Яблоки на снегу.

— Зря, Михалыч, с нами не уходишь. Неужели думаешь, что господа за ум возьмутся? — с явным сожалением, глядя на меня, спросил уже бывший мой начальник.

Мы сидели за его начальственным столом в лаборатории, громко называющейся «Лаборатория по разработке интерактивных баз данных». Хотя это и не совсем соответствовало аббревиатуре, но в НИИ её называли лабораторией РЫБ. Либо из—за того, что у нас имелся довольно большой аквариум с этими самыми рыбами, либо просто по приколу какого—то шутника.

— Ну что ты, Вениамин. Я столь фантастическими допущениями не страдаю. Скажите тоже: «за ум». За то, чего нет, — взяться невозможно, — усмехнувшись, ответил я ему.

— Тогда почему? — в глазах моего собеседника явно проглядывалось сожаление.

Он, его трое молодых подчинённых и я составляли сплочённую и весьма профессиональную команду. Я в ней выполнял, может, и не самую главную роль, но спокойно относился к любой монотонной работе по тестировке и отладке всего того, что ваяла молодёжь. Да и своих наработок у меня было вполне достаточно, хотя и на уже устаревшем программном обеспечении. Как—никак, а годков мне стукнуло не много ни мало — шестьдесят пять.

— То, что я долго тут не задержусь, понимаю и без твоих пояснений. Не такой уж я незаменимый специалист. Но полгода, а то и годик — ещё точно протяну! Пока передам все свои наработки — будут терпеть. Не совсем же они тупые. Да и «сверху» будут требовать результатов. А кое—что из моего старья, хотя и сработано давно, но вложенные в него идеи вполне можно использовать и сейчас. Только придётся перевести всё на современные рельсы. Этим и займусь. Надеюсь, на ваше место кого—нибудь возьмут. Слышал, что по распределению придут пару человек. Хорошо бы, конечно, посообразительней. А причина тривиальная — старый я уже. Моё время, можно сказать, ушло... — с некоторой грустью озвучил я основную причину. — Я уже не поспеваю за вами.

— Да ну, Михалыч! Какой же ты «старый»! Выглядишь — немного за «полтинник». Мозги работают. Здоровье, как я знаю, ещё вполне на уровне, — снова начал свою агитацию Вениамин. Потом замолчал и, после небольшой паузы, встревоженно продолжил: — Или я о чём—то не в курсе? Заболел, что ли?.. Что—то серьёзное?

— Чур тебя! Слава Богу, со здоровьем всё «тип—топ». Просто, видимо, изменилось восприятие окружающего. Время для меня стало сильно ускоряться. Сейчас недели пролетают — как раньше дни! Если ранее, идя пешочком, можно было соответствовать, то сейчас — нужно бежать. Чуть притормозишь — и видишь, как всё окружающее тебя обгоняет. Дискомфорт, однако... — попытался описать я своё состояние.

— Вот! Хорошо сказал. Я последнее время чувствую то же самое. Так что — это у тебя, Михалыч, не от возраста. Видимо, ритм времени, действительно, меняется, — продолжил наседать Вениамин.

— Может, и так. Но вы — молодые. Вам не трудно и ускориться. А мне с каждым днём всё труднее и труднее. Хотя, может быть, это и не общая тенденция, а просто — мы на сквознячке. Не знаю. Но даже в этом случае мне хочется отойти в сторонку, где ветерок поспокойней, — продолжил я свои философские построения.

— Ладно. Если что — мы всегда будем тебе рады, — несколько разочарованным тоном завершил очередной этап моих уговоров Вениамин. — Да вот, чуть не забыл!.. — встрепенулся он и подал мне ключи от сейфа.

Этот хранитель секретных бумаг, наряду с аквариумом, тоже был достопримечательностью нашей лаборатории. Когда—то, давным—давно, в начале дурацких «девяностых», когда всем вдруг захотелось перемен, этого мастодонта умыкнул к себе в лабораторию предыдущий начальник. Умыкнул он его из «страшного Первого отдела». Этот отдел тогда превратился в «Сектор по режиму» и скукожился до двух человек — начальника и секретарши—делопроизводителя. Соответственно, количество секретных документов тоже уменьшилось в разы.

Как потом выяснилось, начальник нашего Первого отдела был хорошим человеком. Никаких документов в сейфах не обнаружилось. Куда он их дел — закопал, спалил или сдал куда—то на хранение — так никто и не узнал. Ставший начальником его заместитель тоже не смог дать каких—либо внятных пояснений.

А ведь во многих других госучреждениях почти никто тогда таким действием не озаботился. А это впоследствии испортило жизнь некоторым людям, вольно или невольно когда—то ставшим во времена СССР «добровольными» осведомителями соответствующих органов. Вдруг вылупившиеся из партократов новоиспечённые демократы очень любили тогда порыться в чужом грязном белье.

В тот день перемещение сейфа стало главным событием местного масштаба.

Железяку тащило в лабораторию аж восемь мужиков из вспомогательного персонала. Под их матюги и довольные реплики тогдашнего начальника, сейф почётно занял место в углу комнаты, рядом с начальственным столом. Ещё долго потом он посматривал на него с непонятной для окружающих нежностью.

Кстати, ещё раньше, года на два до этого эпохального события, одарил лабораторию аквариумом всё тот же начальник. Из дома. Поговаривали, что с подачи жены. Видно, молчаливость рыб действовала ей на нервы...

Со временем к этому мастодонту из Первого отдела привыкли и перестали обращать на него внимание. Начальники менялись. Персонал мигрировал. Только я, аквариум и сейф оставались упорными константами этого уголка.

Теперь вот и ключи от трёх дверок сейфа попали ко мне...

Когда Вениамин ушёл, я поднялся и подошёл к этой достопримечательности.

Верхняя и средняя части сейфа были почти пустыми. В них сиротливо лежало несколько папок со старыми распечатками. Последнее время такие не делают — предпочитают работать с экрана.

Нижней никто не пользовался, и там, с тех давних времён, лежали первоисточники: брошюры со статьями Ленина, Маркса и Энгельса. И не только основателей. Я нашёл пару книжек с авторством Брежнева, а также материалы различных съездов. Почему всё это не выбросили предыдущие хозяева—демократы — не представляю.

И вот откопал я там бюст пролетарского вождя. Выволок его из заточения, вытер и водрузил на тумбочку около платяного шкафа. Нечего ему там пылиться. Давно хотел что—нибудь поставить на эту тумбочку — а то как—то сиротливо она выглядела. Но до этого — ничто не вписывалось... А тут — прямо в десятку!

Литературу не тронул. Лениво... Видимо, и предыдущим начальникам тоже было лениво, а, возможно, среди них ещё оставались подпольные сторонники коммунизма...

Сейф был большой, и первых двух отделений с их полками вполне хватало. А в верхней части ещё и внутренний закрывающийся отсек присутствовал. Все начальники использовали его строго одинаково. Наверное, догадываетесь? Вот—вот — именно для высокоградусной жидкости в стеклянных сосудах.

Спросите, чего это я там стал копаться? Отвечу — всего лишь потому, что я теперь — и.о. начальника. Имею право.

Вчера замдиректора НИИ вызвал меня к себе и торжественно поведал о сем назначении. Не увидев в ответ предполагаемого воодушевления и спасибосказаний, скомкал поздравления и с недовольным видом отправил меня восвояси.

Сегодня с утра узнал, что из нашего оставшегося контингента куда—то забирают одну из тётенек. Помимо мужской половины, в отделе были ещё две тётеньки. Я их причислял к молоденьким, остальной мужской состав — к особам «бальзаковского возраста». И одной, и второй было в районе сорока пяти. Звёзд с неба они не хватали, но написание кода по толково составленному заданию им можно было поручить. Да и утреннюю чайную церемонию мы без них, наверное, бы не проводили. А так — наш рабочий день всегда начинался с выпечки и хорошо заваренного чая. Звали их Вера и Надежда. Так вот — Надежду и перевели. Вроде как — намёк такой?

После её ухода бюст вождя мирового пролетариата переместился на микроволновку (что неизменно господствовала на нашем обеденном столе), так как Надежда... забрала с собой тумбочку, оказавшуюся её личной. Хотела и бюст (она на него свою меховую шапку напяливала для сохранения формы), но я не отдал. Привык к нему, что ли?..

Вообще, все подвижки начались чуть больше полугода тому назад. Поменялся директор НИИ.

Сначала всё было тихо. Как будто ничего и не произошло. Потом, месяца через два, грянуло.

Ушли главбух, начальник планово—финансового и пара особо стареньких замов.

Остальные, поняв, что надо срочно доказывать свою полезность и незаменимость, вздрючили подчинённые коллективы на предмет выдачи на—гора программных продуктов — на самой что ни на есть современной базе!

Подчинённые тоже зашевелились. Только мой начальник понял, что что—то не так. Он на свою «гору» выдал перспективный план. Хороший план. Вполне в духе времени и, главное, точно в строчку полученных требований. Да вот — добавил к нему некоторые условия, при которых этот план можно будет выполнить. Затребовал всем новые компьютеры и сервер. Настоящий, а не усиленную рабочую станцию, каковая у нас на тот момент выполняла серверные функции.

И это ещё куда ни шло! Он ещё затребовал увеличить премиальный фонд в пять раз! Мечтатель. Решил подогнать денежное довольствие сотрудников лаборатории к уровню коммерческих фирм. Вот уж не думал, что в нём ещё не умерла романтика. Наивный...

Месяца два подковёрные баталии шли исключительно под местными коврами, а потом переместились на главный. Там быстро всем надавали по бошке и разогнали с наказом: «работать ударно, радовать руководство новыми трудовыми достижениями, но исключительно за ту же зарплату и на том же допотопном оборудовании. Альтернатива — увольнение».

Большинство, поняв, что может перед пенсией пополнить ряды безработных, тихонько приступило к работе, которая окрасилась в явно итальянский оттенок. Но в рамках.

Планы. Бурная деятельность с выдачей на—гора красивого, но совершенно неэффективного софта. Отчёты о выполнении или невыполнении по объективным причинам. В общем — как обычно.

Меньшинство (и мой начальник в том числе), узрев крах надежд своих, стало в позу. Тем более что именно это меньшинство и держало наше НИИ на плаву. Они решили, что руководство не станет пилить сук, на котором само и сидит. Руководство подумало—подумало — и отпилило! Жадность пересилила.

С момента введения меня в должность прошло две недели.

Размеренные рабочие недели, где один день похож на другой, как брат—близнец...

Хотя состав лаборатории значительно уменьшился, но на чайную традицию это не повлияло.

Как и Надежда, Вера тоже быстро нашла для бюста практическое применение. Она била об него варёные яйца из «ссобойки». Говорила — очень удобно... и прикольно. Особенно — об лысину.

Так что всё шло по заведённой традиции: чай, раскачка, неторопливая работа, поход на обед, послеобеденный обход коллег (даже не знаю почему), снова немного работы — и счастливое отбытие домой.

Ну, а дома?.. Как и у всех одиноких мужиков—пенсионеров — всё исключительно функционально. Без излишеств, исключая кухню.

Что греха таить — люблю поесть. Особенно — вкусно поесть! И — скромно признаюсь — для моих друзей и хороших знакомых люблю готовить и не считаю это пустой тратой времени или обузой. Не говоря уже о финансовых издержках. Так что у меня всегда есть, чем поживиться менее практичным друзьям. И если даже не находится готового угощения (что бывает крайне редко) — мой холодильник всегда хранит много всего, из чего можно быстро сделать немало вкусняшек.

Разведён дважды. Первый брак — по любви. Вроде, обоюдной... Первый год — вообще «сказка»!

Потом родилась дочка, и домашние заботы несколько снизили накал чувств. Но не в «ноль».

В семье я вёл себя как мой отец. Всю мужскую работу делал не нудя. Решения по покупкам и хозяйственным делам, которые считал чисто мужскими, принимал сам.

Вот это и стало началом конца...

Постепенно жена стала сетовать мне, что, мол, надо советоваться и решать всё вместе.

Подвинулся... Стал советоваться, но почему—то мнение жены всегда было определяющим. Видно, анекдоты не рождаются на пустом месте. Это я о том, что для жены имеется только два мнения — её и неправильное.

Несколько скандалов на ровном месте привели к тому, что всё стала решать она. Что и когда нужно делать, что купить, куда ехать отдыхать — и во всём другом.

Иногда бухтел, но уступал. Потом вдруг настал момент, когда жена поняла, во что вляпалась... И началась другая песня. Типа: «Я обо всём должна думать сама. Если что—то не скажу — никто ничего и не сделает. А подумать?.. Мозги включи!» — и в таком духе.

Попытался вернуться к первоначальному поведению, но где там. Снова упрёки, что всё делаю неправильно и не вовремя.

В общем, к одиннадцатому году совместной жизни стало совсем невмоготу.

Развелись.

Дочку я любил. Маленькой всегда на ночь рассказывал сказки, включая в них её, как главную героиню, и некоторых её подруг — в роли сопутствующих персонажей. Ей это очень нравилось.

Раз в месяц, по выходным, выбирались куда—нибудь: в цирк, в кукольный театр, в кино. Летом — в лес или на речку. Чаще не получалось, да и не хотелось. Честно говоря, не люблю я больших сборищ.

Когда пошла в школу — собрал ей комп! Довольно крутую, по тем временам, PC—ишку, аж с цветным монитором.

Когда она поступила в университет, естественно, на прикладную математику — переехала ко мне, что поставило окончательную и жирную точку в общении с «бывшей».

После университета — «любовь—морковь» и переезд в Питер.

Вторая попытка случилась, когда мне почти «полтинник» стукнул. Но в этот раз — больше расчёт с обеих сторон, чем любовь, как таковая. Не без влюблённости, конечно... чувства были. Но африканской дикой страсти не наблюдалось. Разница — в пятнадцать лет!

Для неё бонусом была минская прописка, для меня — молодая, красивая женщина в моём доме и, что немаловажно, умеющая хорошо готовить. Как ни странно, прожили почти пять лет вполне дружно, без скандалов и взаимных претензий. Когда она ушла — было даже очень грустно.

Некоторое время себя жалел, а потом, как—то незаметно, втянулся в холостяцкую жизнь.

Готовка, интернет, чтение про попаданцев, иногда гости. Причём ко мне приходили чаще, чем я сам куда—то выбирался. Даже семейные пары повадились. А последнее время — и с детьми. Ну и путешествия с отдыхом у моря стали неотъемлемой частью моей жизни.

Часто навещаю дочку и внуков. Там всё хорошо. Даже периодически предлагают переехать к ним.

Такой вот расклад — «герой в быту и на работе».

А теперь, собственно, о главном...

Тот день начался тоже как обычно — с чая.

Вера принесла очередное своё кулинарное изделие — «кексикосики» (как мило она их называла). Правда, они ей не очень удались. Она пожаловалась, что использовала новомодные бумажные формочки, о которых узнала из очередной рекламы — и, как всегда, реклама наврала. Кексы от бумаги не отлипали. Совершенно. Пришлось ей, бедной, их подрезать ножиком и вырывать из бумажного плена силком. Поэтому получились они не очень красивыми на вид, но вкусности это им не убавило — чем я и успокоил расстроенную подчинённую.

Почаевничав, неторопливо занялись работой. Я составлял очередной затребованный отчёт, стараясь придать сему документу требуемую наукообразность. Вера подчищала кое—какие ошибки в кодах, замеченные мной накануне. Так, иногда переговариваясь на совершенно отвлечённые темы, дотянули до обеда.

На обед я ходил в институтскую столовую.

С грустью подумал, что скоро придётся менять точку общепита. Прошёл слух, что новое начальство собирается от неё избавляться. То ли продаёт, то ли перепрофилирует. В общем — «реструктурирует расходы».

Рядом столовых не было. Было пару кафе и ресторан. Цены — соответствующие! И что интересно — не пустуют, однако!

Вера приносила «ссобойки». Экономила. Для неё и столовая была дороговатым удовольствием. Грустно всё это. И ещё грустнее, что «светлого будущего» не просматривалось. Если раньше хоть это имелось, то сейчас и этот мираж отобрали. Да и «несветлого» — тоже.

А после обеда состоялось явление...

Сначала в приоткрытую дверь заглянула довольно милая девичья мордашка. Потом дверь распахнулась — и в неё влетели, именно влетели, две девчушки.

Я удивился, но, когда разглядел посетителей, чуть не засмеялся в голос. Представьте себе — «двое из ларца, одинаковых с лица». Правда, пол женский и рост — максимум, сто шестьдесят пять. Сверху — всё, как под копирку! Симпатичное личико, макияж, причёска, блузка — совершенно одинаковое. А вот ниже пояса — начинались отличия.

У одной — джинсовая юбка, снизу со свисающими нитками и весьма неровная. Видимо, кто отрезал — был в приличном подпитии. На ногах — элегантные полусапожки.

На второй — джинсы драные, потёртые, да ещё и с какими—то пятнами. Такое впечатление, что их недавно сняли с какого—то строителя — скорее всего, маляра. На ногах — кроссовки.

Вид—видом, но, присмотревшись, я понял, что стоимость этих драных одежек совершенно не соответствовала их состоянию. Сталкивался уже. Случись у меня дочки — мне такие были бы не по карману.

Влетев в комнату, девицы остановились у моего стола и, преданно глядя мне в глаза, почему—то молчали.

— И?.. — подтолкнул я их к диалогу.

— Мы к вам на работу поступили! — выдала та, что в штанах. Она явно была лидером в этом тандеме.

— Неужели?! — притворно изумился я. — Такие красивые — и в такое бесперспективное место.

— Мы сами выбрали, — немного надув губки, гордо сообщила моя собеседница. — Мы переехали к бабушке в Минск и решили здесь остаться на некоторое время. Чуть помолчав, добавила:

— Продолжительное.

— Что же... Очень хорошо. Честно говоря, не ожидал, что начальство столь расщедрится. Но перед тем, как я вам покажу ваши рабочие места, хотелось бы хотя бы узнать ваши имена, — усмехаясь, продолжил я диалог.

— Ой! Извините. Я — Даша. Она — Ксюша. И начальство здесь ни при чём. Мы — сами выбрали! — всё ещё немного дуясь, ответила Даша.

— И оно взяло — и вот так просто вас послушало, — улыбаясь во весь рот, прокомментировал я.

— А вот и послушало! — вступила в разговор Ксения. — Только, конечно, не нас — папу. Мы попросили его, он кого—то из вашего правительства — те вашего директора.

Ага, папа у нас, значит, не последний человек...

Я потом очень удивлялся — как у такого папы выросли такие классные дочки. Их отец был из касты высокопоставленного московского чиновничества. Яркий представитель не самой лучшей её части. Он был свято уверен в своей избранности. А то, что большая часть населения (и не только Москвы, но и всей остальной России) не достойна даже близко к нему приближаться, — было вбито в его мозг на уровне подсознания и сочилось в окружающую среду из всей его личности. Надменно—презрительный взгляд, дополненный таким же выражением лица, величавость поз — как в сидячем, так и в стоячем положении, пренебрежительные жесты. Всё прямо—таки кричало: «Я — личность, а вы — быдло».

Идея его элитарности и исключительности полностью заполняла все пустоты его воспитания. Но весь этот антураж применялся исключительно к нижестоящим. При общении с вышестоящими (или с нижестоящими, но в присутствии вышестоящих) — пред ними предстала совсем другая личность. Деловой, искренний демократ, с примесью тех качеств, какие требовались в общении — именно в этом случае. Но специалистом он был высококлассным и весьма признанным авторитетом в своей области. Что очень меня удивляло. Как такая смесь могла сосуществовать в одном человеке — было весьма удивительно.

— В принципе, это не столь важно, — перевёл я разговор в другую плоскость. — Важнее понять, почему — именно сюда. Не в самую успешную лабораторию.

— Нам интересна эта область! — тут же вставила свои «пять копеек» Даша.

— Всё лучше и лучше... Слава Богу, не придётся заниматься понуканием и работать за вас, — продолжил я, понимая, что, может, мне и повезло. Сами ведь пришли.

Были как—то у нас два распределённых — еле досидели срок своей обязательной отработки и постоянно саботировали все поручаемые им работы. Вениамин сначала с ними ругался, а потом плюнул и давал им не срочную «обезьянью» работу, от выполнения или невыполнения которой было ни жарко, ни холодно. А «обезьяньей» потому, что для её исполнения требовалась совершенно простая монотонная деятельность.

— Но относительно рабочих мест — ни на что приличное можете не рассчитывать. Вот — пять свободных столов с компами. Самое лучшее в них — мониторы. Слава Богу, уже как полгода заменили ЭЛТ—гробы на жидкокристаллические.

— Не страшно, — спокойно ответила Ксения. — Завтра мы принесём свои ноуты. Системные блоки — можно в шкаф, а мониторы — подключим вторым экраном. Надеюсь, шнурки сможете найти. Мы завтра уже хотим приступить к работе.

Это она размечталась. Кабеля с HDMI—разъёмами придётся выгрызать из отдела снабжения. Но, думаю, фамилия их папеньки не даст возможности нашим снабженцам отмахнуться от моей заявки.

— Ладно. Тогда на сегодня можете быть свободными, а к завтрашнему дню приготовлю всё вам требуемое, включая задания на работу.

Когда близняшки слиняли, так же шустро, как и появились, молчавшая до сих пор Вера спросила:

— И что это было?

В её взгляде усматривалось и удивление, и некоторая растерянность.

— Не что, а кто. Новые наши сослуживцы... или сослуживицы. Вполне на уровне. Как ты успела заметить — энтузиазм бьёт через край, и особой позолоты не замечается. Хотя папочку и используют. Но замечу — в мирных целях, — прикололся я. — Ладно, пойду в снабжение. Кабеля выбивать. На этот раз, думаю, не откажут. Под эту марку, может, и ещё чего—нибудь урву, — и с торжествующей ухмылкой двинулся в обозначенном направлении, хваля себя, что вовремя вспомнил и кое о каких своих нуждах. Перед этим, естественно, написал всё, что мне требовалось — и ещё чуть—чуть.

А то, что дадут, абсолютно не сомневаюсь. Больно уж фамилия папеньки близняшек на слуху.

Хитрый хохол принял меня, как всегда, театрально—радостно и с воодушевлением сообщил, что на складе — ничего нет! Вообще — ничего! Если кто помнит, кто такой Попандопуло из фильма «Свадьба в Малиновке», то тот сразу вспомнит этого персонажа, если столкнётся с нашим начальником отдела снабжения.

Но на этот раз я его срезал сразу «на взлёте»:

— Макар Тарасович, я всё понимаю, но завтра ко мне в отдел на работу придут двойняшки, фамилия которых — Светозаровы... Бойкие такие девчушки. Так вот, их бабушка, оказывается, после смерти мужа вернулась в Минск. Бертрудова её фамилия. Если припоминаешь — её муж был академиком, да она сама — профессор, причём в нашей области. Их—то и сманили, в своё время, в Москву, потому что они были признанными авторитетами в прикладной математике. Так что лапшу на уши ей не повесишь. А в Москве их дочка сподобилась выйти замуж за очень известного нам товарища — за Светозарова. Вот такие пироги.

Дождавшись появления понимания в его глазах, сокрушённо продолжил:

— И знаешь, что будет послезавтра, когда эти милашки придут домой и расскажут бабушке, а та пожалуется сыночку, в каком сарае им предстоит работать и на каком хламе! По глазам вижу — понимаешь. Сначала вздрючат нашего нового директора, он — заместителей, а те (в праведном гневе невинно пострадавших) вздрючат нас с тобой. И не для проформы, а с полным пониманием и ответственностью.

— Вот же гадство! Как они вообще оказались тут?! — вполне искренне возмутился Макар Тарасович. — Не могли получше чего выбрать?

— Мне сказали, что сами они так решили. А это значит, что из папаши они верёвки вьют, — ещё более нагнетая обстановку, ответил я, — так что к концу дня мне нужно вот это... — закончил я и выложил список. — Мелочёвку давай прямо сейчас, а что покрупнее — пусть твои парни приволокут в лабораторию, когда соберёшь. И это... — пусть заменят коммутатор. На «циску» я, конечно, не надеюсь, но уж приличный «де—линк» уж найди, пожалуйста. И wi—fi точку пусть в лаборатории «присобачат». Девочки ж придут со своими «ноутами».

— Так зачем тебе тогда два новых системных блока?! — тут же взвился Макар Тарасович.

Я не ответил, а только укоризненно на него посмотрел.

— Ладно—ладно... Понял. Подожди пяток минут. Мелочь сейчас подберу, — сказал он и направился к двери на склад.

Разговор у нас шёл в «предбаннике». На сам склад к этому хитрому хохлу попасть мог только директор, заместители и проверяющий.

Пять минут — слышалось его бурчание... пару раз что—то падало... раза три — бурчание переходило в глуховатые матюки — и, наконец, после громкого чиха, он появился в «предбаннике» с ворохом мелких коробочек и связкой долгожданных кабелей.

— Вот. Тут не всё. Столько винчестеров не дам. «Бо нема». Если что — пиши докладную заму по снабжению. Под такое дело может и выбьешь. Коммутатор и точку поставим. Если не успеем до конца дня, то завтра прямо с утра доделаем, — весьма недовольным тоном выдал он мне. — Всё, иди с глаз моих! Вымогатель!

Я, вполне довольный уловом, двинулся в лабораторию.

Остаток дня занимался апгрейдом «сервера». Добавил пару винчестеров, переткнул планки памяти (до этого момента, смешно сказать, у нашего сервера насчитывалось аж шестнадцать гигов). Теперь — каждая планка имела столько же. А их было, ни много ни мало, четыре штуки.

С умилением устанавливая их, вспоминал этого гадского папу — Макара Тарасовича. Сколько раз я пытался из него чего—нибудь выбить! Не счесть... Иногда, даже имея подписанные докладные, не мог ничего вытрясти. Но на этот раз оторвался по полной! Вот же хитрый хохол!.. Но теперь у меня появился рычаг воздействия! Даже не рычаг, а РЫЧАГ (что с большой буквы)! Фамилия и положение папочки моих двойняшек проняло даже его! Понимает, что если выберут «крайним», то вылетит со свистом с этой не самой плохой в наше время должности.

К концу рабочего дня пришли «линейщики» и пара подчинённых Макара Тарасовича.

Первые — заменили старенький коммутатор, стоявший в коридоре в подвесном шкафу над дверью в лабораторию, и приступили к установке Wi—Fi точки. В связи с шумностью работ, хотя и краткосрочной, Веру я отпустил пораньше.

Вторые — приволокли два новых системных блока и безразлично (не понимая всю значимость для меня сих «железок», и не доставая жвачки изо рта), молча протянули мне бланк доставки.

Расписавшись в бланках внутренних перемещений и отправив ребят восвояси, я поковырялся в блоках и нашёл их комплектацию вполне приемлемой для нашей работы.

Была пятница, до конца рабочего дня осталось совсем ничего, поэтому, перед уходом, занялся ритуально—обязательным поливом комнатных растений.

В лаборатории, кроме «уголка природы» в виде аквариума, наличествовало пять зелёных насаждений. Один — приличного размера фикус в кадке и четыре каких—то цветка. Честно говоря, названий трёх из них — не знаю. Четвёртый — «декабрист». Запомнил потому, как цветёт он — действительно, в декабре. Как ни странно, забота о них — всегда и во все времена! — оказывалась на мне. Хотя почти никогда в лаборатории не было момента, чтобы в ней не работало менее двух женщин.

Исполнив эту свою «общественную обязанность», я оделся, осмотрел всё на предмет — не забыл ли чего? — и выключил свет.

Когда выходил, что—то заставило меня обернуться.

На какой—то миг — оцепенел!

На меня — двумя красными светящимися точками глаз! — смотрел... бюст предводителя мирового пролетариата!

Он моргнул! Или мне показалось?!

Пропало... или не было? И что это было?

Ещё раз всмотрелся в темноту комнаты... Её полумрак нарушал только свет фонарей с улицы. Никаких внутренне—светящихся глаз больше не наблюдалось, но чувство, что на меня смотрят — осталось. Постоял... Чертыхнувшись, закрыл дверь и двинулся к вахте. И привидится же такое...

Весь вечер не покидало чувство настороженности.

Лёг спать. Периодически перед глазами возникали красные точки глаз, светящиеся в полумраке... Вспомнился Терминатор (чтоб ты был так здоров!). Хотя... тот был тёмного стального цвета, а бюст — светлый, гипсовый, но на функциональном уровне — очень похож..