубовые двери фамильной библиотеки, водрузив на них запретный замок, скреплённый личной печатью с фамильным гербом — вздыбленной ланью на фоне восходящего солнца. Мать, леди Илэйн, чьи руки всегда излучали лёгкое, целительное тепло, способное затянуть любую царапину, только вздыхала, глядя на меня с тем выражением, что обычно reserve для безнадёжно испорченного гобелена, на котором вместо пасторальной сценки вдруг проступило нечто неприличное:
— Доченька, милая, ты просто не понимаешь. Ты вырастешь, поумнеешь и всё осознаешь. Это просто детские фантазии!

Ох, как же жестоко она ошибалась. Я понимала всё с пугающей для моего возраста ясностью. Я поняла главный принцип любого уважающего себя злодея: если знания недоступны, их нужно добывать. А если добыть невозможно — начинать импровизировать. И мой полигон для импровизаций был великолепен.

Наш фамильный замок — ослепительно-белая каменная громада, парящая на холме, с огромными, в полстены, арочными окнами, позолоченными витыми орнаментами и целым лесом ажурных балкончиков. Всё здесь было пронизано светом и воздухом: светлые стены из песчаника, светлый мрамор полов, воздушные шелковые занавески, вездесущие хрустальные вазы с белоснежными лилиями и жемчужными розами. От всей этой белизны и сияния у меня рябило в глазах и чесались руки всё это перекрасить в угольно-черный и багровый, а вместо лилий расставить ветки сухого чертополоха в черепах.

Меня, к несчастью, звали Лавинета Таянна лин Ванесса. Длинное, вычурное и абсолютно не подходящее для будущего Властителя Тьмы имя. С самого сознательного возраста я требовала, чтобы все обращались ко мне просто — Тая. А в идеале — Герцогиня Лазурных Озер (озера я планировала заполнить кислотою, но это были детали, которые я пока держала при себе). Мать в ответ лишь закатывала глаза к потолку, расписанному фресками с пасторальными сценками, где пухлые амуры вечно целились своими стрелами в ничего не подозревающих овечек, а отец хмурил свои густые брови, отчего его благородное лицо становилось похоже на грозовую тучу, готовую разразиться праведным гневом.

— Тая? Это звучит как имя служанки! — возмущалась мать. — Лавинета — имя твоей прабабки, герцогини! Оно означает «непорочный свет»!
— Вот потому мне и не нравится, — парировала я. — Звучит так, будто я собираюсь всю жизнь просидеть в вакууме.

Их, разумеется, куда больше волновала моя внешность, нежели геополитические амбиции по захвату миров.
— Тая, я умоляю, сними этот ужасный, мешковатый плащ... «захватчицы миров», — мать произносила это с той же интонацией, с какой говорила бы «прокажённой бродяги». — И надень уже нормальное платье! Шелковое, голубого цвета, с кружевами! У тебя такие прекрасные волосы! — Она с тоской проводила рукой по моим чёрным как смоль, прямым и густым волосам, которые я унаследовала от бабки по отцу, женщины с характером стали и взглядом, способным сверлить камень. — И глаза... зелено-серые, уникального оттенка! Ты могла бы быть настоящей красавицей, дитя моё!

Лично я считала, что внешность — это последнее, что должно заботить будущего властителя тьмы. Мои великолепные волосы вечно были собраны в неопрятный хвост, чтобы не мешали, а вместо шелкового платья я носила практичные, хоть и слегка поношенные штаны и тот самый пресловутый плащ, сшитый мною тайком из старого темного покрывала, укравшегося из гостевой спальни. Он был колючим и пах нафталином, но зато в его складках можно было унести с кухни как минимум три пирожка, не считая яблока.

Мои практические занятия по злодейству начались с самого доступного ресурса — нянь. Их, если верить семейным хроникам, сменилось двенадцать. Любезная мисс Элоди, большая любительница сплетен и сладких булок, не продержалась и дня.
— Мисс Элоди, кажется, в коридоре просто ужасный сквозняк, — сказала я ей с самым невинным выражением лица, пока она, неся подсвечник, выходила из своей комнаты.
Её полёт вперёд, споткнувшись о тонкую, как паутинка, но прочную леску, натянутую мною на уровне щиколоток, был стремителен и прекрасен. Последующее падение, звон разбитого стекла, небольшое возгорание портьеры от опрокинувшейся свечи и её визг, от которого на час замолчали канарейки в саду, я до сих пор вспоминаю как одно из самых вдохновляющих зрелищ своей юности. Она уехала, заявив, что в замке завелась «нечистая сила, плюющая на законы физики и хорошего тона».

Няня Гризельда, женщина с лицом бульдога и душой тюремного надзирателя, славилась своей непоколебимой строгостью. Она продержалась три дня. На четвёртый я щедро разлила на верхней площадке парадной мраморной лестницы флакон дорогого льняного масла, которое стащила из лавки парфюмера. Её скольжение, попытки удержаться за воздух и последующее стремительное, сидячее съезжание вниз с воплем, в котором смешались ужас, ярость и невольный восторг от скорости, навсегда остались в анналах замковых преданий как «Мраморный спуск мадам Гризельды». Говорят, на полпути она обогнала горничную с бельём.

Но настоящим полем битвы стали замковые кухни. Поварихи, от суровой главной кухарки Марты до юной посудомойки Фриды, смотрели на меня как на исчадие ада, и были недалеки от истины. Мне же нужно было где-то варить свои первые зелья!
— Девица Тая, именем всех святых и магии предков, что это?! — заходился в приступе кашля главный повар, тыча толстым пальцем в мой небольшой, но зловеще дымящийся котёл, который я пристроила в самом дальнем углу, где обычно складировали мешки с луком.
— Это «Эликсир Неукротимого Чиханья», — с гордостью демонстратора отвечала я, помешивая варево палкой, на конце которой медленно плавилась ручка. — В основе — перец чили, перья из подушки и немного пыли с верхней полки библиотеки для мудрости. Хотите попробовать? Гарантирую, вы чихнёте так, что забудете, как вас зовут.
Он не захотел. Но судьба распорядилась иначе. На следующий день, во время визита маркизы де Льер, капля эликсира с пола каким-то чудом попала на её пушистого белого кота Амура. Бедное животное чихнуло с такой силой, что с каминной полки в гостиной слетели все фарфоровые пастушки, а с окон выбило несколько стёкол. После этого «инцидента с чихающим диверсантом» мне было строжайше запрещено приближаться к кухням ближе чем на пятьдесят шагов. Этот запрет я, разумеется, восприняла как вызов и стала варить зелья в старой голубятне.

Шли годы. Мне исполнилось десять. Потом одиннадцать. Двенадцать... Магия в нашем аристократическом роду, допущенном ко двору и обласканном монархом, была капризной штукой. Она просыпалась у детей в возрасте от десяти до шестнадцати лет, и далеко не у всех. У моих родителей, могущественных и уважаемых магов, дар был, а вот у родного дяди, например, — нет, и он прекрасно себя чувствовал, управляя семейными виноградниками и попивая молодое вино, с философским видом наблюдая, как остальные ломают копья над магическими трактатами.

Сначала, разумеется, все ждали с замиранием сердца. Каждое утро мать с надеждой вглядывалась в моё лицо, не почувствует ли она всплеск светлой энергии. Отец как-то попытался научить меня концентрироваться, чтобы «почувствовать внутренний огонь». Я сконцентрировалась так, что у меня загорелся занавес в моей комнате, но магия была тут явно ни при чём — просто я слишком близко поднесла свечу к ткани, пытаясь «увидеть огонь изнутри».

К моим тринадцати годам надежда стала понемногу таять, как снег под весенним солнцем. К пятнадцати её сменила тихая, всеобъемлющая резигнация. Разговоры о моём магическом будущем постепенно сошли на нет, сменившись обсуждением более приземлённых тем.

— Ничего, Аларик, — слышала я, как мать говорит отцу за утренним кофе, — зато здоровая. Умная, хоть и... своеобразная. Найдём ей хорошую партию. Герцог Глостерский, например, как-то намекал о своём младшем сыне...
— Приданое, Илэйн, придётся увеличить, — в ответ вздыхал отец, откладывая в сторону газету с придворными сводками. — Раз уж без дара... Без магии её шансы на блестящую партию, увы, невелики. Придётся компенсировать богатством. И титулом. Надеюсь, Глостерский не слишком гордится чистотой своей магической линии.

Они смирились. Они махнули на меня рукой. Их дочь, Тая, — бездарная, хоть и родовитая аристократка, «пустышка», которую теперь главное — поскорее и повыгоднее пристроить замуж, чтобы не позорила фамилию. От их былых ожиданий осталась лишь лёгкая, почти незаметная тень разочарования, которая витала в воздухе, когда мать с тоской смотрела на мои чёрные, не унаследованные от неё волосы, а отец избегал моих прямолинейных вопросов о магической теории, отделываясь фразами вроде «не время, дочка».

А потом настала та самая ночь. Мне было без нескольких недель шестнадцать. Последний рубеж, после которого надеяться было уже не на что. Вечером мать снова меня наказала, на этот раз за грандиозный «инцидент с фонтаном и жидким мылом». Мне удалось, путём нехитрых манипуляций с ингредиентами из прачечной, превратить струи нашего парадного фонтана в гигантскую, переливающуюся радугой мыльную пену. Когда огромный пузырь, достигнув критических размеров, с громким хлопком лопнул, он накрыл половину королевского сада и прибывшего с инспекцией герцога Глостерского пеной по самую седую бороду. Последствия были суровы: лишение ужина, месяц без сладкого и строжайший запрет покидать свои покои. «Чтобы подумала о своём поведении!» — сказала мать, запирая дверь. Она даже не догадывалась, насколько плодотворными окажутся эти размышления.

Я лежала в своей просторной, залитой лунным светом комнате, выдержанной в тех же душащих меня светлых тонах, и слушала, как предательски урчит пустой живот. За окном тихо шумел сад, доносился смех гостей из столовой — там шёл пир, на котором я должна была сидеть с придурковатой улыбкой, демонстрируя «непорочный свет» своей натуры какому-нибудь Глостерскому отпрыску. Мне было одиноко, злобно и до слёз горько от осознания, что я — разочарование, брак, пустое место в собственной семье. Я с наслаждением продумывала планы мести, один другого изощреннее: подменить все духи в покоях матери на вонючий рыбий жир, подпилить ножки у трона отца... Мои мысли текли мрачным, но привычным руслом.

И вдруг под полом что-то пошевелилось.

Я насторожилась. Сначала подумала — снова мыши. Старый замок, ничего удивительного. Но ощущение было иным. Я почувствовала холод. Не снаружи, от каменных плит, а изнутри, будто у меня в груди растаяла крошечная льдинка, и её холод разлился по венам. Я сглотнула, списав это на голод и нервное истощение.

Но холод не проходил. Он нарастал, пробирая до костей, до ломоты в зубах. А параллельно с ним нарастал и шорох. Тихий, сухой, отчётливый. Не похожий на шуршание мышей. Скорее, он напоминал звук, когда кто-то перебирает сухие прутики, кости... или крошечные позвонки.

Сердце заколотилось где-то в горле. Я инстинктивно сжалась в комок под тонким шёлковым одеялом, натянув его с головой. Какая же я злодейка, если пугаюсь каких-то ночных звуков? Я облазила все подвалы этого замка ещё в детстве, я знала каждый потайной ход! Но этот холод... Он был не от мира сего.

Шорох становился всё громче. Он доносился из угла комнаты, из щели между плитами пола и стены. Я, затаив дыхание, медленно приподняла край одеяла и выглянула.

Из тёмной щели, с тихим скрежетом, выполз... скелет. Крысы. Крошечный, идеально сохранившийся, каждый крошечный позвонок, каждое ребро на месте. И в его пустых глазницах горели два крошечных, зловещих красных огонька, словно капли расплавленного рубина.

Он не был страшным. Он был... цельным. Завершённым. Он протопал по узорчатому ковру своими тонкими костяными лапками, направляясь прямиком к моей кровати. И странное дело — мой страх мгновенно испарился. Его сменило странное, спокойное чувство уверенности. Я не просто знала, что эта костлявая малявка не причинит мне вреда. Я знала, что это моя крыса. Так же безоговорочно, как знала, что солнце встаёт на востоке, а мать будет вздыхать при виде моего плаща.

Папа говорил, когда просыпается сила, чувствуешь всепоглощающий жар, разливающийся по телу, как у него. Мама описывала это как лёгкость, парение и тепло, наполняющее каждую клеточку. Никто — НИКТО — не предупреждал меня о леденящем, могильном холоде.

Дрожащей от волнения, но уже не от страха, рукой я медленно протянула ладонь к существу. Костяная крыса остановилась, наклонила свой маленький череп и потыкалась им в мои пальцы. Прикосновение было сухим, твёрдым и на удивление... тёплым. Тепло шло от тех самых красных огоньков.

И в тот же миг, буквально в следующее мгновение, оглушительный, пронзительный вой, которого я не слышала никогда в жизни, потряс стены замка до основания. Это был звук, от которого закладывало уши и леденела кровь. Оповещающий артефакт.

Его устанавливали у главных ворот, в церемониальном зале и в караульном помещении. Массивный хрустальный шар, настоянный на светлой магии, чья единственная функция — поднимать невыносимую тревогу, если на территорию поместья без приглашения проникал маг, использующий тёмные энергии. Сирены выли на всю округу, предупреждая о незваном, враждебном госте. О вторжении. О ЧП высшего уровня.

В замке мгновенно начался ад. Послышались крики, топот бегущей стражи, громоподобный, командующий голос отца: «Периметр! Оцепить периметр! Проверить все защитные барьеры!» Слышался испуганный визг матери, и, мне показалось, звон разбитого хрустального бокала — видимо, кто-то от неожиданности уронил его.

Я сидела на своей кровати, сжимая в ладонях костяную крысу, и холод внутри меня внезапно сменился ликующим, диким, победным торжеством. Они там, снаружи, в панике. Они искали незваного гостя. Врага, коварно проникшего извне в наш светлый, неприступный дом.

Но враг был уже здесь. Он был внутри. Он сидел на пуховой перине, в кружевной ночнушке, и улыбался во весь рот.

В семье светлых магов, целительницы и боевого мага, которые уже отчаялись, смирились и махнули на свою единственную дочь рукой, пробудился тёмный маг. Я ещё не знала, какая именно специализация меня ждёт — некромантия, пиромантия или что-то ещё более экзотическое; тёмных путей, как я смутно помнила из обрывков прочитанного, было много. Но начало было положено. Факт был налицо. Вернее, на руках.

Прижимая к груди свою первую, самодельную, воскресшую крысу, я рассмеялась. Тихим, счастливым смехом. Их бракованная дочь. Их разочарование. Их «пустышка». Теперь у меня был Дар. Дар, от которого выли сирены и который заставлял трепетать стены нашего идеального, светлого замка.

Мой путь, наконец-то, начинался. И он обещал быть восхитительно, непередаваемо, скандально тёмным.