Яблоки Эдема: Гран-Тур

Королевство Чехия,
Пражская Башня,
август, 1921 года.

– Вы в этом году рано вернулись, фройляйн, – герр Розенкройц отложил бумаги, которые читал и откинулся на спинку кресла. Это стало для меня сигналом, что можно подняться из реверанса, – Садитесь. Вы только с дороги или успели отдохнуть?

Было раннее утро. И, хотя август уже приносил осенний ветер, но он все еще был летом и мягкое солнце нагревало воздух в факультетской библиотеке, где обычно было холодно как в склепе. Поэтому я не любила здесь бывать подолгу большую часть года, но выбора у меня не было – декан принимал студентов именно здесь, а занятий с ним на третьем году обучения почти не было, чтобы поговорить про мои исследования после них. Приходилось мерзнуть. Но не сегодня.

– Только с дороги. Нюх относит вещи, – я села во второе кресло, не сдержав вздоха облегчения: ехать до Праги пришлось на машине от самого Бремена и это не прошло для меня даром: спина и ноги болели немилосердно. Но хуже всего было то, что без остановок мы ехали от границы. Расстояние было вроде бы не таким большим, но машины и дороги двадцатых добавляли остроты ощущений. Не сосчитать сколько раз за время дороги я подумала о том, что лучше бы я оседлала беса – Нюх справился бы с расстоянием быстрее и мягче.

Но тогда ему все равно бы пришлось бы возвращаться за машиной и чемоданами. А так осталось только отогнать ее к дому Габриэль, чтобы Торгильс сам решил, что с ней делать.
– Надо думать, у вас есть для меня что-то весьма срочное, если вы даже не сменили одежду, идя сюда, – взгляд герра Розенкройца стал внимательным. Я кивнула, стараясь не думать о том, что, похоже, пыли синий жакет, в котором я была, собрал больше, чем я думала, раз это заметил через стол герр Розенкройц, и достала из сумки небольшую плоскую шкатулку, размером, чуть меньше моей ладони, напоминающую чем-то портсигар. Поставила на столе между нами с деканом, я оперлась на спинку кресла, надеясь, что этот жест не сильно выдает то, насколько больно мне сидеть и насколько мне хочется поскорее прилечь:

– На границе с Чехией меня встретил посыльный от фройляйн Люциус, о котором вы писали, и сказал, что у меня примерно сутки, чтобы эта вещь оказалась у вас. К сожалению, об этом я заранее предупреждена не была.

Я не злилась на само поручение, но вот его срочность, которая стала мне известна в последний момент, вызывала порядком раздражения. Но вопрос, которым герр Розенкройц меня встретил и то, как он хмурился, глядя на шкатулку, говорило, что для него эта срочность тоже была сюрпризом. И тоже, как будто, неприятным.

– А уложились вы… – начал вопрос герр Розенкройц.

– Восемнадцать часов, – не дождавшись окончания, ответила я. Отсутствие сна и стимуляторы лишали меня терпения подчистую и теперь мне мучительнее обычного было чего-то ждать – настолько под кожей зудела жажда движения. Кроме того, меня начали догонять вторичные побочные эффекты. Собственное тело казалось сжатой пружиной, а удерживать внимание, и без того требующие огромных усилий для поддержания, стало почти невозможно. Я стала покачивать ногой, чтобы хоть как-то досидеть до конца разговора, не начав ходить кругами вокруг стола.

Если бы не эти сжатые сроки, я бы не стала бы, конечно, прибегать к стимуляторам, вместо этого я, по своему обыкновению, провела бы еще неделю-другую в Моравии и вернулась бы аккурат под начало основных занятий, но сейчас я была совсем не уверена в том, что захочу ехать в горы, уже добравшись до Башни и лишившись отговорки, почему же я пренебрегла летними лекциями. Они не были обязательными, но герр Розенкройц обычно выражал надежду увидеть меня на них. Однако, три недели в итальянском домике на берегу море вместе с Торгильсом, Лоренцо и Габриэль были мне дороже преподавательского одобрения. Даже если это одобрение герра Розенкройца.

Теперь же даже выполнением обязанностей одной из Carpe Noctem не отговориться – в Бремене я уже была и то, что я легко оттуда уехала по первому зову, говорило, что я закончила свои обязательные дела с герром Вебером. А других уважительных причин не приходить на летние лекции у меня не было.

Герр Розенкройц потер переносицу и отодвинул шкатулку в сторону:

– Хорошо. Вы…

– Но это еще не все! – я снова перебила декана и наклонилась к сумке, чтобы достать свои заметки: раз уж я здесь, то можно обсудить все и сразу! Но, похоже, мое поведение и не свойственный мне обычно энтузиазм, заставили герра Розенкройца понять причины этого и он, остановив меня жестом, приказал:

– Посмотрите на меня.

Надежда на то, что он герра Розенкройца удасться скрыть мое обращение к стимуляторам растаяла. Я выпрямилась и встретилась с герром Розенкройцем взглядом, уже зная, что он все поймет по моим зрачкам, которые должно быть занимали уже всю радужку – так случается на последней трети действия моего нынешнего стимулятора перед тем, как полезный эффект пойдет на спад, подчеркнув вместо этого все неприятные последствия. По моим расчетам у меня было еще пара часов перед этим. За них я могу добраться до квартиры, принять душ и лечь в постель, а там уже обо мне позаботиться Нюх. Интересно, а герр Розенкройц поседел от пережитого, как я, или это след искажения, как, скорее всего, это у Габриэль? Если первое, то почему он не создает иллюзию обычного цвета, как это делаю я? Потому что он мужчина или…

– Бога ради, фройляйн, – приподнял брови герр Розенкройц, вклиниваясь в поток моих мыслей и вырывая меня из него, – только не говорите, что вы выполнили мое поручение, снова обратившись к “Жаворонку”.

“Жаворонок”.

Это действительно был он.
Эффективный, жесткий и опасный стимулятор, позволяющий до недели без галлюцинаций и потери ясности сознания функционировать без сна и почти без пищи. Надо только пить много воды, ни в коем случае не мешая с тем, в чем есть сахар или кофеин. Откат после и ломка будут тем жестче, чем дольше и больше было введено “жаворонка”. Это вам не снотворное Карла и не те успокоительные, на которых я была всю вторую половину первого года в Башне, пока в госпитальном крыле работали с моими паническими атаками. От них почти не было откатов. А еще они не блокировали магию. Как и многие – большинство – других стимуляторов. Но я все равно обращалась именно к “Жаворонку”. Раз за разом. И почти каждый раз у меня происходила весьма неприятная беседа с герром Розенкройцем.

Вот как сегодня.

Я, по привычке, хотела начать врать, но герр Розенкройц чуть нахмурился и слова застряли в горле. Я чуть кашлянула, прочищая его:

– Я…

– Мы ведь с вами уже говорили об этом, – герр Розенкройц не дал мне хоть как-то оправдаться. Впрочем, он и так знал все, что я могу сказать об этом, – И я никак понять не могу, почему вы сумели выскользнуть из ловушки алкоголя, не притронуться к дурманам, но мне приходится ловить уже который год вас за руку, когда речь идет о “жаворонке”? Три года обучения прошло. Впереди – выпуск. Вы знаете, почему не стоит использовать стимуляторы без необходимости и особенно – “жаворонка”. И все равно используете.

– Было мало времени, вчера у границы шел дождь и я… – вопрос декана был, конечно, чисто риторическим, но я все равно начала объясняться.

– При вас был бес, фройляйн, – резко прервал меня герр Розенкройц: к этому мы тоже уже приходили много раз – большинства из случаев применения стимуляторов можно было избежать парой приказов Нюху. Но я выбирала другой путь.

Похоже, именно в этот момент побочные эффекты достигли своего пика потому что меня снова от взгляда на этого, красивого как фейри, мага накрыло ощущение “зловещей долины” – верный признак того, что мои ментальные защиты слабеют: почему-то именно хорошие щиты для разума сбавляли градус потусторонней, режущей глаз инаковостью, красоты вокруг декана. От нее стало совсем уж нехорошо, а герр Розенкройц продолжал мне выговаривать:

– Вы могли отправить его ко мне с посылкой, поручить ему управление автомобилем, если контакт беса с этим, – он постучал по шкатулке, – был нежелателен. Оседлать в конце концов! Но вы выбрали “Жаворонка”. Опять.

– Я решила, что это будет разумнее и эффективнее, – попыталась я защитить свой поступок, хотя декан был абсолютно прав.

– А что скажите своему покойному супругу, когда закончите со своим изощренным самоубийством, вы тоже уже решили? – неожиданно едко спросил герр Розенкройц и прежде, чем я нашлась, как вежливо съязвить, добавил, – И я не про герра Левандовского.

Я отшатнулась. Лучше бы он дал пощечину или, как это делал Троякий, отхлестал по рукам линейкой.

– Вы либо слишком хорошего мнения обо мне, либо слишком плохого мнения о нем, – холодно ответила я. Напоминание о покойном муже было ударом ниже пояса. И тем болезненнее он был от того, что я не ожидала такого от герра Розенкройца.

– Поверьте, мне хватит влияния организовать вашу встречу даже если вы правы, фройляйн, – ничуть не теплее ответил герр Розенкройц, – А теперь ступайте в госпитальное крыло, чтобы доктор Кальтенбруннер оказал вам помощь.

Мне не оставалось ничего, кроме как подчиниться.

До пролета боковой лестницы Башни, выходящего на Прагу, я добралась только после темноты. Весь день я провела в госпитале на мерзкой процедуре вывода “жаворонка” из крови, на которую я бы не явилась бы ни за что, ожидая естественного вывода, если бы не приказ герра Розенкройца. Теперь мне больше всего хотелось покурить. Не столько ради курения как такового, сколько ради того, чтобы забить противный вкус зелий, которыми меня по часам поил изувер Кальтенбруннер.

И побыть в одиночестве. А это место подходило для этого просто идеально: лестницей почти не пользовались уже много лет: раньше она была частью оборонительной системы Башни, а окна использовались как бойницы. Потом их расширили и забрали стеклами, но быстро выяснилось, что даже слугам ходить здесь не особо удобно. Так эта лестница, обвивающая Башню изнутри по всей высоте, стала место тайных встреч, свиданий и уединения. Некоторые ходили сюда курить.

Например, я.

По привычке я щелкнула пальцами у кончика сигареты, но огонек на них не возник и я тихо выругалась под нос на латыне: я забыла, что “жаворонок” блокирует не только магию, но и дары, и потому не взяла с собой спичек.

– Вот именно поэтому, в числе прочего, я и не рекомендую своим студентам использовать “жаворонка” и ему подобные составы, – раздался из темноты арки вкрадчивый голос декана. Раздался звук зажигаемой спички. Я обернулась. Лицо герра Розенкройца осветилось вспышкой огня – он подкурил свою сигарету – и передал спички мне, – Вы сейчас беззащитны как человек. И так же беспомощны. Даже сигареты не зажжете без этого.

– Курить – здоровью вредить, – пробормотала я, зажигая свою сигарету и возвращая спички декану. Курить при нем было можно, хоть и не всегда. И не везде.

– Даже если так, то вашему здоровью куда больше вредит пристрастие к стимуляторам, – качнул головой герр Розенкройц, – Они истощают даже наши тела.

Он был прав. Человек от неадаптированного для людей “жаворонка”, умер бы сразу. И довольно мучительно. Маги тоже могли умереть, если впадали в зависимость от него. Просто гораздо-гораздо медленнее. Надо было прекращать им баловаться, пока был путь назад.

Я со вздохом оперлась на подоконник. Когда-то здесь было стекло точно так же как и на остальных таких пролетах, но его выбило во время прошедшей войны еще до моего поступления сюда, и его почему-то так и не поставили на место.

Какое-то время мы с герром Розенкройцем молчали. Потом он сбил пепел наружу и облокотился рядом со мной:

– Вы в грядущем году планируете завершать обучение?

Я кивнула:

– Не вижу смысла растягивать это удовольствие.

Звучало грубовато, но герр Розенкройц знал, что за моими словами стоит не желание поскорее покинуть Alma Mater, а моя склонность едко иронизировать над суровыми порядками Черной Кафедры, которым обязаны были подчиняться действительные студенты, и потому только издал короткий смешок, а когда заговорил, не стал комментировать мой тон:

– В таком случае, я рекомендую вам за оставшиеся месяцы приучить себя к тому, что бес – это не человеческий слуга и его возможности куда шире, – герр Розенкройц сделал несколько затяжек прежде, чем продолжить, – Я понимаю, что вам, учитывая то, что у вас никогда до этого не было опыта обращения с даже с обычной прислугой как хозяйке, это доставляет сложности, но это необходимо. Вы хорошо поставили себя с вашим бесом, но используете его недостаточно полноценно.

– Странно слышать такие советы от действительного члена Мюнхенской гильдии, – заметила я. Рекомендации по отказу от личных бесов стали за эти годы еще настоятельнее, но рекомендации – не запрет, а Гильдии, при всем ее весе, демонологи не были обязаны подчиняться. Даже в немецком Карловом университете.

– У Гильдии есть причины давать такие рекомендации, а у меня есть причины советовать вам им не следовать, – мне показалось, что герр Розенкройц улыбается, но я не стала переводить на него взгляд, чтобы это проверить, – И, в отличие от герра Вебера, дело не в почитании следования традициям.

– А в чем же? – я все-таки скосила на герра Розенкройца взгляд. Он ответил не сразу. Как будто бы что-то взвешивал в своей голове.

– У вас есть перспективы очень яркой и занимательной карьеры, фройляйн. Однажды вы перестанете быть темной лошадкой, занимающейся только подготовкой теории для переговоров, которые ведете вы и ваши друзья из Carpe Noctem. И тогда вам понадобятся и дополнительные пары рук, и хорошая охрана, и статус, – говорил герр Розенкройц тихо, как если бы сказанное им было секретом. Хотя, по сути, это было не так, – И во всем этом может помочь два-три хорошо подготовленных беса.

– Вряд ли это все произойдет скоро. И совсем невероятно, что это случится до моего выпуска, – так же тихо ответила я, – И бес у меня всего один.

Я понимала, о чем говорит герр Розенкпройц.

Carpe Noctem существовало, по сути, всего пару лет и все еще было скорее исследовательским кружком, занятым изучением носферату, чем магическим обществом, несмотря на то, что мы имели все признаки последнего: резиденцию, покровителя – того самого герра Вебера, патриарха вампиров Бремена, где мы решили разместиться, и одновременно его градоначальника – и роль. Оригинальную и новаторскую. Роль парламентеров для носферату. И, если Торигльс, Лоренцо и Габриэль, действительно были заняты в переговорах, то я, опасаясь встречи с Трояким, старалась ограничивать свое участие подготовкой остальных в тех вопросах, где моя квалификация была выше. И все же так продолжаться вечно не могло. Я это хорошо понимала.

– Такие вещи происходят всегда неожиданно и раньше, чем мы предполагаем и желаем, – герр Розенкройц затушил окурок и обратил его в пепел вспышкой огня. В отличие от меня, декан пользовался для этого заклинанием, а не даром, – и это пока что у вас один бес. Со временем вам потребуется больше. Не пять, конечно, как было при вашем поступлении, но трое – точно, – герр Розенкройц скользнул по мне взглядом и, похоже, на моем лице отразилось что-то такое, что он переменил тему, – Впрочему, это все дела будущего. Утром вы, помнится, хотели мне показать что-то, до того, как отправились к доктору Кальтенбруннеру. У нас есть, – он достал часы из кармана и щелкнул крышкой, – около получаса, пока фрау Розенкройц закончит занятия с отстающими. Можем их использовать для обсуждения вашей идеи, если желаете.

– Точно! – я спохватилась, – Я подумала тут, что методы некромантии для определения жив ли человек, бывают ненадежны и есть слишком много уловок, чтобы их обмануть – даже до окончания обучения Торгильс смог назвать пять. И я кое-что придумала, чтобы решить эту проблему как демонолог. Одну минуту.

Мне потребовалось полминуты, чтобы достать из кармана юбки блокнот, а после изложить то, к чему пришел мой разум за время отпуска. Герр Розенкройц, выслушав меня, какое-то время молчал, а потом медленно произнес:

– Метод, хочу заметить, весьма не универсальный. Даже вам для этого понадобятся хорошие – я бы даже сказал, значительные – связи среди Канцелярии Лимба.

– Я уже налаживаю связи, – кивнула я, – И добилась определенных успехов.

– Тогда давайте и правда доведем ваш замысел до совершенства – он очень хорош. Однако, вам потребуется много практики, – герр Розенкройц задумчиво посмотрел на меня, – готовы поработать на тяжелой и не вполне достойной магисы работе, чтобы собрать необходимый материал?